Был у Зверя День Рождения, как день рождения, а тут вдруг...

      Проснулся Дикон от тихих шагов, смешков, непонятного хруста, эстебановского шёпота: «Просыпай, Дик, просыпайся», — недовольного совета: «Укуси его, он мигом проснётся», — от второго Эстебана.       Ричард и проснулся, перевернулся на другой бок, попытался натянуть одеяло, которого не оказалось, поискал подушку, бросить в того, кто на него позарился. Вместо подушки обнаружилось жёсткое и... Очнувшийся мозг опознал в неизвестном предмете книгу, а открывшиеся глаза спинку дивана в угловой гостиной.       — Что за...       Рядом с диваном стоял довольный Колиньяр со сковородкой в левой руке, Правой он делал странные жесты, гоняя воздух к Окделлу. Возле ноги Эстебана стоял его тёзка и пытался сунуть мордочку в сковороду.       — Яичница? — ахнул владетель Надора.       На большой сковороде красовалась огромная яичница с ветчиной и жареным хлебом.       — Ну, — гордо продемонстрировал кулинарный шедевр маркиз Сабве. — Видел! Я теперь могу в Дриксен спокойно политическое убежище требовать.       — На славу Манриков покушаешься, — поддел друга Дик.       — Это не совсем верно, — отозвался встрёпанный Валентин, на щеке которого красовался отпечаток пера — заснул Придд за столом, положив голову на бумаги. — Манрик был неслабым воином, и именно он захватил вашего предка, Окделл.       — Придд, — пожаловался Савиньяку-оленёнку Колиньяр-человек, — Строишь планы, надеешься, готовить учишься, а он... Одним словом...       Эстебан обречённо махнул правой рукой, водрузил сковороду на стол и погладил заинтересованного содержимым посудины медвежонка.       — Осторожнее!       Обеспокоенный Валентин, забыв обо всём, спасал свои записи.       — Да ты, небось, всё пересолил, — продолжал подначивать Ричард.       Ответил ему Арно.       — Ты что, — возмутился оленёнок, — соли много быть не может! Валентин, ну, скажи ему!       — Может! — Отозвались сразу два Придда.       — Не может! — Обиделся младший Савиньяк. — Не может! Не может!       — А море? — подсказал Хуан, заглянув в гостиную. — Доброе утро, доры и звери.       Оленёнок задумался, моргая. Управляющий успел уйти, вернуться с подставкой под сковороду, переставить сковороду на неё, поставить рядом тарелки, положить сверху стопочки из трёх тарелок столовые приборы и молча удалиться, а Арно продолжал размышлять.       — Море, — протянул он, — солёное, поскольку там живет солёная рыба.       От двери послышался смешок.       — Привет, Пако, — обрадовался оленёнок, — Я прав?       — Нет, — ответил кэналлиец, — рыба в море обычная, а вода солёная. Ты где завтракать будешь?       — А Моро где?       Пако развёл руками.       — Во дворцовой конюшне, — сообщил Придд, проверяя свои бумаги. — Я не вижу завещания и исповеди.       — Хуан спрятал, — Колиньяр озадаченно рассматривал сковороду. — Я не понимаю: я готовлю, руки пачкаю, так мне и на стол теперь накрывать?       — Не расстраивайся, Эстебан, — успокоил медвежонок, — ты поставь это на пол, и я всё съем.       — Вам, дор медведь, приготовили мясо.       — Смотри, Пако, если будет невкусно, я укушу! — высказал указание Колиньяр. — Веди.       Медвежонок, переваливаясь, быстро подбежал к двери и остановился предупредить:       — Люди, съедите мою порцию...       — Я приготовлю ещё одну специально для тебя, — успокоил тёзку Колиньяр.       Эстебан важно кивнул и вышел из гостиной.       — Я нарисовал кабанчика на воротах, — доложился слуга соберано, — а надпись не успел, появился конный разъезд, пришлось бросить ведро с краской и сделать круг, к чёрному ходу.       — Патруль? — удивился маркиз Сабве, — У них же график...       Конюх покачал головой.       — Судя по цветам одежды, люди Эпинэ. Они поехали по улице, и мне пришлось добираться в дом от моста. Я пойду. Доброго утра и приятного аппетита, доры.       Пако отвесил поклон Придду — Ричард и Эстебан давно перестали обращать внимание на сословные условности, общаясь со слугами Рокэ — и поспешил за медвежонком. Савиньяк вернулся, проводив друзей к лестнице, решительно протопал по ковру и, обойдя стол, посмотрел на бобра.       — Кору будешь? — предложил Валентин, оторвавшись от обгрызания поленьев, сложенных подле камина.       — Не. А ты тут останешься?       Бобр угукнул, продолжая точить полешко.       Оленёнок постоял, перебирая ножками, поразмышлял и поцокал к Окделлу.       — Ричард, — позвал он Дика, пытающегося не зевать.       — Чт-т-то? — не сдержал зевка Окделл.       — А почему Моро не дома?       — Не знаю, — честно ответил Дикон, потряс головой, прогоняя дрёму, и окончательно проснувшись предложил: — Я сбегаю умыться или помочь с посудой?       — Эстебан? — Сдаваться мелкий Савиньяк не желал.       — Арно, я без понятия, что конь Алвы во дворце делает, его, по слухам, Эпинэ забрал, — отозвался маркиз. — Не надо, Дик, я и сам расставлю. И тогда, — ехидно продолжил Колиньяр, — придётся тебе называть меня не «навозником», а «Достославным»!       Ричард фыркнул. Савиньяк-самый младший шутку не понял.       — Достославный, — напомнил о себе оленёнок, — этот ваш мустанг живёт во дворе Це, в конюшне, и пригласил Моро в гости?       Спрут подавил смешок, Эстебан беззвучно засмеялся, Окделл не сразу разобрался в причине смеха:       — Какой мустанг?       — Эпинэ, — уверенно ответствовал Савиньяк, под самое натуральное дикое ржание Колиньяра.       Синхронный вздох двух Приддов и разумное пояснение от бобра:       — Арно, упомянутый людьми Эпине — человек.       Оленёнок призадумался.       — Не понятно, — решил мелкий после очередного недолгого молчания, — с чего это Моро забрал Эпинэ, если он не мустанг, и почему Моро пошёл с ним в эти цовые конюшни?       — Дворцовые, — поправил бобр Валентин.       — Почему? — настаивал Савиньяк.       — Не знаю, — отрезал Придд-бобр и посмотрел на своего тёзку.       Валентин Придд, разумеется, знал:       — Робет Эпинэ лично привел коня Алвы и выбрал ему денник в дворцовой конюшне. По его словам, он с радостью бы забрал Моро в родовой особняк, но жизнь Первого маршала Талигойи не позволяет ему проводить время в особняке Эпинэ, на улице Синей Шпаги, и оставить вороного там означало обречь его на заточение в деннике, от чего даже лучшая лошадь за месяц выйдет из порядка. Пока Повелитель Молний оправлялся после ранения, к коню приходил Карваль, Моро выпускали в паддок. Как выяснили мои люди, мориск не подпускает к себе никого, кроме Робера и Карваля, ест лишь то, что дают эти двое, с водою в точности то же самое.       Эстебан выругался и в сердцах грохнул о стол тарелку, та красиво раскололась на три части. И Колиньяр вновь ругнулся.       — Не при детях, — сделал замечание бобр.       — Я не ребёнок, — привычно обиделся и засопел Дик, — мне восемнадцать, — отметил ухмылочку маркиза Сабве, стушевался, добавив недовольно сопя: — Скоро.       — Я — ребёнок! — обрадовал его Арно, подпрыгнув выше стола.       Обошёл комнату, задержался у открытых дверей, осмотрелся, притопнул, тряхнув головой с прорезающимися рожками.       — Так! Я буду в конюшне, а потом поскачем к Моро. Проведаем! — предупредил обстоятельный оленёнок и побежал прочь.       Ричард почесал лохматую голову, растерянно глядя на Эстебана. Тот отрицательно мотнул головой, рассматривая собранные осколки:       — Идей нет. Сунутся открыто к Моро — расписаться в интересе, а забрать жеребца из дворцовой конюшни — признаться в поддержке Первого маршала.       — А сам конь сбежать не может? — озвучил свои мысли Придд-бобр.       — Если до сих пор не сбежал и не вернулся в особняк, то нет, — заметил Колиньяр, — денник в любом случае закрывают. Какая ограда в выгульном дворе — я не знаю, но, видимо, перепрыгнуть её Моро не может.       — В паддоке Моро всегда либо с Эпинэ, либо с Карвалем, — заметил Придд-человек.       — А в деннике конь стоит один? — деловито осведомился бобр, продолжая сгрызать кору с поленьев.       — Денник на одного коня и рассчитан, — подтвердил Валентин, — но в конюшне их несколько, и в каждом или почти в каждом по лошади, — глянул на воплощение Небесного Спрута и добавил, — или по коню.       — Или почти в каждом, — подхватил Эстебан. — Яичница стынет, я — за посудой, а вы топайте умываться.       — Погоди, а у вас, в этом доме, есть конюшня с этим, забыл... А! Денником.       — Да, — ответил Дикон, — я покажу.       Бобр отложил полено и, встав на четыре лапы, скомандовал:       — Показывай.       В конюшне Валентин деловито обошел всё помещение. Кони выглядывали из денников, озадачено и любопытно свешивая головы, рассматривая гостей, тянулись к радостному оленёнку, фыркали бобру. Лишь Сона да мориск Хуана, привыкшие к необычным животным, не обратили на гостя внимани. Озадаченный Пако шёл следом, отвечая на вопросы и поясняя. Арно радостно прыгал по проходу, тараторя приветствия, имена коней и лошадей и рассказы о них в такт стуку своих копыт. Беседа получалась обо всём сразу: про конюшню из нескольких зданий, про каждый денник и лошадь в нём, про сеновал, про фуражную и помещение с инвентарём, про место, где моют, где хранится амуниция, где лошадей седлают.       Окделл поглазел немного, погладил Сону и направился в купальню. Тёплой воды не было, Дикон облился холодной, набрав её из маленького бассейна, и принялся вытираться. Чистая одежда была приготовлена и лежала на лавочке в нише. Дик отметил, что, кроме его вещей, другой одежды не было. Отложил ткань, которой вытерся, и принялся одеваться, внезапно вспомнив, что принадлежит, по словам монсеньора, «к почтенному племени сов». Нижняя рубашка с воротником, отделанным кружевом, тёплые подштанники и чулки, длинные неширокие брюки-панталоны... Припомнил Арамону с его рингравами под потолком в столовой Лаик и улыбнулся, надевая черный с багряной оторочкой камзол. Попытался пригладить встрепанные мокрые волосы и... снова зевнул.       Он действительно был самой настоящей «совой». Эр Рокэ, монсеньор, без сомнения, был прав в своей характеристике. Утром Дик просыпался плохо, долго, и холодная вода не помогала. Эстебан, проникшись проблемой, советовал шадди, но напиток не особенно выручал; взбодрившийся Дикон спустя час начинал зевать и засыпал, случись ему присесть. В Варасте это тоже мешало, но во время военной компании Ричарду приходилось бегать по поручениям, а подобное всё-таки сон отгоняет. Тем не менее, мозг Дика, по словам его монсеньора, думает медленно и лениво, из-за чего Окделл и пропускает половину сказанного мимо ушей, и «Спите с открытыми глазами, юноша, думая о чём угодно, но не о деле!» Поистине, эр Рокэ был прав! Дикон, мысленно согласившись с Алвой и улыбаясь воспоминаниям, отправился завтракать.       Яичница остыла. Медвежонок ходил вокруг стола, останавливался, поднимался на задние лапы, внимательно глядя на порцию Дика, опуская лохматую голову на столешницу, сопел, смешно прикрываясь лапками, вновь опускался на все четыре лапы, покачиваясь, продолжал обходить стол.       — Ты же есть не хочешь? — спросил он Окделла с надеждой.       — Хочет, — строго произнёс Эстебан, намазывая вареньем кусочек булки. — Ему потом весь день бегать, а ты дома остаёшься. На.       — Ты жадный, — пожаловался Колиньяр-медвежонок.       — Потому что КОЛИНЬЯР! — припечатал маркиз Сабве.       Придд невозмутимо цедил по глоточку шадди из малюсенькой чашечки.       — И что Левий от тебя хотел? — Колиньяр с Приддом и позавтракать успели, и разговор завели       Валентин пожал плечами.       — Сложно понять. Это та ещё лиса в норе. Общие фразы, намёки ни о чём, расспросы от общих, вроде проблемы жизни в столице, до вопросов о Борне...       — Об Удо? — справился Ричард, разворачивая салфетку.       — И о нём тоже. Я осмелился написать его родственнице. Добавишь пару слов от себя?       Валентин отставил пустую чашку и взглянул в глаза Дика. Окделл призадумался — он хотел сообщить родственникам Удо Борна о случившемся, но не представлял, как написать, не раскрывая себя. А Придд... Безусловно, так вышло лучше, Борны — вассалы его Дома.       — Нет, я просто не знаю, как описать... — покрутил ладонью в воздухе и опустил. — Спасибо.       — Это мой долг, — отозвался Спрут, отставив чашечку, и его вновь захотелось стукнуть. — Вернёмся к нашему кардиналу. Левий ничего не говорит случайно. Мне он «проболтался» про давний, ещё с Агариса, интерес Альдо к ядам. И не просто к ядам, а к одному конкретному. Предупреждал ли, угрожал ли — не поймёшь. Ощущение, его высокопреосвященство проверяет собеседника и следом пытается подвести к чему-то важному, но я оказался слишком непонятлив. Вывод из встречи у меня следующий: он поддерживает Ракана, но при этом заинтересован в Алве. Отмечу, в живом Рокэ.       — Это как? — не смог сложить услышанное Дикон.       Придд снова пожал плечами.       — Это сродни разжигать огонь, поливая костёр водою, — рассудил Эстебан, намазывая новую порцию для Колиньяра. — Это не все твои выводы, верно?       — Скорее предположения. Левий знает нечто о грядущем Изломе, о ритуале, каковой можно провести с Раканом и Повелителями. Только Альдо не Ракан.       — Мы знаем, — подтвердил Эстебан.       — Ракан — это монсеньор. Сэц-Ракан.       — А кто такой Альдо, мы не...       — Сэц-Придд.       — Серьёзно? — в два голоса изумились Человек Чести и один из Лучших Людей.       Валентин спокойно пояснил:       — В семейном архиве хранятся письма королевы Бланш Ракан, в них — признание королевой и в связи с Эктором Приддом, и в рождении её сына Эркюля не от супруга Эрнани Ракана, а от Повелителя волн.       Колиньяр выругался. Ричард хлопал глазами, забыв про еду. Медвежонок ловко поддел тёмными когтями тарелку, отправляя на пол.       — Мне стыдно за тебя, Эстебан, — укорил тёзка и обратил внимание на Дика, успев перехватить руку Повелителя Скал до того, как тот поставил локоть на стол. — Осторожнее, испачкаешься. Сказать Хуану, чтобы с тобой постной кашей поделились?       Дикон рассеянно помотал головой. Он вспоминал, вспоминал о том, что случилось в день Совета Меча.       Недовольный Алва бросал фразы приветствия, отвлекаясь от краткого рассказа о Новом Дворце и одном из красивейших залов Триумфальном, где и заседает этот бесполезный совет Лучших Ызаргов Талига. Окделл слушал и желание увидеть всю красоту, всё великолепие поглощало, вытесняя мысли о причине собрания, о советниках (А это правильно?) монарха, о... Обо всём!       Нет, он отметил дворян в одежде родовых цветов, кардинала в парадном черном облачении, склонил голову, заметив Штанцлера, протопал за монсеньором к свободному креслу между Приддом и Людвигом Килеаном, стал за спинкой и... восторженно осматривал Триумфальный зал. Великолепный белый и чёрный мрамор, украшения из бронзы, казалось оплетающие камни, их хотелось потрогать руками, почувствовать под пальцами гладкую отшлифованную поверхность, убедиться в крепости золотисто-коричневый металла, проверить, нет ли трещин на белоснежных плитах и фальшколоннах.       Увлёкся так, что вздрогнул от боя часов, с первым ударом которых распахнулись огромные двери черного дерева, украшенные вызолоченными накладками в виде остро отточенных мечей. Грянули фанфары, в Триумфальный зал вступила королевская чета, и дворяне встали, приветствуя Их Величеств.       Фердинанд был в чёрном и белом, Катари в белом и черном, он казался взволнованным, она испуганной и печальной. И Ричард попытался сосредоточиться на происходящем.       Слышал выступавших с речами, не понимая, зачем они распинаются; документы, приказы и манифесты, как шепнул эр Рокэ, к подобным мероприятиям всегда подготавливают заранее. Но ораторы выступали, король слушал и, понятно, подобно Дику, запутался в кружевах их речей. Сильно запутался, велел позвать послов Гайифской империи и Кагеты. Дикону подобное казалось странным: упоминали Дриксен, Гаунау, Гайифа и Агария, но о королевстве Кагета — ни слова.       Окделл постарался вспомнить карту. По землеописанию у Дика было "преотлично", метр Шабли хвалил. Вараста. На юго-востоке от Надора, за болотами, на восток от Эпинэ и отставленной при Эрнани Святом Гальтаре. Там Рассанна течет на север по степи, у которой на юге возвышенность, а на востоке горы Сагранны. А по границе... по границе... Что ж там у Талига на юге? Агария, но она больше с Эпинэ граничит. Алат. Точно! Алат и Гайифа. Севернее империи павлинов (у Гайифы красивый герб с венком из золотых роз и павлином, но из-за этой птицы теперь все говорят, что Первый маршал Талига Алонсо Алва изрядно ощипал имперского павлина, победив в Двадцатилетней войне) — Кагета, ещё севернее — Холта (но здесь Саграннские горы до самых владений Колиньяров), а... А Дриксен на северо-западе и до Варасты по границе — Бергмарк и Придда, а затем — Надор и Оллария. Тогда почему упомянули именно эти государства? Интересно.       Послы скучно распинались ни о чём, витиевато высказываясь о своих владыках, непричастных к безобразиям в Варастийских степях, плели кружева из заверений в союзнической верности с упоминанием Золотого договора. Фердинанд слушал, вникал, вникал и слушал, но, ожидаемо не выдержал. Дикон и сам был готов сорваться на Маркуса Гамбрина, заявившего, что вступить в Сагранну можно лишь в одном-единственном случае — если б обитающее в горах мирное племя призвало бы нас на помощь. Но этого послу показалось мало, и он решил дополнить речь словами об эсператистском долге защитить слабого и несправедливо обиженного, но даже в этом случае правитель Гайифы и его верные верующие в Создателя подданные предпочли бы действовать при помощи дипломатии, обратившись ко всем Золотым землям с призывом прекратить зло и восстановить справедливость.       — Какая прекрасная завуалированная угроза, — искренне восхитился словами посла Гайифской империи Рокэ, обратившись к Повелителю волн. — Конхессер великолепно играет словами, не находите, герцог?       Супрем невозмутимо молчал. Впрочем, Первый маршал Талига и не спрашивал, внимательно глядя на собственного государя.       Добродушное лицо Фердинанда Оллара стало строгим, полные губы сжались, глаза хмуро наблюдали, как имперец отходит в сторону, предоставляя право говорить кагету. А тот заучено и неискренне прижал руку к сердцу, столь же театрально умоляя короля не сомневаться в чувствах казара Адгемара и его народа.       У Окделла и мысли такой не было — верить. У Оллара также.       — Идите, посол, — твёрдо произнёс король Талига. — И напишите брату нашему Адгемару, что мы ждем объяснений как его действиям, так и его бездействию. Конхессер, мы запомнили ваши слова и долее вас не задерживаем.       Пока послы расшаркивались и раскланивались, Дик аккуратно подёргал Алву.       — Юноша, — просипел тот, — ещё раз за волосы схватите...       — Почему говорили про Дриксен, Гаунау, Гайифу, Агарию, а не Агарию, Алат, Гайифу, Кагету и Холту?       Килеана, сидевшего слева от Рокэ, передёрнуло, а Придд, восседавший справа, только скосил глаза.       — Потому что у названных Агарии, Гаунау, Гайифа и Дриксен есть средства, а у Кагета возможность. Помолчите.       — Слушаюсь эра.       — Тьфу.       — Рокэ, ты хочешь что-то сказать?       — Покорнейше прошу простить меня, Ваше Величество, я всего лишь велел своему оруженосцу сбегать и распорядиться принести вина и заварить шадди, ведь сейчас Лучшим Людям Талига придётся решать судьбу жителей Варасты, много говорить.       — У тебя есть решение? — удивлённо спросил король.       — Лишь варианты и их всего два: отступить за Рассанну, отдавая Варасту на разграбление, или задействовать армию, что не поможет решить проблему с продовольствием, поскольку действовать требовалось ранее. Лично я — за второй вариант и хотел бы узнать, готов ли маршал Юга к решительным действиям и почему он до сих пор их не предпринял.       — Ваше Величество! — стремительно и красиво Ги Ариго вскочил с места. — Армию держат для того, чтоб она воевала. Грош нам цена, если мы не поставим на место всех, кто это забыл. Бириссцы будут уничтожены, и пусть Дивин и его толстосумы лопаются от злости!       — Похвально! — обрадовался Алва, счастливо улыбаясь. — И почему же маршал Юга не в армии, а армия не на марше?       Ариго сник и побледнел.       Штанцлер поднял руку, привлекая внимание, и встал, заметив кивок короля.       — Ваше Величество, — поспешил взять слово кансилльер, — господа! Бириссцев следует изгнать, а еще лучше уничтожить, иначе у нас будут крупные неприятности. Но, — Август сделал паузу, — я полагаю, что маршал Ариго не справится с этой задачей. Война с многочисленными партизанами, имеющими надежные и неприступные укрытия, требует не только и не столько смелости и теоретических знаний, сколько неожиданных решений.       — О-о, — тихо, под нос себе протянул Рокэ, — я уже знаю кандидатуру.       А граф Штанцлер проникновенно продолжал:       — При всем моем уважении к маршалу Юга, он эту кампанию проиграет. Во всем Талиге есть только один человек, способный выиграть навязанную нам войну, — Рокэ Алва. Каюсь, я не испытываю к Первому маршалу Талига теплых чувств, но если Варасту не спасет он, ее не спасет никто.       Рокэ легко и нежно улыбнулся графу: я угадал.       Неожиданно вмешалась королева. Катари чуть развернулась в кресле и взмолилась, схватив за руку супруга.       — О да, государь! — Упрашивала королева. — Всем известно, где Ворон — там победа! Пошлите его, и люди смогут вернуться в свои дома.       И Оллар растерялся, попытался что-то сказать, посмотрел в глаза супруги, отвёл взгляд, потерянно глянул на Ги Ариго и кансилльера.       — Ваше Величество, — продолжала умащивать Катарина Оллар, — мы должны думать о народе. Нам нельзя терять времени!       В голосе слышались слёзы, сухие глаза смотрели умоляюще. Фердинанд сглотнул, пытаясь держаться.       — Что нам скажут министр финансов и комендант Олларии? — спросил он.       — Нынешний урожай не спасти, — начал рыжий министр финансов, и Дикон немедленно почувствовал к нему неприязнь.       Слова правильные, и говорил тот толково, о уже уничтоженном урожае, о беженцах, о ценах, что непременно поднимутся, но неприятие возникло. Из-за посягательств Манриков на Надор, скорее всего.       — Восстанавливать всегда дороже, чем просто строить, — пояснял рыжий. — Мне представляется разумным остановить разбойников на естественном рубеже, каким является Рассанна. Я смогу занять беженцев на дорожных работах, хотя налоги и пошлины придется поднять. Но если нас втянут в войну, расходы будут несопоставимо больше.       Дикон опять вспомнил карту и задумался, пропуская мимо сознания какие-то непонятные цифры. Монсеньор напротив чуть подался вперёд, слушая Манрика, но расслабленно откинулся на спинку стула, едва слова перешло к Килеану-ур-Ломбаху.       Выступавший за министром комендант Олларии распинался, как приток беженцев увеличит число преступлений, вещал о нехватке зерна, того самого, которого и так нет. Серьёзно рассказывал о необходимости закупать зерно втридорога, словно не об этом с цифрами и пояснениями только что твердил Манрик. Закончил свою речь Людвиг Килеан-ур-Ломбах пафосно:       — Кроме того, — выдал он, — мы не должны выказать слабость перед лицом наших врагов. Если Рокэ Алва способен очистить Варасту, нужно рискнуть.       Королева согласилась так, словно сам Создатель явил присутствующим одну из тайн бытия, а супрем Вальтер-Эрик-Александр Придд не только ухватился за сказанное, но и предложил дать Рокэ Алва полномочия Проэмперадора Варасты.       Алва криво усмехнулся на это. Лицо Фердинанда застыло маской.       — Ваше Величество, — попытался вразумить дворян Манрик, — я полагаю посылать армию на юг нецелесообразным.       Король ожил, поинтересовался, кто из присутствующих поддерживает мнение министра финансов. Оказалось, большинство. Но вмешался кансилльер.       — Ваше Величество, — Штанцлер, как всегда, говорил веско и убедительно. — Лучшие Люди хотят слышать Первого маршала Талига. Готов ли он возглавить армию или полагает сие предприятие неосуществимым? В последнем случае не о чем и говорить.       Пальцы королевы побелели, сжимая запястье короля, бледные губы что-то шептали.       — Рокэ Алва, — голос Оллара дрогнул. — Если мы дадим вам чрезвычайные полномочия, обещаете ли вы, что к осени в Варасте не останется ни одного бириссца?       Рокэ медленно поднялся.       — Вы и вправду сможете защитить наш народ и нашу гордость? — лепетала королева, вцепившаяся в руку супруга и при этом заглядывавшая в глаза Алве. — Сможете?       Ворон изысканно поклонился Их Величествам.       — Я обещаю, что к осени в Варасте не останется ни одного бириссца, способного навредить Талигу, — небрежно, точно речь шла о посещении им бала или приёма какого-нибудь, сообщил он.       Ричард огляделся, взглянул на растерянное лицо Манрика, на озадаченного, хмурого Колиньяра, невозмутимое, благостное лицо Штанцлера, довольное Ариго, споткнулся на сердитом, злом взгляде кардинала и сосредоточился на спине монсеньора — так было спокойнее.       — Быть по сему, — голос короля прозвучал торжественно, и Дик бросил взгляд на Фердинанда Оллара, собранного и строгого, — на время компании Рокэ Алва, Первый маршал Талига, назначается Проэмперадором Варасты. Победа или смерть!       — Победа или смерть! — В синих глазах Рокэ был вызов.       С этим пылающим взглядом, отгонявшим всех желающих пообщаться с Первым маршалом, после окончания совета Рокэ с Диконом прошагали до самых конюшен, где их догнал посланник кардинала с требованием-просьбой немедленно встретиться с Его Высокопреосвященством. Алва, выругавшись резко и зло, развернулся, собираясь последовать за монахом, когда мимо его лица пролетел ворон с сапфировым кольцом на лапке, и Эр Рокэ опустился на руку, привычно поднятую монсеньором.       — Непр-р-риятности? — спросил ворон.       — Это как посмотреть, — криво усмехнулся Алва, — назначен Проэмперадором Варасты, чтобы исправить бездействие маршала Юга, которому до самого совета было плевать на судьбу простых людей в Варасте!       Тут Дикон и себе решил, рассказать про впечатление о королевском совете, а точнее, о Катарине-Леони Оллар, поразившей воображения оруженосца настолько, что Ричард позабыл обо всём, что хотел узнать у своего эра.       — Её величество такая благородная, так волнуется о жителях королевства, она...       — Что?! — изумились в один голос сразу два Рокэ.       Дик растерянно захлопал глазами.       — Благородная, — фыркнул Алва, — волнуется, заботится...       — Да, — уверенно кивнул Дикон.       — Ну, пошли, юноша, пообщаемся... о народе.       И Рокэ, схватив Окделла за предплечье рукой, на которой сидел Эр Рокэ, потащил оруженосца обратно во дворец. Ворон время от времени взмахивал крыльями, задевая Дикона, но запястье не покидал, пока Алва мчался вперёд, игнорируя парадный вход, выбирая коридоры и лестницы для прислуги уверенно шёл к покоям королевы.       В маленькой гостиной с розовыми стенами, тёмно-розовыми шторами и портьерами, в одну из которых они влетели, не было никого, и Рокэ потащил Ричарда через комнату ко второй такой же розовой ткани. Затормозил у портьеры, отбрасывая бархат, скрывавший маленькую и неприметную приоткрытую дверку, пропихнул Дика вперёд и развернулся, отпуская руку оруженосца, когда в комнате появилась фрейлина её величества Дженнифер Рокслей. Алва улыбнулся красивой искусственной улыбкой, отпустил портьеру и, бросив Окделла у двери, поспешил к ней. Ворон на его руке начал кланяться и после уверенного, но тихого (ворон, оказывается, умел говорить тихо) «К-кр-расивая бар-рышня» завладел вниманием фрейлины. Растерянный Дик топтался между приоткрытой дверкой и портьерой, пытаясь расслышать, что шепчет на ушко Рокслей Алва, но тут за дверью прозвучало его имя. Оруженосец первого маршала прислушался к тихому и уверенному голосу кансилльера:       — И обязательно встреться в аббатстве с Окделлом, Катари. Нужно, чтобы он ни в коем случае не поехал с Вороном в Варасту.       Наверное, дело было в памяти. В Надоре, становясь невольным свидетелем чужих разговоров, Дикон терялся и замирал, ловя полупонятные, предназначенные другим слова. Отец не представлял, что сын прячется в часовне, матушка — что он слышит спор с Эйвоном о Лаик. Это выходило случайно, вот и сейчас юноша не понял, как шагнул не вперед, а вбок, по-детски вжимаясь в розовую стену. Он ничего не видел, только слышал.       — Снова, — недовольно вздохнула королева.       — Снова! — настойчиво подтвердил Штанцлер. — Или ты не заметила, как этот глупец общался с Алвой во время совета? Мы лишились влияния на молодого Колиньяра из-за этих ежедневных тренировок Сабве в особняке первого маршала, к тому же Эстебан всегда воспринимал Ворона недостижимым эталоном. Недопустимо лишиться и влияния на владетеля Надора. Не знаю, что сделал Ворон, но Окделл смотрит ему в рот и никакой неприязни не проявляет. Я пытался повлиять на Ричарда, говорил с ним, однако, вспоминая поведение этого мальца при встрече со мной, могу сказать: он уже не верит моим словам об Алве, как раньше. Я, разумеется, отписал его матушке и опекуну, но сейчас Ричард под рукой Рокэ и у Ворона прав распоряжаться имуществом Окделлов больше, чем у самой Мирабеллы. Так что, девочка моя, надежда на твои умения говорить с юнцами.       Катари молчала некоторое время, а потом нежный голос задумчиво произнёс:       — Мне легче наше родство признать, чем лгать о чувствах тому, кого я видела грудным ребенком, кого держала у себя на руках сразу после рождения. Такой маленький, недоношенный Дикушка... Никогда не плакал. Никогда, только сопел. И никто не верил, что он выживет, даже Эгмонт...       — Меня поразило. Но разве ты, девочка моя, хочешь, чтобы наивный мальчик погиб?       — Нет, но...       — Значит, никаких разговоров о родстве с детьми Эгмонта, прибереги подобное для Колиньяра. С молодым Окделлом поговоришь о чувствах и беспокойстве за его жизнь; с поддельным письмом от Мирабеллы это должно сработать.       Бледнеющий Ричард беззвучно, одними губами, прошептал «родство», чувствуя, как резко перестаёт хватать воздуха для дыхания.       — И мне придётся в очередной раз сыграть любовь к Эгмонту? — недовольно хмыкнула Катарина Оллар. — Зачем? Чтобы этот милый мальчик влюбился и готов был на нож броситься за меня? Ничего не забыли? Это не Феншо, его из столицы не ушлёшь. Рокэ не позволит. А если Мирабелла и потребует возвращения наследника в Надор, так ведь он оруженосец Ворона — вернётся. Я Ричарду гожусь если не в матери, то в тетки, и я не знаю, от чего устала больше — от мужской слабости или от мужской глупости и навязчивости.       — Не влюбляй. Соври о чувствах к его отцу. Он Окделл и...       — Окделлы, — недовольно и, кажется, презрительно воскликнула королева, — что отец, что сын… Хорошо помню старшего, Эгмонт всю жизнь любил одного себя. Нового Алана. Безупречного рыцаря. Спасителя Талигойи. Живым рядом с ним места не было, он их просто не видел… Никого. Ни обманутых арендаторов, ни обманутых друзей, ни обманутых женщин… Он считал обманутым себя, потому что другие хотели жить, а не… Не становиться балладой про герцога Окделла.       Это было... больно. Слишком больно.       — Подобное подойдет для разговора с Эстебаном, а Ричарду этого знать не следует. Эгмонт и его супруга должны быть непогрешимы для мальчишки.       — Я видела его жену, она приезжала за Айри, — отозвалась Катари... на. — Вот ее мне было жаль: выйти замуж, получить на руки дочь от любовницы и с именем этой любовницы, а в мужья мужчину, не способного хранить верность...       — Мирабелла Карлион не стремилась к браку, — напомнил кансилльер, — с любым мужчиной, кроме Создателя, мечтая удалиться в монастырь от тщеты и... Не вспомню, что она приводила, кроме названного. Зато после гибели супруга на линии превратила себя и свой дом в раму для его портрета.       — Да, — согласилась королева, — Мирабелла создала балладу о благородном Эгмонте и коварном Алве! О преданности делу возрождения Великой Талигории. Сам Эгмонт был на это не способен, он не замечал настоящей любви и преданности, ведь женщины были у его ног и в его постели.       — Подобное следовало бы рассказывать наследнику Колиньяр, — укорил канцлер, — и упирать на желание Окделла видеть на троне Ракана. Нет, это не обсуждалось бы с тобой, девочка. Тем не менее о чём-то же Эгмонт говорил...       В ушах шумело, но голос урожденной Ариго пробивался сквозь шум, с болью вгрызаясь в память.       — Окделл рассказывал мне о своем «великом» горе. Я была глупа, я его утешала… В семнадцать лет мы горазды верить балладам, жалеть мужчин и осуждать женщин. Потом я поняла… Та девушка, Айрис, не захотела иссыхать, родив девочку, а Эгмонт был не способен сделать хоть что-то сам и не для себя. Зато красиво одарил обещаниями любви и клятвами другую и не сдержал. Он и ребёнка-то признал не сразу, а когда его очередная пассия не смогла родить сына. Вот и вся трагедия надорского мученика! И кто мог представить, что из милого молчаливого комочка вырастет точная копия этого самовлюблённого...       — Катарина, ты должна понимать, в данный момент Окделл важен, и нельзя бросить влюбленного щенка волкам да медведям с фламинго, как Васспарда, Феншо. А пока мелкий Окделл под крылом Ворона и не получится. Здесь разве личное присутствие его матери и поможет...       — Сомневаюсь. Признаюсь, я и сейчас жалею Мирабеллу, она заслужила своего мужа, но не сына, — королева помолчала и добавила, — Стоит отметить, что сын Эгмонта даже глупее отца. И сколь тяжко понимать, что Алва с Савиньяками сделали все, чтобы ни Надор, ни Старая Эпинэ не пострадали, а теперь на них зарятся навозники.       — Тебе известно, девочка, что именно из-за упущенной возможности Ариго получить Старую Эпинэ и титул в нынешних условиях требуется, чтобы Надор был на нашей стороне, и придётся тебе терпеть мальчишку...       В ушах зашумело и зашелестело сильнее, перед глазами закружились серые мушки, закрывая свет. Каркнул ворон, за серыми точками мелькнуло, пропадая, лицо монсеньора.       Потом Ричарда смутно помнил откуда-то появившегося мужчину, как его куда-то вели, поддерживая, и голос эра уговаривал дышать. Затем его усадили в кресло, дали глотнуть вина. Тёмные мушки отступили, и Дикон рассмотрел мужчину в чёрном и алом, узнавая начальника королевской охраны, старшего брата Арно Лионеля Савиньяка.       — Успокоились, юноша? Как самочувствие? Голова болит? Кружится? — Первый маршал осмотрел стол Савиньяка, отодвинул бумаги и пристроился на уголке, черный ворон с сапфировым кольцом спорхнул со столешницы на руку монсеньора. — Вдохните. Выдохните. Лионель, напомните мне, по завершению всей этой... заварухи в Варасте отвезти Ричарда в Кэналлоа.       Алва взял свободной рукой за руку Окделла и нахмурился, приложив пальцы к запястью.       Лионель хмуро заметил, переведя взгляд чёрных глаз на Первого маршала Талига:       — Лучше бы ты просил напоминать тебе не ввязываться в...       — Считаешь, мне, к радости всех придворных ызаргов, стоило подождать прямого приказа и отправиться в Варасту без прав Проэмперадора?       Командир Личной королевской охраны ответил, немного подумав:       — Не знаю, Росио. Но сейчас ты сунул голову в пасть зверю...       Рокэ отозвался легко и небрежно:       — И он не может закрыть пасть, поскольку в ней моя голова.       — Это не сильно обнадёживает, — вздохнул Савиньяк.       — Зато даёт шанс.       Блондин печально усмехнулся ответу Алвы.       — На что, Росио?       — Не проиграть, — сказал Рокэ, отпустив руку Ричарда. — Что вы... ты такое страшное услышал из разговора королевы, что у тебя...       — Я не подслу... А как вы узнали?       — Заметил, что дверь прикрыта неплотно. Что вас так потрясло, Дикон?       Дик напрягся, вспомнил услышанное и...       — Спокойно, Дикон. Дышите. Спокойно. Какую бы страшную новость вы бы не рассказали, дальше Лионеля это не пойдёт.       Ричард поднял взгляд на Савиньяка.       — Даю слово, — ответил тот.       Дик всё так же потерянно посмотрел на своего эра и Рокэ одними глазами выразил согласие.       — Расскажите, станет легче, да и услышанное не будет казаться столь зловещим. Что вы услышали?       — Я,.. — попытался собраться с силами Дикон, — Айрис... я ... а маменька... я... — и сорвался, вцепившись в руку эра Рокэ, которой тот ободряюще потрепал Ричарда по плечу: — Я... я — байстрюк!       — Вот тоже новость, — фыркнул Савиньяк, — Да лет двенадцать...       — Пятнадцать,— поправил Алва       Лионель отмахнулся, продолжая:       — ... -надцать лет назад весь двор судачил, как Эгмонт своего бастарда признал наследником.       — Весь двор? — выдавил из себя Дикон.       — Нашли из-за чего переживать, — снова потрепал Дика по плечу эр Рокэ. — Род Алва — это ублюдки Беатрисы Борраска, а отец, по официальной версии — Ринальди Ракан, а по... В общем, сам сюзерен отличился.       — А она не девочку родила? — вспомнил историю Савиньяк.       Эр Рокэ насмешливо каркнул, слетая с руки и аккуратно перебираясь на подоконник.       Рокэ сложил руки на груди и обернулся к другу:       — И никого не смутило, что на девочку, которая не владеет магией, эта магия и среагировала. Там такая запутанная история, что Дидерих слезами умываться от зависти должен. Хотя пьеса неплоха, если не знать всей истории. Но я отвлёкся. В сравнении с основателями моего рода вы, Ричард, вполне даже законнорожденный Окделл, а не какой-то там непризнанный Борраска...       — Р-ракан,— хрипло сообщил ворон Рокэ, — Вер-рно: Р-ракан. Зверь не даст совр-р-рать, подтвер-рдит! Ты, двуногий, — Савиньяк?       — Лионель, — представил Алва товарища.       — Пр-риятно познакомиться. Я — Эр Рокэ. Жаль, что в этом мире Савиньяк один, Эмиль и Ар-р-рно расстр-р-роятся.       — Кто? — переспросил Савиньяк.       — Олени, — выдавил из себя Рокэ Алва.       Вместо смеха Дикон закашлялся.       — Дикон! Ричард, герцог Окделл! Прекращай спать с открытыми глазами! — напомнила реальность сердитым голосом Колиньяра.       — А? — огляделся Дик.       Нет, он видел, как Колиньяр выходил и вернулся со слугой, отметил, как Эузебиу, марикьяре, поставил на стол тарелку, просто не понял, что это ему. Каша. На воде. Невкусная, как в Надоре.       — «А», — передразнил Эстебан, — заснёшь так на суде, эра Рокэ перепугаешь. Жуй быстрее, тебе сейчас в Багерлее скакать.       — А зачем мне ехать в Багерлее?       Маркиз Сабве многозначительно глянул на Придда.       — А затем, что спать не надо при обсуждении.       — Я не спал, — набычился Дик.       — О, Создатель! — патетично вскинул руки к потолку Эстебан, — За какие грехи ты наказал меня общением с Окделлом, который... КАШУ НЕ КУШАЕТ!       — Не хочет? — обрадованно поспешил от камина медвежонок. — Я съем!       Есть Дику пришлось споро, пока недовольный Эстебан втолковывал ему про необходимость включить в охрану тюремной кареты верных людей ("Вот приказ об усилении охраны, ты сам его вчера у Та-Ракана подписывал"), убедить Альдо, что в него Первый маршал Талига стрелять не мог.       — Поэтому в Ружском дворце... — по второму кругу продолжил втолковывать сердитый маркиз.       — Гальтарском, — спокойно поправил Придд.       — Мне можно, я — смутьян, — отмахнулся Сабве, отвлекаясь на медвежонка, настойчиво дёргавшего Ричарда за рукав. — Эстебан, тебя твои родители к нам отпустили под обещание, твоё обещание, спать всю зиму, как порядочному медведю положено, а не кашу у Окделла выклянчивать.       — Я не вы... Как там его?.. Не клянчу! Я — требую!       Колиньяр схватился руками за голову и взвыл.       — И у вас так каждое утро? — полюбопытствовал Валентин.       — Нет, — сказали дуэтом медвежонок с Окделлом.       — Да, — припечатал Колиньяр, возмущённо наблюдая, как Дикон подсовывает под столом тарелку с оставшейся кашей мелкому Эстебану. — Как Алва обязал меня с Ричардом в Агарис прогуляться, так то вороны, то Диконы, то в Олларии беспорядки, то сам Алва в Багерлее. Поэтому ты, Дик, ДОЛЖЕН сесть в карету и обговорить побег с Первым маршалом Талига! Понятно?       Дикон покосился на медвежонка и ответил:       — Да. А что говорить?       Придд с Колиньяром молча переглянулись.       — А вы знаете, что придумал Валентин? Знаете? — влетел, а вернее, впрыгнул в комнату оленёнок.       Эстебан Колиньяр посмотрел на потолок, тяжко вздохнул и печально произнёс:       — Мы не знаем!       Сунув медвежонку тарелку с кашей, Дик зевнул и, пользуясь отвлеченностью Колиньяра, опустил голову на руки... Разбудил его всё тот же сердитый Эстебан, отчитал за кашу, за сон, попытался рассказать план бобра Валентина и оленёнка Арно, но Ричарда отвлекло отсутствие в гостиной Спрута.       — Переодевается Придд, карета приехала. Так что собирайся, едешь с ним в Багерлее.       Окделл снова зевнул.       — Зачем?       — За надом, поросёнок Надорский!       — Вепрь, — обиделся Дикон.       — Свинтус ты, не вепрь. Вепрь — твой тёзка.       — Ричард воспитаннее, — подсказал медвежонок из-под стола, где делил кашу с оленёнком.       Колиньяр-человек зло глянул на потолок и пробурчал нечто неприличное себе под нос.       — А я слышу! — порадовал его Эстебан.       — Я рад. Окделл! Чтоб с тебя Марка с Лаконием рисовали, собирайся. Пока Придды не уехали, я постараюсь кратко всё рассказать.       А после растерянный Ричард, в голове которого мысли никак не желали собраться и сложиться в простую и ясную схему, в сопровождении довольного Арно, устроившегося в карете Спрута, людей соберано и Придда, плюс самого Валентина Придда, спокойного, точно глыба льда, в карете с гербом, оказался под воротами бывшего замка, не до конца понимая ни зачем, ни почему так рано, ни того, с чего потом он снова нужен в особняке рода Алва. Нет, про необходимость отвезти бобра, спокойно устроившегося в седельной сумке одного из сопровождавших Окделла людей Валентина, и оленёнка в конюшни дворца Дик забыть не мог, с требованием обговорить с монсеньором побег не спорил, тем не менее продолжая считать, что Хуан, Эстебан или Валентин смогли бы справиться с подобным лучше, но причину скачки из дома в Багерлее, а после с эром Рокэ до самого Руж... Гальтарского дворца, далее к Та-Ракаку, потом в особняк, а после этого успеть вернуться в — Как его? — Гальтарский дворец. Почему монсеньора не мог сопровождать Валентин, Дикон не понял, а пояснения Колиньяра с Приддом в голове не задержались. Но если нужно, он всё сделает. И сеньора своего в суд отвезёт и комнату, где тот сможет спокойно дожидаться начала заседания, а в перерыве — отдыхать, заодно и пообедать монсеньору вытребует. Затем помчится к Альдо и попробует убедить Не-Ракана, что не мог в него стрелять Рокэ Алва, никак, совсем не мог и не стрелял... А жаль... Столько проблем решилось... Стоп. Не отвлекаться. Далее, немедленно из дворца вернуться в особняк. Зачем? А! Спросит Придда. Главное — не забыть.       Забыл. Так глупо забыл. Прохладное стылое утро. Пустые улицы, если не считать патрули. Тюремные ворота, в которые их пропустили, внутренний двор, комната, где вчера беседовал с Мореном, серый без окон коридор, лестница и новый, такой же неуютный, коридор, кабинет коменданта. Валентин, быстрый, уверенный, вежливый, легко следовавший за провожатым, непринуждённо шагнул в комнату, приветствуя барона. И верилось: не оставили следа в душе Придда ни опала, ни заключение в этой самой Багерлее; вечный лёд его души светел, незыблем, холоден. Беспристрастен. Тем не менее Ричард видел настоящего Валентина, раскрывшего душу беспокойному оленёнку, вслушивавшегося в слова бобра. Просто в это утро его однокорытник и друг спрятался за ледяной невозмутимостью, безупречной вежливостью и твердой убеждённости в их с Диком праве находиться здесь, понуждать к действию и охранников, и коменданта.       Начальник Багерлее, как и предполагал Придд, оказался бодрствующим и, подобно Арамоне в Лаик, не отказывавшем себе в желании хорошо подкормиться за счёт подопечных.       Хмурый Дик с кислым видом передал Морену приказ об усилении охраны узника людьми Окделла и Придда, устроился на предложенном стуле, недоумённо оглядываясь на оставшегося стоять Валентина. Не менее хмурый и недовольный комендант Багерлее приказ прочёл, получил ленивое подтверждение от невозмутимого Спрута, зыркнул на Ричарда, усиленно пытавшегося подавить зевок.       — Переодеть узника в зимнюю форму первого маршала Талига? — переспросил барон, дочитав до конца приказ, бумагу с королевской подписью и печатью. — Где я её в тюрьме возьму?       — А-а, это... — печально протянул Дикон, разомлевший в тёплом помещении, не сумел подавить зевок и пояснил на выдохе: — Ди-и-ш-да-у-ша, — и помотал головой, стараясь отогнать дрёму.       — Дышдаша — одежда мужчин в Багряных землях. Сомневаюсь, что подсудимого следует одеть именно в нее. Покажите приказ, — Придд протянул руку, и комендант Багерлее безропотно передал бумаженцию Повелителю Волн.       Ричард обалдело протянул «А», хлопая глазами.       — Никаких одежд из других государств, — просмотрел Валентин приказ. — Ясно написано: переодеть в зимнюю повседневную военную форму одежды, соответствующую воинскому званию. Что вы выдумали, Окделл?       — Но там же сапоги... — опешил начальник тюрьмы.       — Я? — возмутился Дикон, вскакивая.       Спокойный Валентин гордо ответствовал чуток подрастерявшемуся барону:       — Видимо, из-за этого Его Величество и распорядился об усилении охраны. Я привёл своих людей. Они в вашем распоряжении, господин Морен.       Придд, как ни в чем не бывало, вернул бумагу барону и обратил внимание на Дика.       — Именно вы, герцог Окделл. Но надеюсь, что только на словах, и привезли не багряноземельский халат, а форму Первого маршала Талига.        — Да ты!..        — Никаких дуэлей, герцог, приказ Его Величества Альдо! Моё почтение, барон. Людей для усиления охраны я предоставил, они в Вашем распоряжении. Герцог.       И глыба льда, она же Валентин Придд, преспокойно удалилась, отвесив поклон.       Возмущённый Ричард хватал ртом воздух, сопровождавший его Эдсон молчал, Морен, забывший о еде, переводил взгляд с Повелителя Скал на дверь, закрывшуюся за Валентином.       — Гад!       Раскланялся и ушёл. Спрут как есть, и никакие бобры Дикона не переубедят! Хмурый Дик обернулся к кэналлийцу:       — Отдай.       Кэналлиец молча поклонился и выложил перед комендантом содержимое седельных сумок. Когда и как сумки с одеждой оказались у Эдсона, изображавшего сегодня его слугу, Дикон не запомнил.       — Кузнеца ж нужно, — затужил комендант. — Пока расковать, пока заковать... Может?..       — Кардинал, — протянул герцог, подняв взгляд к потолку. — Его Высокопреосвященство беседовал с Робером, с... — Ричард многозначительно оглянулся на дверь, — с Альдо, Его Величеством Альдо, Спрутом, со мной... Мы на лестнице говорили, — доверительно прибавил Окделл, — в Руж... Гальтарском дворце. Я запутался в названиях... Результат, — кивнул на бумагу с приказом, радуясь умению Колиньяра так ловко писать в бумагах на подпись сюзерену, что между текстом и печатью с подписью возможно легко вписать пару-тройку нужных предложений.       Завтрак коменданта Багерлее остывал, сам барон с не совсем приемлемыми выражениями недовольства удалился решать вопрос с Алвой и его облачением в зимнюю форму, Эдсон утопал с ним. Ричард спал. Сидел у стола, свесив голову, и добирал минуты отдыха, разомлев в тепле.       Разбудила Повелителя Скал хлопнувшая дверь и эхо шагов. Дик встрепенулся, вырываясь из непонятного сна, где чьи-то ноги топали по недовольным камням, скрипели и хлопали двери, цокали каблуки чёрных сапог с высокими голенищами, для верховой езды, без нашпорников (ремень, которым шпора пристёгивается к сапогу) и, разумеется, шпор на них. Забавно, но в своём сне Окделл был уверен, что идёт его эр, грубые сапоги подле — охрана, где-то позади топают сапоги Эдсона, а туфли, так нелюбимые камнями, — обувь Морена.       Окделл встал, прошёлся по комнате, стоя кивнул зашедшему стражнику, спокойно выслушал и проследовал за ним вниз, в тюремный двор, куда получилось прийти одновременно с комендантом Багерлее, четырьмя охранниками, конвоирующими Рокэ, и кэналлийцем в одежде родовых цветах Окделлов.       — Что я вижу? Вы проснулись утром, юноша, — поприветствовал Ричарда Алва.       На Первом маршале Талига парадный, с иголочки, мундир, почти как тот, в коем год назад его эр принимал почести за победу в Варасте, только плащ не белый, а чёрный.       — Неужели вам так нравится моё общество? — усмехнувшись, как умел лишь он, одной улыбкой раздражая окружающих, эр Рокэ забрался в тюремную карету, стоявшую чуть в стороне.       Окделл подождал, пока цепи прикрепят к специальной скобе, махнул своим людям, занявшим места на задворках и рядом с кучером.       — Может, мне добавить и своих людей для охраны? — предложил комендант.       — Снаружи отряд цивильников, но лучше перестраховаться, — согласился Дикон, увидев, как опустил голову и прикрыл глаза, предлагая согласиться, стоявший за спиною барона Эдсон. — Благодарю вас за помощь, господин комендант. Если будет возможность, подъезжайте на суд.       Морен опечалился, позволяя Дику отвести себя от кареты.       — Соглашайтесь, я обеспечу вам лучшее место. В посольской ложе.       Зачем Придд с Колиньяром настаивали на приглашении начальника тюрьмы, да ещё и на непременном месте для него среди послов, Ричард не понимал, но указания выполнял.       — Я бы рад, но сегодня Фердинанда в Гальтарский дворец везти.       — Фердинанда — это Оллара?       Барон вздохнул.       — Это тайна.       Но Повелитель Скал беспечно отмахнулся:       — Я видел список свидетелей. Приезжайте с ним! — обрадовался Дикон. — Короля же нельзя вести с простыми солдатами. Я и своих людей пришлю. Для охраны. Только скажите.       Комендант Багерлее помялся, собираясь согласиться, но стоило Дику помянуть кардинала, сидевшего с ординарами, поскольку место в ложе с послами ему не предоставили, Морен велеречиво отказался. Пораспинавшись в любезностях и поморозив коменданта, Окделл распрощался с бароном, занимая место в карете напротив монсеньора. Эдсон услужливо закрыл дверку и вскочил на своего, а точнее, колиньяровского коня, которому покрасили хвост с гривой непонятным отваром. Смотрелся Гоган, на вгляд Дика, забавно, зато узнать в нем коня, принадлежавшего Эстебану, мог разве что сам Эстебан да конюх Колиньяров, помогавший коня перекрашивать.       Открылись ворота, карета тронулась, выезжая на улицу, где обзавелась свитой из кэналлийцев и людей Валентина, и покатила по городу.       Эр Рокэ сидел, откинув голову и прикрыв глаза, а Окделл ломал голову: как начать разговор о побеге, что именно говорить. Монсеньор открыл глаза и усмехнулся, полюбопытствовав, какие мысли посетили голову оруженосца, раз тот сидит с кислым лицом.       — Никаких, — как водится, отговорился Дикон и растерянно прикусил язык — привычка отрицать очевидное в разговоре с монсеньором чаще мешала.       — Нечто подобное я и предполагал, — кивнул, подтверждая свои непонятные Окделлу выводы, Рокэ. — Думать вредно, так что вы поступили совершенно правильно. Но можно подробнее, о чём именно вы не думали?       — О побеге, — признался Ричард, опуская голову.       Алва вздохнул, вновь откинул голову назад и прикрыв глаза.       Карета подпрыгивала на камнях мостовой, монсеньор безуспешно попытался потереть переносицу, но закрепленная охранником цепь мешала поднять руки.       — Советовать не делать глупостей не буду — вы всё равно их наделаете, — Рокэ открыл глаза и строго посмотрел на бывшего оруженосца. — Совет дам: заберите Колиньяра, Придда (он помогает вам с Эстебаном, я прав?), уходите к Зверю и не возвращайтесь в Олларию.       — Нет.       — Нет?       — А вы?       — А я, юноша, во-первых, связан клятвой и не могу предать своего короля, во-вторых, жизнь моего сюзерена зависит от моих действий и гарантирована именно моим нахождением в плену.       — Но...       — Никаких «но», юноша.       Требовалось сказать что-то, спросить. Важное и нужное. Но у Дикона, как всегда, не находилось необходимых слов. Почему?! Почему Валентин не остался и не поехал с ними в тюремной карете? Спрут, без сомнения, и слова бы искомые подобрал, и вопрос верный задал, но... Укатил Зараза на своей с гербом и, небось, мягкими сиденьями.       Алва разглядывал юного Повелителя Скал, упрямого, как все его предки, покачивая головой из стороны в сторону.       — Ричард, а позвольте вопрос.       Окделл удивленно взглянул на эра. Бывшего эра. Рокэ Алву везут на суд, приговор которого, скорее всего, будет смертным, но Рокэ это как будто и не особо волновало. Смотрел на Ричарда серьезно и с таким знакомым намерением получить ответ любой ценой. Впрочем, с оруженосцем ему в этом напрягаться не приходилось.       — Да, монсеньор?       Алва приподнял брови.       — О, какие перемены настали, вы уже не пытаетесь звать меня эром! — Дик догадался, что это шутка, как и все шутки Рокэ, немного оскорбительная, но Окделл привык к язвительности, которую ворону Эру Рокэ не удалось выклевать из саркастичного тёзки человека, продолжавшего язвить внешне беззаботно и легко. — И всего-то потребовалась перемена власти... Хотя, если мне не изменяет память, начали вы несколько раньше. Кажется... в Варасте?       Ричард слегка вздрогнул.       — О чём вы?       — А вот это я и сам хотел бы знать. В Варасте что-то случилось. Вы стали сам не свой, Ричард... Погодите, когда же? Не после ли нашего визита к Гарре? Или, может быть...       — Монсеньор, ничего такого, — Ричард опустил голову. — Та шаманка просто... слишком странная.       — Не спорю. И всё же... Должен вам признаться, Ричард, тогда я кое-что увидел. Значит, должны были и вы.       — Увидеть? Но что?       — Я не знаю. Что-то своё. Что-то, скрытое даже от меня, а возможно и от вас. И вы видели, Ричард, по глазам понятно. Только не во время обряда на алтаре бакранов, а раньше, в степи, когда уверяли, что нашли непонятную башню. Я не спрашиваю вас, что именно. Но вы изменились. То молчали, то плакали, полагая, будто никто этого не замечает... Не краснейте, я всё слышал. А уж ваша тяга к геройству переходила все границы. Признаюсь, я ловил себя на мысли, что вы намеренно лезете под бирисские пули, в надежде, что какая-то из них пробьет вам сердце.       — Монсеньор!       — Похоже, я попал в цель. В отличие от тех самых пуль. Вы не героем стать хотели, а умереть, глупый мальчишка? Из-за чего? Из-за того самого видения? Я не спрашиваю, о чём оно было, просто — да или нет?       Ричард опустил голову.       — Да. Вы довольны?       — Не слишком, — Рокэ покачал головой.       Дикон тяжко вздохнул и сообщил собственным коленям:       — Помните, еще в Олларии я услышал разговор Ее Величества с кансилльером...       — Разумеется. И что же?       — То, что это правда, — Ричард вскинул голову, казалось, он хотел заплакать, но слез не было. — Совершенная правда! Я так надеялся, но тот сон у Башни, а после и... Гарра... бакранская шаманка... У меня действительно было видение, то, что я увидел — это было куда достовернее подслушанного разговора. Я увидел своё рождение. Себя на руках у королевы... Создатель, каким же я был... У меня не хватало сил даже на крик. А моя мать... Магдала Эпинэ просто боялась кричать. Губы были искусаны в кровь. Потому что никто не должен был знать, что я появился на свет. Кроме отца. Он посмотрел и спросил: «Он хотя бы дышит? О Лит, только бы выдержал дорогу...» А потом он взял меня на руки и понес под покровом темноты, как украденную вещь, как... — губы Ричарда покривились. — Никто не видел, но все узнали, что Ричард Окделл — бастард. И для меня это не сплетня, не забавная история, о которой можно вспомнить за вином и картами, это правда! По-вашему, я мог продолжать жить с этим, будто ничего не случилось?!       Дик сорвался на крик, опомнился и замолчал, эр Рокэ попытался дотянуться к Окделлу, но цепь не позволила протянуть руку, а Дикон не обратил на движение монсеньора внимание. И Алва попытался успокоить словами.       — Ричард...       — А потом ещё Робер, — поморщился Ричард, словно не слыша. — Когда я его увидел, думал, сойду с ума. И он тоже всё знал, конечно?       Карету тряхнуло, и Окделла качнуло к Рокэ.       — Не сходится, — припечатал Алва, дождавшись, когда Дик вновь выпрямится. — Магдала Эпинэ не может быть вашей матерью. Она должна была стать королевой, но за день до свадьбы заболела, болела долго, внезапно была предложена кандидатура Катари, и Фердинанд согласился на новую невесту. Магдалу повезли в родовой замок Эпинэ, но дороги она не выдержала. А вы, юноша, родились после того, как её не стало.       — Но я видел!       Ричард едва не вскочил с сиденья, взмахивая руками.       — Катарина Оллар, урожденная Ариго, очень похожа на свою мать, при умелом макияже и недостатке свечей почти одно лицо. Поговорите об этом с нашей общей знакомой Капуль-Гизайль, Марианна просветит вас лучше и полнее меня об умении краситься, поскольку кое-кому из наших знакомых по имени Эстебан навыки смены внешности пригодятся.       Дик кивнул головой.       — Я знаю. Эстебан волосы красил.       — Понятно. Но вернёмся к вашим видениям. Первая любовь вашего отца рожала в поместье Ариго, не удивлюсь, если и вы были рождены там. Ариго — вассалы Эпинэ. У Анри-Гийома, деда Робера, в то время было влияние и на них, и на Эгмонта Окделла. Я раньше не понимал причину последнего, но знай старик Эпинэ вашу родительницу и поспособствуй сохранению тайны...       — Хороша тайна, если все говорили о моем рождении, — возмутился Ричард.       Алва погрозил ему пальцем.       — Рождение и признание наследника — как ни старайся, правда выплывет. А вот рождение ваших сестёр... Если об Айрис и ходили сплетни, то о младших не было сказано ничего, хотя в записке, переданной мне после дуэли секундантом Эгмонта, ваш батюшка и просил пресекать слухи о его семье, а особенно о девочках. Завещание я не читал.       — З-завещание? — пискнул Ричард, получив спокойный ответ эра.       — Передано мною вашему опекуну Эйвону Лараку.       Дик кивнул. Затих разговор, и лишь подъезжая ко дворцу, Первый маршал Талига заметил:       — Не рискуйте ради меня. Нет ничего глупее смерти в семнадцать лет из-за дурацких фанаберий. Жизнь одна, юноша, и её нужно прожить до конца. Покиньте столицу при первой же возможности. Все.       Карета остановилась, и Дикон отправился договариваться о комнате для эра Рокэ. Оказалось, все гостиные заняты, в Дубовой так вообще устроился какой-то лекарь с помощником, как оказалось, приведённый кардиналом. И Ричард сорвался. Наорал на всех — лекаря, слуг, гимнетов, охрану, но получил две смежные комнатки в служебном крыле. Маленькие, с минимумом мебели, но зато с мягким диваном с поломанной ножкой и стульями, где и оставил Алву качаться на диване под охраной кэналлийцев во второй комнате и людей Придда — в первой. И пускай идти в зал суда придётся почти через весь дворец — подождут, зато эру не придётся день маяться сидя на неудобной скамейке, пока зрители и... остальные ызарги, вместе с ним и Спрутом, обедают или отдыхают! Или бегают бакранскими козлами по лестницам дворца: то кардинала встретить, то Альдо выслушать. Осталось по-быстрому отыскать Та-Ракана и «доложиться».       Его Величество Альдо (Не-Ракан) Первый вызверился на экстерриора Талигойи барона Вускерда, высказывая тому о своём недовольстве, о представителях Посольской палаты, возмущённых тем, как Кракл с Феншо вели судебное заседание. Названные супрем с гуэцием стояли молча и изображали мебель. Первый советник супрема Фанч-Джаррик стоял поодаль и зачаровано следил за надкушенным яблоком в руке короля. Оно медленно сминалось под пальцами, и сок пачкал белое кружево нижней рубахи сюзерена.       — Ваше Величество, — склонился Ричард в приветствии и добавил, выпрямляясь: — Вы испачкаетесь.       Не-Ракан поморщился, отбросил в камин яблоко и позволил себе вытереть руку платком гуэция.       — Что у тебя? — небрежно кивнул король Талигойи Повелителю Скал. — Говори быстрей, сейчас мне нужно срочно решить несколько проблем с этим судом и судейскими.       — Я поэтому и здесь, — робко начал Окделл, — я… Я всю ночь думал…       — Похвально, — Его Величество вгрызся в новое яблоко. — А вот я, представь себе, спал и даже выспался. Ну и что ты надумал?       Ричард вздохнул, решаясь.       — Ты... Вы говорили, что даже Ворон не должен отвечать за то, чего не совершал.       — Говорил, — кивнул сюзерен, — и теперь говорю. А что такое?       — Его Величество справедлив, — вставил кто-то из судейских.       Упомянутый Его Величество отмахнулся и запустил огрызок яблока в камин, выбирая из вазы с фруктами новое.       — Я не приемлю лесть, — гордо заявил он, надкусывая яблоко, поморщился и бросил в камин вслед за огрызком. — Так что ты собирался сказать?       — Я... ну... понимаешь... понимаете, — Дик слегка смутился под взглядами Не-Ракана, выбравшего себе очередное яблоко, Вускерда, Кракла, Феншо и Фанч-Джаррика (вот как эр Рокэ эти все взгляды на суде выдерживает?). — Я слушал этого теньента, а потом эра… то есть обвиняемого. Это был не он. Там, у ручья...       — Да знаю я, что он не промахивается, — перебил сюзерен, — но и на старуху бывает проруха. Сколько раз тебе говорить, что Раканов хранит сама Кэртиана, вот Алва и промазал. Не его вина.       Дикон едва не спросил нечто глупое, вроде «А при чём здесь Раканы?» Не успел, опередил Кракл со своим:       — Он опознан свидетелем!       — Не опознан! Теньент видел только фигуру всадника и опознал по манере сидеть. Но все кэналлийцы ездят по-своему, а Рюшан монсеньора не знал. Понимаете? Да и стреляй эр Рокэ у этого ручья, он не стал бы отступать в случае промаха, направил бы Моро вброд, а сам бы… взялся за саблю.        — Постой, — сюзерен швырнул огрызок в камин, — ты хочешь сказать, что он полез бы в ближний бой? В этом что-то есть. Определенно что-то есть. Жаль, мы разминулись.       — Это был не Ворон, — упрямо повторил Ричард, подавив желание добавить, что в бою с Алвой Не-Ракана спасло бы лишь чудо. — Он горд, но никогда не отказывается от своих действий. Будь у брода Алва, он подал бы эту историю как забавный анекдот, но не отрицал бы случившееся!       — Тем не менее,.. — заметил барон Вускерд, но у Окделла терпения слушать экстерриора не было. И герцог продолжил говорить быстро, стремясь не замечать попытки возразить:       — Он через всю Олларию пролетел, сквозь охрану прорубился к самому эшафоту, Люра, маршала Килеана-ур-Ломбаха, — поправил, уточняя, Дикон, — пополам разрубил. А там брод какой-то...       И обиженно посмотрел на окружающих, игнорируя Феншо с Краклом, вещавших о гордости Алвы и нежелании того признавать промах. Зато экстерриор и первый советник супрема внимательно наблюдали за анаксом.       — Помолчите, — поморщился Альдо, отложил яблоко, закусил губу и свёл брови. — Надо разузнать про лошадь. Если Ворон не брал ее в Фельп, на нас и впрямь напал не господин, а слуга. Даже обидно…       — Но, мой государь, свидетели...       Альдо встал, на глазах превращаясь в повелителя.       — Супрем, вам напомнить, что Посольская палата возмущена вами и Краклом? А вам, экстерриор?       — Мой государь, я как раз намеревался доложить... — начал Вускерд, — Дуайен Габайру посетил меня утром. Он требует незамедлительной аудиенции.       — Можете не докладывать, мы знаем больше вас. Отправляйтесь к маркизу Габайру, осведомитесь о его здоровье и сообщите, что барон Кракл больше не является гуэцием и старейшиной Совета провинций, а граф Феншо — обвинителем. Безграмотность и самомнение двоих судейских не должны встать между нами и державами Золотого Договора. С этой минуты, Кортней, вы — единственный гуэций и отвечаете за все. Мы ценим ваши верноподданнические чувства, но, к сожалению, они приносят вред. Герцог Алва желает рассорить нас с нашими союзниками, противопоставив дом Раканов прочим династическим домам, посему изымите из обвинительного акта всё, что касается Саграннской войны и восстаний, нам не нужны дриксенские и каданские протесты. Фанч-Джаррик, это в полной мере относится и к вам как к нашему прокурору. Все поняли?       Судейские поклонились.       — Да, Ваше Величество.       — Отправляйтесь. И вот ещё что. Герцог Окделл, как вы все слышали, сомневается, что в нас стрелял именно Алва. Его доводы представляются нам обоснованными. Нам не нужны обвинения ради обвинений, и нам не нужны обвинения, которые будут опровергнуты, учтите это.