EDO 2104: сирабеси

То, что достал Мацусита Тэйсин из кармана пиджака, напоминало простую щепку; вставил в один из терминалов в гостиной, и сделал шаг назад, робкий, словно творец перед дебютом своего нового шедевра. Защелкал голографический проектор, и лампа на потолке зажглась, вырисовывая пиксель за пикселем под собой изображение, очертание человеческой фигуры… Мио. Это была… Мио. Настоящая?.. Нет, просто хорошая цифровая копия. Да даже такой ее назвать было невозможно — голограмма слегка подергивалась, словно зависала, иногда меняла цвета на неправильные. Это был хороший проектор, но даже его возможности не могли починить изначально сломанное — а именно такой и было это изображение. Словно крайне кривой слепок… Неполная посмертная маска. Фантом Мио развернулся в сторону Кагуи, сверлившей ее все это время молча, без единого слова, и улыбнулась знакомой мягкой улыбкой. И голосом, нежным, столь любимым, произнесла: — Звездочка. Как ты? Рука на горле бутылки сжала ее крепче, так, что побелели костяшки. — Какая… дешевая мерзкая подделка… Слова сами сформировались на языке. Мацусита говорил, что не ощущал эмоций. Был не способен, потому что «Накатоми» забрали из него то, что могло генерировать их; но Кагуя все еще ощущала. И в данный момент… это была злость, ярость на то, что он посмел выдернуть Мио из посмертия, воссоздал ее предсмертный облик и дурил голову такой глупой обманкой. В таком месте Мио никогда бы так не сказала. В такое время голос Мио никогда не звучал бы так жизнерадостно. — Как ты? — продолжала чирикать голограмма. — Ты выглядишь озабоченной. Это из-за Окинавы? Не бойся, мы найдем тебе красивый купальник! — Знаешь… Пальцы Кагуи пробежались по горлышку. Между ними всего два метра; если она постарается, то успеет добраться до Мацуситы и разбить бутылку об его голову. Это будет больно, даже с ее силой — это был чертовски хороший виски, и чертовски хорошее стекло. Но, напомнила она себе, Мацусита… нет, Хиро — был одним из детей-солдат «Накатоми». И пусть его умения были больше на стороне психологии, он все еще наверняка умел драться; а еще при нем наверняка было оружие. И Шишияма. — Когда ты начал свой рассказ, мне было тебя почти искренне жаль. По-настоящему. Думала, что это было чертовски грустно: то, что тебе пришлось пережить. Но теперь, смотря на то, что ты сделал с Мио… Тогда, здесь и сейчас… Ее взгляд опустился на голограмму, мерцающую в свете закатного солнца. — Мне думается: может, ты все это заслужил? И Будда не любит тебя: и наградил тебя такой судьбой потому, что ты один из демонов, что пытались его соблазнить. Как и Кирико… Все это… Просто ваша вина. И не ее. Они были злодеями и понесли наказание. Это та карма, о которой говорил Фурупаву. Та справедливость, о которой вещал Кирино Ханджиро. Все они заслужили свое наказание, и сейчас платили за свои грехи, когда как она… заплатит за них позже, когда Эйджи окончательно отвернется, команда покинет ее, и она останется совершенно одна. Но то будет иная история, иное время, когда ничто из этого — ничто из грехов Хиро — не будет ее беспокоить. Он смотрел на нее, не улыбаясь, все тем же взглядом мертвой рыбы. — Это не голограмма, Хошино. Я пытался сделать юрэя. Посмертный призрак в Сети… Сказочка, которой пугали молодых суши-боев. Мио тоже такое рассказывала. Про то, как нашептывала об этом Широ, и тот лишь отмахивался, раздраженный. Кагуе нравилось слушать ее истории: про безграничный океан Сети, про огненные стены «Изанаги» и безмолвную черноту за ним — в месте, где начиналась старая Сеть мертвого мира. Хиро… убил Мио… Но не отпустил даже после смерти, поиздевавшись, сняв отпечаток, нелепый. Не дал ей умереть окончательно. Не отпустил в бардо. — Чтобы она всегда была со мной. Кагуя вернулась взглядом к Мио, вновь заговорившей по кругу: — Звездочка. Как ты? Ты выглядишь… — Она даже говорит по кругу, — страшным тоном зашипела она, сжимая горлышко едва ли не до хруста. — Этот извращенный образ… Просто отвратительно! — Это и была моя ошибка, Хошино. Я переоценил себя. Ни единого мускула на лице Хиро не дрогнуло; такая же маска, посмертная, только при жизни. Краем глаза он явно наблюдал за изображением Мио, за тем, как та раз за разом по кругу повторяла одни и те же фразы, но ни единой эмоции не отражалось на его лице — лишь пустое безликое равнодушие. — Может, стоило вступить в честную борьбу с Нику. Я хотел ее себе. Но все, что я сумел получить: лишь угасающие остатки ее сознания, распадающиеся на пиксели. Тогда… — вдруг продолжил он, — ты говорила, что движешься по инерции. Всю эту неделю я действовал аналогично. Двигался вперед лишь по инерции; даже когда приводил в действие свой план. План… Ах да, там же был какой-то грандиозный план. Заказчик, которому потребовалось от нее избавиться; и некий человек за спиной, по указке которого Хиро все это начал. Ну что же ты молчишь, ковбой. Начинай, рассказывай всю истину, продолжай свою песнь. Такие моменты не зря называли катарсисами: в них решалось все, ставилась точка. И сейчас они узнают, что случится в самом финале. Как будет закончена эта история, в которой главный злодей даже не может осуществить свою роль полноценно — потому что делает ошибку до начала сценария. — План был в том, чтобы ты покончила с собой. Вздернулась. Утопилась в ванной. Вскрыла вены. Спрыгнула с крыши Выстрелила в висок. Все эти мысли после «Улыбок Акихабары»... После странных слов Зетимы Чинубье… Все это было искусственным и фальшивым чувством, ненастоящим. Навязанным чьими-то дурными желаниями, которые не имели к ней никакого отношения. Как и уход со сцены; как и грубость иным людям. — Но не хватало последнего штриха. Мазка кистью, финального, которым художник завершает картину. Я решил сделать его лично. После всего вашего розыгрыша для поимки Канашибари, я прибыл сюда лично. Чтобы посмотреть тебе в глаза перед тем, как ты умрешь. Она должна была ощущать испуг… Но вместо этого Кагуя не чувствовала ничего. Ни страха, ни ужаса. Абсолютная пустота. Это и есть то чувство — безразличие — о котором вещал Хиро все это время? Но вместе с тем, где-то глубоко внутри, зарождалась ярость. За смерть Мио, за сорванные планы, за пережитый ужас. Она — ничто против этого человека. Он расправится с нею невероятно быстро. Но Кагуя не предоставит ему этого удовольствия, о нет. Мисака всегда говорила, что она жутка упряма. А Эйджи не зря подметил, что они невероятно похожи. Потому что это было так. Они уставились друг другу в глаза. — И что? Принесло тебе это облегчение? Хиро продолжал смотреть ей в глаза… Но затем опустил голову. — Не облегчение. Я лишь сильнее запутался. В тебе есть что-то, что нашла Нику. Из-за чего она, ребенок всего с самого детства, шла рядом с тобой и обеспечивала тебе твою беззаботную жизнь. Я думал, что если встречу тебя лично, то испытаю ненависть. Но я… Заминка. — … начинаю понимать, что нашла в тебе Нику. Он задумчиво провел пальцем по губе. — Что-то иррациональное. Что-то внутри, — при этом, пальцы его коснулись сердца, — что тяжело объяснить словами. Даже моих знаний тут не хватит. Кто знает, виной ли этому мой дефект или нет. Следом Хиро поднял взгляд и посмотрел на Кагую. Это не был волчий взгляд человека, готового убить на месте; самый обычный, настолько скучный, что не хватит и тысячи слов, чтобы описать его серость. Все в Хиро, когда не играл чужую роль, не примерял маски, было таким; и сейчас, видя его настоящего, к нему тяжело было даже испытывать ненависть — лишь бесконечную жалость. Но не сожаление, нет. Да, пожалуй, он был весьма жалок. — Поэтому я пришел сюда разобраться. Кто ты для меня, и что с тобой стоит делать. Кагуя склонила голову набок и взглянула на него, исподлобья. На уроках мастерства им, айдолам, запрещали подобное — зрительный контакт с аудиторией должен был быть наполнен позитивом, счастьем, пусть и фальшивым. Публика никогда не должна была знать о презрении к ней или ненависти, такие идолы были недолговечны. Лишь те, кто мог позволить себе проявить гнев на публике — такие, как «Ши-Тэнно» — имели право смотреть так на окружение, но не они, рабы «Зетима». Затем, едва слышно, она прошипела: — Ну и что? Разобрался? — Нет. Не совсем. Затем Хиро откинулся назад. Несколько секунд сверлил взглядом опустевший бокал с виски, поставленный перед ним ранее, словно там, в остатках жидкости, мог найти ответ; но следом лишь тем же сухим тоном продолжил: — Твоя напускная грубость — лишь оболочка, чтобы попробовать меня уязвить. Или же чтобы скрыть свою натуру, которая сейчас переживает не самые лучшие времена. Честно говоря, это начинало утомлять. Конечно, несомненно, в этом была частичка правды. Нельзя было сказать, что Кагуя полностью контролировала ситуацию эмоционально: но там, при допросе, ей дали достаточно успокоительных, а тут она нашла утешение в алкоголе. Это были лишь средства заглушить панику, страх, что сейчас перед ней сидел настоящий психопат и рассуждал вслух о том, стоило ли ему убить ее тут и сейчас. Но она помнила слова Йошизуми-сан о том, что с такими — ненормальными — надо было играть по их правилам. Тогда можно было оттянуть время. И если кто-то вдруг действительно захочет ее спасти… Оставалось лишь молить богов, что они прибудут сюда. — Сколько… сколько ты работаешь в «Зетима»? Хиро вскинул бровь, удивленный. — Год или два. — Хорошо. Я работаю тут немного дольше, — не выпуская бутылки из рук, Кагуя указала на него одним пальцем. — За все это время меня уже давно научили всем этим психологическим приемчикам. Понимаешь, сейчас твое представление не играет никакой роли, максимум обвалит и не без того грозящие рухнуть акции моего лейбла; сейчас я уже не считаюсь собственностью «Зетима». Даже если я себя сейчас прикончу, твоими манипуляциями. Поэтому на твои грандиозные речи мне… на самом деле глубоко плевать. Не потому что они плохи. Она криво улыбнулась и приложилась к бутылке. — Просто мне все равно. Не напасешься жалости на всех, а переживать за каждого — жутко утомительно. Это первое, чему учат каждого айдола: уметь абстрагироваться от публики. Конечно… — она постучала ногтями по стеклу, — ты все еще волен это сделать. Но… — Ты, — перебил ее Хиро, — про Аояму-сана? Аояма Мицугу… Кумамон. Он знал его?.. Нет. Не вопрос. Логично, что он знал его — он раскопал все, что только можно. Внутри что-то похолодело, но Кагуя понадеялась, что лицо ее не выдала, и напускным равнодушным голосом обронила: — А что с Аоямой? — Этот человек дорог тебе? Хиро продолжал смотреть ей в глаза. Не улыбаясь. Не проявляя ни единой эмоции. — Он мой фанат, — ушла она от ответа, но Хиро, кажется, это даже не озаботило. Потому что он знал, шептал внутренний голос. Он все прекрасно знал… И только что озвучил тебе это в лицо. Тебе не победить в этом соревновании, Кагуя. Не такими средствами. На этом поле ты всегда будешь проигрывать. Тебе надо затащить его в свою игру, заставить играть так, как умеешь ты. Надо… Но как? — Сейчас он пытается справиться с обширной поломкой своих серверов. Не может выйти в Сеть, поломка — физического характера. Я могу сделать так, — проговорил Хиро, наклоняясь вперед, — чтобы он не смог опубликовать то видео, что ты ему переслала. Или чтобы он был не в состоянии нажать эту кнопку. На лбу выступил пот. Все, проиграла. Поэтому, уже даже не пытаясь скрыть свое беспокойство, Кагуя нервно облизнула губы. — И что тебе это даст? Хиро взглянул на нее вновь, словно не понимая вопроса, затем — развел руки в стороны. Ничего. Это была просто игра, проверка на эмоции. Не блеф, скорее всего, но четкое выведение из себя. Ты не можешь выиграть в безразличии тому, кто не может физически ощущать хоть что-то. — Ты будешь собственностью «Зетима» снова. Но есть что-то плохое в этом слове… «собственность», — проговорил он. Взгляд его расфокусировался, будто Хиро погрузился в собственные мысли. — Мне не нравится, когда ты принадлежишь кому-то; как чьей-то собственностью была Нику. Скажи пожалуйста, твои шиноби… Те, что работают на тебя. Кто они тебе? Работники? Друзья? Кем тебе была Нику? Молчимолчимолчимолчимолчимолчимолчи! — Коллеги, — оторопело проговорила Кагуя. Ударь его по голове бутылкой. Ты дотянешься. Побеги вперед. Дом — большой, ты сможешь скрыться там, где, теоретически, нет камер. Удрать, дождаться, пока кто-то приедет. Пока… Никто не приедет. Ты в этом месте одна. Терпи. Продолжай играть. Именно это ты и умеешь, ведь айдолы на все сто процентов состоят из лжи. — Близкие друзья… — словно игнорируя приказ, было озвучено. — Особенно… Заткнись! И Кагуя замолчала. Сердце в груди билось, как бешеное. Хиро продолжал сверлить ее взглядом. — Ты сейчас говоришь не про Нику. Он все прекрасно понимал. — Ты так зациклен на ней, — процедила Кагуя, чувствуя, как приподнялась с кресла. — Только и можешь говорить: Нику, Нику, Нику. Да, она была моей подругой, но… Все! Нику умерла. Ты ее убил. — Я уже говорил тебе, почему я так на ней зациклен, — не повел он и бровью. — Пройдет какое-то время, прежде чем я смогу это окончательно отпустить. Тот человек… — резко переключился он, — Минору Эйджи, верно? Ты говоришь про него? Всего один взмах бутылкой, и… Держи себя в руках. Не ведись на эти провокации. Он использует на тебе дешевые психологические трюки, те же, каким обучили и тебя. Что «Накатоми», что «Зетима» — не отличаются, корпорации едины в своем ядре, и потому их учения не разнятся. Чувствуя, как сел голос, Кагуя медленно просипела: — У нас полно времени. Можешь попробовать поиграть в угадайку. — Мне не нужно угадывать. Казалось, даже безэмоциональный Хиро потерял интерес. — Этот человек — психопат. Крайне высокоэффективный. Он импонирует мне. Крайне гордый… Его гордость легко задеть. Поэтому я не поставил ни единого жучка в его квартире: рано или поздно, вы бы поняли это. — Это все замечательно, — оборвала его Кагуя, чувствуя, что ее начало тошнить от всего этого психоанализа. — Но от твоей унылой болтовни у меня уже голова начала болеть. Нет сигаретки? Ну, знаешь, — осклабилась она, — как последняя перед смертью. Хиро никак не отреагировал на шутку. Лишь заметил, строго: — Курение вредно для здоровья. — Как и самоубийство, — рыкнула Кагуя. Она вздрогнула, когда дверь в гостиную открылась; один из телохранителей аккуратно поставил на столик пачку сигарет и зажигалку, и, ровно так же молча, удалился прочь, провожаемый ее взглядом. Он ведь знал, прекрасно знал, на какого монстра работал — и ничего не сделал. Даже если бы она попросила, он бы просто продолжил смотреть на то, как медленно, секунда за секундой, Хиро сворачивал бы ей шею. Но она не станет умолять. Потому что это его стриггерит. А Хиро — точно так же не стал ее убивать, лично, зная миллион способов сделать это иным способом. Дрожащей рукой она взялась за пачку — дорогую, качественный табак — и щелкнула зажигалкой. Несколько раз; вышло не с первого, руки подводили, и все это время Хиро неотрывно смотрел на нее. Игрался, наблюдал — смотрел, что победит, равнодушие к его истории или паника. Но он терялся… потому что Кагуя не паниковала. Так она думала. Если бы она была в полном ужасе, то молила бы о пощаде. Кричала бы и звала на помощь. Но Мисака-тян научила ее, как держать себя в руках. А ее рассказы об ужасах, что видела она на заданиях… Без подробных описаний, но эмоции — вот, что помогло ей удерживать себя в руках. Может, она тоже давным-давно сошла с ума. Эйджи же говорил, что они одинаковы. Может, Кирарин на самом деле — такая же психопатка. Терпеливо дождавшись, пока она не затянется, Хиро продолжил: — У нас есть определенные проблемы, до сих пор. Я все еще не могу понять, кто ты для меня. Поэтому я пришел посмотреть на тебя в обстановке вне стресса. — Ты хочешь, чтобы я сказала тебе, что ты должен чувствовать?.. Странная мысль… Стоило ей посетить ее голову, как всю дрожь словно сбросило. Он не знал… потому что это была незнакомая ему территория. Манипуляция эмоциями — да, верно, но не своими. Ему нет смысла заниматься самообманом, потому что он отличный актер. Но Кагуя умела врать себе, настолько, что иногда могла потеряться в собственной лжи. Как раньше, в детстве, когда разбили вазу, она долгое время была уверена, что ее опрокинул сквозняк. Но это была она. Неаккуратно. Может… на самом деле… в ту ночь это она застрелила Кирико… Но сейчас все это было неважно. Да и вряд ли; иначе бы ей об этом сказали шиноби или Йошизуми-сан. Однако, врать себе она умела. Запудрить себе голову. Заставить сыграть то, что было крайне далеко и неясно для Хиро… То, что он чувствовал к Мио. Любовь. — Может быть. Посмотреть на твою реакцию. Послушать твои слова. Быть может, теперь ты хочешь рассказать мне, кто я для тебя теперь? — Да легко, — криво улыбнулась Кагуя. — Ты для меня, в общем-то, никто. Убийца Мио. Виновник моих мучений. Но мне глубоко наплевать на тебя: потому что я несколько лет работаю в этом бизнесе, и знаю, на что способны конкуренты. А что? — ее голос приобрел чрезмерно фальшивое удивление. — Хочешь, я буду ненавидеть тебя? Или ты хочешь, чтобы я упала перед тобой на колени, слезно умоляя прекратить? Она поставила несчастную бутылку с виски на стол, так сильно, что стекло задрожало. И затем подняла взгляд на Хиро, уже не улыбаясь, не дрожа. — Все мы, актеры и певцы, такие же отличные лгуны. И тоже теряемся в водовороте чужих эмоций, преподнося публике то, что хочет она. И пока вы, дети-солдаты, принадлежите «Накатоми», нами владеет «Зетима»: пока мы приносим прибыль, нужны публике, мы живем. Но стоит кому-то оступиться, зайти за черту, когда никто больше не хочет заключать контрактов, мы уходим в забвение. Вкусы публики мимолетны, как и память. Множество актеров сегодня и не вспомнят, а их лица останутся лишь во второсортных картинах, любимые лишь ценителями ретро. Взгляд Хиро не выражал ничего вновь. Лишь очки чуть сползли. Смешно — он, эффективный убийца, психопат, сейчас выглядел обычным мальчишкой. Он был ненамного старше ее, если подумать. Как Мио. Просто ребенок, лишенный детства и эмоций. И сейчас он, как тот, кто получил себе слишком много, продолжал тянуть и тянуть… Хотеть все больше… Пытаться угнаться за погасшим пламенем мимолетной любви, пробудившей в нем хоть что-то. По-настоящему жалкое зрелище. — Как бы ты хотела, чтобы эта ситуация развивалась дальше? Чтобы она завершилась… как? Кагуя моргнула. — Ну, у меня есть два варианта, — скривилась она. — Реалистичный и утопичный, какой тебе нравится больше? На лице Хиро мелькнула вежливая улыбка. — Я бы хотел услышать оба. Но давай начнем со второго: там меня, скорее всего, убивают. — Да мне, на самом деле, все равно, что с тобой сделают. Ты отпускаешь меня; отдаешь Аояме контроль над техникой, а я — ухожу из компании. И мы больше никогда в жизни не встречаемся. Потому что твоему нанимателю будет на меня уже глубоко наплевать, — победно улыбнулась она. — Это ведь он, да? Менеджер Момусу. Больше не будет конкурентки, не будет проблем. А реалистичный… — она вновь притворно задумалась. — Ты убиваешь меня, докладываешь об этом Маруяме, и ему вновь не придется думать о своем конкуренте. Видишь ли, у таких ситуаций обычно один вариант исхода. Хотя мне больше нравится первый: для меня и вас это игра с ненулевой суммой: мое выживание — не есть проигрыш Маруямы. — Мыслишь трезво. Ну еще бы. Все айдолы втихую ненавидели друг друга (кроме Кохару-тян, потому что она — настоящий ангел во плоти), как и их менеджеры. Кто бы подумал, что все действительно дойдет до заказа на убийство… Надо было слушать сестру, отказываться от работы на корпорацию. Она же предупреждала. Она знала, что это сделка с дьяволом. Но момент славы… Наслаждение всей публики… Стоило ли оно того? (да) — Однако, я не заинтересован в том, чтобы мы больше никогда не встречались. О? Как интересно. Ее немой вопрос — зачем — явно был очевиден, и Хиро взмахнул рукой, продолжая: — В эпоху Хэйан зародилось традиционное искусство женского танца. Тогда его исполняли девушки, их звали сирабеси. Вся их жизнь зависела от благосклонности богатых людей, которым они прислуживали. Прошло больше тысячи лет, и это не изменилось, разве что богатым людям теперь прислуживают не только танцовщицы. Он сцепил руки в замок. — Понимаешь, Кагуя, сейчас я полностью владею ситуацией. Каждым ее аспектом. Я уверен в своем превосходстве в данный момент. У меня есть для тебя предложение. Затем, Хиро поднялся; набрал что-то на терминале, следом за чем тот зажегся беспокойным голубым светом, постепенно выводя одно окно за другим. Не просто окна, записи с камер — осознала Кагуя, беспомощно смотря на его действия. Но зачем?.. Что он хотел показать? Вновь пригрозить? Зачем, если он и так владел ситуацией? Зачем продолжать этот кошмар?.. Ударь его бутылкой сейчас, пока он спиной к тебе. Давай же, ну! … нет. Пока нельзя. — Достаточно простой вариант. Как я уже и сказал, — пальцы Хиро порхали по клавиатуре, — мне уже не хочется лишать тебя жизни. В тебе есть что-то от Нику… Когда он начал это — эту странную речь — Кагуя поняла: ей хотелось смеяться. Еще никогда до этого ей не было настолько истерично смешно: не слушая эту безумную историю, нет, прямо сейчас! Когда этот злодей, сошедший словно с киноленты, решил зачитывать ей тут долгую речь о своем превосходстве, о тяжкой судьбе, лишь для того, чтобы в конце концов сказать это — что он не хочет ее убивать! Что он видит в ней что-то от своей мертвой подруги, из-за мании к которой убил друга! Больной ублюдок! Но она не сказала это. Лишь продолжила истерично хохотать, сгибаясь пополам; а Хиро смотрел на нее, все так же равнодушно. — Ты проецируешь свои чувства к Нику на меня? — фыркнула она, и рассмеялась еще больше, когда Хиро отстраненно кивнул. — О чем ты вообще! Мы с тобой почти не знакомы! — Я знаю о тебе все. — И что?! — она резко выпрямилась и указала на него пальцем. Истерику как рукой сняло, оставив лишь уже хорошо знакомое чувство ярости, раздражения. Словно вулкан, оно вспыхивало, постепенно, пока лава не начала хлестать через край. — Ты хотя бы общался со мной?! Дольше, чем две наши короткие встречи! Что ты вообще можешь знать обо мне? О моих чувствах, когда Кирико наставила на меня пистолет? Что ты вообще понимаешь о том моменте, когда я узнала о взрыве в Окинаве, где жили мои подруги?! Что ты в этом понимаешь, я спрашиваю?! Она опустила руку и крепко сжала кулаки. И процедила: — Никто не знает меня лучше, чем я сама. И пока ты не залез мне в голову и не стал мною, ты — лишь притворщик. Тебе почти удалось, — вскинула она голову вверх и взглянула на него, не скрывая презрения, — с этим дневником. Почти. Но, сам знаешь, как говорят: какой бы яркой не была луна, она — всего лишь отражение солнца. Хиро сузил глаза. — Мой хороший друг, Кицунэцуки, обладает восхитительной способностью до мельчайших деталей имитировать людей. Не идеально, но девяносто девять и девять процентов я могу ему дать. Но когда я смотрел ему в глаза… я видел только его. А сейчас? — он развел руки. — Смотря в глаза тебе, я вижу, наконец, тебя. Он задумался, секундно. — Может, я и правда проецирую отношения с Нику на тебя. Или по-настоящему желаю познакомиться с тобой, как с нормальным человеком, а не как сталкер вылавливать информацию о тебе из жучков, разложенных по квартире. Смехотворно. Просто невероятно. — Тогда тебе стоило сделать это иначе. В нормальной обстановке. Хиро терпеливо дождался окончания фразы и продолжил: — Как я и сказал, я предлагаю варианты. Мы можем начать с чистого лица, Кагуя-сан. С чистого листа… Забыть обо всем… Обо всех угрозах?.. Прекратить этот ад наконец? Но он убил Мио. Эйджи ушел. Он убил Мио. Эйджи ушел. Он разрушил все. Уничтожил. Он — чудовище, он не заслуживает ничего, он… Жестом Хиро указал на экран, и Кагуя подняла взгляд. И ощутила, как дернулась, словно в конвульсии: потому что, наконец, увидела. Дом… хороший, богатый. И человека, владельца — Маруяму Есикадзу, менеджера Момусу. Он сидел за своим неприлично огромным роскошным столом и что-то печатал, не зная о слежке, ничего не подозревая. Но Кагуя понимала, к чему это ведет. Слишком хорошо чувствовала, слишком… — Маруяма-сан — обидчивый человек, — низким голосом продолжил Хиро, и голос его звучал словно из-под воды. — Очень злопамятный. Если он приказал кому-то кого-то убить, это обязательно закончится смертью этого человека, нужно это или нет. Одной из первых моих жертв… была его жена. Просто надоела ему. Мешала продвигаться по карьере. Надоела… И он не нашел ничего лучше, чем убить ее, чем просто развестись. Хиро смотрел вместе с ней на экран, и сейчас походило, будто его все это крайне забавляет; скорее всего очередная маска, фальшивая эмоция, которую требовал момент. Чтобы донести свою правду так, как хотелось ему. — Он не отцепится от тебя. Даже если я откажусь, а у него есть на меня компромат, разумеется, он попробует слить меня, а за тобой пошлет кого-нибудь другого. Даже если ты уйдешь из корпорации, он не прекратит погоню. Мне неведомы мотивы этого человека; он психопат, такой же, как и Минору Эйджи. — И что ты предлагаешь?.. — Этой ночью, — твердо произнес Хиро, — он умрет. Умрет Маруяма — и никто не будет больше угрожать. Эта безумная история закончится. Но нельзя так просто соглашаться… Будь как Эйджи. Как поступил бы он в этот момент? Воспользовался бы ситуацией и избавился бы от Маруямы, да? А потом — от Хиро. Да. Именно так. Подыграй ему пока… Сделай вид, что его предложение тебе интересно. Ради Мио. Не прощай этого ублюдка. Он ничуть не лучше. — Мы же с тобой начнем все заново. Как люди, познакомившиеся в результате трагических событий в жилом комплексе «Зетима». И никто из нас никого не пытался убить. На губах у Кагуи выросла нервная улыбка, и она шумно сглотнула, продолжая сверлить взглядом экран, где еще ничего не произошло. — Это интересное предложение. Но эти чувства не будут взаимны. Ты же понимаешь это, да? — Я понимаю. Разумеется. Но ситуация требует быстрого решения. Голос Хиро звучал размеренно, спокойно. Он просто излагал факты, правду, как таковую. — Твои шиноби сейчас собираются у Тада Широ. Скорее всего они уже поняли, что происходит. Я не дам добраться сюда ни одному из них. Вопрос лишь в том, каким образом это произойдет. В моих силах вызвать полицию, чтобы они проверили убежище; или натравить службу безопасности. Это не потребует даже услуг подпольного мира. В то же время… Кагуя не отводила взгляда от записей с камер, но чувствовала, что в нее впился взгляд. — Я могу позаботиться о тебе. О твоей будущей карьере, раз ты больше не айдол. Сохранить тебя от таких, как я. И всех, кого ты знала — твоих коллег, друзей, шиноби, назови как хочешь — поставить на прежнюю службу. Какой же он странный, нет, честное слово. Ему ведь, наверное, и невдомек, что нормальные знакомства начинали иначе, не с условий в ограниченном времени. С чего-то жутко простого. Но Кагуя не отворачивалась от камер. Она хотела, хотела согласиться… Но если она сделает это, то предаст память Мио. Уничтожит старания ее друзей. Сделает уход Эйджи незаметным черным пятном в истории. Но ведь это было не так. Она это знала… И никакая ложь самой себе не могла бы ей помочь от этого избавиться. — Всех, кроме Минору Эйджи. Ах… Ну конечно. Этого можно было ожидать. И сомнения отпали разом. Теперь она ощущала странное всепоглощающее спокойствие. Почти просветление, в тот самый миг, когда была произнесена эта фраза. Потому что вместе с ней отпали все сомнения, страхи, стало ясно лишь одно — какой выбор она должна сделать. Кагуя знала, что, даже после всех тех слов, Эйджи придет за ней. Если он уже все понял, то пустится вслед до края земли, достанет даже из ада, как Изанаги, ищущий свою супругу. Но разве она может?.. Обернуться уродливым гнилым трупом? Предать все предыдущие его старания?.. Теперь Кагуе все стало ясно. — Он принесет себя в жертву твоей новой спокойной жизни. В это время на экране картинка изменилась: Маруяма вздрогнул, словно чего-то испугавшись, вскочил на ноги. Его взгляд был направлен вперед, и, произнеся что-то, он резко отшатнулся назад, отступая к стене. Но не это привлекло ее внимание, отнюдь — вошедший внутрь Минору Эйджи с наставленным на голову Маруямы пистолетом. Две короткие вспышки. Выстрелы в грудь. Финальный — в голову. И тело Маруямы рухнуло на пол, окропляя паркет под собой густой алой кровью. Следом за этим он развернулся к одной из камер и выстрелил в нее… Эйджи, нет, это был тот человек, Кицунэцуки, что умел обращаться в других. Тот, что притворялся ею. А настоящий Эйджи сейчас был у Широ, точно… От взгляда на распростертое тело Маруямы стало тошно. Всего на секунду ей почудилось, что не он лежит там, а Кирико — как той ночью, такая же изломанная кукла. — Это видео станет достоянием общественности. В жертву будет принесена прежняя жизнь Минору. Но он умный мальчик, он заляжет на дно. Но ведь Хиро не отстанет. Он, как и Маруяма, вцепится в Эйджи мертвой хваткой и продолжит преследовать, пока не убьет. Потому что он знал — что Кагуя думала об Эйджи, и понимал, что фальшивая игра невозможна, пока все фигуры не будут расставлены в верном положении. И на этой шахматной доске первым, кто должен был пасть во благо ее (его, Хиро) счастливого будущего, был Минору Эйджи. Значит, выбора не оставалось. Кагуя опустила голову вниз, некоторое время размышляя. Затем, развернулась к Хиро. Подошла к нему почти вплотную, толкнула вперед, вынуждая сесть на диван. И выпрямилась прямо перед ним, смотря сверху вниз. Сейчас, Хошино Кагуя, тебе придется вспомнить все, чему тебя учили. И применить это там, где бедный мальчик со сломанным прошлом был не силен. Нарочито медленно она провела пальцем по его шее, по кадыку, ведя все выше и выше, до подбородка. — Если мы хотим начать наше знакомство заново, то я покажу тебе — что делают люди, которые испытывают то самое чувство привязанности, о котором ты говоришь. Хиро продолжал смотреть на нее, вскинул бровь… Он явно был озадачен, и она знала это — знала, а потому выбрала именно этот путь. Скорее всего это плохо закончится. Плевать. Быть может, если Эйджи узнает об этом, он рассмеется. Назовет полным бредом, идиотизмом. Вновь взбесится. Но совесть Кагуи перед ним хотя бы будет чиста. — Закрой глаза, — скомандовала она. Презрительно скривилась следом. — Или ты хочешь испортить момент? Чуть застопорившись, Хиро поддался. И зажмурился. Кагуя наклонилась ближе… Прикоснулась губами к его, сначала робко, но затем сильнее, еще; пролезла языком внутрь. Прости, Эйджи. Но первый поцелуй достанется вовсе не тебе. Надеюсь, ты не обидишься, потому что иного выхода у меня просто нет. Так подумала Кагуя. И, в следующее мгновение, впилась зубами в язык Хиро. Так сильно она не стискивала зубы еще никогда. Рот мгновенно наполнился кровью. Мисака говорила, что оторванный язык — это крайне опасно. Что люди часто захлебывались собственной кровью, когда не знали, что делать. Спасибо, сестра. Жаль, что твои знания, нацеленные на спасения жизни, приходится использовать таким способом. В следующую секунду сильные пальцы схватили ее за глотку, сдавливая с неимоверной силой, а вторая рука потянулась к шейному разъему. Все — за считанные мгновения, она даже дернуться не успела, лишь дала себе команду — не разжимая челюсти, держись!.. Следом, в голове что-то болезненно щелкнуло. А потом, наступила долгая милосердная тьма. Далеко отсюда, по электронной почте Момо Кагами получил необычайно подробное сообщение, содержащее информацию о всех: Маруяме Есикадзу, Йошизуми Юрике, Момодачи Кенте… Кого там только не было. Лишь нескольких имен там отсутствовали; команды шиноби Эйджи, и еще два. Цубонэ Аой. Ивакура Кидо. В то же время оповещения на почте Мей мигали беспокойным красным. А там внутри значилось, коротко: > МИО: Все будет хорошо. > МИО: Мое последнее задание. Выполню его, как полагается.