***
— Неужели эти поэты так плохо живут и работают, раз не могут позволить себе купить одежду по размеру? Вроде стихи красивые читают, а одеваются чёрт знает как! Ну как им только не стыдно?! — возмущается какой-то мужчина с противным голосом после выступления имажинистов. — И не говори! Вот деньги на выпивку у них всегда есть, а на нормальную одежду — нет! — поддакивает второй мужчина с ничуть не менее противным голосом, похожим на скрип старой кровати. Мариенгоф, пусть и старается не обращать внимание на грязные комментарии в свою сторону, всё равно принимается рассматривать коллег «по перу». Взгляд быстро приковывает Есенин, рукава рубашки которого болтаются так, что закрывают ладони до кончиков пальцев. Эта одежда явно велика Сергею. Дело не финансовом положении, у него есть одежда, более подходящая по размеру. Однако, сегодня поэт надел рубашку, принадлежащую соседу по комнате. Анатолий переводит взгляд на собственные руки и замечает, что рукава не закрывают запястий от слова совсем. Мысленно Мариенгоф матерится: он снова перепутал свою рубашку с Есенинской. Впрочем, её владелец не возмущается и не требует отдать несчастную одежду обратно. Наверное, потому, что Сергей, как и сам Анатолий, чересчур сильно привыкли периодически носить вещи друг друга. Это началось случайно: после пьянки было неважно, что надевать. Мариенгоф поправляет рукава, натягивает получше шляпу и поглядывает на Есенина, болтающего с Шершеневичем. Манжеты рубахи Сергея болтаются, когда он, в порыве эмоций, принимается особо оживленно жестикулировать. Так что белая (на самом деле, серая) ткань больше напоминает маятник. Вроде незначительная мелочь, почти незаметная и ни чем не примечательная, на ней лучше не зацикливаться. Однако если на неё обратить внимание — развидеть при всё желании не получится. Глаза как вцепятся, так и не отлепить их от несчастных длинных рукавов. Анатолий пялится на эти несчастные рукава и не может перестать смотреть на них. Он видел свою рубашку на Сергее раз двадцать, если не сто двадцать. Однако почему-то именно сейчас одежда заставляет Анатолия почувствовать себя словно не в своей тарелке. Кажется, что буквально все смотрят на него и Есенина. Они оба одеты в рубашки не в пору. Есенин сейчас будто носит мешок из-под картошки, а сам Мариенгоф — одежду младшего брата. Обычно,чужое внимание является тем, чего Сергей и сам Анатолий постоянно добиваются. Только в данный момент одному из них невероятно неловко. До сегодняшнего дня он никогда не думал, как он, Анатолий, выглядит в Есенинской одежде со стороны. Постоянный своеобразный обмен вещами так плотно вошёл в привычку, что Мариенгоф перестал видеть в нём нечто необычное. Да, некоторые близкие и не очень приятели периодически бросали насмешливые комментарии. «Глянь-ка, как эти двое срослись, одежду друг друга носят, бегают постоянно вместе. Не удивлюсь, если они и спят под одним одеялом» — говорили они, смеясь. В подобных шутках имеется львиная доля правды — Есенин и Мариенгоф, действительно, спят под одним одеялом. Но исключительно из-за собачьего холода, из-за которого приходится жаться друг к другу, чтобы хоть немного, да согреться. Одно время между поэтами ложилась девушка (ей довольно щедро платили) и грела их, но потом она ушла. Вот и остаётся лежать, тесно прижавшись друг к другу, вдвоём, дабы не отбросить копыта от холода. Анатолий оглядывает присутствующих. Никто из них на поэтов не смотрит, все погружены в свои дела и разговоры. Правда, это зрелище нисколько не успокаивает внезапно проснувшуюся неловкость. Возможно, тот мужик с противным голосом был прав, не стоит поэтам носить одежду не по размеру. «Стихоплёты» — это, вроде как, некто очень важный, на ком половина литературы держится. Тут с подобным статусом нужно уметь держать лицо и вести себя подобающе. — Толя, Толя! Твою за ногу! — Кричит Сергей в ухо Анатолю и с силой трясёт его за плечо, как провинившегося котёнка. — Да чего тебе?! — Анатолий аж подпрыгивает на месте от неожиданности и растерянно смотрит на нарушителя спокойствия, чьи рукава уже закатаны по локоть, чтобы те не мешали. Тот хмурит брови, но быстро меняется в лице и как-то мягко улыбается. Это заставляет Анатолия вспомнить, почему он, вообще, начал писать стихи. Не ради того, чтобы стать вторым Пушкином или Лермонтовым и строить из себя кого-то важного. Анатолий стал поэтом, потому что сам пожелал этого. Никто не в праве осуждать его за слишком короткие рукава рубашки. В конце концов, стихи от этого хуже не становятся. И Мариенгоф преспокойно может надевать вещи Есенина, ведь тот не против, да сама одежда у него довольно комфортная, пусть и иногда натирает... — Я спрашиваю, будешь ли ты со мной пить? Или ты сегодня останешься трезвым? — Игриво поднимает бровь Сергей. — Тогда будет очень грустно пить без тебя, Толя. Но я обязательно заглушу свою боль, — глупо хихикает он, невольно схватившись за рукава рубашки Мариенгофа. Анатолий усмехается и кладёт руки на плечи Есенина, глядя тому прямо в глаза. В теле Сергея нет ещё ни грамма алкоголя, а голубые радужки уже блестят такими идеями, каких и быть не должно. Наверняка, напившись, он предложит сделать нечто безумное и опасное. Шершеневич наверняка откажется и медленно поползёт домой, а Анатолий останется рядом с Есениным и поможет ему воплотить в жизнь очередную глупую затею. Алкоголь сделает её "умной", точнее, он придаст ей подобный вид. И мужчины даже не подумают над последствиями. — Ты давай не отправляй меня к трезвым. Я сегодня планирую перепить тебя, Сергун. Так что будь готов увидеть мастера, — нагло улыбается Анатолий, обнажая ряд немного неровных белых зубов. Анатолий говорит о своеобразной игре. Её суть состоит в том, чтобы выпить больше, чем соперник. Если победишь — проигравший целиком и полностью оплатит счёт. Так Анатолий уже несколько раз оставался без копейки в кармане. Всё из-за того, что Есенин может не только много-много говорить, но и пить. Сергей вливает в себя алкоголь так, словно это простая вода, а не водка. — Тс, по-моему ты слишком много думаешь о себе, Толик. Давай, снимай корону и спускайся с небес на землю. Сегодня я перепью тебя, как и всегда, — Есенин улыбается и не скидывает с плеч чужие руки. — А если я всё же не спущусь, Сергун? Что же ты тогда мне сделаешь? — Насмешливо спрашивает Анатолий, медленно забывая о разговоре мужиков с противными скрипящими голосами. Есенин качает головой, сильнее сжимает руки Анатолия и облизывает губы, явно стараясь выглядеть грозно. — Я тогда тебя съем, Мариенгоф, — Сергей демонстративно клацает зубами с максимально серьёзным выражением лица. — Я тебе не Красная шапочка, — преспокойно отвечает Анатолий, из-за всех сил стараясь не смеяться. — Ты сволочь, Толя, сволочь, а не Красная шапочка — не выдерживает Сергей и начинает громко смеяться. Анатолий подхватывает веселье, напрочь забывая о размышлениях об одежде и тех мужчинах, которым важно было хоть к чему-то придраться.***