What's eating you?

Я готов признать, что мои предположения оказываются неверными в большинстве случаев. Например, однажды я подумал, что, если я воспользуюсь консилером Микасы, чтобы замазать свою ушибленную щеку, мама не заметит, что я ввязался в третью драку с начала учебного года. После парочки наказаний я понял, что моя мать была намного умнее, чем могло показаться. Или просто я был глупее. В любом случае, было крайне наивно полагать, что мы с Леви выберемся из этого дерьма невредимыми. Глядя в неумолимые глаза моего потенциального убийцы, я почти уверен, что мы умрём; и что минутка везения на кухне была просто какой-то мерзкой шуткой, ведущей к настоящему шоу. Я должен был предвидеть, что это произойдёт, учитывая, какой подлой бывает Фортуна. Наверное, мне пока не стоит осуждать себя за такое кощунство, учитывая, что мудак, стоящий в дверном проёме, ещё не застрелил меня. Я прошу, нет, умоляю, чтобы этот человек сделал вид, будто меня здесь никогда не было. Будто он никогда меня не видел. Это маловероятно, и я это знаю. Но, чёрт возьми! Если когда-нибудь и было время, когда моя удача могла бы реабилитироваться, то это сейчас. Я вижу, как мужчина поднимает пистолет, и понимаю, что всё кончено. Придумайте любой синоним к слову «страх» и это будет тем, что опишет эмоции, которые сейчас застыли на моём лице. Кошмар. Леденящий душу ужас. Все эти слова наполняют мои изумрудные глаза, заставляя зрачки расширяться. Мне бы хотелось стыдиться этого пронизывающего чувства, но кромешный страх вытесняет сейчас любую другую эмоцию. Я не хочу верить в то, что сейчас умру. Я всё ещё пытаюсь убедить себя в том, что смогу выжить. И это так глупо, да? Разум говорит «нет», но посмотрел бы я, что он скажет пистолету, направленному прямо на меня из другого конца дома. Разве это странно, что я до сих пор не принял смерть? Стараюсь скормить себе всю эту чушь, ложную терпимость к потерям. Но в глубине души я знаю, что всё это просто хорошо продуманная ложь, которую я использую, чтобы пережить новый удар судьбы. На самом деле, я так и не смирился с тем, что маму вырвали из моих рук. С тем, что Томаса разорвали на части, как подарок рождественским утром. С тем, что Майк потянулся за помощью, но вместо этого был убит с жестокой демонстрацией своих внутренностей. Чёрт, я не могу этого принять. Я не приму этого. Да, мир жесток, но это мир, в котором я живу. Я не готов умирать, но я не уверен, что страшит меня больше — собственная смерть или смерть Леви. Его мелькнувшая макушка привлекает моё внимание, он хватается за моё запястье в попытке вытащить из этого места, которое я когда-то называл домом. Мужчина в дверном проёме колеблется, медленно опуская руку с пистолетом. Что? Я не из тех, кто смотрит дарёному коню в зубы, но почему он это сделал? Несколько секунд назад он выглядел готовым всадить мне пулю между глаз, а теперь передумал? Может, это Фортуна приносит извинения за то, что была такой сволочью? Ага, и на самом деле это всё ёбаный ночной кошмар, о котором я непременно расскажу маме, когда проснусь. Я сомневаюсь в этом. Когда задняя дверь закрывается, я вижу его через стекло. Он всё ещё смотрит на меня широко раскрытыми глазами, пистолет безвольно болтается в руке. Ублюдок не предпринимает никаких попыток преследовать нас, очевидно, растерявшись от неожиданности. И, честно говоря, мне абсолютно без разницы, что с ним будет дальше, если это означает, что мы с Леви сможем сбежать. Я пытаюсь оставить мысли о мародёре, сконцентрировавшись на Леви, который ведёт меня за руку через задний двор. Всё это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Скоро я услышу выстрел, почувствую боль; и это всё обрушится на меня в убийственном зрелище крови и слёз. Мы выбираемся с моего старого заднего двора, и я начинаю думать, что этому парню лучше быть чертовски хорошим стрелком, если он планирует нас убить. По венам растекается тревога, не похожая ни на что, испытываемое мной ранее. Это не предчувствие смерти, которое подкашивает ноги. Это не боязнь будущего. Это неуверенность в том, что следующий шаг не станет последним. Когда листва хрустит под моими ботинками, я осознаю, что это не имеет значения, что я не должен забивать себе голову ядовитыми мыслями. Я должен сосредоточиться на жизни. На выживании. Разве не я говорил, что собираюсь бороться? Бесхребетность совершенно мне несвойственна. Прилив храбрости наполняет меня как наркотик. Защитить его. Мои глаза блуждают по силуэту передо мной, когда что-то острое ударяет меня в грудь. Защитить его. Внезапно я понимаю, что в выборе бей\беги\замри теперь бы я выбрал первое. Это оно. То, кто я есть. Тот дурак, который никогда не сдаётся, даже если поражение неминуемо. Я бегу так быстро, как никогда раньше. Мы проносимся вдоль ветхого квартала, дома вокруг становятся блёклыми пятнами. Я игнорирую жжение в икрах, когда мимо проплывает очередной дом. Единственное, что вертится у меня в голове — это жажда жизни. Жить. Живи, Эрен. Я тянусь, чтобы схватить Леви за руку, когда мы пробегаем мимо небольшого скопления зомби. Когда они остаются позади, я слышу, как раздаются эхом стоны и рычание, и у меня возникает искушение оглянуться, проверить, не преследуют ли нас ходячие… хотя нет, не преследуют ли нас люди. Но я слишком поглощён своим желанием жить, чтобы освободить место для ненужной тревоги. Живи, Эрен. Это единственное, что имеет значение, верно? Что я смогу встретить следующий день. Что мы сможем встретить следующий день. Крепче держу руку Леви. Правильно. Не уверен, как далеко нам удалось уйти, но этого достаточно, чтобы мои лёгкие начало саднить. Мне нельзя останавливаться. Живи, Эрен. Я смотрю на спину Леви передо мной, пытаясь прогнать сомнения, которые так любезно подкидывает мне мозг. Это не я, помнишь? Но вот мы тормозим и все недавние усилия, что я над собой сделал, оказываются тщетными. Я тяжело дышу короткими и болезненными вздохами. Леви отпускает мою руку, давая мне наклониться и обхватить колени. Я бы сказал, что не в форме, но потом поднимаю глаза, чтобы осмотреться и понимаю, что мы только что пробежали весь микрорайон. Охренеть. Я случайно бросаю взгляд на Леви, надеясь, что во время нашей пробежки у него появился какой-то план. Он лихорадочно запускает руки в волосы, вплетая пальцы в локоны цвета воронова крыла. Он настолько крепко зажмурил глаза, что я не могу рассмотреть их; полагаю, что тревожность в глазах Леви только подтвердила бы мои подозрения. Мне хочется спросить, почему он ведет себя так абсурдно, но опять же, мы чуть не встретились с нашим Создателем от свинцовой пули в лоб. С его тонких губ срывается брань, отчего он кажется ещё более взволнованным. Наконец, серебристые глаза открываются. Истерика, сопровождающая его минутой ранее, кажется, почти рассеивается, когда он смотрит на меня. Вот почему мы нужны друг другу, не так ли? Потому что, хотим мы это признавать или нет, мы не даём друг другу сбиться с пути здравомыслия. И я не знаю, хорошо это или нет. Я уже миллион раз разговаривал сам с собой на эту тему и понимаю, что ни один ответ никогда не будет достаточно хорошим. Но, глядя в эти грёбаные туманные глаза, все сомнения, которые у меня были по поводу этой неуместной зависимости, вылетают прямо в окно. И мне всё равно. Наверное, мне следовало бы беспокоиться, потому что подобные вещи окажутся моей ахиллесовой пятой в будущем. Пусть так, мне плевать. Я готов пройти через всё, лишь бы у меня была возможность видеть его рядом с собой. М-да, возможно, это самая жуткая вещь, которая когда-либо приходила мне в голову. Просто… просто он нужен мне. Потому что когда я смотрю на Леви, то не думаю ни о боли, ни об агонии. Всё становится неважным, когда я знаю, что он здесь, со мной. И в мире, где одиночество страшнее, чем монстры на улицах, пожирающие плоть, наша связь — всё, что имеет значение. «Ты не одинок». Слова Леви всплывают у меня в голове, оставляя за собой огонь бурлящих эмоций. Мои губы растягиваются в улыбке, потому что даже когда мир вокруг нас рушится, эти слова заставляют думать, что всё будет хорошо. И, может быть, всё это просто какая-то безнадёжная идея, поселившаяся в моём мозгу, но мне без разницы. Я буду жить в этой грёбаной фантазии. Я вынесу всю тяжесть, которую возлагает на меня эта поражённая эпидемией планета. До тех пор, пока я не буду один. Когда я умру, единственное, на что я хочу получить ответ — это почему Фортуна посчитала необходимым наделить меня социальными навыками лося. Потому что, удерживая взгляд Леви, я не знаю, что делать. Я знаю, что я хочу сделать, но действовать, руководствуясь своей первой мыслью, обычно у меня не получается. В любом случае, он, вероятно, злится на меня за то, что я втянул его в это странное терапевтическое путешествие. Я его не осуждаю. Во всяком случае, лишь отражаю его чувства; ведь я тоже немного разочарован в себе. Чего я хотел добиться, возвращаясь в этот дом? Поставить точку? Возможно. И как бы мне ни хотелось твёрдо придерживаться мнения, что этот крюк был полной потерей времени, я не могу. Потому что впервые за несколько недель лицо моей матери не маячит на задворках сознания. — Как ты? — Леви в который раз вытаскивает из цикла самобичевания, погружая меня в серый океан, что захлёстывает волнами сожаления и неуверенности. И каждая капля горечи, которая виднеется в его взгляде, исчезает под светом моих зелёных маяков. И я не понимаю. Почему он чувствует себя виноватым? Ни в чём из этого не было его вины. Только из-за моего эгоистичного желания мы оказались на грани смерти. Может быть, это просто Леви. Возможно, он будет пытаться взвалить всю ношу вины на себя; потому что, в конце концов, это то, что он считает правильным. Правильный поступок. И это полная чушь. С каких это пор понятия правильного и неправильного перестали существовать? Жить или умереть. Ничего больше. — П-пойдёт, — я запускаю пальцы в копну спутанных каштановых волос, пытаясь игнорировать боль в груди, которая подсказывает мне, что всё это неправильно. И я, честно говоря, не уверен, к чему это относится; но не думаю, что действительно хочу знать. Разве это трусость — хотеть чувствовать себя невеждой в некоторых вещах? Мне хотелось бы думать, что это не так, но, знаю ли я что-то об этом мире вообще? Поверив мне на слово, Леви начинает отступать к дороге. С каждым его шагом эта боль пронзает меня всё острее. Это чувство, что здесь что-то не так. И я должен что-то сказать. Скажи ему, чтобы он остановился и помог мне понять, что происходит. Но я этого не делаю. И дело не в том, что я не хочу получить некоторые ответы, но… но дело в том, что я слишком напуган, чтобы их услышать. Слишком напуган тем, что они каким-то образом испортят мой мир ещё больше, если это вообще возможно. Итак, собираюсь ли я просто довольствоваться этим тревожным чувством страха, поселившимся в сердце? Да.

***

— Мы откинемся от голода, если в ближайшее время не найдём хоть что-нибудь, — тон Леви резкий и раздражённый, изнурение явно берёт своё. Я хотел бы быть оптимистом и сказать, что с момента нашей последней трапезы прошло не так уж и много времени, но урчание в моём желудке говорит об обратном. Мы израсходовали наш последний паёк несколько часов назад, и даже тогда из еды в нашем распоряжении было пара чёрствых полосок вяленого мяса. Серьёзно, мог бы я подумать, что наступит тот день, когда я буду оплакивать отсутствие этой безвкусной гадости? — В конце концов, мы что-нибудь придумаем, Ворчун, — толкаюсь плечом о его плечо. Улыбка расплывается по моему лицу, когда Леви с удивлением поднимает бровь. — Тц, какой же ты дурень, — в уголки его губ закрадывается ухмылка, растворяя любую злобу в словах. Глядя на этого человека, я задаюсь вопросом, кто мы друг другу. Чёрт. Я знаю, что это должно быть наименьшей из моих забот прямо сейчас; но по какой-то причине, когда мои глаза блуждают по его бледному лицу, это единственное, о чём я могу думать. Хотел бы я знать, как это… прояснить. Спросить, вероятно, было бы хорошим началом, Эрен. Я потираю затылок рукой, желая, чтобы внутренний голос заткнулся. Если я и знаю что-то про отношения, так это то, что не стоит задавать такие вопросы без контекста. Но, опять же, я ничегошеньки не смыслю в отношениях, так что это предположение может быть совершенно неверным. — Ты жил здесь. Не знаешь, куда бы мы могли отправиться за едой? — вопрос Леви возвращает меня на апокалиптическую Землю. Он пристально смотрит на меня, тонкая бровь все еще приподнята. И, чёрт возьми, я рад, что по крайней мере один из нас всё ещё придерживается своих приоритетов. — Э-э.… рядом с городом была пара магазинов, ничего особенного. — Это универмаг или мини маркет у заправки? — Я думаю, да, но... — Тогда это охренеть какое особенное, — я вздыхаю и опускаю взгляд, засовывая руки в карманы охотничьей куртки. По правде говоря, мне больше не хочется участвовать в вылазках, это слишком опасно. Тем более, когда Леви занял важную роль в моей жизни, мне есть, что терять. Я знаю, что это звучит эгоистично, но достаточно одной ошибки, чтобы карточный домик моей жизни рассыпался. И, честно, не думаю, что моя менталочка бы выдержала потерю Леви. Вот почему доверие — смертельно опасно, ведь если один из нас падёт, то второй последует за ним, — с нами всё будет хорошо, Зеленоглазка, — я поворачиваюсь к нему, замечая в его взгляде присутствие той непонятной вины. Кстати говоря, я давно прекратил попытки скрывать свои эмоции от него, хотя кто знает, может, я никогда и не старался. Будто сделан из стекла и Леви может видеть меня насквозь. Открытая книга, помните? Верно. Я не отвечаю ему словами, но вместо этого снова улыбаюсь, пытаясь показать, что со мной всё в порядке. Я знаю, что Леви на это не купился: сведённые брови говорят о многом. Но он молчит, и тишину нарушают лишь звук шлёпанья пар ботинок по асфальту. Я разрываюсь, чтобы упросить его вернуться в лес и попытать удачи там. С другой стороны, более разумная моя часть считает, что у нас нет шансов на выживание, пока мы не найдём хоть какое-то приличное оружие. По пути я начинаю пинать камешки, как бы по-детски это не выглядело. Зато это отвлекает от ощущения надвигающейся гибели, нависающей над нами грозовым облаком. Ну да, я совсем немного королева драмы, что вы мне сделаете? — Эй, мне кажется, мы кое-что нашли, — я поднимаю взгляд от асфальта, и действительно, на горизонте виднеются несколько зданий. Когда я перестал отвлекаться на камни, мой разум тут же охватил ядовитый страх смерти, потери Леви. Я слышу, как он вздыхает, похоже, заметив перемены в моём состоянии, — я так и не поблагодарил тебя. Что? Я смотрю на него, хмурясь в замешательстве. Он улавливает мою растерянность. — Ты спас мне жизнь, маленькая сволочь. Оу. Я тут же опускаю взгляд на разорванный рукав куртки, где след зубов обезобразил кожу под ней. Инстинктивно обхватив место укуса, я понимаю, что мне совсем не хочется об этом говорить. Это напоминание о том, что я чуть не позволил ему умереть. Что из-за меня погиб Майк. Я зажмуриваюсь, когда перед глазами всплывает та маска ужаса, совсем несвойственная некогда спокойному лицу. Мне жаль. Я знаю, что мог бы извиниться миллион раз, но это ничего не изменит; однако в глубине души я чувствую, что где-то в этой пустоши смерти Майк должен услышать мои признания. Или, может быть, я просто безнадёжно бормочу эти извинения тому извергу наверху, которого я называю Фортуной. Возможно. Я бормочу себе под нос, в тайне надеясь, что этот разговор закончится: — Ты не должен меня благодарить, — я пристально смотрю, как мои ботинки тащатся вперед по дороге. Надеюсь, Леви поймёт мой короткий ответ, поскольку я намекаю, что не хочу говорить об этом. Чтобы мне напоминали об этом. Я слышу, как он усмехается, и понимаю, что желание было слишком большим, чтобы рассчитывать на его исполнение. — Ты это серьёзно, да? — в его голосе проскальзывает насмешливый тон, полный вопросов и недоверия. Душевные раны уже вспороты по швам из-за его напоминания о моей ошибке. Сейчас он просто сыплет соль на рану; не уверен, намеренно или нет. Не понимаю, как Леви справляется с подобными вещами, вероятно, никогда не пойму, — мне нужно ещё раз напомнить тебе, что ты спас мне жизнь, или вести себя так самодовольно просто в твоём характере? — я останавливаюсь, как вкопанный и резко оборачиваюсь, чтобы посмотреть ему в глаза. Я совсем не доволен этой ситуацией. — Пошёл ты, Леви, — хорошо, что вторая рука осталась здоровой, ведь так хочется врезать этому коротышке, — ты… ты ни хера обо мне не знаешь!! — Леви смотрит на меня слегка прищуренным взглядом, уголок рта слегка подёргивается. Но мне так и не удаётся расшифровать его эмоции, судя по его лицу, поэтому я просто надеюсь, что злость — одна из них. Нахуй этого гнома-переростка, если он думает, что я пытаюсь выслужиться, спасая его жизнь. Я виновен в том, что он чуть ли не погиб в лесу. Пусть злится, сколько хочет, потому что мне не нужны его благодарности. Я хочу, чтобы кто-то сказал мне, что я облажался, потому что это реально моя вина. В кои-то веки я согласен с внутренним голосом. — Я знаю тебя, — голос Леви звучит сдержанно и неловко, будто он изо всех сил старается не сорваться. Но мне хочется, чтобы он перестал сдерживаться. Мне хочется видеть его ярость, его гнев. Почувствовать от него что-то, кроме всепоглощающего чувства сожаления, — я знаю, что это не ты, — он тыкает в меня пальцем, будто я манекен на витрине, — ты упрямый маленький дурень, долбанное отрицание не имеет ничего общего с тобой. Оно несвойственно зеленоглазому придурку, которого я знаю, — его слова бьют навылет. Всякое раздражение сдувается, будто лопнувший воздушный шарик. Наверное, это потому, что я знаю, что он прав. Мой кулак медленно разжимается, и я опускаю ладонь. Опустив взгляд, начинаю: — Я… я должен был защитить тебя, — звук прерывистого дыхания Леви заставляет меня посмотреть на него, и как только я встречаюсь с ним глазами, то чувствую это. Не сожаление, не гнев. Необходимость быть на его стороне. Это ощущение пробегает током по коже, обостряя мои чувства. Кончики его пальцев касаются моего запястья; и прежде, чем я успеваю отстраниться, он задирает рукав, обнажая укус. Попытка высвободиться кажется откровенно бесполезной, будто я хочу остаться в его руках. В этом всё дело, да? Когда он поглаживает выступившую венку на запястье, меня прошибает осознанием — это не мимолётная школьная влюблённость. И я совсем не хочу это озвучивать, потому что мне страшно. Может, если я запру это чувство глубоко внутри, оно рано или поздно пройдёт? Леви пристально разглядывает белую повязку рядом с укусом, от чего я ощущаю себя неловко. — Это мне положено было защищать тебя, глупый, — его угольно-чёрные глаза метнулись вверх, чтобы встретиться с моими, и, я совру, если скажу, что это ощущение было когда-либо таким всепоглощающим. Над нами нависла тишина, и я почти уверен, что Леви ждёт, когда я её нарушу. Но что я могу сказать? Я мог бы попытаться описать ему эмоциональные вспышки, бушующие в моей груди, но знаю, что половина того, что я испытываю, потеряется при переводе на человеческий. Нет слов для описания этого ощущения. Для этого явления, — спасибо тебе, — мне требуется мгновение, чтобы осмыслить его слова; но как только это происходит, последствия становятся чем-то сенсационным. Наверное, я кажусь совершенно оторванным от реальности, будто меня закоротило от двух слов. Но чувствую, что многие люди не были удостоены чести услышать такую признательность из его уст. Чувство внутри груди расцветает во что-то совершенно другое, когда Леви поднимает мою руку, чтобы оставить поцелуй рядом с повязкой. Этот трепет в сердце мне хочется оставить навсегда. Дар речи покинул меня, и я рад, ведь ничего вразумительного произнести бы не удалось. Я никогда не понимал, что люди имеют в виду, говоря «в жизни важны простые вещи». Это изменилось сейчас. Обычное касание губами к моей коже заставляет меня чувствовать себя лучше, чем грузовик арахисовой пасты, и это чертовски важно. Мои скулы стремительно алеют, когда Леви отстраняется от моей руки и самодовольно ухмыляется. Хотел бы я быть более устойчивым к подобным вещам, но после того, как застал Жана и Марко голыми в своей кровати (помните?), это не исправить. Я содрогаюсь, когда вспоминаю, сколько раз мне приходилось стирать те простыни. Я шутя толкаю его в плечо и усмехаюсь. Как несколько слов смогли полностью растворить всякое раздражение и чувство вины? Может быть, потому что это он. Потому что это Леви. Он обгоняет меня и идёт дальше, когда я откашливаюсь, привлекая его внимание. — Не стоит благодарности, придурок.

***

Я немного шокирован тем, что город выглядит не так плачевно, как я ожидал. Если бы не случайные трупы и заколоченные окна, ни за что бы не догадался, что зомби-апокалипсис в самом разгаре. Поблизости виднеются только три здания, и я могу различить одно из них. Заправка. Желудок начинает урчать в предвкушении еды, которая, надеюсь, найдётся там. Честно говоря, мне было бы плевать, даже если срок годности истёк на пару месяцев. Буквально умирая от голода, вы будете рады чему угодно, даже вяленому мясу. А это говорит о многом. — Как только окажемся внутри, мы будем держаться вместе. Понял? — я киваю, подтверждая, что услышал приказ. Оставаться вместе. Оставаться в безопасности. Я отгоняю страх вновь оказаться в одиночестве, но безуспешно. Наверное, это даже хорошо, ведь благодаря небольшому намёку на беспокойство я буду начеку. А это делает меня человеком. Означает, что я ещё жив. Да, вновь сантименты, но я согласен с ними. Мы подходим к заправке; окна заколочены, но между досок есть щели. Леви берёт на себя смелость заглянуть в одну из них, чтобы проверить, нет ли в магазине ходячих. Никого не заметив, он громко стучит по окну рукоятью своего топора. Проходят секунды, но внутри так никто и не показывается. Сделав глубокий вдох, он берётся за металлическую ручку стеклянной двери. С обратной стороны появляется окровавленный зомби, царапая стекло обломанными ногтями. Отчаяние в его глазах вызывает у меня лишь отвращение, когда он тянет свои искалеченные руки к нам, размазывая кровь по стеклу. Я перевожу взгляд на Леви, в ожидании решения этой смертельной проблемы, стоящей прямо перед нами. — Отойди, Зеленоглазка, — нет. Нет, я не позволю ему справляться с тварью в одиночку и рисковать быть укушенным. Если кто-то и должен избавиться от зомби, так это тот, у кого есть иммунитет. Моя нерешительность не нравится Леви, и его глаза сужаются в опасные щёлочки, — повторю ещё раз. Отойди. Ты сказал, что доверяешь мне, так сделай это, — чушь собачья, моё доверие не означает, что я должен соглашаться с каждым его решением. Меня злит, что он пытается манипулировать мной, а если совсем начистоту, это заставляет меня ещё более неохотно передвигать ногами. — Я не обернусь, а ты да. Позволь мне помочь, — сердитый взгляд Леви затухает, когда он догадывается, что я не собираюсь уступать. Глубоко вздохнув, он поднимает топор. — Вот же упрямый… если так не терпится помочь, отвлеки тварь на себя, а я завалю её. Достаточно заманчиво для тебя? — гад. Я закатываю глаза и отхожу от двери. Кивнув головой, я даю Леви команду открыть дверь. Она открывается с жутким скрипом, и Леви немедленно прячется за ней от зомби. И это сигнал. — Эй, уродливый кусок дерьма! Давай сюда! Мои бёдра реально сочные! — ходячий купился на мой голос, попадая в нашу ловушку. Его движения неуклюжи, ноги шаркают по земле, — да, именно так, зараза. Иди к папочке, — он дико рассекает руками воздух, пытаясь схватить меня, но резко останавливается. Его череп рассечён на две половины и по мере того, как зомби опускается на землю, я вижу Леви за ним. С очень удивлённым лицом. — Значит папочка, да? Что? Я бросаю на него растерянный взгляд, мне требуется лишь пара секунд, чтобы осознать. Мои глаза округляются, когда я понимаю, что он имеет в виду. — Это не… я имел в виду… — Эй, я тебя не осуждаю. Что бы ни заставляло твою ракету взлетать, это не моё дело… папочка, — тонкие губы приподнимаются в самодовольной ухмылке, и я могу только представлять, насколько ошарашенно я сейчас выгляжу. Стыд выручает меня, возвращая дар речи. — Ты… ты… я этого не делаю! Меня не возбуждает ничего из… долбаный извращенец, — я толкаю его плечо, проходя ко входу в мини маркет. Просунув голову в дверной проём, я оглядываюсь внутри. Неожиданно над ухом раздаётся знакомый голос. — Это была шутка, Зеленоглазка. Я бы промолчал, если бы знал, что ты так заведёшься. Но я должен признать… твоё лицо было бесценно, — как скажешь, мудак. Я не сержусь, но лицо, до сих пор красное от смущения, меня совсем не устраивает, — план всё тот же, — и вот так просто Леви по щелчку возвращается в режим выживания, будто ничего и не было. Я молча киваю, потому что это единственная пассивно-агрессивная опция поведения, которая мне сейчас доступна без угрозы для вылазки. Заправка размером примерно с мою гостиную, полки выглядят так, будто их почти не трогали, плюс-минус несколько десятков шоколадных батончиков валяются на полу. Подождите, что? У меня текут слюнки при мысли о том, чтобы съесть нечто настолько сладкое. Прошло несколько месяцев с тех пор, как я ел что-то не пресное или безвкусное, и ощущения того, как шоколад тает на моём языке, заставляют меня дрожать в предвкушении. Я наклоняюсь, чтобы схватить парочку и запихнуть к себе в рюкзак. Леви замечает это и издаёт почти беззвучный смешок, но что я могу сказать в своё оправдание? Технически я всё ещё тинейджер; если бы он только знал, что мы раньше жили на них и энергетиках… но я сильно сомневаюсь, что найду здесь хотя бы одну баночку. Мы пробираемся вглубь маркета, внимательно оглядывая каждый пролёт. Ура, всё чисто. Теперь ничто не помешает мне свободно завладеть сокровищем в виде шоколада. Я поспешно вскрываю упаковку, воздух тут же наполняется приторно сладким запахом слегка просроченного батончика. Я запихиваю его целиком в рот, потому что сегодня мне плевать на манеры. И блять. Я выплёвываю шоколад на пол и тру язык о шершавую поверхность куртки. — Ты отвратителен, — Леви смотрит на меня, приподняв уголок рта в презрительной усмешке. — Грёбаный кокос. Из всех шоколадных батончиков, что здесь есть, я взял с грёбаным кокосом, — его усмешка сменяется откровенным весельем, — не смейся, придурок, — моих слов явно недостаточно. Я прищуриваюсь, сверля его взглядом в попытке подавить веселье, но, очевидно, это настолько же эффективно, как зомби без зубов. Я тебе ещё припомню это, коротышка. — Уже темнеет; как бы ни было забавно наблюдать за тобой в естественной среде обитания, нам нужно найти укрытие на ночь. Не знаю, как тебе, но те здания рядом выглядели вполне гостеприимно, — я тихо хихикаю, набивая рюкзак едой, на этот раз внимательно проверяя батончики на наличие кокоса. Грёбаный кокос. Я знал, что была причина, по которой я тебя так ненавижу. Вскоре мой рюкзак под завязку наполнен джанк-фудом и бутылками с водой (идеальной едой в Армагеддон). Мне только предстоит попробовать очередной шоколадный батончик, но чёртова кокосовая катастрофа сбила меня с пути шоколадного наслаждения. Неважно. Приберегу на утро, ведь что может быть лучшей мотивацией к пробуждению, если не шоколад? В точку. — Ты готов? — Леви смотрит на меня через один из стендов, и я еле удерживаюсь от вопроса, стоит он на цыпочках или нет. Но я решаю, что жизнь для меня ценнее шутки, поэтому просто киваю. Мы направляемся на выход, и я начинаю немного нервничать, вспомнив о погоде снаружи. Как мы планируем выжить зимой? В Шиганшине не особо морозно, но кто знает, какие ещё испытания для нас припасла в рукаве Фортуна. В любом случае, похолодает сильнее, чем сейчас, поэтому нам с Леви нужно выработать план действий на будущее. О нет, я говорю как Армин. Когда мы выдвигаемся, я замечаю, что он был прав. Солнце клонится к горизонту, предвещая сумерки. Нам нужно решить, какое из ближайших двух зданий выглядит менее опасным для привала. Леви, похоже, справился с этим быстрее, и мы переходим дорогу к большому зданию с заколоченными окнами. На подходе я замечаю старые брызги крови на стене. Да уж, выглядит многообещающе. Леви дёргает ручку, и хоть где-то нам везёт — дверь не заперта. Я не знаю, чего ожидал, когда мы шли сюда, но уж точно не танцевальную студию. В отличие от фасада здания, внутри нет почти никаких признаков апокалипсиса. Отличный пример того, что книгу не стоит судить по обложке… или что мне действительно стоит завязать с дурацкими заумными цитатами. В студии три больших окна, позволяющих оранжевому свету заходящего солнца отражаться в зеркалах под высоким потолком. Так красиво. Небольшой островок спокойствия в преисподней. Я ставлю свой рюкзак на пол и прохожу мимо зеркал, проводя кончиками пальцев по деревянной балке балетного станка. Чувство тоски захлёстывает меня, когда я пытаюсь вспомнить времена, в которых танцевальные студии ещё не устарели. Когда выживание не было задачей номер один. Я сильно сжимаю перекладину, когда понимаю, что не могу. Что даже мысли о времени до появления зомби омрачены неминуемой катастрофой. Я поднимаю глаза на отражение и вижу парня по имени Эрен Йегер. В отсутствие Микасы волосы сильно отросли. Я накручиваю одну из каштановых прядей на палец, думая, как бы мне отрезать их. Тяжёлый вздох срывается с губ, пока я стараюсь оттереть грязь с лица. Насколько же я успел испачкаться… почти жалею, что не успел напоследок принять душ в Стохесе. Как приятно было бы погрузиться сейчас под горячие струи воды. Боже, я в полном беспорядке, и не только из-за внешнего вида. Я снова опускаю руки на станок и пялюсь на паркет, пытаясь сбросить тяжесть всего мира, давящую на мои плечи. Неожиданно чувствую, как пальцы скользят по моему затылку, от чего я вздрагиваю и поднимаю голову, чтобы посмотреть на Леви. Проходят долгие секунды, пока мы смотрим друг другу в глаза, и я начинаю чувствовать себя немного неловко из-за этих непреклонных серебряных глаз. Он так и не убирая руку, наклоняется, а его горячее дыхание касается моего уха. — Потанцуй со мной. Что? Прежде, чем успеваю это осознать, я падаю вперед, цепляясь пальцами за рубашку Леви. Быстро разжимаю хватку и пытаюсь скорее отодвинуться от него, но руки Леви тянутся ко мне и находят своё место на талии, притягивая обратно к себе. Мои скулы моментально вспыхивают. — Ч-что? — я пытаюсь произнести это как можно чётче, но если смущение ещё не успело отразиться на лице, то в голосе точно да. — Потанцуй со мной, — он повторяет это так буднично; будто спрашивает, хорошо ли спалось или нужны ли мне дополнительные патроны. Явно не то, хочу ли я, блять, потанцевать с ним. Я смотрю на него и замечаю лёгкий розовый румянец, окрасивший его бледные щёки. Ну, если уж на то пошло, я хотя бы не единственный, кто сейчас смущён. Будто играя в только мне понятную игру, я снова еле ощутимо стараюсь сбежать из его объятий. Пытаюсь втолковать самому себе, что не хочу… на самом деле искренне желая этого. Разве я этого не заслуживаю? Шанса на счастье? Ядовитое чувство вины шипит «нет», но некая сила внутри быстро убивает этого зверя, загоняя обратно в глубины, из которых оно выползло. На его место приходит прощение, принятие. И я знаю, чего хочу. И… и это он. Я расслабляюсь в его руках, позволяя ему обнимать себя вокруг талии. — У нас нет никакой музыки, — в его глазах появляется игривый блеск, когда он слышит моё утверждение. Я поднимаю бровь, искушая его бросить мне вызов ответом. — Я позаботился об этом, Зеленоглазка, — его касания резко покидают меня; и я сразу же начинаю скучать по ощущению огня под его ладонями. Он снимает куртку, аккуратно складывает её и оставляет у стены. Он встаёт позади, помогая мне сделать то же самое. Как только куртка соскальзывает с моих плеч, он кладёт её к своей. Внезапно его рука находит мою и тянет к центру танцпола. Исчезающий солнечный свет служит нам прожектором, освещая сцену. Серебристые глаза Леви блестят, когда он спрашивает, — ты умеешь танцевать? — Нет, — я быстро и честно отвечаю, потому что нет ничего хуже, чем быть пойманным на таком очевидном вранье. Ну, может быть, еще несколько вещей. — Я тем более, — он одаряет меня полуулыбкой, обхватывая мои ладони своими, — просто попробуй следовать за мной, — он слегка пожимает плечами, а затем обвивает руками мою шею, побуждая прижаться к себе. То, как Леви управляет моим телом, подстраивая под нужный ему темп — отнюдь не грациозно. В итоге мои руки оказываются на его талии, а его — на моей шее. Он прислоняет голову к моему плечу и начинает раскачиваться вперед-назад, медленно задавая наш собственный ритм посреди танцпола. А затем начинает петь. — I wanna be your vacuum cleaner. Breathing in your dust, — я замедляю шаг, потому что это, наверное, одна из самых нелепых фраз, что я когда-либо слышал. Леви замечает мою оплошность, его дыхание немного сбивается. Он сильнее прижимается к моей шее, когда продолжает, — if you like your coffee hot, let me be your coffee pot, — я перестаю обращать внимание на абсурдность песни, по какой-то причине приходя в восторг от неё, от его голоса. Я начинаю сомневаться в реальности происходящего. Этот момент такой… интимный. И мне совершенно не хочется, чтобы он заканчивался. Я мог бы провести всю жизнь, заключённый в эти крепкие объятия, вечно раскачиваясь в такт причудливым словам. До тех пор, пока Леви поёт их для меня. — You call the shots, babe. I just wanna be yours, — на этот раз я перестаю дышать. Комната начинает казаться одновременно слишком большой и слишком маленькой. Не могу понять, это просто какие-то чудаковатые строчки песни или признание? Во всяком случае я продолжаю танцевать в лучах заходящего солнца с Леви, — secrets I have held in my heart are harder to hide than I thought, — сердце начинает набирать обороты, — maybe I just wanna be yours, — мои глаза расширяются, когда всё в голове складывается в единую картину, будто одна из головоломок, на решение которых ушло чертовски много времени. Это и есть Леви, да? Полный загадок и вопросов, такой бесстрастный и непроницаемый… за исключением того, что это совсем не он. Да, его личность — сплошная мистерия, но под маской скрывается человек, полный сострадания и привязанности. Эти качества незаметны чужакам за стеной отчуждённости, которые он тщательно выстраивает перед каждым, кто осмелится подойти слишком близко. И всё же я здесь. Прижатый к его груди, чувствую каждое его движение, — i wanna be yours. Он медленно приподнимает голову от моего плеча, и мне даётся всё время мира, чтобы остановить его и не встретиться с ним глазами. Но я этого не делаю. Взгляд Леви пронзает меня насквозь, выражая каждую частичку восхищения, которое он сейчас испытывает. Я не уверен, что именно плещется в нём сейчас: страсть или нечто совсем другое, но он привязывает меня к месту этим взглядом, заставляя забыть обо всех проблемах. — I wanna be yours, — слова слетают с его губ едва слышным шелестом. Мне так хочется ему ответить, но я забыл все слова на свете. Мы замедлили темп, теряясь в этой интимной взаимосвязи серого и зелёного. Леви становится первым, кто отводит взгляд, останавливая его на моих губах. Впрочем, я делаю то же самое. И удивляюсь своему открытию, когда обнаруживаю, насколько притягательным выглядит рот Леви… чёрт, как же неловко это прозвучало. Он замечает, куда я смотрю, и прикусывает нижнюю губу зубами. Его пальцы начинают перебирать пряди на моём затылке, слегка надавливая на шею. Я вновь перевожу взгляд, чтобы встретиться с ним, и, о чёрт, эти затуманенные глаза никогда не были такими прекрасными, как сейчас, сияя в оранжевом свете нашего импровизированного прожектора. Я чувствую, как он чуть сильнее притягивает меня ближе. И, подождите, когда мы успели оказаться так близко? Он сам начинает тянуться ко мне, когда его глаза снова переходят на губы. — Wanna be… — и тут я сам наклоняюсь, чтобы сократить дистанцию. Он бросает на меня ещё один взгляд, прежде чем закончить фразу, касаясь моих губ горячим дыханием, — yours, — я прикрываю глаза, уже зная, что произойдёт, хотя ничто не могло подготовить меня к этому. То, как его губы прижимаются к моим, ощущается, как вкус запретного плода. И в отличие от всего остального в нашей жизни, это не чувствуется безумным. Наоборот, ритмичным и безупречным, позволяя нам в полной мере насладиться желанием. Мне хочется открыть глаза, посмотреть, прикрыты ли его; но я почему-то уверен, что он так же увлечён происходящим, как и я. Его нос касается моей щеки, когда он углубляет поцелуй, сильнее вплетаясь пальцами в мои волосы. И вдруг меня накрывает осознанием, что я просто стою здесь, как идиот, которого никто никогда не трогал. Подрагивающими руками провожу по спине Леви, стараясь запомнить каждый изгиб. Я грубо притягиваю его к себе, заставляя нас столкнуться зубами. Леви нежно прикусывает мою нижнюю губу, от чего моё сердце бьётся настолько быстро, что я не уверен, нормально ли это для человека. Всё это слишком нереально. Слишком невероятно. В любую минуту я, должно быть, проснусь где-нибудь в лесу, полный разочарования. Внезапно давление с моих губ исчезает. Да, с минуты на минуту. — Эрен, — мои глаза медленно открываются, потому что я ещё не готов столкнуться с жестокой реальностью, которая через несколько секунд ударит меня по лицу. Но то, что встречает меня ото сна — это не листья деревьев, не угасающий огонь. Но Леви. Впервые за всё время, что я знаком с ним, он улыбается. Так ослепительно широко. Эта эмоция кажется несвойственной его обычно бесстрастному лицу, но я не могу не думать, что она делает его намного красивее. И я точь-в-точь повторяю за ним, улыбаясь до боли в щеках. Его лицо до сих пор залито краской, а грудь быстро вздымается; и если бы я обратил внимание на собственное тело, то, скорее всего, увидел бы то же самое. Я не знаю, что сказать, потому что ощущение его губ на моих заполняет все мысли. А ещё желание ощутить это вновь, — у тебя текут слюнки. И в этот момент я понимаю, что да, Фортуна определённо затаила на меня обиду за каждое бранное слово, что я произнёс в её адрес. Сучка.