История блуждающего принца

      Кваатийское солнце было обжигающе жарким, так его подогревали Красные Пустоши. Окна Эйгона выходили на восточную сторону и он заставал самый рассвет, который в Эссосе наступал раньше положенного, а так же позже сменялся луной, отчего казалось, что Кварт прибывает в вечном дне. Порой наступали дождливые дни, но как и солнечные, они держались дольше. Так сезон ненастья обрушался на город на долгие дни.       Но кваатийцы любили ненастье, несмотря на то, что рынок в такие дни пустовал и продовольствие продавалось хуже, всё потому, что дотракийцы не жаловали воды и в дожди набеги на город-государство не совершали. Горожане пережидали непогоду в уютных тавернах и лавках. Эйгон находил прибежище в борделе, а по вечерам засиживался в кабаке, со своими новыми, ненадёжными товарищами. — Каков малец, а пьёт как настоящий матрос! — воскликнул Линас, восхищённый сомнительными достижениями Эйгона. — Кто же приучил тебя так отборно пьянствовать? — Жизнь, — туманно ответил Эйгон, отправляя в рот жирную, скользкую от масла рыбёшку. Ему нравилось представляться этим дуралеям Порочным принцем. Порой, Эйгона так заносило, что он начинал приписывать себе героичные дядюшкины победы, но вовремя съезжал с темы, ибо плохо знал все тонкости войны на Ступенях. Когда мейстеры обучали принцев истории, Эйгон слушал их в пол уха, а теперича жалел. Подобные знания могли ему пригодиться. — А где твой малец? — спросила Ирис, елозя по коленям принца пышными бёдрами. Его естество твердело под такими ласками и Эйгон, скрывая возбуждение, порой томно вздыхал приторный запах её чёрных волос. — Чёрт его знает, — отмахнулся Эйгон. — Гуляет где-то с этой оборванкой Эвой.       Мужики и шлюхи пустились в смех от слов Эйгона, будто он шутом перед ними выступал и рассказывал уморительные байки. Эйгон, в обиде на всех, скинул Ирис с колен, глотнул крепкого, ледяного эля и постыдно принялся ожидать, когда эти олухи вдоволь насмеются над ним. Линас хлопнул Эйгона по плечу, точно благодаря его за весёлый анекдот, а затем угомонился. Все остальные, признавая авторитет своего лидера, и сами утихли, хотя кто-то всё ещё смахивал от смеха слёзы и глушил смешки, раскуривая трубку или пригубляя вино. — Эва Кар Дит тебе не оборванка, малец, — заверил Линас. Смешинки всё ещё проглядывались в его ледяных глазах, но больше веселья бурлила в них обида и некая сковывающая ревность. — Она из Чистокровных, а матушка её родом из торговой гильдии Тринадцать. Она девочка не простая. — Лин у нас в рыжую курчашку влюблён, как мальчишка, — сказал низкий, щуплый пучеглазый Квик из компании Линаса. Он всюду ходил за ним как зверушка, а за длинный язык и скудоумие всякий раз получал от Линаса нагоняй. — Рот прикрой, пока зубы целые, это тебе не Ваэс Дотрак, здесь так себя не ведут, — обрушился на него Линас. Квик крякнул смешком и уселся на место. Стул ему выдался самый маленький, скрипучий, едва выдерживающий даже тонкое тело бедолаги. Квику всегда доставалось наихудшее. — Так если она Чистокровная, чего на улице цветами торгует? — Эйгон вдруг ощутил горечь во рту, говоря об этой девчонке. Он понимал, что теперь, если и хотел он её приструнить за хамское отношение к себе, за навязчивость — всё равно бы не смог. Она была не простушкой, как наивно полагал Эйгон, а девчонкой при связях, и была на счету куда большем, чем он. Ещё и Линас, громадная тупая детина, в заступниках у неё. Эйгона это сильно задевало. — Эва средняя из пяти детей, единственная девочка среди братьев. Никто за ней не следит и она делает, что вздумается, — мрачно сказал Линас, жадно глотая эль, точно запивая свою личную трагедию, что не отпускала его. — И чего она с Геймоном таскается, — не мог теперь понять Эйгон. — Это я должен спросить, чего это она с вами ходит? — огрубевшая, исполосованная рука Линаса потянулась к Эйгону, да так и зависла над ним. Его сердитое лицо, что смотрело на Эйгона с подозрением, веяньем оправданной ревности, точно примеряло на Эйгоне образ соперника. Эта угроза была остра и чувствовалась невербально. Это было опасно. — Обидишь мне Эву, я тебя… — Она сама кого хочешь обидит, — защитился Эйгон, выжимая из себя крупицы храбрости. Эта девчонка всюду за ними ходила, будто преследовала. Часто Эйгон заставал её и Геймона в доме, где Эва помогала мальчишке в изучении местного диалекта, зашивала его одежду, а порой даже готовила. Нет, такие вещи ни в коем случае нельзя было Линасу знать и Эйгон помалкивал, страшась лишь за то, что сдаст правду его собственная реакция, а не слова, но Линас рукой лишь махнул. Он привык вызывать такие эмоции в людях и за меньшие проступки, посему вины за Эйгоном не заметил.       Эйгон выскочил на улицу, в моросящий клубок сырости и грязи. Он натянул капюшон почти до самого подбородка, обнял себя руками, дабы тепло сохранить, и шатаясь бросился к дому. В беспробудном дожде он едва замечал, как меняются улицы и дома, сейчас это всё превращалось в один сплошной сгусток мороси. Страх на него наползал постепенно. Впервые Эйгон пребывал в Кварте один в поздний час и вспомнился ему инцидент с дотракийцем, отчего стало ещё страшнее. Эйгон уже не шёл, а бежал к дому. Он ввалился в знакомые очаги уюта, совсем запыхавшись. Геймон и, конечно же, Эва, куда без неё, бросили на принца испуганные взгляды. Они сидели на полу и вырезали из плотных брусков фигуры, отдалённо напоминающие людей.       Пока шёл ливень Эйгон не мог улететь, а значит должен был пережидать здесь. Главное было: суметь здесь выжить, право и это станет невозможным, если он обретёт в лице Линаса врага. Да и было бы из-за кого! Из-за этой дурочки бледнолицей?! Ну уж нет! Великий принц не потеряет голову из-за какой-то девки. — Давай, Эва, уходи! — Эйгон, что не видел в ней ни женщины, ни леди, без стыда сбросил с себя мокрый плащ и рубаху, оголяясь по пояс. — Леди Эва учит меня мастерить, — объяснился Геймон, пытаясь вступиться за свою покровительницу. Эйгон подобное ожидал и присёк на корню. — Какой толк от твоих игрушек? — возмутился он. — Они нас не прокормят! Лучше бы готовил еду. — Почему ты меня прогоняешь? — не замечая его ругани, Эва сама взорвалась, прыгнула на ноги, крепко сжимая кулаки. Эйгон её не страшился, хотя знал, что эта дура запросто может его поколотить, если ей вздумается, но лучше она, чем Линас! — Мне проблемы из-за тебя не нужны! Я здесь товарищей найти собираюсь, а не врагов! — принц, неприличной походкой, пощеголял к кривому, просевшему дивану, упал на него, широко раскинув ноги, и ничего не стыдясь почесал себе меж ног. — И с кем же у тебя случилась ссора по моей причине? — спросила Эва, вздымая ноздрями от возмущения с бестактности Эйгона. — Линас мне явно намекнул, что имеет на тебя планы. — И ты ревнуешь?       Эйгон посмеялся со столь глупого предположения. Скорее мир пойдёт прахом, нежели он, Эйгон Таргариен, будет ревновать какую-то блаженную задиру-кваатийку. Конечно, Эйгон знал, что он мужчина видный, что уж там, откровенно красивый, и лучше любого, кто здесь живёт (и не только здесь, по скромному мнению принца), но он искренне поразился от наглости её предположения. Как Эва вообще пришла к мысли, что она может быть ему интересна?! — С чего мне тебя ревновать? — брезгливо уточнил Эйгон. — Ты мне абсолютно не интересна, я был бы рад, если бы ты от нас отстала и стала заниматься своими делами. — Ты порочный слизняк, вот ты кто! — рассвирепела Эва, схватилась за мелкий брусок неиспользованного дерева и запустила прямо в лицо принца. Эйгон, ожидая подобного, ибо научился уже её понимать, проворно прикрыл лицо рукой и брусок угодил ему точно в запястье. — Если меня не будет, Геймон один с тобой не выживет. Ты загоняешь беднягу! — Ему десять, он управится сам. — Ему семь! — А разница какая? — искренне удивился Эйгон. Он ему не отец, чтобы лета его помнить, да и был бы отцом, всё одно не упомнил. Визерис вот едва ли знал сколько у него детей и единственное, что он Эйгону даровал — это громкое имя, которое едва ли принесло ему желаемые почести.       Эва подошла к Эйгону вплотную, отбросила его руку от лица и крепко, почти до боли, сжала её. Взбешённый взгляд Эвы давил на принца, поднимая внутри него раздражение, страх и странное, нарастающее возбуждение. Мысль быстрее рассудка захватила его с лихвой: ухватить бы её сейчас за крепкую задницу и как отыметь… Такая грозная сучка, должно быть, в постели как дикий зверь, а Эйгону очень уж хотелось настоящей страсти, а не покорного возлежание под ним. — Ты не заслуживаешь ни Геймона, ни хорошего к себе отношения, — плескалась ядом Эва ему прямо в лицо. — Без меня ты здесь не выживешь, но теперь можешь на меня не рассчитывать!       Она ушла так же стремительно, как и набросилась на него. Геймон, прежде не слывший плаксой, отчего-то поддался слезам, скорбя по единственной, отныне потерянной, подруге. И всхлипы его разрезали замершую, могильную тишину.       Эйгона пробрало страшное чувство раскаянья, будто бы он в чём-то, перед кем-то, вину держал. Но он сделал, как должно, как давно было надо! Эйгону она не мешала, но ссориться с Линасом из-за Эвы, он был не намерен. И даже слёзы Геймона не могли растопить сердце принца и его собранную решительность. — Мы всё равно скоро улетим, нечего привязываться к местным, — объяснился Эйгон, но Геймон не поддержал его разговор. — Я схожу навестить Солнечный Огонь, — сказал мальчишка, не спрашивая Эйгона, а ставя его перед фактом. Геймон сел на узкий стульчик и принялся обувать дорогущие туфли, те, что Эйгон ему купил в Кварте. Такие в дождь никто не носил, но другой обувки у Геймона не было. — На улице ливень, ты так застудишься... — В Вестеросе не умер, значит и здесь не должен.       Геймон хлопнул входной дверью чересчур решительно, что Эйгон непременно счёл за дерзновение. У мальчишки появлялся характер, в этом не было сомнений, и принца это нисколько не радовало, ибо Геймон куда крепче, чем сам Эйгон был, а сильных людей принц не жаловал. Эйгон остался в этих стенах один, точно в склепе, уже позабывший, что такая тишина и впрямь может существовать. В Кварте он привык, что всюду его окружает гвалт голосов: на вечно людной улице и в доме. В Королевской Гавани всё было иначе... Громадность замка позволяла найти одиночество и уединение ото всех, к тому же от Эйгона там многого не ждали, за исключением последнего дня, когда не стало отца. На родине он был беззаботным юнцом, а здесь, в Кварте, он мог положиться только на самого себя. Ещё и вынужденная забота о мальчишке действовала ему на нервы. Эйгон мог его прогнать или оставить в любом городе Эссоса, в котором они останавливались, но не сделал этого. С неохотой он признавал за собой факт того, что прикипел к мальчишке и сейчас Эйгон едва отгонял тревожные мысли о том, что на дворе ливень и почти ночь, а Геймон, совсем дитя, один там плутает. Но Геймон был бесстрашен, в отличие от самого принца, и умел выживать на улицах.       Какая же глупость! Эйгон сам себя усмирил, напоминая, кем он является. Он принц! Таргариен! А не отец безродного мальчугана, который сгрызает свои ногти и у которого вместо зубов пасть акулья. Хорошо высокий статус забывается в бедности и безнравственности, но Эйгон из-за всех сил держался за свою кровь и статус, ибо без них, как он сам считал, Эйгон был никем.       Дабы не мучить себя ожиданиями, Эйгон выпил остатки вина и лёг на боковую. По ушам непрерывно стучал шумный дождь и Эйгону снилось Узкое Море. Он летал над ним вместе с Эймондом и Хелейной и лёгкий летний бриз ласкал его щёки и трепал волосы. Это было истинное счастье, о котором мечтают люди: семья и свобода, но чаще всего, как показывает практика, вместе они ужиться не могут: одно непременно вытесняет другое. Так Эйгон выбрал свободу и до сего момента не жалел об этом, ибо никогда не оставался один. Теперь же тоску и одиночество он чувствовал даже во сне. Как зритель он наблюдал за тремя всадниками, за женой-сестрой и братом которых он потерял навеки, как и самого себя.       С рассветом, с которым полагалось каждому честному человеку просыпаться, Геймон лишь воротился домой. Оттого, что его всю ночь не было, Эйгон спал чутко и сразу пробудился, стоило скрипнуть половице, под босой ножкой мальчишки. Принц не желал выдавать волнение, вместо этого он собрался хорошенько прикрикнуть на мальца за то, что тот так и не сготовил еды и Эйгону пришлось засыпать голодным, но его язык присох к гортани, стоило ему обернуться. Геймон, едва удерживая в тонких руках, тащил на себе три драконьих яйца. — Ты где их нашёл? — Солнечный Огонь сделал кладку яиц, — сказал Геймон, излишне довольный, преисполненный некоторой гордостью, точно сам он снёс эти яйца. — Этого быть не может! — пылко возразил Эйгон, вскакивая с ложа. Он забрал у Геймона яйца и принялся пристально их разглядывать. Сомнений не было, это были драконьи яйца. — Но Солнечный Огонь самец. Был самцом.       Драконы, как сам Эйгон знал, имели особенность амфибий и были способны к смене пола. Значит, что Солнечный Огонь и вправду стал самкой, а значит, что его… нет её... ещё в Красном Замке кто-то посмел оплодотворить. Эйгон был страшно зол, точно ему самому член в рот сунули! Как посмели его лучшего товарища, самого настоящего самца, таким наглым образом опорочить. Все драконы, что прибывали в Королевской Гавани, кроме Солнечного Огня, были самками, Эйгон не знал на кого из них вешать вину. — Мы можем их продать! — подсказал Геймон. — Они стоят целое состояние! — И как же мы объясним, откуда они у нас? — ворчливо вопросил Эйгон, а у самого золотые драконы в мыслях засели и упоительная, хоть и рискованная, нажива, которую он мог получить за эти яйца. У Эйгона оставались сбережения, но как человек привыкший в прошлом к безбедной жизни, он не мог не возжелать большего. И он был готов рискнуть. — В Пекло! Ты прав, мальчишка, надо их продавать, — отмахнулся Эйгон, отбирая у Геймона яйца. Когда у Геймона в его руке осталось последнее яйцо, мальчишка чуть придержал его, бережно и ревниво поджимая к себе. — А можно одно оставить? — жалостливо спросил он. — Для чего? — Для меня. Вдруг дракон вылупится и он будет…будет… — Что? — принц с издёвкой подталкивал его на глупое предположение. — Будет твоим? Полагаешь, у безродного мальчишки будет свой дракон? Ты не от крови старой Валирии, чтобы древние существа, вроде драконов, тебе подчинялись.       Геймон поджал губы и брови его почти сошлись у переносицы. Он с неохотой уступил, отдавая желаемое яйцо его истинному владельцу, но обида и горькое отторжение Эйгона сильно укусило Геймона, порождая в нём обиду.       Было то, что бросалось в глаза всякому, то, что нельзя было никак отрицать, но Эйгон, наперекор здравому смыслу, отказывался смотреть правде в глаза. Он уже пеленал яйца в тряпки и бережно складывал их в корзину, когда Геймон предпринял попытку для важного разговора. — Но я ведь могу оказаться всадником и кровь моя может быть такой же…как у вас, мой принц.       Руки Эйгона с такой силой обхватили ручки корзины, что костяшки на его пальцах сделались белыми. Он медленно обернулся на Геймона и тяжёлый взгляд его прожёг в мальчике дыру. Эйгону надоело слышать эти ложные предположения, эти полунамёки, сквозящие определёнными притязаниями на него. — Твоя мать была шлюхой и работала в борделе. Твоим отцом может быть любой житель Шёлковой улицы, любая рвань, моряк или посетитель. То, что цвет волос и глаз у нас совпадает — не делает меня твоим отцом! Ты меня понял? — Понял, — безлико ответил Геймон, поразившись серьёзностью речей Эйгона. Он часто был ворчлив и ленив, капризен и мрачен, но столь серьёзным и непоколебимым Геймон не видел его никогда.       Оставив Геймона в одиночестве, Эйгон в приподнятом расположении духа от скорой наживы, помчался скорее на рынок, предлагать свой ценный товар торговцам. Он долго приглядывался к кому подойти, точно сверяясь достоин ли тот или иной человек столь щедрого дара. Торговцев он выбирал умело, научился в долгих странствиях, посему он приглядывался к их товарам по принципу "У кого стол богаче устроен — у того и деньжата имеются". Лучший доход в городе имели те, кто торговал мясом. Рыбы в Кварте было полно, а вот свежее домашнее мясо перевозили по Нефритовому морю из Большого Морока, а дикую живность, что обитала преимущественно в субтропиках — из джунглей И-Ти. Охотники были самыми уважаемым людьми среди торговцев и непременно состояли в гильдиях. К одному из таких торгашей Эйгон и сунулся. — Откуда ты их раздобыл? — поразился габаритный мужик, едва всунутый в добротного вида лавчонку. — Откуда — дело моё, — важно повёл Эйгон, зная — чем важнее мину скорчишь, тем больше деньжат загребёшь. — Я не жду, что у тебя будут средства на все три, но хотя бы на одно должны быть. — Мне впору корабль продать за одно такое, но чтобы продать его, надо сначала его заиметь. Я обычный торговец еды, чего ты мне суёшь яйца? Полагаешь, я из них похлёбку сварганю? Денег громадных у меня нет.       Эйгон наклонился над прилавком, капли дождя с его волос оморосили кричаще-лиловую скатерть, на которой лежали хвосты василисков, обезьяньи лёгкие и тигриные сердца. Он знал, что торговец лукавит, проверяет Эйгона на прочность, на мастерство своего дела. Вот только Эва уже обучила принца, как ему с местными себя вести, что от них ждать и как действовать. А действовать Эйгон собирался решительно. — Отведи меня к гильдии. Позволь показать товар. Давай поможем друг другу обогатиться.       Мужик задумчиво жевал пухлую губу и чесал широкий, искривлённый нос. Предложение юного авантюриста явно прельщало его. Несколько мгновений погодя, торговец тяжко поднялся над своим местом и потянувшись к козырьку, скинул на лавку плотное полотно. — Ступай за мной, яйцетряс.       Они вышли к смежной улице, что называлась улица Света, в центре которой располагалась гипсовая фигура Верены Эмерос, почившей жены одного из трёх властителей и представителей Чистокровных в Кварте. Верена славилась среди народа как добрая госпожа и имела прозвище Королева Света, хотя таковой титул она никогда не носила. Верена являлась дочерью гильдмейстера Турмалинового Братства, она была мила, скромна и добра как к беднякам, так и к представителям знати. Она умела сладить даже с дотракийцами и в своё время выступала за мирные переговоры с докучающим Кварту кхаласаром. Тиран Эмерос, её супруг и представитель Чистокровных, преданно любивший жену, поддержал её затею и выступил по её воле с предложением о переговорах перед другими семьями, но путём большинства был отвергнут с мирной затеей, а Верена Эмерос вскоре умерла в родильной горячке вместе с рождённым дитя. Так появилась улица Света, названная в честь Королевы Света, и вместе с её смертью затянулись дотракийские набеги на долгие двадцать лет. — Далеко нам? — спросил Эйгон, когда они дошли почти до самых первых ворот. Корзина в его руке отяжелела и плечо заныло. Яйца были тяжёлыми, а Эйгон никогда не славился дюжей силой.       Тучный торговец и не думал ему отвечать, он прикрылся высоким воротом и его широкое лицо скрылось в складках капюшона. Эйгон стирал с лица тяжёлые капли, стараясь проморгаться, дабы в плотном ливне узреть широкую спину спутника, но вскоре совсем упустил его из виду. Принц остановился, принялся оглядываться по сторонам и дозываться торговца громким шёпотом. А затем наступила кромешная темнота.       На Эйгона набросили чёрный мешок, резво скрутили его вокруг шеи, дабы скинуть не вышло, а из рук отобрали корзину. Принц, страха не ведая, попытался оказать сопротивление, но тогда холодное лезвие ножа, мокрое и противное, прильнуло к его шее. — Иди по хорошему и молчи! — предупредил его крепкий, юношеский голос.       Эйгону крепко надавили на шею и так потащили по невиданному пути. Всё внутри принца сжалось от страха. Он боялся, что это могли быть люди короны, что догнали его из Вестероса, дабы вернуть домой. И Эйгон не так сильно страшился возвращения, как стыдился его. Он всех предал, он бросил семью и ему нет дороги назад! Лучше умереть здесь, в этом дожде, нежели смотреть в глаза матушки или ворчливого деда. В глаза своей жене, своим детям... — Пустите меня! — завизжал Эйгон. — Я домой не вернусь! Лучше сразу убейте!       Ему крепко треснули по голове и Эйгон потерял всякий ориентир, сознание ускользнуло от него и последнее, что Эйгон запомнил, так это то, как его подхватывают под рёбра и закидывают на плечо...       Слепящий свет брызнул принцу в глаза, а крепкая, жестокая рука прошлась по его лицу в хлёсткой пощёчине. Эйгон, объятый паникой, в пробуждении стал жадно вздымать грудью, точно воздуха, в любой миг, его могли лишить. Он попытался дёрнуть руками, но оба его запястья были прикованы за спиной к креслу и сам он оказался привязанным и обездвиженным. — Лорд Эйфорд, пленник проснулся, — оповестил незнакомец.       Над Эйгоном склонился смуглокожий человек и принц было решил, что его пленил кхаласар, поскольку старый мужчина, несомненно являлся дотракийцем, правда, одет он был многим опрятнее, чем бывало у дикарей, и волос на его голове совсем не было. — Оставьте нас, Менго, — повелел властный мужской голос. Менго кротко отполз в сторону, открывая Эйгону вид на бледнолицего, рыжеволосого, стройного мужчину. На нём был камзол из тигриной кожи, а вместо привычных мужских брюк, по ногам расплывалась шёлковая юбка. Он был старше Эйгона на пару добрых десятков лет и очень статен, если не женственен. — Вам более не понадобятся мои услуги? — раболепно уточнил Менго. — Ступай, — с безразличием ответил лорд Эйфорд, не спуская пристального взгляда с перепуганного лица Эйгона. — И позови моих детей. Им будет полезным узнать, что мы делаем с прохвостами вроде него. — Я ничего не сделал! — закричал Эйгон и затрясся на пыточном кресле, в жалкой попытке выпутаться из тугих верёвок. — Ты посмел заняться незаконной торговлей в моём городе, в Кварте за это полагается смертная казнь! — У вас портовый город. Я полагал, что торговать здесь может любой желающий. — Скоморох! — не поверил лорд Эйфорд. Его лицо скривилось от раздражения и омерзения. — Ты пребываешь здесь уже две луны, портишь наших девок, пудришь мозги моей девочке, а теперь занялся грязным дельцем! — от высказанных обвинений лорд сам пустился в разнос и длинными, тощими ногами скоро преодолел расстояние между ними и крепко схватил Эйгона за шею. — Я выпотрошу тебя как скотину! — Это мои яйца. Я никого не обманывал! — голос Эйгона дрожал, как бы он не пытался выжимать из себя мужество. Его дела были плохи и почти ничего из того, в чём его обвинял лорд Эйфорд, не укладывалось у Эйгона в голове. — У тебя есть дракон? — кричал в его лицо лорд, почти плюясь. — Нет. — Врёшь мне? — Нет! — решительно сообщил Эйгон. Солнечного Огня он и под пытками не сдаст. Нет на свете друга дороже ему, чем дракон. Столько пережили они вместе, столько городов облетели; предать Солнечного Огня, равноценно предательству самого себя. — Сейчас придут мои сыновья, и они уже не будут так милы с тобой как я. Скоро ты узнаешь, что значит принижать честь семьи Кар Дит и как мы расправляемся с преступниками.       Обещанное появление не заставило себя долго ждать. Не прошло и нескольких минут, как за дверью послышались шаги и гомон ядовитых, не предвещающих ничего хорошего, смешков. Вскоре к ним присоединилась четвёрка таких же рыжих, бледнолицых молодых мужчин. На вид они были ровесниками Эйгона, но лишь у одного из молодых мужей росла короткая, густая борода. Он, как самый старший, пошёл к пленнику первым, тело его было громадным, грудь и плечи широкие. На фоне мужественного сына, лорд Эйфорд и впрямь казался безобидным. — Я Эррест. Знаешь меня? — он обратился к Эйгону. — Я тащил твою тушу в наш дом. — Дурачина! Зачем ты ему сказал, куда мы его привели? — взвился тощий и нескладный парнишка, на вид приходящийся следующим сыном по старшинству. — Эрих, он не знает, где находится наш дом, — спокойно рассудил следующий сын, с рассыпанным золотом веснушек на круглом лице. — Нам надо решить всё, не пачкая руки, дабы не привлекать к себе лишнее внимание. — Эдуин, — жалостливо обратился к рассудительному брату младший из них, совсем мальчишка, что по возрасту приходился чуть старше Люка Велариона. — Может, на этот раз обойдёмся без убийств? — Что же ты предлагаешь, Эврон? Просто отпустить их? — расстроился Эрих, очевидно желающий больше других братьев кровопролития. — Давайте позовём сестру, пусть она решит. Так будет честнее, — с тоской предложил Эдуин, очевидно не прельщённый скорым самосудом. Но жалости к Эйгону он так же не питал, казалось, что юноше попросту скучно было заниматься такими вещами, как вершение суда над пленниками. — Наша сестра шлюха! — взбунтовался Эрих. — Нечего её мнения спрашивать, если она водится с этой помойной крысой! — Не оскорбляй сестру! — громыхнул лорд Эйфорд, схожий со вторым сыном по физической нескладности, а так же и пылким норовом. Дальнейшие распри завершились, едва начавшись, ибо виновница спора размашистым шагом достигла самой стены, у которой сидел обездвиженный пленник. С лицом полного триумфа она вытянула руку и ткнула в Эйгона указательным пальцем. Его пробрала дрожь, раздражение и секундная радость, стоило ему увидеть Эву. — Ну что, ослина! — победоносно смеялась она. — Я же говорила, что тебе без меня не выжить!       Эйгон сердился, ибо со стыдом ему приходилось принимать факт того, что Эва оказалась права. Сейчас, как в общем-то и раньше — она была ему нужна, а главное она нужна была Геймону. И увидев её, раньше чем тоску и злость, Эйгон испытал радость.       Меж собой братья и сестра заговорили на местном диалекте, крича и яростно жестикулируя. Эйгон не поспевал разбирать их речи, ибо говорили они спешно и чересчур бурно. В основном выступал против Эвы Эрих, что и обозвал её шлюхой. Иногда, в защиту сестры, подвякивал маленький Эврон, но юный возраст не даровал к себе нужное уважение и крепость слова, поэтому, любые попытки к примирению оканчивались полным игнорированием. — А ты что скажешь, отец? — размеренно уточнил Эрих, весь красный от случившейся ссоры. — Пусть Эва решает, как быть. Это её любовник, значит ей и решать.       Эйгона точно водой окатили со столь чудовищного вранья! Конечно, порой наблюдалось и за ним лживое хвастовство в связях с теми, с кем он никогда не был, но сейчас случилась ситуация абсолютно обратная и Эйгону приписали связь с той, кого он брать и не думал. Точнее сказать — думал, но не отважился, да и попросту бы не смог завалить такую отъявленную бунтарку, даже если бы очень того возжелал. — Ладно, можете его убить, — с наигранным безразличием отмахнулась Эва, скрестив на груди руки. — Эва! — возмущённо пропищал Эйгон. — Давай поговорим как разумные люди. — Может не будем его убивать? — предложил громадный Эррест, обращаясь к сестре. — Давай я ему оторву руку? — Не надо мне ничего отрывать! — взмолился Эйгон, ерзая на месте. Он страшно вспотел и плохо теперь соображал. Как провинившийся мальчонка, Эйгон пролепетал. — Эва, дорогая, прости за то, что грубил тебе и прогнал. — Не слушай его, он нарушил закон, его нельзя отпускать! — не унимался Эрих. — Не давай своим чувствам тебя ослепить!       Эйгон зацепился за эти слова, как за спасательный щит. Чувства, вот значит что её удерживало подле Эйгона, заставляло мириться с его пьянством, кутежами и грубыми речами. — Я в тебя страшно влюблён, Эва! — воскликнул Эйгон, страстно и восхищённо, как только смог. — Не убивай меня, а выйди за меня замуж.       Эйгон ожидал услышать слова радости и увидеть слёзы счастья от столь трепетного признания. Любая на её месте была бы рада такому предложению, но Эва приняла его слова в штыки, как насмехательство над собой. Эйгон не учёл факта того, что за время проведённое рядом, не только он обучился её понимать, но и Эва стала понимать его. Она навострилась распознавать ложь и правду в малейших переменах его интонации, в мимике и жестах. Посему, Эва без труда догадалась, что Эйгон дурит её, дабы спастись. — Те, кто верят в слова раскаяния и любви под страхом смерти — полные дуры. Должно быть, много глупых девиц тебя окружало, раз ты так матёро крутишь словами.       Осознав, что дельце Эйгона не выгорело, принц сказал серьёзно и бесстрашно: — Я не вор и не обманщик. Я не знал, что у вас нельзя торговать чужестранцам! Ну не убивать же меня за такое. — Убивать. — убеждённо кивнул недалёкий Эррест. — Эва, отпусти меня, ты же не такая.       На Эву давили все: и братья, и Эйгон, но она оставалась непоколебима вопреки всему. Эта пылкая, крепкая на действия и слова девица, вдруг проявила доселе невиданную выдержку. — Я отпущу тебя лишь из-за Геймона.       Братья её отреагировали по разному. Старшие: Эррест и Эрих недовольно вздохнули, а младшие: ленивый, холодный Эдуин и мягкосердечный Эврон довольно кивнули. Лорд Эйфорд принял решение дочери с достоинством, хоть и пустил в Эйгона уничижительный, долгий взгляд.       Эва сама развязала на нём верёвки. Эйгон потёр измученные запястья, когда Эва наклонилась над ним и шепнула ему на ухо. — Геймон мне поведал, что дракон у тебя есть, юный принц, и пустые амбиции, которые ты никак не воплотишь в жизнь. Сделай же хоть что-то достойное в своей жизни, Эйгон Знаменосец, помоги этому городу и стань его защитником, если не смог им стать на своей родине.