РАКАНА (Бывшая ОЛЛАРИЯ)
400 год К. С. Ночь с 16-го на 17-ое Зимних Скал.
На ужин Ричард успел и этому не обрадовался. Едва успели сообщить о его появлении, как Альдо с радостным: «Дикон!» принялся лично знакомить его с присутствующими, особенно с непонятной родственницей (вроде бы Ричард уже видел её в Агарисе?), украдкой поглядывавшей обожающим взглядом на сюзерена и норовившей назвать Окделла и Та-Ракана «Первородными», а дворян «Блистательными». Не-Ракан хмурился, старался перебить девушку, начиная и не заканчивая то тост, то фразу в непонятно к чему завязанном разговоре, а разговаривать сюзерен предпочитал именно с Диком. И поесть толком не удалось, так теперь, Дик, стоя в Бронзовом кабинете, выслушивал пересказ Альдо его встречи с Катари. Бледный гиацинт была бледна, несчастна, беременна, преисполнена добродетели, страдания, но отказывалась давать показания против «обесчестившего» её Алвы, от которого «родила» нескольких, ни капельки не похожих на Рокэ, детей и была беременна ещё одним (и не важно, что Первого маршала не было в тот момент не только в Олларии, но и в Талиге, все знают, что отец — он!). — Я обещал ей свободу от Оллара, — бушевал Не-Ракан, — но эта странная женщина вбила в свою прекрасную головку, что не может оставить мужа, пока он в Багерлее. Но при этом она отлично понимает, что я могу освободить её и засыпать драгоценностями, а она не хочет. Вернее, хочет, но сама себе не позволяет. Катарина Оллар странная женщина, очень странная, Дикон. Дик посмотрел на огонь в камине, на сюзерена, перебиравшего звенья королевской цепи; эта привычка появилась у Альдо недавно, но разобраться, успокаивает ли это занятие анакса, Дик не сумел. — Она не странная, — тихо сказал Ричард, — она, я бы сказал, святая. И никак иначе. Катари столько лет знала тайну происхождения Дика и молчала; то, что Дикон случайно подслушал разговор королевы со Штанцлером, вина не её, а глупых фрейлин, хихикавших вокруг монсеньора. Но не стоит говорить об этом Альдо. Он разорвал помолвку с Айрис только потому, что семья Окделлов не имеет денег, и что произойдёт, узнай он, что все дети Эгмонта Окделла незаконнорождённые, думать не хотелось. Пускай считает Дика влюблённым в Катари дурачком. Сюзерен, видимо, думал именно так. — Весьма вероятно, — подмигнул он Ричарду, — но, согласись, святость в наши дни выглядит странно. Тем не менее, её упорствование в своей верности супругу может сыграть нам на руку. — На руку? — не поверил своим ушам Ричард. — Именно, — Не-Ракан выбрал яблоко из вазы с фруктами и откусил, — Алва должен умереть раньше Оллара, иначе по милости Эрнани Трусливого мы получим новую династию. И, пока Катари молчит о том, что её дети от Ворона, после казни кэналлийца и отказа от них Фердинанда они станут непризнанными бастардами, у которых не будет никаких прав. Верны или нет слова сюзерена, Дикон не знал, надеясь расспросить Колиньяра с Суавесом и, возможно, Придда: Валентин в законах, как его гербовое животное в море. В этот момент важным было сообщить о судьбе Борна. Но как предпочтительнее это сделать? — Ваше Величество, — официально обратился Ричард к Альдо, нервно теребя цепь Найери, не решаясь называть Та-Ракана по имени. Несмотря на разрешение, а, скорее, требование, от Не-Ракана, обращаться к нему без церемоний, как к другу, Окделл редко позволял подобную фамильярность, краснея, поскольку вместо имени на язык просились не совсем уместные, как сказал бы Эстебан, идиомы и не только надорские, но и устойчивые и не совсем допустимые выражения на кэналлийском. А окружающие полагали, глядя на пылающие щёки Повелителя Скал: смущается юноша. Однако сейчас Дик краснел, запинался, подбирая слова, и искренне волновался, говоря: — Мой долг доложить… — Погодите, — Альдо вгляделся в лицо юноши и хлопнул ладонью по столу. — Теньент, проследите, чтоб нас не беспокоили. — Повиновение королю! — выкрикнул теньент в лиловой тряпке, якобы изображавшей тунику, покидая кабинет и закрывая за собой створку расписной двери. Попытки переделать, а, вернее, перекрасить, пере- и изрисовать каждую комнату во дворце, верно и быстро уничтожали казну, но Альдо не останавливался, оплачивая каждую идею изменить цвет стен, заменить ковры; пусть будет хуже, пусть цвет портьер конфликтует с окраской стен, а ковры и с тем, и с другим, главное, только не так, как при Олларах. Сам же Не-Ракан полагал данные изменения возвращением к древним истокам, к временам древней Гальтары и абвенианству. Окделл не видел связи между уничтожением одного с заменой на худшее и возрождением чего бы то ни было: почитание Абвениев, восстановление Гальтары (с чего-то не в самой древней и покинутой столице, а в Олларии). Колиньяр веселился, словно гербовое животное Эпинэ, и радовался тому, что посетить дворец не может. — Дикон, мы же друзья, не надо официоза, иначе я решу, что ты злоумышляешь против меня, — пожурил Та-Ракан, но глаза сюзерена, вопреки мягкому голосу, оставались серьезными, взгляд настороженным. — Удо Борн... — сглотнул Ричард, — граф Гонт... Выжидательный взор и участливый глас: — Только не говори мне, что твои люди упустили Борна и тебе неизвестно, куда он направился. Не-Ракан забыл доклад Окделла о странной «болезни», внезапно приключившейся с Борном? — Удо... он... — пробормотал Ричард, не понимая нарочитую беспечность сюзерена, втянул воздух и отчаянно выпалил, — он... отправился в Закат, но… Дуэли не было! — Не могу сказать, что я сожалею, — нахмурился Альдо, — но обвинения в убийстве не нужны ни мне, ни тебе. — Я не убивал! — ну как расскажешь, как ты стоял над спящим, а тот обнимал подушку, бормотал, лягался, не хотел просыпаться. А потом дернулся и умер. Невзирая на старания лекаря, на промытый желудок, на влитое противоядие. — У него глаза стали синими, — выдохнул юноша, — совсем… Как стекло. — Что?! — не понял сюзерен. — Синими?! Когда это было? Где? — У меня, — отвечать проще, чем рассказывать, — в особняке Ворона. Он почти падал, пока мы ехали. А потом заснул и упал. Во дворе упал. Его в дом внесли. Альдо, я его будил, я лекаря привёл, марикьяре, а он умер… Не сразу. Упал на подушку, мы будили, поили, лекарство вливали... противоядие, — оправдывался Дик, волнуясь, глотая слова, — Он не проснулся... Я не... не... — За какими кошками ты его поволок домой? — бесцветным голосом спросил король. — Не мог привязать к седлу и вывезти из города? — Монахи, — разъяснял потеряно Ричард. — Мы пытались их объехать, они были везде. Я решил ехать ночью, чтобы люди кардинала не добрались до Удо. — Значит, монахи? — Сюзерен попробовал улыбнуться, и юноша почувствовал себя еще хуже. — Дикон, Левию в тот день было не до Борна. Он служил до полуночи, а монахи вышли на улицу в память об Эдикте. — Эдикте, — изумлённо хлопал глазами Дик, — вы... ты об эдикте Эрнани Первого? — Разумеется, о нём, — подтвердил Альдо. — Истинные боги, с каким же наслаждением я подпишу свой эдикт. Об отмене этой подлости, уравнявшей эсператизм с абвениатством! — Значит, — переспросил юноша, — все эти монахи не нас дожидались? Тон Та-Ракана изменился. Раздумье? Заинтересованность? — Кто-то наверняка шпионил, но остановить цивильного коменданта столицы может только король. Итак, ты спрятался от монахов. Что дальше? Удо что-нибудь ел? Пил? — Нет, он спать хотел. Упал прямо во дворе, только-только ворота закрыть успели. Я велел отнести в дом, в кабинет эра… То есть в бывший кабинет герцога Алва. Там — диван. Привёз лекаря. Лично. Кое-как растолкали, заставили воду выпить, желудок промывали, противоядие дали. Я велел марикьяре, лекарю, с ним остаться. В кабинет всё принесли, всё, что потребовалось. Дверь я запер, ключ остался у меня. Туда никто посторонний не входил, только Джереми! — помолчал и добавил. — И лекарь, марикьяре. Клянусь честью! — Чем ты занялся, когда запер дверь? — Пошёл на праздник, доложил тебе, что Борн приболел. — Верно, — создал видимость, что припомнил события начала месяца Зимних Скал Не-Ракан. — Да, — оживился Дикон, — Я тогда еще рассказал, как Бич придумал, он может переодеться и под видом Борна из Раканы выехать, — вспомнил про убитого Джереми и добавил, — Альдо, я подумал, вдруг все дело в комнате? Бывают дома, в которых живут кошмары. Я... после дуэли с Приддом я спал в кабинете. Мне кошмары снились... плохие… кошмары. Ворон с кабанчиком. У ворона было кольцо с большим синим сапфиром на лапке, он называл вепрёнка юношей и Окделлом, а тот звал ворона Эром Рокэ. Глядя на лицо Альдо, можно было ожидать любой фразы, но сюзерен лениво спросил: — Где он сейчас? — Ворон? — робко уточнил Дик. — Тело Борна, — с хорошо скрытой злостью разъяснил Альдо. — В доме… Я его не трогал, только лицо закрыл, — Окделл успокаивался, заученный и отрепетированный текст звучал так, что невозможно ни подвох найти, ни придраться. — Альдо, лучше мне сказать правду, как бы дико она ни звучала, — Именно так: доверчиво и открыто, — Удо умер от того, что уснул в комнате Ворона. Я бы тоже умер, если б там остался. Туда слуги заходить бояться. Эр Август Штанцлер тоже там вечерами оставаться не мог, пока у меня жил. Гостил Штанцлер у Дика всего два дня, хорошо, Закатная тварь с фиолетовым бантом, пришедшая вслед за вторым Ричардом и кузиной-кузеном Налем, желание пользоваться гостеприимством Окделла отбила у эра Августа быстрее Дика в цветах Алвы, болтающего с Ричардом в цветах Окделлов, и виконт Лар, кузина Наль, в женском платье с «Монсеньор сказал, оно мне идёт. Фу! Уйди, ты платье мне слезами зальёшь! В подвал уйди». И что странно, тварь послушалась Реджинальда. И зверей они не трогают, Дикон, кабанчик, рассказывал. Но теперь главное — не отвлекаться на воспоминания! На настоящие воспоминания. — Ты говорил кому-нибудь, что случилось? — Джереми, — ответ заготовлен давно и на случай пожелания Не-Ракана встретиться с Бичем. — Ему можно верить. — А слуги и цивильники? — выспрашивал Та-Ракан. — Они не догадаются? Что ответить? Ответить... — Я не… Альдо, я понял, что нас могут обвинить. Кардинал может... Альдо изобразил зевок и потёр переносицу. — Хорошо, Матильда уехала, — неторопливо протянул сюзерен. — Её Высочество оставила?.. Дик едва не ляпнул «Олларию», но вовремя замолчал, засопел, запутавшись в словах: — Но... а... как... Зачем уехала? — Дикон, есть вещи, которые женщинам не понять, тем более чужеземкам. И чужеземцам. Вспомни свою сестру, как она отблагодарила тебя за возможность жить в столице и быть представленной ко двору, как подобно простолюдинке или «навознице» закатила скандал. И где? Во дворце перед всеми фрейлинами и перед своим сюзереном. Ты был слишком мягок, позволив Роберу обручиться с ней. А эти твои, — поморщился Та-Ракан, — твои... люди, они могут оказаться ненадёжны. Багряноземельцы всегда являлись врагами Золотых Земель. Ричард стукнул себя по лбу и протянул сюзерену приказы: — Бич... Джереми нашёл решение, Ваше Величество! — Повесить? Интересное решение, — согласился Не-Ракан, подписывая бумаги. — Скажи, а твой Джереми из вояк? — Капрал… Он был ординарцем Симона… — Прекрасно, — самому себе почти промурлыкал Альдо, — он справится. С чем мог бы справиться Бич, Дик не понял и растерянно промямлил: — А Удо... его надо похоронить. В доме тепло и вообще… — Тело, — твёрдо изрёк Не-Ракан, — придется разрубить и вынести в мешках по частям. Разрубить? Дикон оторопел. И не в том дело, что самого тела в доме нет, а в распоряжении Альдо. Взять и так, походя, сказать о теле того, кто столько лет был верен твоей семье. Отдать подобный приказ. Взять и разрубить, как коровью тушу? А потом что? Сжечь? Бросить в Данар? Закопать? —Альдо! — Сюзерен обернулся, его взгляд не предвещал ничего хорошего, но Дик все-таки сказал: — У человека должна быть могила, и потом… Удо — брат Рихарда… Ты сам говорил, эориев мало. Лучше мы его вынесем в подвал. Там холодно, а со слугами что-нибудь придумаем. — Помолчи, — прикрикнул сюзерен, меряя шагами ковер, — я не все сказал тебе. Ещё в Агарисе меня пытались отравить. Меня и Матильду. Погибла собака. Та самая Мупа, про которую ты столько слышал, а у Борна нашли яд. — В Агарисе? — ляпнул Окделл про найденный яд. Где-то металась мысль, понимание, что не всё сходится в словах Альдо. Разве мог Борн, верный Матильде Ракан, пытаться убить принцессу? Без веской причины? А существуй подобная причина — в ней не сознаться? Не похоже на того Удо, с которым он общался, который давал советы, помогал. И случай с попыткой отравить Не-Ракана в Агарисе близко не укладывался с известным Ричарду Борном. Окделл не сдержался, чтобы не уточнить: — Он действительно решил отравить вас? А может, он сам? Себя? Да, да, а потом искренне не понимал, что с ним происходит, откуда такая сонливость навалилась. — Почему Удо вообще захотел кого-то убить? — Не он, а его, — Альдо прекратил ходить и остановился, засунув руки за пояс. — И не хотели, а убили. Чтобы молчал. Я сделал ошибку, послушав Матильду и Левия; в Багерлее Удо был бы жив. На что Та-Ракан намекает? На убийство? В доме Окделла? Ноги подогнулись, и Ричард, ничего не соображая, плюхнулся на королевский стул. — Вот-вот, — махнул рукой Альдо, — только и остается, что упасть… Дик смотрел перед собой, стараясь согнать мысли в кучу и выловить из неё хоть одну умную, краем уха вслушиваясь в слишком спокойный голос Не-Ракана: — Кто бы ни был убийца, он боялся признаний Борна, — если Ричарду не померещилось, сюзерен доволен гибелью Удо. Неужели из-за одного подозрения, что Борн знает тайну Альдо, тот... Но Дикон тоже видел и завещание, и исповедь. Как быть ему? — Вызнать бы, как бедняга докатился до измены, — рассуждал Не-Ракан, — Удо так и не рассказал об этом. И знаешь, Дикон, чем больше я думаю, тем больше склоняюсь к мысли, что Удо пошёл против нас не своей волей. Дик кивнул. В предательство Борна он не верил. В этой истории — правы были Хуан с Эстебаном — слишком много неясного. — Но, Ваше Величество, — твердо сказал Ричард, — Удо Борн умер под моей крышей, и я обязан его похоронить. Окделл понял, что говорит не то, тем не менее продолжал, словно катился по льду и не мог остановиться. — И похоронишь, — отрезал сюзерен, чуть поморщившись, твердо и строго. — Представишь, что его разорвало ядром, и похоронишь. Дикон, никто не должен знать, что случилось с Удо. Это наш шанс схватить убийцу за руку. Мерзавец наверняка примется расспрашивать, в том числе и тебя, так что будь настороже. Суза-Муза, нападение на Робера, убийство Борна — звенья одной цепи. Поймаем отравителя, распутаем весь клубок. — Конечно, — рука сама собой сжалась на цепи Найери, — конечно, Альдо. Мы его найдем. Непременно найдём! Довольный ответом сюзерен положил руку на плечо Повелителя Скал, слегка похлопал. Одобрял, скорее всего. — Ты уже в игре, Дик, — Не-Ракан слегка сжал плечо Дикона, — и не остаётся иного выхода, только продолжать, — Окделла вновь похлопали по плечу, а Ричард невольно сравнил себя с лошадью, которую успокаивает всадник прежде, чем дать шенкелей. И шенкеля последовали: — Джереми придётся расчленить тело, поверь, другого выхода нет. Я мог бы тебе приказать, но хочу, чтоб ты понял: иначе нельзя. Мы не можем терпеть во дворце отравителя. — Во дворце? — в недоумении прошептал Ричард. — Другого ответа нет. — Альдо присел на краешек стола, глядя в расписной потолок. — У тебя Борн ничего не ел, с тобой все в порядке. Значит, его отравили здесь. Убийца понял, что другой возможности не будет, и всыпал отраву в алатское пойло. Хорошо, его было мало, мне не хватило. Пораженный Окделл бестолково кивал головою. Историю про чудом не отравившихся Альдо и Матильду он слушал второй раз. Правда, стоило признать, что ранее это сказание Та-Ракан рассказывал чуточку иначе и не проявлял озабоченности о здоровье Дика. — Мне было не очень-то весело, Дикон, — довольно убедительно изображал дружелюбие и беспокойство Альдо, — особенно когда я думал о тебе. — Обо мне? — ошеломлённый Дик немножко подрастерялся, — А почему? Ты считал, меня тоже отравят? — Нет, — сюзерен подошел к часам и потянул гири. — Я и представить не мог, что ты потащишь Борна к себе. По моим расчетам, вы должны были подъезжать к Мерции. Я послал вдогонку гимнета, он вернулся ни с чем. Потом явился Дуглас, с ним было все в порядке. А когда на празднике вдруг появился ты, я не знал, что и думать. Сам велел отвезти Борна и вернуться на празднование начала зимних месяцев. К Мерции и обратно, если не жалеть лошадей, успеть можно. Дикон облизал пересохшие губы: — Я прикажу Джереми разрубить тело, — согласился он, не чувствуя никакой вины. Бича нет в живых, а тело Борна само ушло. И пускай Альдо самостоятельно с выходцем разбирается, — Что ж, решили, и хватит об этом, — Альдо топнул ногой, словно стряхивая с сапога налипшую грязь. Дальше Ричард восторженно выслушал планы по возрождению Золотой Анаксии. Восхитился совершенно искренне — такой фантазией сам Дик не обладал. При упоминании Зверя Раканов вспомнился чай с вареньем и печеньками. Шоколадными. На лице появилась глупая мечтательная улыбка. Счастливая улыбка Окделла и напомнила Альдо о реальности. — Ты понял, что требуется сделать, Дикон? — Да. Что?.. Вы про Борна? Дик стукнул себя по лбу. — Тело Удо не найдут. Я клянусь! — не соврал: выходцев никто не ищет, они сами приходят, не избавишься! И попрощавшись, спохватился: — Альдо, там же Карваль. Он кого-то ищет, а вдруг он задержит и... А Бич, хоть похож по фигуре — не Борн. И в цветах Гонтов... И как быть? Николя сразу своему сюзерену доложит. А едва Робер узнает... Та-Ракан выругался. — Нужна подорожная... Окделл тяжко вздохнул. Не-Ракан думал. И подорожная, без указания имён, была написана. Счастливый Ричард, пока шёл по коридорам дворца, подпрыгивал, подобно оленёнку Арно. Два кэналлийца шли рядом и молчали. На улице стало холоднее и намного мрачнее, возможно, из-за костров вокруг дворца, казавшегося стылым, или закрытых ставней на окнах домов. Это Борн после назначения герцога Окделла цивильным комендантом посоветовал ему отдать распоряжение про костры. Удо был единственным из сторонников Та-Ракана, помогавшим Ричарду; Робер отделывался словами поддержки. Дикон подумал, каким одиноким пришлось бы жить, не появись в его жизни ворона с вепрёнком, монсеньора, двух Эстебанов, Хуана и кэналлийцев соберано. Кому верил бы он? Рокслеям, не общавшимся и не помогавшим своим сюзеренам, зато выбросивших на его отца всех кошек? Карлионам, забывшим о родстве и долге вассалов? Фанч-Джаррику, покровительствовать которому потребовал Не-Ракан? Еще одному, оказалось, вассалу Дома Скал. Или бывшему вассалу? До прихода Олларов Фанч-Джаррики из Фанч-Стаута числились вассалами Давенпортов, в свою очередь бывших вассалами Рокслеев, являвшихся кровными вассалами его Дома. Бичу, вравшему о том, что это он спас Дика, выстрелив в напавших разбойников? А не его ли сбил тогда Эстебан? Дикон, вепрёнок, по секрету сообщил своему тёзке, про эра Рокэ, ушедшего вслед за Окделлом и вернувшимся после Ричарда и Эстебана. Нет, домой. Немедленно домой, на улицу Мимоз, где рады, помогут и посоветуют. Дик пришпорил Сону, и умная мориска перешла на рысь. Кэналлийцы скакали рядом, давно изменив своему привычному стилю держаться в седле, чтобы оберегать оруженосца своего соберано. В особняке было тепло, уютно и безопасно, насколько возможно такое в занятой Та-Раканом столице. Суавес забрал у Дика плащ, просмотрел заверенные Альдо приказы и подорожную грамоту, жестом подозвал кого-то из людей эра Рокэ, отдал приказы на кэналлийском, передавая бумаги. Ричард привычно направился в сторону кухни. Тепло, еда. — Угловая гостиная, дор Рикардо. Угловая — значит, пришёл друг. Даже Наля, виконта Лара, родственника Дикона, приглашали только в большую. И пускай кузен Наль и понял, что представляет собой власть Та-Ракана, порываясь пойти и открыть глаза и Роберу, и Альдо, пусть узнал, что Не-Ракану, как и Эпинэ, известно о бесчинствах солдат, их командиров, разругался со Штанцлером, вспоминая поведение солдат Олларов в Надоре. Скажи Реджинальд «Я был в Надоре, когда пришли королевские войска, я все видел... Они были грубы, бесцеремонны, но все по закону. Один сержант и капрал... Они изнасиловали двух служанок... Их расстреляли... Был такой капитан. Вайспферт, бергер... Он сказал, что Надор — это Талиг, а они не вариты, чтоб мстить женщинам. И расстрелял.» раньше, могло что-то измениться. Но, когда эрэа Мирабелла заставляя детей питаться пустой кашей, начиная трапезу со слов: «Нас ограбили солдаты Оллара, по приказам его прихвостня и врага всех Людей Чести герцога Алвы, но мы — Окделлы, нас не сломать испытаниями. И мы благодарим Создателя за дарованную нам пищу!»— Наль молчал, соглашался. И как бы не относился Дик к Лараку, к друзьям он относил не его, а гластига, случайно пришедшего к ним следом за Эром Рокэ и Ричардом, Дикона, такого же, как он, но с другой Кэртианы, на которой водятся все те, кого и здесь, и в мире зверей считали сказками: единороги, грифоны, фениксы, вампиры и перевёртыши, оборотни. Было бы замечательно, навести его друзья сейчас. Неужели не только Арно зашёл в гости? В гостиной горел камин, у которого на чёрной шкуре грелся Эстебан, медвежонок, на диване сидел Спрут и увлечённо читал толстенную книгу. — Осталась каша с ужина, — сообщил управляющий, — Разогреть? — Давай так. И чай, если осталась заварка. Или из листьев малины. — Найду, дор, — успокоил Хуан. Валентин от позднего ужина отказался, он трапезничал вместе с Эстебаном и... Эстебаном. Медвежонок только буркнул: — Я ел, но мёд можно принести. И Дикон смог нормально поужинать. На кухне, за одним столом с сопровождавшими кэналлийцами. Без Кончиты кухня выглядела пустой, забытой, но отмытой после вчерашнего кулинарного изыска двух бестолковых дворян и одного медвежонка. Дик подавил желание попросить себе еще один кусок хлеба и по лестнице для слуг поднялся наверх. Придд всё также невозмутимо читал, медвежонок дремал. Рэй Суавес стоял за плечом, поддерживая. Двоих не хватало. — А Арно и Эстебан? Они спят? — Плавает он, — буркнул медвежонок, повернулся спиной к огню и зевнул. Хуан невозмутимо (как ему удаётся всегда выглядеть спокойным?) пояснил: — Дор Эстебано отмывает волосы. А младший Савиньяк отправился за другом. Это его слова, дор. Потребовал непременно их дождаться. Зевающий Эстебан в теплой серой рубахе поверх рингравов, в тёплых шерстяных чулках и домашних туфлях появился первым, немедленно сообщив об оставшихся неиспользованными двух вёдрах горячей воды. Вдруг кому требуются. Ричард подумал и ушел в купальню, Хуан, покачав головой, распорядился о сменной одежде для Окделла, Валентин в одежде слуги своего рода остался читать и ожидать возвращения Арно. Дик опять спустился вниз, пройдя коротким переходом, пришёл к небольшому бассейну. Эр Рокэ рассказывал, что место под особняк его роду выделили до того, как Ракан передал потомку Альбина Борраски, бастарду Борраска, а на деле Эридани Ракана, права на Дом Ветра. Место считалось неудачным из-за нескольких ручьев, заливающих подвалы на Весенний Излом. Диего, а после Родриго Алва пригласили мастеров, и те сделали ряд резервуаров для воды, где собирались ручьи и откуда они стекали в реку. Гонзало Алва, посетивший Кабитэлу зимой, нашёл умельцев среди багряноземельцев и марикьяре. Крытые резервуары переделали в бассейны — один большой и два мелких, Хитро провели воду через кухню, где та и нагревалась, прежде, чем попасть в бассейн, а часть воды использовалась поварами. Использованная и лишняя вода отводилась в Данар, протекая (это Дик не понял) или рядом с тайным ходом в особняк, или по самому тайному ходу. Спустив сразу всю воду, можно было гарантировано избавиться от любых нежелательных гостей, рискни они выбрать тайный путь в особняк. В большом бассейне Дикон учился плавать, а в одном из мелких нравилось подолгу лежать в тёплой воде. Но сейчас такая роскошь недоступна. Кухня не нагревала воду, приходилось греть отдельно и носить вёдрами, а ручьи быстро её охлаждали. Мыться пришлось споро и, переодевшись, спешить в гостиную, в тепло. Савиньяк не вернулся, и Ричард прогулялся в библиотеку забрать из тайника старые документы, доплёлся до гостиной, собрался с духом и начал рассказывать, как, расставшись в дороге с Левием и его спутниками, поспешил в Олларию. Колиньяр лениво вставлял уточняющие реплики. Медвежонок спал. Придд с Суавесом и кэналлийцами внимательно слушали. — Остановили в воротах, письмо от Левия стражников не впечатлило, меня потащили к коменданту, но тут появился Эпинэ. Узнал и отвёл во дворец, представил Альдо и убежал, что-то там солдаты городской стражи натворили. А я остался, сидел, слушал, — Дикон перебрал принесенные бумаги и протянул Придду. Валентин молча читал, изредка криво улыбаясь. — Потом меня спросили, где я живу, но поскольку до трактира я не добрался, ответил, что нигде. Оказалось, у меня столько вассалов, готовых помочь. У меня слёзы выступили, от обиды, — Дик развёл руками. — Сам не ожидал, едва не сорвался. Внезапно Альдо возьми да спроси: «Ты не знаешь, что за тварь прибрала к рукам твой дом?» Пришлось рассказывать про деда, продавшего особняк, и что дом снесли, когда дорогу строили. Посокрушавшись, что потомок Алана Святого не имеет жилья, «сюзерен» подумал и подарил мне дом моего эра, посоветовав прогнать слуг. Я заехал, оставил вещи и с письмом-ответом поехал на встречу с кардиналом. А вернулись мы... — В восьмой день Осенних Волн, — подсказал Колиньяр. Придд передал бумаги Суавесу. — Наверное, — согласился Ричард, — я запомнил только, когда меня в склеп потащили. И стали вскрывать гробы. Камни злились, что-то плакало, женщина на фресках двигалась. Вскрыли. У Франциска в руке был странный футляр, и я выхватил шкатулку раньше Айнсмеллера. Но тут услужливые идиоты открыли гроб Октавии. Робер закричал про какое-то ядовитое растение, и все побежали к выходу. Я закашлялся и изобразил приступ надорской болезни, меня оттащили (Дик кивнул на двух кэналлийцев, те склонили головы) во дворец. Эдсон глянул на футляр и отправился привезти какое-нибудь старинное украшение под шкатулку, а я замотал руку плащом и отцовским кинжалом поддел крышку, где петли крепились. Крышка отлетела в сторону со звоном, и в тот же миг из замка вылетела тоненькая бурая игла. Я вытряхнул бумаги, собрал, расправил плащ, спрятал завещание. Написал Альдо «Ваше Величество! Гайифские футляры часто бывают отравлены. Талигойя не может рисковать вами, поэтому я открою шкатулку сам. Если я буду мертв, это значит, что в ней был яд. Верный вам Ричард Окделл. Создатель, храни Альдо Ракана!» Поставил кляксу, сунул испорченную бумажку в рукав, переписал начисто, но пришёл Альдо, прочёл исповедь, а поскольку камин горел, я схватил бумагу, подбежал к камину и сунул в огонь испорченную записку. Обошлось. Эдсон вернулся, отвлёк, но пришлось кусок листа от исповеди оторвать и подпалить. Мне за заботу о здоровье Ракана подарили статуэтку вепря и цепь. Окделл указал в сторону камина, на замершего на мраморной полке бронзового вепря. Эстебан взял зверя в руки и осмотрел. — На клейме: «Двести девяносто шестой год Круга Молний». Вернул вепря на полку и попенял Дику: — А сказать не мог? — Забыл, — виновато признался Дикон. — А ты? — укорил подчинённого Хуан. Кэналлиец покаянно улыбнулся. — Мне дор сказал их запрятать, я запрятал и не читал. — Что в бумагах? — полюбопытствовал Эстебан, получил документы в руки и озвучил для всех. «Я, Франциск Оллар, милостью и волей святого Адриана король Талига, объявляю свою последнюю волю. Я полон любви к своему единственному сыну Октавию, но сердце короля принадлежит его стране. Октавий вырос достойным и добрым человеком, но он не способен принять на себя бремя власти. Я, как глава церкви и как король, называю имя своего наследника. Это герцог Рамиро Алва-младший, сын моей возлюбленной супруги Октавии и моего незабвенного друга Рамиро Алва, отдавшего жизнь за короля и Талиг. Я не сомневаюсь в любви Рамиро к своему единоутробному брату и с легкостью доверяю ему заботу об Октавии и его потомстве. Подписано Франциск. Восьмой день месяца Сапфира 21 года круга Скал» — Как-то я не удивлён, — прокомментировал задумчиво, отложил завещание и заглянул во вторую бумагу, документ с оторванным краем. «Я, Эрнани из рода Раканов, король талигойский, готовясь предстать пред Первым судом, сим завещанием объявляю свою последнюю волю. Исполнителями оной воли назначаю герцога кэналлийского Рамиро Алва и Повелителя Молний герцога Эпинэ. Оба они осведомлены о том, что им завещано свершить, и поклялись исполнить завещанное. Я же принимаю на себя всю ответственность и все грехи, кои свершат мои душеприказчики, исполняя мои распоряжения. Внешние враги и внутренние недуги подточили Талигойю, и время ее истекло. Принц Эркюль слишком мал, чтобы провести умирающее королевство через Излом. Я не вижу в нем качеств, которые позволили бы ему возродить Талигойю и защитить ее от посягательств подстрекаемых Агарисом Гайифы, Уэрты и северных королевств. Посему я, Эрнани Одиннадцатый Ракан, перед лицом Создателя и близкой смерти по доброй воле отрекаюсь от талигойской короны за себя, принца Эркюля и его потомство. Я назначаю герцога Алва местоблюстителем трона и вручаю ему свою корону с тем, чтобы он отдал ее Франциску Оллару. Если же Рамиро сочтет, что означенный Франциск не принес Талигойе мира и процветания, я повелеваю Рамиро кэналлийскому свергнуть его и принять корону самому. В знак права Рамиро моим именем сместить недостойного правителя я завещаю ему меч Раканов и повелеваю и молю не вкладывать его в ножны, пока моей земле грозит опасность. Если же герцог Алва погибнет, обязанности местоблюстителя перейдут к герцогу Эпинэ. Я давно и тяжело болен, моя жизнь лишь отягчит смену династий, но мой дух слаб, и я не могу убить себя сталью, а принять смерть от яда недостойно мужчины и короля. Я прошу герцога Эпинэ о последней услуге, кою друг и верный вассал может оказать умирающему сюзерену. В моей исповеди, которую я вручу герцогу Эпинэ для передачи епископу Кабитэлскому Ариану, я каюсь в грехе самоубийства и принимаю его тяжесть на свою душу. Я прошу герцога Эпинэ, герцога Алва и Преосвященного Ариана держать подлинные обстоятельства моей смерти в тайне, дабы не легли они тяжким грузом на плечи принца Эркюля, королевы Бланш и всех, кто любил меня. Герцог Придд силой и хитростью принудил своего короля вручить ему регентство, что является величайшим преступлением против короны и Создателя и карается смертью. Я завещаю герцогу Алва или же герцогу Эпинэ покарать преступника, но оградить от позора его семейство. Во всем же остальном полагаюсь на честь, силу и разум моих душеприказчиков. Создатель, храни Талигойю и ее нового короля. Эрнани Ракан. 2 день Осеннего Ветра 399 года первого круга Молний». — Лучше б ты Та-Ракану завещание Франциска отдал, — за всех высказался Эстебан, когда раздался, прерывая Колиньяра, весёлый голос Арно. — Я вернулся! Где все? — Экта айки, — отозвался Хуан, — в угловой гостинной. Кэналлийцы вышли из комнаты, а в дверях возник довольный оленёнок. — Вы вот где прячетесь! Я мигом. И ускакал. Эстебан, которого разбудили, недовольно прошёлся нелестным брюзжанием про неугомонных оленей, медведям спать мешающих, позёвывая, потопал к двери и застыл на пороге с ленивым: — Это ты. Прибежавший Арно тотчас подтвердил: — Это он! Заходи, Валентин, — оленёнок деловито прошёл в комнату и торжественно замер у открытой двери. Валентин Придд машинально встал. Ричард посмотрел недоуменно на Спрута — как-то странно Арно к нему обращается, он ведь и так уже в комнате, причём давно. Но не успел сказать и слова. Удивлённо моргнул Придд, забыв о фамильной невозмутимости. Сдвинулся на край кресла изумлённый Колиньяр. В комнату вошел бобр. Самый настоящий бобр с густым мехом, деловито подрагивающими усами и поблескивающими совсем не звериным умом глазами. Вошел на задних лапах, и его самый что ни на есть бобровый хвост волочился по ковру. — Валентин, познакомься! — Савиньяк повернул к вошедшему голову, явно волнуясь. — Это... — Валентин Придд, конечно, — безошибочно определил бобр, кланяясь замершему Валентину. — Приятно познакомиться. — Какой ты умный! — восторженно провозгласил оленёнок. — Сразу догадался! А это Ричард и Эстебан, Эстебан сидит в кресле, Ричард стоит. — Простите, а вы... — кашлянул Валентин. - Вы, я полагаю, тоже... — Валентин Придд, вы правы, — снова поклонился бобр. — Но я думаю, вы ожидали увидеть спрута? — Мы с Диконом — несомненно, — отозвался Колиньяр. Валентин смутился. Неловко было признаться, что именно этого и ожидал. Однако спрут посреди гостиной — зрелище неуместное, да и спруту неудобно... Бобр как будто мысли прочёл. — Увы, никто в нашем роду не разумеет, почему Небесный Спрут избрал своим земным воплощением другое животное, — развел он лапами. — Но, надо признать, это было поистине мудрое решение. В отличие от спрута, бобр может выходить на землю, а там, — он вдруг подмигнул оленёнку, — можно найти хороших друзей! — Вроде меня, — подсказал медвежонок, возвращаясь на нагретое место подле камина. — Арно, громко не топай. Оленёнок кивнул. — Небесный Спрут? — недоумённо переспросил Эстебан. — Ну да. Один из Великих Небесных Зверей, создавших наш мир. И мы, Придды, хоть и бобры, почитаем его своим предком и покровителем. Когда созвездие Спрута сияет на небе особенно ярко, отражаясь в воде — это праздничная ночь для всех бобров. — Созвездие Спрута... — ошарашенно повторил Валентин. — Могу предположить, остальные созвездия названы в честь трёх других... Небесных Зверей? — Вы так удивлены, неужели не слышали о них раньше? — бобр шагнул ближе и уселся на ковер возле кресла Валентина. — Боюсь, что нет, — покачал Придд головой. Бобр вздохнул. — Люди так часто забывают... — Но я хотел бы вспомнить. Вернее, узнать. Прошу, расскажите мне об этом! Ехидный Эстебан не выдержал, лично притащил из кабинета чистые листы бумаги, чернильницу с перьями и протянул всё Валентину. Устроившийся на диване Ричард время от времени просыпался, оглядывая комнату, дремлющего в кресле Эстебана и медвежонка, сопящего рядом с ним, на шкуре у камина, сладко спящего на ковре Арно, Приддов, из которых один рассказывал второму о созвездиях, Великих Небесных Зверях, а второй записывал, умудряясь вставлять в рассказ бобра вопросы об Абвениях.