***
Четыре Божества возвышались над фигурами. Игровой доской. Эко засмеялись, над финалом их, субъективно, лучшей партии. Аэро промычал, спрашивая: — Так… — Протянул Бог Воздуха, скрещивая руки, — Ученик этого… — Аэро скривился, последующее будто выплюнув, — Дегроида наконец помер? Аква откинулась на спинку трона, взмахнув рукой: — Ну да! Его разорвало на мелкие кусочки, Эйфори! Я все проверила, ошибки нет. — Аквария, могла бы хоть изобразить скорбь. — Фыркнул Агний, — Он ведь был той еще душнилой. — Агнус, чья бы корова мычала, иди ты на. Договорить ей не дали Эко, пытаясь отдышаться те проговорили на выдохе: — На свет! На северный свет! Полярной звезды! На северный свет полярной звезды! — Пизд… Обреченные вопли Эко заглушили последнюю гласную. «Вроде Боги, а уже миллиарды лет как дети малые.» — Выражали глаза сущности, перед тем как та исчезла во тьме. Это уже не его дело.***
Все что он помнит — черное пространство, боль, вспышка яркого слепящего света. Голова даже не раскалывалась, — раскололась на фантомном уровне, оставив за собой благое смирение, тяжелые веки и собачье гавканье. Погодите, что? С трудом разлепив веки, парень приподнялся на локтях. Крепатура отдавала на каждую мышцу, надо будет сделать мазь из трав Сумеречного Леса… Минутку, какого леса? Он ничего не помнит. Как он вообще тут очутился? И где был до этого? В этот раз собака гавкнула громко и настойчиво, призывая внимание человека к своей животной сущности. Парень противиться не стал, разглядывая серую, — Кажется, под слоем грязи она была белой, — собаку. Человек склонил голову набок, — собака повторила движение. Две пары черных глаз одновременно моргнули. Он находился в переулке какого-то города, судя по какофонии голосов отовсюду и антуражу места пробуждения. Разум инстинктивно кричал: «Осматривайся! Посмотри чем торгуют! Найди квест, в конце концов!» Тело вкрадчиво говорило: Добудь еды, есть охота. Что за «квесты», зачем ему осматривать прилавки без копейки в кармане, горе добытчик в душе не чаял, а вот подкрепиться действительно хочется. Собака будто мысли читала и достала из вскрытого брюха манекена, земля ему пухом, мертвую тушку крысы. Смотрел тот на эту мертвую тушку, переводил взгляд на очевидно гордую собой собаку и снова смотрел на крысу. Не самый плохой вариант — Я… — В голове был единственный верный вариант, — Лололошка, да, Лололошка. А ты? Собака что-то радостно гавкнула. Лололошка поднял мертвую крысу за хвост смотря прямо в ее глаза-бусинки. — Пиздец. — утвердил он. Манекен понимающе молчит. все сложнее чем кажется, на самом деле. чувство смятения и неуверенности поселились внутри мироходца. он уже не понимает, что правильно, а что не очень, что жизненно необходимо, а чего делать совсем не стоит. пустота заполнила все его «мёртвое» тело довольно эгоистично. не говоря уже о том, что Лололошку никто не спрашивал (\мало ли, вдруг он против\), так еще грусти пришлось тесниться где-то между ребер. сверля взглядом тушку крысы, парень даже под кожей ощущал пронзительный глаз спасительницы-собаки. и как-то быстро, необдуманно по-детски; он решительно принял неординарный подарок новой подруги. в момент, когда выбирать особо не приходилось, он даже не обратил внимания на то, что тело вот-вот начинает гнить, пусть и выглядит довольно-таки презентабельным. Лололошка скользил острием зубов по поверхности кожного покрова, сильно вдавливая ими в подкожный слой, оставляя лишь глубокие раны и откусывая гниющую плоть, чуть давясь серой шерстью существа. стекающая изо рта, раненного тела кровь пачкала руки да клетчатую бандану, но мироходец лишь повторял в голове одно-единственное: сейчас не время показывать отвращение. может, спустя минут пять-шесть, закрывая глаза на происхождение своей пищи, парень решил разделить трапезу с животным, отдавая той кости, что оставались от крысы; обращая внимание на переулок, в котором. он все ещё не помнит, как тут оказался. это было неосознанно и пугающе. он был здесь впервые, но при этом идеально понимал некое подобие речи, что позволял услышать его слух. каким образом.. ему известен местный язык? вопросов появлялось все больше и больше, что вызывали у него мигрень. хотя, быть может, отдаленно бессмысленные предложения торговцев с покупателями и мигрень Лололошки никак не связаны между собой, но это не меняет сути. вытирая со рта кровь рукавом, мироходец огляделся по сторонам: арка на входе была украшена остроконечными черными звездами с двух сторон, (может, подобие герба?), какими-то лентами светло-синего оттенками и на улице строение зданий казалось причудливым и странным, как и вся локация вокруг. одежда людей выглядит для него дико, многослойно, с кучей не нужных деталей. это ведь может сыграть с ними злую шутку в бою. стоило бы.. расспросить местных. да, точно. — вы не могли бы подсказать, где я нахожусь? — осторожно произнес Лололошка, будто пробуя на вкус незнакомый язык; обращаясь к случайному светловолосому парню. Фиолетовые глаза уставились на него неверующе, но быстро сменившись на, видимо, обыденное спокойствие. — На ярмарке. День не задался с самого начала: от соли в утреннем чае, до безответственности коллег. Эгиль, к общему осуждению тринадцати рыцарей, не любит ярмарки. Ведь большая часть его товарищей, каждый год решает, что раз городская ярмарка — выходной день. А на него, как единственному кто так не считает, накладывается чужая работа. Он ведь даже не получает повышенную квоту за это дерьмо. Если Дайнслейф узнает об этом, все они получат выговор. Остальные за бессовестность, Эгиль — за молчание. И какие-то странные парнишки в голубых банданах точно не входят в его обязанности. Эгиль мысленно прикидывал, сколько он мог сделать, за время, что они тут стоят. Вау. Лололошка не ожидал подобного и на секунду выпал. Как же много информации подарил ему этот парень. Временный собеседник уже обернулся, начав уходить, как мироходец в надежде на более обширный ответ, спросил: — А подробнее? — На городской ярмаке. — Все так же невозмутимо ответил, видимо, рыцарь. «Это будет долгий день.» Знали они оба.