Didn't Give Me Time to Say Goodbye

      Эмити не могла дышать, как будто легкие были набиты кирпичами, острыми и тяжелыми.       Было темно, холодно, в воздухе почти чувствовалась горечь. Когда ведьма посмотрела вниз, ее глаза расширились от ужаса при виде тела, скрытого тенью. Брошенный на землю глиф света лежал неиспользованный, покрытый фиолетовой глиной среди глифов другой магии. Казалось, он был выброшен, откинут в сторону на сырой, грязный пол.       Очнувшись от ужаса, она кинулась к листкам бумаги, хлопнув ладонью по одному из них. Ее разум обезумел, крича и умоляя, чтобы это было не то, о чем она думала. Когда бумага скомкалась и свернулась в светящийся шар, все голоса смолкли.       Под деревом лежало знакомое тело, нетронутое днями. Кожа стала бледной и впалой, испуская чувство безысходности, которое можно было почти ощутить на вкус. Кровь размазалась по ближайшим листьям, походя на рисунок, который ребенок уговоривает повесить на холодильник. Такой хаотичный, нешаблонный и беззаботный. Кровь давно высохла, стекающая дорожками на землю, оставляя запекшуюся багровую корку, смешанную с почвой. Оно исходило от тела, на котором, к тому же, были полосы и пятна этого ужасного цвета на волосах и одежде.       Эмити уставилась на нее, руки безвольно повисли по бокам. Шар света завис между ней и телом, освещая сцену совершенного ужаса. Она издала сдавленный всхлип, упав на колени и крича от отчаянья перед со своей девушкой.

***

      Эмити резко выпрямилась, кровь в ушах стучала так сильно, что у нее кружилась голова. Она оглядела тускло освещенную комнату, единственными источниками света были луна, пробивающаяся сквозь сиреневые шторы, и ночник возле рабочего стола.       Она вцепилась в одеяло, которым была укрыта, дрожа, чувствуя слезы и пот на своем лице. Она начала глубоко дышать, оглядывая комнату в поисках чего-нибудь, за что можно было ухватиться. Среди беспорядка на темном столе лежало маленькое устройство кошачьей формы, которое уже давно не использовалось по назначению. Эмити сбросила с себя горячее одеяло и на трясущихся ногах, спотыкаясь, подошла к столу. Она сжала маленький предмет в руках, позволяя слезам свободно течь по бледным щекам.       Она почувствовала, как ее окутало странное знакомое тепло. Это немного успокоило, уняв тремор до простой дрожи. Ведьма не могла объяснить, почему это случалось с ней, когда она была расстроена, но она думала, что, возможно, это потому, что ее бывшая девушка не хотела бы видеть ее плачущей, как сейчас.       Боже, она скучала по ней.       Положив устройство обратно, Эмити опустилась на стул. В комнате было холодно, отчего по спине пробежали мурашки, когда отрывки ее кошмара всплыли в сознании. Это был привычный кошмар, крепко засевший у нее в голове, потому что кошмар – это то, чем она бы хотела это видеть. То, чем она хотела, чтобы это было.       Но оно им не было. Если бы вы сказали Эмити Блайт 7 лет назад, что она влюбится в человека, она бы рассмеялась вам в лицо. Если бы вы сказали Эмити Блайт 6 лет назад, что любовь всей ее жизни разобьет ей сердце, она бы переступила с ноги на ногу, потому что Эмити из прошлого не знала будущего их отношений, не была уверена, вернется ли ее человек в свое измерение – без нее. Сейчас, если бы вы сказали Эмити Блайт 5 лет назад, что Луз Носеда, истинный свет ее жизни, оставит ее, она, вероятно, убила бы вас. Потому что никому не позволялось говорить ничего плохого о ее Луз, которая боролась до последнего, чтобы остаться рядом.       Но борьба способна только отдалять.       Теперь Эмити сидит в холодной, пустой комнате, в одиночестве возвышаясь над остальными островами. Потому что Луз боролась. И Луз проиграла.       Она жалела, что ее не было там, чтобы сразиться той ведьмой, которая убила ее человека. Эмити пристально разглядывала каждую ведьму из ковена Мерзостей, которая проходила мимо нее, потому что в глубине души знала, что это кто-то из них. Она держалась на расстоянии и от тех, кто состоял в ее собственном ковене – Императорском, потому что даже они попадали под подозрение.       Это мог бы быть даже Дариус, глава ковена Мерзостей. Он присматривал за Хантером, замкнувшемся в себе Золотом Страже, который выглядел таким же потерянным, как Эмити.       Но Хантер не видел человека, который вытащил ее из ада, мертвой в грязи.       Никто не видел. Только Эмити. Она наблюдала, как свет ее жизни меркнет прямо у нее на глазах, погружая обратно во тьму, в которой она жила раньше. Ее мать не заботила смерть девушки своей дочери, на самом деле, она давила на ту только сильнее, взваливая больше и больше работы на травмированную ведьму до такой степени, что она едва не покончила с собой.       Она бы так и сделала, если бы не то теплое чувство ранее.       По какой-то причине, каждый раз, когда Эмити чувствовала себя так подавлено, ее охватывало теплом. Это было странно, но успокаивало ее. Она полагала, это было то, что осталось от тепла Луз, которое та принесла в ее ныне холодную жизнь.       Эмити согласилась стать частью Императорского ковена, при условии, что ее мать согласится не навязывать ей всю ту работу, которую она выполняла. Одалия, казалось, была более чем рада уступить, рассказывая всем, кто был готов слушать, какой совершенной была ее младшая дочь и как она «наконец-то превратилась в могущественную Блайт, которой рождена быть».       Кроме этого, Одалия пыталась искать Эмити женихов после смерти ее девушки, но та ясно дала понять, что никогда не примет жениха. Никогда.       Эмити предпологала, что это было связанно с невысказанным обещанием, которое она дала Луз. Когда той ночью Эмити нашла ее тело, холодное и наполовину погрузившееся в грязь, она молча пообещала, что кто бы или что бы ни оборвало ее жизнь, оно встретит свой конец самым худшим образом, который Эмити могла предложить. Потому что после такого никто не заслуживал легкой смерти.       А Блайты никогда не были самыми чуткими ведьмами.       Но сейчас Эмити вытерла слезы и снова повернулась к открытому окну. Холодный воздух плавно струился в комнату, занавески мягко колыхались на ветру. Она откинулась назад и посмотрела, как лунный свет падает на пол, пустой взгляд проходил сквозь него и упирался в пустоту.