How did we make it this far?

      Какое-то время Шортер думает, что они не будут решать эту проблему.       Они все как-то выбираются из этого, и это по-своему пугает. Однако Эш, Эйджи и Шортер выживают.       Каким-то образом.       И они живут дальше, или, по крайней мере, пытаются. Они не решают всё сразу. Ничего из этого. Ни то, что Эш не хотел убивать Шортера, ни то, что Шортер хотел убить Эйджи. Ни то, как все трое были готовы умереть.       Шортер не уверен в том, что именно произошло с Эйджи за то время, что прошло после их разлуки. Он не уверен, похоже ли это на то, через что прошёл Эш.       И он боится это узнать, поэтому, конечно, Шортер не собирается поднимать эту тему. Он не винит других. Он жалеет, что Эйджи не смог защитить себя, пока Шортер находился под наркотическим гипнозом, и жалеет, что Эш не был готов предпринять необходимые действия, чтобы спасти Эйджи.       «Освободи меня», — умолял Эша Шортер. Но зная, что существует способ избавиться от наркотического воздействия "банановой рыбы", видя, как Гриффин оправился от него, Эш не мог заставить себя предпринять какие-либо меры против Шортера. В самом деле не мог.       Шортер знает, что он единственный, кто действительно виноват во всей этой ситуации. Именно он предал Эша в самом начале. Именно он был готов убить Эйджи: даже до того, как его накачали «банановой рыбой», Шортер скорее был готов освободить Эйджи, чем позволить ему пройти через то, что пережил Эш.       И Шортер страшно боится, что Эш узнает об этом.       Поэтому, конечно, Шортер рад избегать обсуждения этой темы как можно дольше.       Но это длится уже так долго.       Это всё же происходит во время разговора между Эшем и Шортером, когда Эйджи нет дома. Спустя месяцы после случившегося, когда всё уже улеглось. Эш всё ещё переживает последствия всего, что с ними произошло. Конечно, они все трое пытаются с этим всем справиться, но Эш...       Эш.       Эша трясет после того, как его вырвало в туалете. Он оставил дверь открытой — возможно, даже не намеренно. Возможно, у него просто не хватило сил или осознанности закрыть её.       Шортер осторожно стучит в открытую дверь.       Вскочив, Эш разворачивается лицом к Шортеру, а его рука тянется к пистолету, которого там нет. После он едва не падает от облегчения.       — Шортер, — выдыхает Эш.       — Это я, приятель, — бормочет Шортер, — извини.       Эш качает головой.       — Всё в порядке, — произносит он, затем прижимает руку ко рту и отворачивается от Шортера.       Шортер шаркающей походкой подходит к нему, давая понять, что он рядом, однако в то же время стараясь быть осторожным при каждом шаге, а после кладёт руку на спину Эша.       — У тебя всё хорошо?       Эш горько смеётся.       — Каждый раз, когда меня тошнит, я почти ожидаю увидеть сперму какого-нибудь случайного парня в туалете, — он кашляет, нажимая на кнопку смыва. — Иногда бывает кровь, — тихо признаётся он.       Шортер круговыми движениями гладит Эша по спине. Чёрт…       — Может, врач поможет?..       — Я не болен. Не таким образом.       Шортер медленно кивает.       Эш пожимает плечами.       — Меня проверяли. Практически на всё. Дино хотел меня… И потом, конечно, я не хочу рисковать ни тобой, ни Эйджи.       — Верно, — произносит Шортер. — Ты уже был… с кем-нибудь?..       Эш отрицательно качает головой.       — Не могу заставить себя. У меня уже давно не было секса. Я просто… наверное, у меня паранойя по этому поводу. И, конечно, потому что ты и Эйджи всегда отказываете мне в любом случае, — он оборачивается через плечо, чтобы улыбнуться Шортеру. — Кстати, спасибо вам за это.       Шортер старается не заплакать.       — Я собираюсь почистить зубы, — тихо говорит Эш. — Полежишь со мной после? Пока Эйджи не вернётся.       — Конечно. Конечно, дружище.       Шортер выходит, давая Эшу немного личного пространства. Он идёт смотреть на себя в зеркало в спальне, тщательно рассматривая каждую часть себя. Как они все смогли зайти так далеко?       Должны ли они были зайти так далеко?       Шортер позволяет себе коснуться зеркала, очень мягко, как будто, если оно разобьётся, это будет своего рода признанием. Признанием в том, в чём Шортер не готов сознаться.       Эш выходит из ванной, а Шортер отпрыгивает от зеркала, как если бы его поймали на месте преступления. Но Эш не комментирует его поведение, вместо этого предпочитая просто сидеть на кровати.       Эш не тянется к Шортеру, несмотря на то, что Шортер уже согласился лечь с ним. Эш не давит на него. Просто наблюдает за ним издалека, ждёт.       Сглотнув, Шортер садится рядом с ним.       — Привет, — говорит Эш, касаясь их плечами друг друга.       — Да, привет, — отвечает Шортер без того веселья в голосе, на который он надеялся. Твою ж мать.       — Прости за это.       — Ты о чём?       — …О себе, — выдыхает Эш. Его снова начинает трясти.       Шортер закрывает глаза.       — Эйджи не хотел бы, чтобы ты так говорил.       — Эйджи сейчас здесь нет.       — Я тоже не хочу слышать, как ты так говоришь, — Шортер почти… расстроен, но не из-за Эша. Никогда из-за него. Он не знает, как это объяснить.       — Прости, — снова говорит Эш, — я стараюсь.       — Я знаю, — отвечает Шортер.       — Мне следует стараться сильнее?       — Ты хорошо справляешься, Эш.       На мгновение становится тихо. Шортер наклоняется вперёд, упираясь головой в колени. Чёрт. Чёрт!       — Как думаешь, мне лучше умереть? — с хрипотцой в голосе произносит Эш.       Шортер выпрямляется, глядя на Эша.       — Ч-что?       — Как думаешь, мне с-следует…       Шортер морщится. Как, чёрт возьми, он должен ответить на это? Наверное, надо сказать «нет», для начала.       — Иногда… или, полагаю, большую часть времени, я думаю, что мне… — Эш замолкает, и желудок Шортера сжимается.       — Ты не… чёрт возьми, Эш.       Эш всхлипывает. Сейчас ему девятнадцать, но он не выглядит на свой возраст. Из-за недостатка питания – или что-то в этом роде – он кажется младше других детей на улице.       — Посмотри на меня, пожалуйста, — просит Шортер.       Эш смотрит на Шортера, и, на самом деле, Шортеру приходится приложить огромные усилия, чтобы не отвести взгляд. Но Эшу нужно увидеть, как он это скажет.       — Тебе не лучше умереть, Эш.       Эш моргает, снова всхлипывая, и в его глазах стоят слёзы.       Шортер натягивает рукав на большой палец и вытирает слёзы Эша — осторожно и медленно, так, чтобы Эш мог видеть, как он приближается.       — Тебе не лучше умереть.       — Тогда п-почему…       — Твоя жизнь стоит того, чтобы жить, хорошо?       Здесь Шортеру придётся кое с чем смириться. Ему придётся поверить самому себе, что жизнь, подобная жизни Эша, стоит того, чтобы её прожить.       Он не уверен, может ли он — или должен — признаться Эшу, что когда-то был готов убить Эйджи и не позволить ему постичь ту же судьбу, что и Эш.       Каждая ли жизнь стоит того, чтобы её прожить? Сидя здесь и глядя на Эша вот так, Шортер никогда бы не сказал ему иначе. Но неужели это просто собственный эгоизм Шортера? Нежелание потерять Эша?       Шортер хочет верить, что Эш сможет поправиться. Что они все смогут излечиться от этого дерьма. Но было время, всего пару лет назад, когда Шортеру было девятнадцать, и он думал, что Эйджи лучше умереть.       Сейчас Эшу столько же, и Шортер подумал, что…       Готов был сделать это и сам. Был готов убить Эйджи.       Насколько это вина Шортера? Если бы он поступил по-другому. Если бы он смог спасти Эша…       Если Шортер винит себя за всё это, тогда что, чёрт возьми, чувствует Эйджи? Как, твою мать, чувствует себя Эш?       Эш всегда имел склонность винить себя. Шортер всегда имел склонность обвинять всех остальных.       Шортер переводит дыхание.       — Мне нужно кое-что тебе рассказать, — мягко говорит он.       Эш снова смотрит на него.       — А?       — Я… вернулся… после того, как предал тебя…       — Ты этого не делал, — тут же говорит Эш. Решительно. — Ты не сделал ничего плохого. Ты был… чёрт, столько всего было неправильно, и ты делал всё, что мог.       — Ты тоже.       Эш не отвечает на это.       — Тогда, — снова начинает Шортер, — когда мне пришлось забрать у тебя Эйджи. Когда я узнал, что они хотели… сделать с ним, я…       Глаза Эша расширяются, и на мгновение он пугается, прежде чем берёт себя в руки. Шортер должен был это предвидеть. Эш уже сейчас проходит через ад, а Шортер решает завести этот разговор? Чёрт побери.       — Я угрожал убить Эйджи, — выпаливает Шортер. — Я… я подумал, что это единственный способ спасти его, к тому же это была единственная угроза, которая у меня была. Взять его в заложники, раз они хотели его, и…       Эш медленно кивает.       — Ты сделал то, что должен был, — шепчет он.       Шортер вздрагивает.       — Почему ты, чёрт возьми, не обвиняешь меня? — говорит он, и это выходит больше похожим на крик, чем он имел в виду.       — Потому что это не твоя вина? — Эш говорит, ошеломлённый.       Шортер ненавидит это. Он может засунуть дуло пистолета Эшу в рот, и Эш всё равно найдёт способ обвинить в этом себя.       Тошно думать обо всём. Обо всём, что привело к этому.       Шортер снова пытается напомнить себе, что каждая жизнь ценна. Он должен убедить Эша в этом, даже если он не может убедить себя.       — Я… — начинает Шортер, — я искренне думал, что лучше мне спасти его через смерть, чем ему…       Эш полуулыбается.       — Жить той же жизнью, что и я? — спрашивает он. — Да. Я понял.       — Нет, Эш, я… — Шортер прерывается, качая головой. — Чёрт, прости. Я не знаю, как это объяснить, но… я стараюсь больше так не думать. Что смерть лучше для тебя, или Эйджи, или меня, или кого-либо ещё. Твоя жизнь важна, хорошо?       Эш не отвечает мгновение. А затем произносит:       — Меня тошнит от того, что я остаюсь в живых только ради других людей.       Чёрт.       — Так ты это видишь? — Шортер спрашивает, чуть не обидевшись. — Как будто я пытаюсь?..       Эш морщится. Они всё ещё сидят рядышком на кровати, и Эш постукивает их коленями друг о друга.       — Я знаю, что ты не это имеешь в виду, — признаётся Эш. — Я просто хочу иметь право жить или умереть для себя, а не для кого-то другого. Но все остальные всегда хотят оставить меня в живых для своих целей или убить меня сами, так что я… у меня никогда не было власти, чтобы…       — Это вовсе не та сила, которую ты хочешь, Эш, — шепчет Шортер.       — Это больше, чем у меня когда-либо было — возражает Эш. Затем он вздыхает. — Извини. Мне очень жаль. Я просто… так устал от этого чувства.       Медленно, пытаясь дать понять, что Эш может отстраниться, если захочет, Шортер обнимает Эша за плечи.       — Я знаю, приятель.       Эш наклоняется к Шортеру, затем позволяет себе лечь на бок, кладя голову Шортеру на колени. Шортер вздрагивает, на мгновение испугавшись, что может попытаться сделать Эш, но тот просто закрывает глаза и кладёт щеку на бедро Шортера.       О, Эш...       — Я не хочу быть таким, — шепчет Эш.       И тут возникает вопрос: является ли Шортер просто ещё одним дьяволом в жизни Эша, поддерживающим его в своих собственных целях? Шортер такой же, как и все?       — Действительно ли стоит прожить мою жизнь? — Эш продолжает. — Неужели так лучше? Нельзя ли хоть раз сделать что-нибудь для себя?       Будет ли Шортер отказывать Эшу в этой просьбе? Эш, наконец, хочет побыть эгоистом, а Шортер всё равно говорит ему жить ради кого-то другого.       Шортер чертовски зол. Не из-за Эша, естественно, а из-за всего этого грёбаного мира, который так жестоко подвёл этого ребёнка.       — Прости, — всхлипывает Шортер. Он проводит рукой по волосам Эша, чувствуя, насколько приятны мягкие светлые пряди. — Мне очень жаль. Я хочу, чтобы ты жил.       — Хотел бы я жить, — бормочет Эш. Он обнимает Шортера рукой за талию. — Я больше не хочу быть таким.       — Думаю, я ошибался, — выпаливает Шортер. — Насчёт Эйджи. Я думаю, что в любом случае стоит жить.       Эш поворачивает голову, чтобы посмотреть на Шортера с его колен.       — Правда?       — Правда, — подтверждает Шортер. — Ты… ты можешь… боже, Эш, у тебя так много вариантов будущего, не так ли? Пожалуйста, не отнимай это у себя.       — У себя… — бормочет Эш. Он немного смеётся, мягко и грустно. — Никто никогда не берёт во внимание то, что я получаю от чего-либо.       — Ну да, — настаивает Шортер, — ты можешь уйти от меня, если хочешь. Ты можешь уйти от Эйджи. Ты ничего нам не должен, а даже если и должен, ты заплатил уже тысячу раз. Ты просто… я думаю, ты должен себе, хорошо?       — …Хорошо, — шепчет Эш. — Я попробую. Д-для себя.       Шортер вздыхает, что-то вроде облегчения пронзает его.       — Спасибо, — выдыхает он. — И… я горжусь тобой. Я так горжусь тобой за попытку.       — Гордишься? — Эш скулит. Как будто никто никогда не говорил ему подобное раньше.       — Горжусь, Эш. Приятель, — Шортер приподнимает Эша с колен и прижимает к груди, как ребёнка, — ты достоин большего, чем то, через что тебе пришлось пройти, хорошо? И мы с Эйджи положим все усилия, чтобы дать тебе лучшее.       Эш секунду молчит, и Шортер не понимает, почему. Глаза Эша закрыты — он заснул? Или Шортер сказал что-то не так? А затем–       — Приложим, — бормочет Эш, и кажется, что он действительно почти заснул.       — Хм?       — Ты в лексике ошибся. Поскольку это устойчивое сочетание, ты не можешь использовать…       — Ты грёбаный ботаник, — ласково говорит Шортер. — Педантичный кретин.       Эш бормочет что-то в знак согласия и ещё больше опускает голову в объятия Шортера.       — Прости, что я такой.       — Педантичный кретин?       — Травмированный.       — …Оу, — выдыхает Шортер. Он мягко улыбается Эшу в своих объятиях. — Никогда не извиняйся за это, приятель.       Я так рад, что ты остался жив, Эш, и однажды ты тоже будешь этому рад.