Didn't Give Me Time to Say Goodbye

      Луз Носеда уже давно ничего не чувствовала.       Что ж, это было наполовину ложью. Чувствовала. Она чувствовала себя так сильно, что это почти накрывало. Она много плакала, следуя за людьми, которые не могли ни видеть, ни слышать ее. Ей было так больно наблюдать, как ее бледная рука проходит сквозь любого, кому она так сильно хотела показать свое присутствие. Кровь постоянно капала вниз через дыру в животе, падала на пол, а затем исчезала в небытии, которое иначе говоря душило саму плоскость сущестовования*, в которой она находилась.       Там было пусто, мир вокруг нее был холодным и серым. Все расплывалось, что усиливало оцепенение, которое она чувствовала клокочущим в своей душе. Было не с кем поговорить, не к кому обратиться, кто мог бы услышать ее, увидеть или сказать, что все в порядке. Бедный человек перепробовала все. Она пыталась общаться со школьными существами, практически со всеми созданиями, которых она видела после своей первой смерти, и членами ковена Оракулов. Но как сильно бы она ни старалась, никто не мог ее почувствовать.       Ну, никто, кроме...       Луз выбросила это из головы. Она отказывалась думать об этом. Кандалы на ее запястьях и лодыжках, заполнявшие в остальном немую тишину, были для нее достаточным наказанием. Ей тоже не нужно было думать о той ночи, когда она умерла.       Но ко всему этому она уже привыкла. Ее душа повзрослела так же, как должно было повзрослеть тело, и она бродила в облике 20-летней измученной девушки, у которой отняли жизнь в сознательном возрасте шестнадцати лет. Итак… она привыкла скитаться. На самом деле она больше не делала этого. Не делала, потому что еще осталось очень немного людей  сохранивших цвет в ее глазах, прорываясь сквозь реальность серого ничего вокруг нее. Ида Клоторн – красивый оттенок красного. Луз чувствует обиду и ненависть, которые Ида таит в себе, постоянно борясь, чтобы найти того, кто убил ее дочь. Кинг Клоторн – приятный золотистый цвет. Она находит радость, которую испытывает Кинг, когда думает о Луз, своем друге по бобошечкам. Она скучает по нему.       И, конечно, Эмити Блайт. Ее бывшая девушка, расставшаяся с ней слишком рано. Вокруг нее была мягкая голубая аура, источающая печаль и боль, которые она прижимала к себе, как лезвие. Страх, боль, вина. Луз знала, что Эмити винит себя. Как бы она хотела показать ей, насколько сильно та ошибается. Кто на самом деле виноват, и…       Луз отводит взгляд, потому что прямо сейчас она сидила в комнате Эмити, на ее кровати, и смотрела, как ее рука сжимает полученное письмо. Ее пустое сердце разрывается, когда она смотрит, как Эмити опускается на пол, рыдания сотрясают тело, а слезы заливают щеки. Она хотела бы сделать что-то еще, чтобы помочь своей любви, но пока она просто наблюдала, игнорируя растущие тени, затуманивающие все вокруг, когда она смотрела на девушку перед собой.

***

      Эмити признает, что никогда не умела держать себя в руках, когда ее накрывало.       Она била себя, подвергала психологическому насилию до немоты, чтобы просто пережить день, только для того, чтобы глухой ночью не выдержать и впиться ногтями в руки в попытке сосредоточиться на чем-нибудь… на чем угодно другом.       Конечно, это все исчезло, когда Луз ворвалась в жизнь Эмити. Когда она открылась ей, человек помог ей придумать новые, лучшие способы справиться с ситуацией, даже если это был телефонный звонок в 2 часа ночи. Луз всегда отвечала, и поначалу Эмити чувствовала себя виноватой, но скоро поняла, что Луз не всегда была тем комочком счастья, которым она всем казалась. У нее были свои трудности, и иногда, глубокой ночью, звонил телефон Эмити.       Но теперь Луз ушла, и ее дурные привычки вернулись в десятикратном размере вместе чувством вины и болью на плечах за то, что у нее отняли жизнь после смерти Луз.       «Это твоя вина», — напоминает ей голос.       «Ты могла помешать своей матери забрать Уиллоу. Ида, остальные. Но ты не сделала этого, потому что ты никчемная трусиха».       Эмити прижимает ладони к голове, чувствуя, как дрожь пробегает то вниз, то вверх по ее позвоночнику, через нервы словно раскат грома. Она содрогнулась, медленно скатываясь в яму, из которой раньше в ее жизни был тот, кто мог помочь ей выбраться.       «Почему же ты этого не сделала?» — спрашивает он почти насмешливо.       Эмити хочет приказать своему собственному голосу уйти, оставить ее в покое, пожалуйста, Титан, дай ей подумать. Но она не может.       «Это твоя вина».       Ее рука сжимает стол.       «Это твоя вина».       Она встает, сильно дрожа всем телом, и, спотыкаясь, идет в ванную.       «Это твоя вина».       Она роется в ящике и достает пару парикмахерских ножниц. Раньше она пользовалась ими, чтобы поддерживать идеальную длину волос, как того требовала ее мать, но теперь…       «Это твоя вина».       Когда она подносит лезвие к запястью, ее охватывает ошеломляющее чувство спокойствия. Это больно. Ножницы медленно выскальзывают из рук, со звоном падая на пол, когда она, наконец, теряет равновесие и со сдавленным всхлипом падает на колени перед раковиной. О чем она думала? Она ненавидела в себе все, вплоть до того, как справлялась с горем. Но она дала обещание, то самое, которое продолжает нарушать. Она не может этого сделать. Она не может так поступить с Луз.       Ведьма поддается ощущению мнимого спокойствия, позволив себе разрыдаться, прижавшись головой к раковине.

***

      Луз обнимает ведьму, отказываясь отпускать, собственные слезы вперемежку с кровью капают сквозь нее на пол ванной, прежде чем рассеяться.       Когда их аура становится слишком сильной, Луз наконец может взаимодействовать с ними, даже если это всего лишь прикосновение, которое ни один из них не мог почувствовать. Но оно всегда срабатывало, и человек отказывалась позволять своей ведьме причинять себе вред, когда могла это предотвратить. Медленно, ее руки прошли сквозь Эмити, снова привязываясь к соответствующей плоскости существования. Луз медленно встала, вытирая слезы с глаз, кандалы на руках раскачивались и стучали друг о друга. Постоянное напоминание о наказании, которое она не заслужила.       «Te amo, mi corazón*».