[Ч т о] [т ы] [т а к о е] [е с т ь]
Губы его вымазаны желчью. Да только губы не его. Губы. Язык. И кожа. Руки. Ебаная зубная щетка. Он ее, блядь, не просил. Она ему нахуй не нужна. Зубы мешают ему, сбивают его с пути. Зубы… Возможно, ему стоить выбить себе зубы. Возможно, ему стоило выбить себе зубы очень давно. Возможно, ему стоило выбить себе зубы, возможно, если бы он сделал это, ебучая, проклятая, омерзительная зубная щетка не торчала бы сейчас в стакане, новенькая, сверкающая зубная щетка, та самая, про которую он сказал, что она ему не нужна, он ведь сказал это, он слышал свои собственные, блядь, слова, он ведь там был, он, сука, знает, что ему нужно, и это точно не эта--- Это точно не эта еба--- Ему давно стоило выбить себе зубы. Он вздрагивает. Кашляет. Его подбородок весь вымазан желчью и слюной. Он снова пытается сплюнуть в раковину. Дрянь, извивающаяся кольцами, вздрагивает вместе с ним. Вибрирует. Дрянь наполняет его до краев. Дрянь растет. И он не может. Ему нельзя. Ему нельзя отсюда выходить. Он должен просто здесь остаться. Он слышит звуки. И шаги. И шорохи. Он слышит голос. — Тим, ну ты идешь? — ноет этот голос. — Мы тебя вообще-то ждем. Ты что там, помер или как? Он вздрагивает. Его ладони влажные — от крови. — Блядь, — произносит он. Кровь красная. А глаза у него голубые. Он хватает с полки рулон бумаги, пытается стереть ее, затем футболкой, он вообще не думает, он весь вспотел, и что-то влажное, холодное стекает вниз по его спине, он открывает кран, и вода хлещет ему на пальцы, и она красная, розовая, она почти бесцветная, она прозрачная, он вздрагивает, а капли покрывают зеркало и полку, стакан и зу--- — Блядь, — говорит он. Он дышит. Воздух врывается в его легкие, опаляя их, и он вдыхает, он говорит блядь и вздрагивает, он трет лицо мокрыми ладонями, умывается, он трет лоб и подбородок, он трет свое… Он бросает взгляд на зеркало. Глаза у него голубые, а кожа бледная, а волосы растрепаны, и он ерошит их мокрыми пальцами, зачесывает их назад, он вытирает губы, свои сухие губы, он пьет, наклонившись, набрав воды в ладони, и видит в этой лужице отражение, видит свою собственную уставшую и сонную, помятую, несвежую, свою собственную морду, и отражение идет рябью, расплываясь, а з--- — Блядь, — говорит он, он стягивает с себя футболку, она тоже мокрая, такая мокрая, будто он тут бегал марафон, будто он был тем самым хреном из античности, который пробежал его впервые и сразу сдох, и его футболка гнила в земле с тех самых пор, он стягивает ее с себя, бросает в корзину для белья, проводит мокрыми руками по своей коже, по груди, затылку и плечам, впивается в нее ногтями, вызывая ощущения, он больше не стоит застывшей, околевшей статуей, а--- Он дышит. — Да, — кричит Тим в ответ. — Я--- Тим выключает воду, разворачивается и выходит прочь из ванной. С ним все в порядке. С ним все заебись. Он просто Тим. И ему пора идти. Придурки, которых он обожает, ждут его. Ебучая зубная щетка валяется в углу ванны, сломанная пополам. Да, говорит Тим. Я --------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------Я
13 ноября 2022 г. в 22:24
***
Центр масс располагается ровно в том месте, где заканчивается его грудная кость.
И он тяжелый. И он тянет. Он холодный.
Его тошнит.
Он смотрит в зеркало.
Незнакомые, бесплодные пейзажи.
Голубой.
Углы болезненно впиваются ему в ладони, будто вспарывая линии на коже, но ни его ладони, ни он сам ничего о том не знают.
Он видит стеклянную поверхность краем своих глаз.
Он видит ебаный стакан, и он стеклянный, и в нем торчат зубные щетки.
Голубой.
Глаза. Глаза — голубые.
Ладони потные. Он чувствует что-то влажное на коже.
В стакане торчат две новенькие зубные щетки, стакан стеклянный и стоит на полке, в которую он вцепился обеими руками, руками, которые, возможно, и вовсе не его.
Их две.
А эта дрянь тяжелая. И тянет. Извивается. И тянет мертвым холодом.
Эта дрянь растет.
Он не уверен, что он дышит, ведь в горле у него застряли листья, пыль и листья, заплесневелые, сухие, в горле у него застряли пыль и перья, но когда он все же дышит, когда он все-таки делает вдох, скользкая дрянь отзывается вибрацией, и его тошнит.
Дрянь давит ему на затылок и чуть ниже, прямо на седьмой позвонок.
Она обхватывает его голову.
Дрянь вцепляется в него.
Он вцепляется в ебаную полку.
Глаза у него голубые. А зубная щетка…
Он смотрит на нее. И на стакан. И на стекло.
Через него. И на него.
На это.
Он видит это в зеркале, он краем глаза видит эту дрянь.
Он настолько пропотел, что ему кажется, что его одежда, липнущая к телу, вся давно сгнила. Теперь она отваливается и падает на пол кусками.
Желчь.
Он облизывает губы. Он едва может устоять на ногах.
Зубы мешают ему, сбивают его с пути, а зубная щетка…
Блядь.
Это должно остаться здесь.
Он слышит звуки, раздающиеся за дверью.
Он слышит голоса.
Он просто здесь останется, вот прямо здесь. И ничего такого с ним, блядь, не случится. Его тут вообще нет. И у него есть зеркало. И полка. И стакан. А в нем — ебаные зубные щетки.
И ебаные зубные щетки, ему, блядь, не нуж---
Он едва удерживается на ногах, его мутит.
Он вытирает слюну, текущую у него изо рта, вытирает лицо об собственное плечо, используя футболку как салфетку.
Он бы ее сглотнул, но это не дает ему сглотнуть, не позволяет.
Он скоро блеванет.
Он блеванет ебаными листьями и пылью, плесенью и перьями, он блеванет этой проклятой склизской дрянью, она вся выйдет из него, он заблюет ей зеркало, стакан и полку, углы которой режут ему руки, он все никак не может ее отпустить, он вообще не знает, что он скоро сделает, что он сейчас сделает, он вообще не зна---