последний мятеж

Лиза хлопает дверью гаража, нарочно громко, и, выдыхая из лёгких воздух, включает телевизор, отбрасывая со всей дури пульт. За ней поспевают и остальные. Боятся даже подойти: так и глядят исподтишка за её действиями. Она разворачивается, изрядно успокаиваясь, а на деле просто не желая показывать агрессию. Смотрит Кристине в глаза, еле-еле моргая; у той взгляд неживой: потухший вовсе. Она руками от безнадёги разводит, пялясь. И Лиза поднимается медленно по лестнице, так ничего и не говоря. Но Кристина Захарова, по правде, не из тех, кто оставляет разговоры на потом, и не из тех, кто выясняет отношения при всех. А потому она матерится себе под, поднимаясь наверх следом. Сжимает перила до побеления пальцев. Ребята лишь переглядываются, думая о своём, а Дима выдаёт обеспокоенно: — То есть, она сделала кого-то инвалидом? Типа, мы сейчас оставим их двоих там, зная навыки индиго в боевых исскуствах и агрессию Кристины? Отлично, — он вопросительно всех оглядывает, а Виолетта к нему ближе подходит, смотря в глаза. — У Крис были причины, ясно? Она не будет агрессировать на Лизу. — Какие причины? — спрашивает Виктория хриплым голосом. — Слушайте, это было четыре года назад, ясно? Всего один раз. Она не монстр. — Она правда сделала его инвалидом? — с испугом спрашивает Арсен. — У него теперь слабоумие. Вилка губы поджимает, уходя, а за ней поспевает Виктория, и та уже протягивает руку, чтобы снова стать привязанной. — Ты планируешь всю жизнь сидеть на цепи? — она выжидающе смотрит, как-то разочарованно и вместе с тем переживающе. — Цепь метафорична. Наркоманская игла или заключение у чокнутой горячей брюнетки — неважно, — Виолетта усмехается, в глаза чужие заглядывая. — От меня ничего приятного не жди, я тебе не игла, — девушка хмыкает, цепляя кандал на руку. — Кому как, Вика. У меня хуёвые отношения с матерью, мне даже нравится твой контроль, — девушка улыбается, опираясь на стену, — как будто впервые кому-то нужна. — Толку от нашей нужности-то? В конце концов, никому кроме себя нужны не будем. — Я это знаю, — она кивает, грустно вглядываясь за спину собеседницы, — но и жить только ради себя глупо. Мне наедине с собой весело не бывает. — Поэтому мы все живем здесь. Чтобы хоть кто-то рядом был. — Трахнешь меня? — Виолетта кидает вопросом в лоб, но та ни капли не смущается, вопросительно поднимая бровь, — Предположим, ночью. — А оно тебе так надо? — та обдумывает, прищуриваясь, и закуривает, тоже на стену облакачиваясь. — Одна моя зависимость уже выебала меня во все щели, — начинает с интересом Вилка, — хотелось бы не нарушать традицию. — Не говори, что умудрилась что-то почувствовать к бешенной азиатке с антисоциальным поведением, — Виктория ухмыляется, затягиваясь дымом. — Не говори, что тебе не нравится такое внимание, — та ухмыляется, смотря на Вику вплотную, — вечно напыщенная азиатка, которая уверена, что во всём права. — Мне нравится, — та вздыхает, улыбаясь, — но это самое тупое, что ты могла сделать, пубертатная язва с плохими отношениями с матерью. — Значит, ночью? — Да. *** Лиза смотрит в окно. Разглядывает пейзаж, состоящий из дороги, пялится, не зная, как ещё себя успокоить. Сжимает руками подоконник. Кристина заходит тихо: слышно лишь скрип массивной двери и её еле слышные шаги. Оглядывает девушку, которая хмыкает. Лизе даже не нужно оборачиваться, чтобы узнать, кто объявился на пороге, кто шёл за ней. Она надменно поворачивает голову и разглядывает чужое лицо. Смесь боли, печали и непонимания. — Мы поговорим? — Кристина на грани: она первый раз видит, как та вот-вот заплачет. — Да, конечно, мы поговорим! О том, как человек, который искалечил другого, лежал в моей постели! — она остервенело, с распахнутыми глазами, смотрит. — Это меняет твоё мнение обо мне? — Кристина разочарованно разводит руками. Она спокойна, это её горькая усмешка и дикая усталость. — Да, это меняет вообще всё! — У меня были на то причины, — она цедит сквозь зубы, сжимая кулаки. — Какие причины могут быть, чтобы это сделать? Как ты его искалечила? — а Лиза тихо усмехается, улыбаясь краем губ. — Я его ударила несколько раз костетом, — тяжелый вздох и опущенная вниз голова, — и я бы сделала это снова. — Снова? Значит, в тебе это живёт, да? Насилие. — Лишь к одному человеку! — та оправдывается, вкрикивая, — Я бы никогда не причинила боль хорошим людям. Я ещё раз повторяю, у меня были причины! — Ты сделала его инвалидом, Кристина! — у Лизы на глазах выступают слёзы. Она подходит медленно, рассматривая чужую тихую и грустную усмешку, — Ты знаешь, что такое быть инвалидом? Ты знаешь, что такое думать, что ты не можешь сам о себе позаботиться? Что ты не можешь жить самостоятельно, а? Ты имеешь хоть какое-то понятие о том, как заживают шрамы? — Заткнись! — у Захаровой распахиваются глаза незамедлительно, и она остервенело оглядывает чужое лицо, крича, — Ты думаешь, что одной тебе делали больно? Ты никогда, блять, не была на моём месте! И теперь она тоже плачет. — Тогда расскажи! Расскажи, что способно заставить тебя калечить, потому что я не могу этого понять! — Я тебе не расскажу, блять, — она всхлипывает, глотая громко воздух, — Я не могу тебе рассказать! Я никому не могу рассказать, понятно? — и Кристина обдумывает что-то, запрокидывая голову и пряча слёзы, — Ты можешь разочаровываться сколько угодно, значит, этого стоят твои чувства. — Мои чувства стоят блядской боли! Каждый раз, когда я кому-то доверяюсь, мне делают больно! — Я ничего тебе не сделала! Я не собиралась делать тебе больно, — она вскипает мгновенно. Орёт, задевая барабанные перепонки, — Всё, что я говорила тебе — правда! — Но твои скелеты в шкафу не пахнут честностью! — Лиза на грани, кажется, наброситься, — Ты искалечила человека, ты ничем не лучше, чем они! Ты сделала его слабым, ты испортила ему жизнь. — Ты понятия не имеешь, как он испортил жизнь мне! Скелеты в шкафу на то и скрывают, Лиза, чтобы никто не окунался в чужую боль. Кристина вдохами-выдохами успокаивается. Считает мысленно про себя до десяти, прикрывая глаза, и выдаёт: — Я не верю, что ты могла изменить ко мне отношение так быстро, — и смотрит разочарованно, — ты будто ждала этого. — Я ждала подвоха, верно, — Лиза усмехается, складывая руки на груди, — я не изменила своего отношения. Просто теперь я тебе не верю. — Не веришь, потому что узнала секрет? — Потому что впустила в свою жизнь такого же человека, как и все разы до этого, — и она облизывает губы, думая о своем и сверля глазами чужое лицо, — я не учусь на своих ошибках. — Я не лгала тебе. Я не сделала ничего плохого. — та доказывает своё хрипящим и тихим тоном, — я просто хотела понимания. — Оно было. Было, пока ты не оказалась убийцей, — Лиза подходит вплотную, поднимая глаза, — Как ты можешь хотеть кого-то прикончить? А если бы кто-то точно так же хотел забрать твою жизнь? — Это уже случилось, индиго, — по лицу Кристины катятся тихие слёзы. Она рукой проводит по чужим волосам, по инерции поправляя чёлку, — у меня давно нет жизни. Только цель. — Кровавая цель, — стоит на своём Лиза, поджимая губы, — у тебя нет души? — Её продали ради забавы. И больше она ничего не говорит. Смотрит долго-долго, усмехаясь себе под нос. А Лиза щурится, говоря: — Из-за таких как ты, начинаются войны и геноциды. Жестокость делает людей животными. — Именно, индиго. Жестокость делает людей животными. И они молчат несколько минут. Кристина смотрит той куда-то за спину, покусывая изнутри щеку. А Лиза сверлит глазами пол, думая о своём. — Собери свои вещи и съедь, пожалуйста. — Я и правда к тебе что-то чувствую. — Тогда съедь, чтобы не разбить себе сердце, пока не поздно.