***
Вечерело. Заходящее солнце начинало повсюду разбрасывать розовые тени и пурпурные блики. Они ложились нежной дымкой на стены парижских зданий, проникали в парки и скверы, заглядывали в дома, желая подарить их обитателям капельку закатного света и волшебства, пока день окончательно не будет поглощен сумраком ночи. С улицы доносилось завывание ветра, где-то на углу играла грустная скрипка, передавая мое настроение в эти минуты. Я с печалью наблюдала, как стрелка часов близилась к шести, заставляя меня искренне надеяться, что время все-таки можно повернуть вспять. Надо было отказаться все же, — заключила я, памятуя о приглашении директоров. После прогулки с Персом на меня нахлынула ужасная, разъедающая печаль по своей прежней жизни, о которой теперь я могла только ностальгически вспоминать. Я почувствовала себя невыносимо одинокой в этом старом и изученном, но абсолютно новом и неизвестном для меня мире. Это было удивительно схоже с тем странным ощущением, которое испытываешь в конце августа после счастливого лета, проведенного в деревне у бабушки. Проснувшись одним утром, ты замечаешь, как начинает меняться погода, твои маленькие друзья разъезжаются готовиться к школе, лес больше не встречает тебя теплым смолистым ароматом, а кристаллы первого инея становятся главным украшением любимого сада. Тебя неожиданно охватывает тоска по родительскому дому, по маме, которую давно не видел, по городским друзьям и молочному коктейлю со сладкой пеной, и ты понимаешь, что, кажется, пора возвращаться. Ровно те же эмоции я испытывала сейчас. Мне невероятно хотелось вернуться на свою уютную кухню, которая всегда была готова принять родных сердцу людей, вновь услышать наш смех и долгие разговоры, насладиться пряным ароматом домашних пирогов, вишневого пунша и моего любимого клубничного чая. Мне хотелось закрыться в своей маленькой библиотеке, свернуться калачиком в любимом кресле, закутаться в пушистый плед и начать читать новую книгу, спрятавшись ото всех в своем крошечном, воображаемом мире. Я так хотела прочитать «Скорбь Сатаны»… А в Петербурге вот-вот будет май. В пригороде распустятся белые, багряные и розовые пионы, повсюду зацветет душистая сирень, корабли будут плавать по Неве сутками напролет, набережные заполнятся туристами, желающими посмотреть на разводные мосты, а влюбленные будут говорить друг-другу нежное и тихое «люблю», боясь разрушить то хрупкое равновесие, которое начинает выстраиваться между ними. И только каменный массив бастионов Петропавловской крепости да величие Петроградской стороны станут свидетелями этих робких, невинных признаний. На работе тем временем меня поджидают новые проекты, договоры, сделки, и я с ужасом думаю о том, как буду разбираться с этим по возвращении. Я ведь вернусь?.. Мне потребовалось всего несколько дней, чтобы соскучиться по дому. Что же чувствовали Довлатов и Бродский, находясь в изгнании? И вроде мы находимся в совершенно разных лодках, но меня, как и их, постепенно накрывало тревожное чувство безвозвратной утраты, словно мне дали билет в один конец. Только попробуй заплакать, — говорила я себе. — Соберись, ты должна держаться достойно. Голос, который так настойчиво вводил мораторий на чувства, вовсе мне не принадлежал. Бабушка по папиной линии, пережившая Великую Отечественную войну и блокаду, которую я безмерно любила, уважала и вместе с тем боялась, говорила, что слезы — это проявление слабости, а слабость — это непозволительная роскошь. Если я хочу добиться успеха и что-то из себя представлять, то в моей жизни не должно быть места отравляющей меланхолии. С тех пор страх показаться уязвимой всегда оказывался сильнее желания облегчить душевную боль и воспользоваться своим законным правом чувствовать, грустить, переживать. Только глубинная, изматывающая работа с собственными убеждениями помогла мне ослабить поводья несущейся в пропасть колесницы, приглушая строгий голос в голове. Однажды я даже осмелилась перешагнуть через свои многолетние установки, корнями вросшие в сознание, и подарила другому человеку ключ от моего сердца, показав иную себя — ранимую, беззащитную. Показала и пожалела… — Заканчивай страдать! — решительно произнесла я. Помни об Эрике… Как только я вспоминала, что кому-то может быть гораздо хуже, чем мне, в доли секунды я брала себя в руки, собирая остатки воли в кулак, и начинала делать все зависящее от меня, чтобы облегчить собственную участь. Напротив, то, что мне было неподвластно — я отпускала, смиренно принимая превратности судьбы. Повторив несколько раз фразу «делай, что должно, и будь, что будет», я позволила себе плыть по течению, а жизни вести меня так, как она сочтет нужным. Доверяй. В данный момент должным являлось подняться наверх, съесть пару ягод, выпить бокал шампанского и мило поулыбаться, слушая пьяный бред двух полуседых джентельменов. Потом спуститься в подвал и позволить сирене утопить себя… — В чем мне идти? — я оглядела себя с головы до ног. Насколько мне было известно, считалось крайне неприличным появляться в одном и том же наряде одновременно и утром, и вечером — необходимо было непременно сменить платье. Однако идея переодеваться по несколько раз за день меня совершенно удручала, я и так еле выдерживала эти многослойные, неудобные одеяния, которые сковывали движения и не давали нормально дышать. Идти в платье у меня не было ни малейшего желания. В сотый раз перебирая вещи в огромном платяном шкафу, мне искренне хотелось завыть от того, что я не могла найти среди вещей Кристины ни одного удобного наряда. Завтра с утра первым же делом пойду к швее заказывать костюм! Иначе точно где-нибудь грохнусь, запутавшись в длинном подоле, как щенок спаниеля в собственных ушах. Мой взгляд привлек переливающийся темно-синий бархат, лежащий на нижней полке. Штаны! Никогда бы не подумала, что надену на себя вельвет, учитывая, что это далеко не самая практичная и красивая ткань, но эти брюки отличались такой мягкостью и удобством, что я решила отложить занудство и просто порадоваться своей находке. Какая замечательная посадка! Подчеркивает все, что нужно. — У Кристины должны ведь были сохраниться сценические костюмы. Не могла она их просто сжечь. Вспомнив про ее наряд в одной из опер, я облазила все сундуки, и к моему великому счастью нашла тот самый чёрный корсет с белыми рюшами, который являлся неотъемлемой частью образа Аминты в «Торжествующем Дон Жуане». — Роскошно, — я искренне любовалась своим отражением. Конечно, мне и в голову не пришло, что для девятнадцатого столетия мой вид был, как минимум, не совсем приличным, как максимум, откровенно вызывающим. Однако я чувствовала себя настоящей амазонкой, и мнение окружающих меня не сильно заботило. Губы я решила накрасить алой помадой, как часто делала в дни моей прежней жизни. Сценический грим не вызывал у меня никакого доверия, поэтому я особенно радовалась своей косметичке, которая так удачно снова оказалась со мной. Интересно, в гриме у них тоже свинец? Или свинец в косметике — это пережиток восемнадцатого века? С каждым днем я чувствовала себя все более необразованной, и это меня очень печалило. Репетитора, может, нанять? Да, и он такой спрашивает: «Алисия, что бы вы хотели начать изучать?», а я ему: «основы жизни в девятнадцатом веке для гражданина из двадцать первого, месье». Абсурд.***
Вечер с директорами, на удивление, проходил гладко. Я даже пару раз искренне посмеялась с их шуток и с интересом слушала рассказ о том, как эти двое поднялись из самых низов. Не такие уж они и дураки. По здешним меркам, не будь они управляющими Оперы, то считались бы людьми второго сорта, но в наше время их бы уважали за целеустремленность и находчивость, нарекли бы модным словом «селф мейд». — Милая мадемуазель Кулон! — возглас одного прервал мои размышления. — Дражайшая мадемуазель Кулон! — тут же произнес второй. Лестно… — Мы хотим поднять эти бокалы в вашу честь! — сказал Ришар, выпрямляя руку с хрустальным сосудом, доверху наполненным золотыми пузырьками. Какое счастье, — захотелось съязвить мне. Но я лишь удивленно на них посмотрела, откусывая клубнику. — За ваше назначение в театре! Чтобы работа шла гладко! — выкрикнул Моншармен. — И за деньги! — дополнил его Фирмен. О, вот это хорошо. — За деньги! — с энтузиазмом повторила я тост, чокаясь со своими работодателями. Какой-то «чин-чин» курильщика получился, — подумала я, замечая, как Арман пролил на себя половину содержимого. — Вот черт! — выругался он, осматривая свою белую манишку. — Мне необходимо переодеться, — заключил он, ставя бокал на серебряный поднос. — Я быстро. Красный флаг. — Я тоже, пожалуй, пойду. Уже поздно, а мне ещё до апартаментов добираться, — сказала я, не желая оставаться наедине с Ришаром*. *Говоря откровенно, Алисия хорошо помнила свои юношеские увлечения зрелыми мужчинами, и те последствия, которые могут наступить, если она посмотрит на месье Фирмена под другим углом. Этим вечером она уже несколько раз нашла его приятным и остроумным человеком, и ей совсем не хотелось, чтобы эта внезапная вспышка интереса переросла в нечто большее, нарушив тем самым ее и без того беспокойную жизнь. (прим. автора) — Ну что вы, останьтесь! — сказал Ришар, с грустью смотря на меня. Что ж такое. — Алисия, пока не попробуете торт, мы вас не отпустим, — шутливо бросил Арман, подходя к двери. Они ещё и торт купили… — Вы ещё и торт купили? Ришар засмеялся. Почему тут у всех такие белые и ровные зубы, хотя курят и пьют кофе не меньше моих современников. Может, они их чем-то отбеливают? — Разумеется. Черничный. Что за праздник без торта! — ответил он. Я замялась. Как же я любила торты с ягодной начинкой. Погубишь ты себя, сладкоежка несчастная. — Ну, в таком случае… — Прекрасно! — перебил меня Моншармен. — Я скоро вернусь. Я глубоко вздохнула и с неловкой улыбкой посмотрела на Ришара. Такой же вид у меня был каждый раз, когда я оставалась в лекционной аудитории с профессорами наедине. Он, напротив, держался уверенно и вальяжно. Ладно, зря я на него грешила. Не такой уж и старый, не такой уж и седой. — Скажите, Алисия, вы любите читать? Я ожидала услышать любой вопрос, но только не этот. — Да, очень. А вы? Директор улыбнулся и задумчиво посмотрел на меня. — В детстве я много читал. И хоть книги стоили дорого, у меня была чудесная соседка, которая с радостью делилась со мной книгами из библиотеки своего покойного мужа, — Ришар помедлил. — Больше всего мне нравились, конечно, рассказы о приключениях. В более зрелом возрасте я увлекся греческими и римскими философами, желая понять суть мироздания и человека, пока серьезно не разочаровался в их концепциях. Потом долгое время мне было не до книг — приходилось учиться зарабатывать, чтобы прокормить себя. Сейчас иногда почитываю, что пишут современники. Романы Гюго мне очень нравятся. — И мне они ужасно нравятся! — с жаром произнесла я. — «Собор Парижской Богоматери», «Человек, который смеётся», «Отверженные» — я их читала сотню раз, и все равно не могу перестать восхищаться! — выпалила я. Ну все. Лед тронулся. Я всегда говорила, что нет проще способа расположить меня к себе, чем завести разговор о книгах. — Вы используете запрещенные методы, месье Фирмен, — сказала я, закусив губу. Мой собеседник продолжал улыбаться. — Что вы имеете в виду? — Вы знали, о чем со мной нужно заговорить. Вы могли выбрать любую тему — скачки, театральные постановки, сплетни Парижа, но предпочли поговорить именно о книгах. Он снова засмеялся. — Ах, вот вы о чем. Поверьте, здесь нет злого умысла. Я понял, что вы любите книги, как только с вами впервые пообщался. Я подняла брови. — Разве это можно понять? Если вы о грамотной речи, то довольно часто это не следствие чтения, а природный ум и владение ораторским искусством. Ришар усмехнулся. — Сильно сомневаюсь, что можно стать хорошим оратором, не читая книг. А природный ум необходимо чем-то питать, и лучше книг с этим ничто не справится. Я задумалась над сказанным. — Но в вашем случае ключевую роль сыграло другое. Я просто это почувствовал, вот и все. Что ж, приятно знать. — Вы производите впечатление образованного человека. Ваши родители самостоятельно трудились над тем, чтобы передать вам знания или нанимали гувернантку? Ответ «я училась в Московском государственном университете им. М. В. Ломоносова» его, очевидно, не устроит — Это были совместные усилия родителей и гувернеров. В одиночку они бы со мной не справились, — шуточно ответила я. Я однажды так заврусь, что сама забуду, кто я и откуда. Мой ответ, казалось, удовлетворил его. — В таком случае, они потрудились на славу, и их работа дала свои плоды. Я решила промолчать. — Будь у меня дети, я бы сделал все возможное, чтобы у них было достойное образование и возможность учиться в лучших университетах. Меня всегда очень расстраивало, когда взрослые мужчины говорили об отсутствии у них детей. Как правило, в этот момент у них была такая пустота и отрешенность во взгляде, что мне становилось их безумно жаль. Конечно, чаще всего они сами были виноваты в своем одиночестве, выбирая девушек на одну ночь вместо полноценной семьи, но в случае с Ришаром я искренне ему сочувствовала, зная теперь, что жизнь у него была далеко не сахар. — Ваши родители поступили мудро. Большинство семей считают, что девушке достаточно обладать хорошими манерами и уметь вовремя промолчать. Иными словами — быть леди. Хотя, на мой взгляд, это понятие ужасно опошлили, сделав его чересчур жеманным. — Вы правы. Я благодарна своей семье за то, что мне дали возможность быть чем-то большим, чем просто хорошенькой куклой, способной лишь хлопать ресницами и делать реверансы. Умение думать — бесценный дар, который у меня никто никогда не отнимет. Ришар выглядел задумчивым. — Вы очень уверенно рассуждаете, Алисия. Не могу не спросить — сколько же вам лет? Я улыбнулась. — Слишком много, чтобы оставаться девочкой, слишком мало, чтобы быть женщиной, — довольно часто я намеренно скрывала свой возраст, ведь как только люди узнают, что тебе гораздо меньше определенных цифр в их голове, они начинают относиться к тебе предвзято, словно молодость — это грех или порок. — Быть может, вы замужем? Мне почему-то стало ужасно весело. — О, нет, месье, брак — это не для меня. Во всяком случае, пока. — Почему же? — прозвучало это как-то уж слишком разочарованно. Я помедлила. — Пока что я не готова принадлежать какому-то одному человеку. Мне хочется свободы, независимости, и жить так, как я того хочу, а не кто-то другой. Брак будет только мешать. — Почему же вы воспринимаете брак, как оковы, а не как удовольствие? Ведь он дает много преимуществ. — Это удовольствие для мужчин, — парировала я, вспоминая слова своей любимой героини. — Женщина получает в браке не меньше. — Например, что? — Стабильность, защиту. Да и о материальной составляющей забывать не стоит. Меня эта фраза изрядно позабавила. — О какой стабильности может идти речь, когда ни один человек не может дать стопроцентной гарантии, что завтра не начнётся война? А деньги — кто в здравом уме может быть уверен, что никогда не обанкротится? Что же касается защиты, то было бы от чего защищать. — Войну предугадать не так уж и сложно — достаточно слушать, что говорят городские сумасшедшие и прислуга. Банкротом, как правило, становится наивный дурак, который заработал свое состояние не собственным умом, а благодаря улыбнувшейся фортуне. А защита…разве вам не комфортнее ходить, к примеру, по ночам в сопровождении мужчины, а не в одиночку? — Я по ночам предпочитаю спать, а не по улице ходить, — улыбаясь, ответила я. — Так или иначе, защиту можно получить и от сильного покровителя, необязательно для этого выходить замуж. Ришар вздохнул. — Как сложно вас переубедить. Настала моя очередь удивленно поднимать брови. — Это мой выбор, с ним можно только смириться. Зачем меня переубеждать? Мужчина хитро посмотрел на меня. — Вы ведь умная. Подумайте на досуге. Сердце неприятно заныло, предчувствуя неладное. Не буду я об этом думать. — Я не понимаю. Или буду? Ришар подошел ближе и заглянул мне в глаза. — Что вы не понимаете? — спросил он, вкладывая мою ладонь в свои руки. От неожиданности я округлила глаза и почувствовала себя загнанным кроликом. — Месье Фирмен, вы ведете себя несколько странно. Мужчина ухмыльнулся. — Не бойтесь, — сказал он, словно считав мое напряжение. — Я от вас ничего не требую и не жду. Но все же надеюсь, что однажды вы сможете меня понять, — проговорил он, не разрывая со мной зрительного контакта. Чеширский кот и то более определенно выражался. Мужчина вдруг коснулся губами моего лба, выбив тем самым почву у меня из-под ног. Я не была в такой растерянности, даже когда меня в детстве шарахнуло током. Я что-то вообще перестаю что-либо понимать. — Надеюсь, так у вас появится чуть больше ясности, — сказал он с улыбкой. Яснее мне ни разу не стало. — Думаю, мне пора, месье Фирмен, — протараторила я. — Спасибо за вечер, было приятно пообщаться. Всего доброго, — я постаралась как можно скорее оказаться за пределами директорского кабинета. В голове крутился один вопрос — «что. это. было?» Я могла ожидать от этих двоих, какого угодно поведения, но только не такого. А такого — это какого? Это же не признание? Или признание… По правде сказать, я бы скорее поверила, что ко мне начнут приставать, чем будут разговаривать о книгах и целовать в лоб. Кто вообще в здравом уме целует в лоб? Не сказать, что я испытала отвращение от поступка Ришара, меня скорее мучала неловкость от того факта, что это сделал мой работодатель. А мне ведь с ним ещё общаться. Вот как они умудряются все вечно испортить. Под «они» я подразумевала мужчин. Конечно, зачем выжидать подходящий момент, если можно сразу, как только влюбился, лезть целоваться со своим объектом воздыхания, даже если он видит тебя второй раз в жизни. Мне хотелось как можно скорее добраться до своих комнат, скинуть всю одежду и принять ванную, чтобы смыть сегодняшний день из памяти. Хвала небесам, что у них уже есть ванные. Сложно представить, что бы я делала, оказавшись в веке семнадцатом-восемнадцатом. Я уже привыкла к тому, что на меня в этом чудесном месте могут налететь откуда не возьмись, поэтому по дороге домой мне приходилось оглядываться по сторонам, как параноидальной сумасшедшей. В Петербургской подворотне ночью и то безопаснее, чем здесь. Оказавшись у двери, я трясущимися руками вставила ключ в замочную скважину и резко забежала в комнату, будто за мной кто-то гнался. Я облегченно выдохнула, оказавшись внутри, и, наконец, почувствовала себя в безопасности. — Не дело это — нестись домой, сломя голову, боясь, что на тебя кто-то нападет, — произнесла я, снимая туфли, которые натерли мне все ноги. — Надо съезжать. — Далеко поедете? Я вскрикнула и схватила с полки медный канделябр. — Не кричите, — раздраженно произнес мужской голос. В этот момент зажглись свечи, и я смогла разглядеть лицо своего незваного гостя. — Эрик, черт бы вас побрал! — зарычала я, не в силах справиться с резко подкатившей злостью. — Вы меня до смерти напугали! Какое вы имеете право без приглашения заявляться в мою комнату да ещё и никак не обозначать свое присутствие! На лице мужчины ни один мускул не дрогнул. — Позвольте, формально это не… — Мне плевать на формальность! — процедила я сквозь зубы. — Пока я здесь живу — это мой дом. И я никому не позволю так нагло, бестактно и совершенно по-хамски сюда заявляться и делать вид, что подобное поведение для меня в порядке вещей, — произнесла я, катая на языке каждую букву. К счастью, соседей у меня не было, иначе все бы уже сбежались посмотреть, кто так громко орет. Призрак угрожающе посмотрел на меня исподлобья. Если бы не адреналин, который уже начинал течь по венам вместо крови, проникая в каждую клетку организма и затуманивая инстинкт самосохранения, я бы в ту же секунду побежала прочь от Оперы, чтобы забыть этот взгляд, как страшный сон. Тут два варианта: или он осознает, что не прав, возьмёт себя в руки и успокоится, либо прибьет меня прямо на этом ковре. На алом как раз кровь незаметна. Эрик глубоко вздохнул и закрыл глаза. — Прошу прощения, что напугал вас, — сказал он низким голосом. — Я привык, что здешние жильцы, как правило, готовы к моему появлению. Мне не следовало нарушать ваше личное пространство, — он помедлил. — Однако у меня были на то причины. Моя злость сменилась удивлением. — Какие причины могут заставить человека войти без спроса в чужой дом? Здесь был пожар? Может, кто-то умирал или звал на помощь? Эрик снова вздохнул. — Можно узнать, почему вы действуете в обход меня? Я снова опешила. — Когда и при каких обстоятельствах я действовала в обход вас? Мужчина начал медленно постукивать по подлокотнику стула, на котором сидел. — Когда пошли устраиваться на работу к моим несчастным управляющим. Да твою ж… — Вашим управляющим? — я решила делать вид, что ничего не понимаю. Впрочем, мне не впервой. — А вы думали, что Опера принадлежит им и виконту? Я молча кивнула головой. — Я выкупил её ещё несколько месяцев назад, став полноправным владельцем. Поэтому я ещё раз спрашиваю, почему вы действовали в обход меня? — его голос звучал, как сталь. Откуда я должна была это знать, неуравновешенное ты создание. — Мне такие подробности не были известны, месье. Эрик устало потер висок. — Вы могли посоветоваться со мной. Вам не приходило в голову, что я в Опере гораздо дольше вас и знаю, как здесь все устроено? Я снова начала раздражаться. — Арман Моншармен и Ришар Фирмен были первыми должностными лицами, которым меня представили, как только я оказалась в театре. Поскольку директора осуществляют фактическое управление Оперой, я обратилась сразу к ним, не считая нужным ставить в известность кого-либо ещё, — прозвучало это, как моя очередная речь в зале суда. — Что за своенравная девчонка! — крикнул он, при этом с такой силой стукнув ладонью по столу, что я невольно вздрогнула. Сейчас я доиграюсь. — Откуда только могло взяться столько спеси и высокомерия! Надо было добавить «в столь юном возрасте» — пошутила я в своей голове. — Я повторяю, почему нельзя было сначала обратиться ко мне? — процедил он. — Или ты считаешь себя умнее всех? Именно так я и считаю, месье «я хочу контролировать каждый твой шаг». Однако ему я решила об этом не сообщать. Огромным усилием воли я постаралась вернуть себе остатки самообладания. — Простите меня, Эрик, — раз нахрапом тут не взять, будем брать по-другому. — Я правда не подумала о том, чтобы посоветоваться с вами. Это было ошибкой. Обещаю в следующий раз сообщать вам о своих планах заранее, — сказала я, понуро опустив голову. Было ли это правдой, пока неясно. — Горе, — устало произнес мужчина. — Почему все девушки, которых встречает Эрик — сущее наказание для него? Я осмелела и подошла к нему чуть ближе. — Думаю, что я могу дать ответ на ваш вопрос. Он выжидающе посмотрел на меня. — Существует мнение, что все люди появляются в нашей жизни неслучайно. Они должны преподать нам определенный урок, а нашей задачей является этот урок вынести и усвоить. В противном случае, мы будем наступать на одни и те же грабли снова и снова, до тех пор, пока не осознаем свою ошибку и не исправим ее. Мужчина удивился. — Какой же урок мне нужно усвоить, чтобы я, наконец, обрел покой? — прозвучало это уж слишком весело, как будто внутри ничего не болело. — А вы сами как думаете? Чему вас пытаются научить люди, которые встречаются на вашем пути? Призрак на секунду задумался. — Никогда больше никого не любить. И это я еще «горе». — Что-то я сильно сомневаюсь, что это именно то, чему вам нужно научиться. Подумайте ещё. — Не хочу я об этом думать, — раздраженно ответил он. — И не хочу вспоминать о том, как мою любовь раз за разом предают. Ох. — Эрик, если речь идет о Кристине Даае, то она ведь еще сущий ребенок. Она совершает глупые и необдуманные поступки просто в силу возраста. Дайте вы ей право на ошибку, — выпалила я, защищая бедную девочку. — Я вела себя точно так же в ее годы. — Сколько же тебе сейчас лет? Они этим вопросом и мертвого достанут. — Двадцать два, — честно ответила я. Эрик фыркнул. — Недалеко ушла, — сказал он, неожиданно повеселев. Послать бы тебя с твоим «недалеко ушла». — Что вас так развеселило? — мне стало обидно. — Хотите сказать, что наша с Кристиной разница в возрасте несущественна и вы не видите никакого различия между нами? Эрик продолжал улыбаться. — Вижу. Вы разные, — заключил он. — У нее не было таких вспышек гнева, и в отличие от тебя, она меня боялась. А обратно на «вы» ты переходить не собираешься? Я устало вздохнула. — Уж простите, что не считаю вас страшным, — съязвила я. — А вам-то сколько лет? — мне тоже было любопытно. Мой собеседник рассмеялся. — Явно больше, чем тебе. Я закатила глаза. Как он меня утомил своим кокетством. — Давайте угадаю, — предложила я. — Тридцать шесть? По поднятым бровям Эрика я поняла, что попала в точку. — Интуиция хорошая, — пояснила я. Мой собеседник о чем-то глубоко задумался. — Алисия, мне важно знать, — начал он спустя несколько минут своих раздумий. — Что у тебя с моим глупым директором? Объявляю сегодняшнее число днем допросов. — С каким из? Эрик демонстративно выгнул бровь, давая понять, что мне нужно перестать прикидываться веником. — Ничего, — я старалась звучать уверенно. — А что у меня с ним должно быть? Он мой начальник. Номинальный, — поспешно уточнила я. Призрак снова начал раздраженно постукивать пальцами по дереву. Заводится с пол-оборота. — Поцеловал он тебя не как начальник, — язвительно произнес он. — Зрелище, скажу я, впечатляющее, — лицо его выражало презрительную насмешку. Так вот, чего ты приперся сюда. — Я оправдываться перед вами не стану, — его необоснованные претензии жутко злили. — Вы мне не сват, не брат и не муж, — я старалась звучать мягко. — Скажу только, что это было не по моей воле. — Но тебе было приятно, так? — спросил он, склонив голову. — Ты его не оттолкнула! До чего же противная эта закомплексованная часть его души. Я внимательно на него посмотрела. — Эрик, помните, мы с вами говорили про урок? Думаю, главное, что вы должны усвоить — перестать воспринимать людей как свою собственность, научиться доверять им и давать столько свободы, сколько они потребуют. Призрак насупился. — Скажите, вы слышали фразу «насильно мил не будешь?» — уточнила я. Мужчина отрицательно помотал головой. — Зато я знаю фразу «твое от тебя не уйдет», — сказал он. Как все плохо… — Боюсь, что вы неправильно её истолковали, Эрик. Она означает, что если двум людям суждено быть вместе, то что бы не происходило, какие бы трудности не выпадали на их долю, они все равно будут вместе вопреки всему. Просто потому, что так должно быть, это предопределено, — объяснила я. — А вовсе не то, что человека нужно привязать к себе, чтобы он в буквальном смысле никуда не ушел. Мой собеседник тяжело вздохнул. — Алисия… — Да? — Мне бы хотелось, чтобы ты стала тем самым человеком, который поможет мне, наконец, усвоить этот урок. У меня возникло непреодолимое желание погладить его по голове, но я себя сдержала. — Эрик, — послышался мой шепот. — Я постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы помочь вам, — и спустя несколько секунд добавила: — Обещаю. Ведь и мне ты нужен, чтобы усвоить мой собственный урок…