История блуждающего принца

      Эйгон размяк под высоким градусом и повеселел настолько, что страх перед Линасом, перед Кар Дитами залёг глубоко внутри, не смея вырваться наружу. Доселе он не был таким уверенным, как в момент танца с Эвой, довольствуясь той редкой минутой, когда она была покорна, женственна и оттого особливо соблазнительна. Эйгон придержал её рукой, позволяя даме склониться, а затем, прижимая её крепче к груди, потянул на себя. Разговоры были излишни и Эйгон не в словах, которые умели течь из его рта словно мёд, а телом демонстрировал свою тоску по ней, свою привязанность. Музыканты, вскоре оставив медленный тон, стали исполнять весёлые песни, в которых неповадно уже было в близком танце идти и Эйгон отпустил её из рук, а вскоре потерял из виду, когда Эва, минуя людей, растворилась в толпе.       Оставшись в одиночестве, Эйгон стёр со лба пот и пошёл прогуливаться по отощавшим, вдали от толпы, прилавкам. Он пытался выискать пойло, но встречал лишь опустевшие бочонки и кубки. Странная жадная мысль укусила его. Зачем лез танцевать, когда можно было пить? Надо было пользоваться ситуацией, раз бесплатно предложено. Теперь же было поздно.       Продолжая нелёгкий путь трезвенника, Эйгон, без особой пытливости, стал обходить шатры. В некоторых из них девицы продавали глиняные игрушки и домашнюю утварь, которые сами и делали. В других торговали мелкими безделушками, привезёнными из-за моря или смастерёнными здесь, в Кварте. Умельцев в городе хватало. Он поглядывал через узкие щели пола, не находя особого интереса к происходящему внутри, пока сильная нужда не заставила нырнуть его в один из шатров, стоило грозному Линасу устремиться в его сторону. Эта огромная туша здоровенного мужлана, как грозное облако, неслась к нему, и Эйгон прыгнул в темень шатра. Странный запах в затемнённом месте пощекотал нос: так пахло подпалёнными травами. — Запахло позором, — окликнул его голос, владельца которого Эйгон не сразу разглядел. Непримечательная фигура расположилась у самой стены, в тёмном балахоне из мешковины. Капюшон скрывал почти всё лицо, оставляя лишь нижнюю часть — посиневшие губы и острый, белый подбородок. Эйгону уже доводилось на улицах встречать таких людей. — Вы из дома Бессмертных, — догадался он. Мрачный человек неизвестного пола и возраста широко улыбнулся. — А вы далёкий принц... — Это все знают, — с пренебрежением сказал Эйгон. Он не верил в колдовство, в пророчества и суеверия, которыми были полны его отец и леди-жена. Чуда в жизни Эйгона никогда не случалось, а напасти сыпались нескончаемой чередой, посему принц не желал верить в судьбу, которая была так к нему неблагосклонна, но с лихвой поверил бы в высшую силу, если бы она была к нему милостива, а не гневлива. — Сядь ко мне, принц. Чую я, что ты не торопишься уходить, а бежать тебе некуда... в этот раз.       Эйгон не сел, а распластался на стуле подле синегубого колдуна. Всем видом своим, скрещенными на груди руками, он демонстрировал непокорность, неуважение к человеку, который непременно являлся лжепророком. — Твоё сердце обливается кровью... а сон не идёт... ибо во сне к тебе приходят те, кто навеки мёртв для тебя, — повёл синегубый странно, болезненно вздыхая при этом, точно воздуха ему не хватало. — Чьё сердце в Кварте не обливается кровью? — едко прокомментировал Эйгон. — У вас одни заученные фразы для всех? — Твои боги были к тебе милостивы, далёкий принц. Незнакомое дитя спасло от уготованной ноши, слишком тягостной для тебя, — продолжал синегубый, не слыша гневных слов Эйгона. — Но от судьбы не уйдёшь. Она догонит тебя и здесь.       Эйгон поднялся, дабы уйти. Слова колдуна жгли его уши. — Корона воссияет на серебре волос или окрасится кровью труса! — догонял его настойчивый, гневный голос колдуна. — Не беги, принц, обернись на сожжённую тобой дорогу, неужто ты знать не хочешь о том, что же сталось с твоей семьёй. С твоими детьми, с женой... Какая судьба их постигла с твоего побега.       Эйгон замер к нему в полуобороте. Слишком часто он думал о прошлом, которое желал позабыть. От мыслей этих его отвлекал Геймон и увлекательное житиё в этом городе, которое казалось ему зыбким, почти нереальным. Порой Эйгон закрывал глаза и представлял, что всё это сладкий сон, дурман, и стоит ему снова открыть их, он непременно очутится в Вестеросе, на правах старшего сына и главного позора своей семьи. — Я ничего знать не хочу, — сказал он медленно и удручённо. — Прошлое — остаётся прошлым.       Эйгон выбросился из шатра, забыв причину отчего он, точно загнанный в угол зверь, прятался. Но Линас его не встретил. Позабыв об Эйгоне, он вместе с Квиком прибился к братьям Кар Дитам. Эйгон заметил их на городской площади у фонтанов, где мужчины активно и весело вели меж собой разговор. Линас, очевидно, рыжим мордоворотам был близким другом. Едва ли ему выказывали «честь» и усаживали на пыточный стул, как Эйгона. Принц, приняв эту мысль, с горечью отправил в сторону плевок. Назревало худшее, что случалось с ним и прежде, дома. Он становился белой вороной. С этой мыслью он безрадостно вернулся домой.       Первое, что Эйгону хотелось сделать — это начать собирать вещи. Закинуть пухлый мешок на плечо и скорее бежать к Солнечному Огню. Бегство было не худшим бременем, что ему приходилось носить, ибо оно вполне укладывалось в его понимании о жизни свободного человека. — Собирайся, Геймон, мы улетаем! — раньше, чем стрелой в их скромную обитель влетел Эйгон, пронёсся его голос. Принц распахнул дверь, ошарашив своим ранним возвращением Геймона. Мальчишка сидел у очага, с красными от жара руками, сжимая в руках ничто иное, как драконье, Седьмое пекло, яйцо! — Как? — закричал Эйгон. — Опять? Откуда?       Геймон запрятал яйцо за спину, словно это могло ему помочь, будто Эйгон тотчас бы про него забыл. Но как бы не так! С ошпаренной головой принц бросился к мальчишке, но Геймон, прижимая яйцо к груди, подскочил с места и прошмыгнул в угол. Он заскочил на кровать и со скрипом оттолкнувшись от соломенного матраца оказался посередине комнаты. Эйгон широко развёл руки, точно пытался загнать его в капкан. — Отдай! — Не отдам! — упрямо вскрикнул Геймон. — Ты его продашь! — Продам! — Не дам! — не унимался мальчишка, настолько возмущённый, что был готов обороняться, отстаивая своё право на это злосчастное драконье яйцо. — Оно моё по праву. Я твой компаньон, мы многим похожи. — Нас с тобой ничего не связывает. Ты мне никто. — Я твоей крови.       Взгляд Эйгона стал совсем диким. Белки его глаз тотчас налились кровью. — Я тебе сейчас голову размажу! — вскричал он, замахиваясь на Геймона. Время будто остановилось и кулак его повис в воздухе, встречая такую отдачу, которую Эйгон никак не мог должно принять. Мальчишка не защищался, не старался укрыться от занесённого удара, но и вступать в драку с принцем он не торопился. В бою с Эйгоном у него было бы славное преимущество: стоило задействовать в драке острые зубы. Вместо этого Геймон остался стоять на месте, с достоинством и странным мазохизмом принимая надвигающийся удар.       Эйгон опустил руку, которая принялась у него странно дрожать. Сердце в груди билось как бешенное. Он хорошо помнил, что точно так же поступал его дед, его отец и мать, когда Эйгон вёл себя не так, как им бы хотелось. В избиении ребёнка быть не может никаких оправданий, это ничто иное, как показатель собственной беспомощности — так он считал. Вместо удара Эйгон положил руку на затылок Геймона, почувствовав под мягкой белизной волос непроходимые шишки. И только эта странная ласка, которой Геймону никогда не приходилось довольствоваться, вывела его из равновесия. Побои, ругань — его не страшили, он был к ним свычен, но милость вместо гнева, мягкое касание руки, что была создана карать, испугали мальчишку. Он отшвырнул от себя яйцо, пихнув его Эйгону в руку и со слезами на глазах выбежал вон.       Когда Эйгон остался один, затянувшаяся тишина его подкосила. Стыд и сожаление наползли на принца и он спал на пол, так и прижимая к себе яйцо, которое вдруг стало ему отвратительным. Словно он украл его у истинного владельца и потерял то, что было гораздо важнее денег, которые бы он получил за продажу. Он потерял уважение к самому себе.       Время тянулось медленно, склоняя день к закату. Эйгон слонялся вокруг, ел и несколько минут даже пытался почитать, но буквы расползались перед глазами. Он уже думал вздремнуть, но решил, что не ляжет пока не вернётся Геймон. Право, Эйгон не решил, что станет делать с ним, когда тот вернётся. Принц держал перед мальчишкой вину, но не мог до конца решить, стоит ли в самом деле перед ним извиняться. Помогут ли здесь слова? Лучше бы Эйгон его в самом деле ударил, ведь вместо этого принц ошибочно подарил Геймону то, что не мог никак ему дать на постоянной основе, как бы того Геймон не желал. Не руку палача, а поддержку отца, которым принц не собирался впредь никому становиться. Но мысль о Геймоне никак не выходила из головы, а в час совы кроме сожалений закралось ещё беспокойство. Маленький мальчишка ночью в чужом городе: что с ним могло стрястись? Не подстерегли ли его в тёмной подворотне злосчастные воры или хуже того, дотракийские разбойники? У Геймона, ясное дело, ни денег, ни драгоценностей нет, но зная его норов, мальчишка непременно ринется в бой, пытаясь защититься, а за такое и прирезать могут. На этой безрадостной мысли Эйгон надел плащ и вышел его искать.       Ночью на улице людей почти не было и Эйгон обходил городскую стражу с заученным вопросом. Беловолосого мальчугана легко упомнить, отличить от других сорванцов, которых и здесь, в цивилизованном, богатом Кварте, хватало, особливо в неблагополучных районах. Но никто не видел его этой ночью. Эйгон безуспешно обошёл мрачные улицы, заглянул в таверны, в лавки, что ещё оставались открытыми, но Геймона нигде не отыскал. Последним местом, где Эйгон попытал удачу найти его, был бордель. Здесь Эйгона встретили с теплотой, как частого гостя. — Несколько дней вас не видела, — принялась заискивать с ним Натли, как и многие владелицы сих мест, с кокетливым, льстивым тоном. — Ирис по вам соскучилась. — Я здесь по другому делу, — мрачно изрёк Эйгон, скидывая с себя капюшон. Заметив его мрачное выражение лица, Натли оставила льстивый настрой, но выслушав его вопрос, помочь ничем не смогла. — Что же мальчику делать здесь?! Мы бы его и не пустили, а отправили сразу домой. — Вот только дома его нет. — Это плохой знак. Детям лучше не появляться в ночное время суток вне дома. — Скажи лучше, к кому мне идти? — спросил Эйгон с раздражением. Он и сам ответ на этот вопрос знал, но отчего-то ждал чуда, эффективного решения, но менее рискованного для себя. — Идите к Чистокровным, лишь они могут отдать страже команду обыскать город. Другие здесь ничего поделать не могут.       Кивнув, Эйгон направился к Залу Тысячи Тронов, где проживали Кар Диты.       Эйгон давал зарок самому себе, что более никогда не приблизится к месту, в котором его хотели убить. Видят Семеро, он бы и не сунулся туда при любой другой ситуации, лишь сильная нужда вывела его к злосчастному зданию правительства Кварта. Долгое время ему приходилось пробивать путь в разговорах с рыцарями, убеждая тех, что время не терпит до утра и аудиенция с лордом Эйфордом ему нужна незамедлительно. Лишь дружба с Эвой Кар Дит, которой Эйгон пользовался как спасательным щитом, воздействовала на их разумы, и Эйгона повели по блистательным белым чертогам прямиком в залу.       Лорд Кар Дит, его дочь и четыре уродливых рыжих юнца продолжали празднество на Кухнях вместе с другими представителями Чистокровных: Маллараванами, Эмеросами и их семьями. Эйгона нисколько не смутил факт того, что сотни людских взглядов устремились в его сторону. Братья Кар Диты обменялись злорадными смешками, встречая принца как свежую добычу, что была выпущена по ошибке из их хищных лап. Эйгон, лишённый всякого страха, кроме единственного — потерять Геймона — пошёл к ним на встречу. За рыжими, высокими головами Эрреста и Эврона принц увидел Линаса, который так нескладно в компании аристократов трапезничал вместе с ними. Рядом с Линасом, по другую сторону, расположилась Эва, что теперь, сменив удручённое настроение, воспылала живым интересом к его приходу. А Эйгону было чем её удивить. — Геймон пропал, — сразу сказал он.       Эва вскочила с места, толкнув бедром Линаса, отчего тот пролил красное вино прямо себе на штаны. Её отец и братья с удивлением восприняли бурную реакцию Эвы, не зная о каком таком Геймоне речь идёт. — Как же так вышло? — спросила она, прибывая в расстроенных чувствах. — Мы с ним... повздорили днём и он ушёл, да так и не объявился.       Лишь реакция Эвы, что не славилась ни сдержанностью, ни чувством такта, заставила всех незамедлительно действовать. Лорду Эйфорду не осталось ничего другого, как оставить празднество и собрать на поиски мальчика всех рыцарей, что были в его подчинении. Эйгон и Эва оставались в Зале Тысячи Тронов дожидаться, когда Геймона отыщут, но время шло, глубже налегала ночь, а весточки так и не приходило. Только большая беда, которая тронула Эву в самое сердце, спасла Эйгона от излишнего внимания её братьев и Линаса, что непременно точили на принца зуб. Трапеза оборвалась стремительно и почти все разошлись по своим покоям, оставляя их в одиночестве. Один лишь лорд Тиран Эмерос — безутешный вдовец, не спешил уходить, редко посматривая за парой со стороны. Когда же Эва с отчаяния стала плакать, он подсел к ним с разговором. — Если они не отыщут ребёнка — значит его забрали кочевники. — Зачем он им? — спросил Эйгон, не желая верить в худшие предположения, которые сразу нашли отклик в разнеженном настрое Эвы. Она, не совладав с эмоциями, как безутешная мать, бросилась Эйгону в объятия. Он обнял её в ответ, растирая худую спину, косточки которой, при желании, можно было прощупать через ткань. — Моя почившая леди-жена в своё время пыталась сблизиться с дотракийцами, от них она узнала, что часто они похищают сокровища для продажи, а мальчик, если он таков как и вы, Эйгон, то есть беловолос, является славным трофеем для дальнейшей продажи в Заливе Работорговцев.       Эйгон прикусил обсохшие губы. Боги явно не благоволили этому мальчику, раз спасли его из улиц Блошиного конца лишь для того, чтобы отправить в рабство кочевников. Впервые, с самого первого дня, как Эйгон покинул стены Красного Замка, он ощутил сожаление, что взял с собой Геймона. На нём лежала ответственность за судьбу этого ребёнка, которой Эйгон всячески пренебрегал. Теперь мальчик может быть схвачен, сомнений в этом оставалось всё меньше, и в том была лишь вина Эйгона. Геймон всегда был послушен, верен и заглядывал ему в рот. Никто и никогда не был так добр к Эйгону, так слеп к обидам, которые порой принц наносил острыми, как нож, оскорблениями. — Я его верну, — сказал он, отворачиваясь от Эвы и слезая со скамьи. — К дотракийцам? — охнула Эва. — Они тебя убьют, ты сошёл с ума! — Если нужна помощь, я пойду с ним, — отозвался лорд Тиран. Эйгон с подозрением принял его предложение, ибо Эмерос едва ли знал Эйгона, они и обменяться успели лишь парой фраз. — Зачем это вам? — Я желаю доказать всем, что слова моей покойной леди-жены были верны. Что вместо навязанной войны, мы можем предложить мир кочевникам. Достаточно лишь узнать, что их гложет и предложить компромисс.       Эйгон смерил его быстрым, холодным взглядом. Тиран был почти стариком, в чёрных волосах уже серебрилась седина, но размышления его были пропитаны романтичными, отроческими бреднями. Непременно, никакого компромисса, кроме отрубленных голов своих врагов, дотракийцы не потерпят. Как успел понять Эйгон — кочевники жили по принципам: «не создай, а отбери» и «разрушай и умирай». Кварт был торговым городом — значит, зажиточным. Три стены, что возвели вокруг города Чистокровные — были слабым для них препятствием, ибо кочевники научились тайком проникать в город, по одному, нападая на мирных жителей и похищая их скот. Стены, как временная помеха, лишь забавляли дотракийцев и не далёк был тот день, когда они начнут собирать войско, дабы обрушиться на город штурмом. В страхе этого судного дня жили все кваатийцы, но не Тиран Эмерос, преданный не здравому рассудку, а вере в дело почившей леди-жены. Лорд Эмерос видел доброту там, где её не было, как умирающие видят свет в кромешной темноте. Эйгону не нравились люди вроде него, не то что добрые, нет, а глупые, наивные, как бесправный скот, что добровольно идёт под топор хозяина.       В любой другой ситуации Эйгон бы отклонил предложение столь ненадёжного товарища, но сейчас на такую роскошь растрачиваться он не мог. — Вы знаете где нам их искать? — Они обитают в пустошах, ближе к истокам воды. Дотракийцы предпочитают места у мелководья, дабы в случае непогоды шторм не смыл их временные пристанища. Они не жалуют воду и не умеют плавать. — Я пойду с вами! — отозвалась Эва, стирая с лица слёзы. — Тебе нечего там делать, мы сами управимся, — решительно обрубил Эйгон. — Останься здесь, на случай если Геймона отыщут в городе. Если он найдётся, то ждите здесь моего возвращения. — Эти дикари могут убить тебя! — А что изменится, если ты пойдёшь с нами? Думаешь — это спасёт нас? Нас то они убьют сразу, а ты будешь молить о смерти, после того как они тебя... — Не стоит, — вклинился лорд Эмерос.       Эйгон сам понял, что обрушил свой гнев на неё понапрасну. Ему было сложно свыкнуться с тем, что люди могут его не слушаться, высказывать полярное мнение и, хуже того, настаивать на нём. Но в деле, в котором Эйгон знал, что наверняка прав — он не мог терпеть её пререканий. — Оставь это за мной, — мягко сказал Эйгон, взяв её руки в свои. — Мы и так тебе многим обязаны.       Эва прильнула к нему всем телом, отдаваясь в поцелуе: в торопливом, скорбящем и будто прощальном. Оставив Эву, Эйгон, в последний раз бросив на неё взгляд через плечо, вышел вслед за лордом Эмеросом. Эта ночь не была спокойна и подгоняемый ветер подхватывал общее настроение Кварта. Он бился о широкие стены ворот, с протяжным воем нагоняя большей жути. У Эйгона не было с собой меча, с тех пор как он покинул Вестерос у него не было нужды в тренировках, ведь вместо этого у него была могущественная сила Солнечного Огня. Теперь же Эйгон жалел, что не прихватил орудие, пусть и знал наверняка, что в одиночку против дотракийцев он не выстоит. Даже против одного из них. — У вас есть с собой меч, лорд Эмерос? — спросил Эйгон, заранее предугадывая ответ на свой вопрос. — На мирные переговоры с ножом не идут. — Неужели вы в это верите — в силу слова, после того, как дотракийцы уничтожили кваатийские города и истребили больше половины ваших жителей? — Когда война началась, меня ещё не было. Я родился, вырос и состарился в этих бесконечных налётах. Многие мои друзья сгинули от их рук, мой отец и старший брат стали жертвами аракха. После стольких лет, стоило уже понять, что ни стены, ни время не остановят их, а любая война, какая бы она не была, всегда заканчивается или уничтожением одной из сторон, или мирными переговорами.       Выйдя за ворота, лорд Тиран повёл Эйгона в противоположную от обители Солнечного Огня сторону. Такой громадный дракон наверняка бы оказался замеченным дотракийцами или кваатийскими рыцарями, если бы не протяжные дюны и руины обрушенных городов, в которых дракон и нашёл приют. Эйгон совершал полёты на Солнечном Огне лишь в сторону Хребта Костей, а тех мест сторонилось всё живое, посему до сих пор Эйгону не приходилось встречаться с кочевниками.       Когда они добрались до лагеря Эйгон быстро смекнул, что в экстренном случае он сможет добежать до дракона при должном усилии, если меткие стрелы или копьё не пронзит его раньше. Но сейчас он старался не думать о дурном.       Кхаласарский лагерь был разбит у истока реки, как и упреждал лорд Тиран. Высокие, смуглые, оголённые мужи отдыхали под навесами из пряденой травы, а их кхал, человек с длинной, чёрной, как сажа, косой, непременно занимал единственный выстроенный летний шалаш, добротный для временного проживания. Заметив ещё издали двух чужаков, мужчины стали громко переговариваться меж собой, на диалекте Эйгону неизвестном, а кхал выбрался из шалаша. Чумазые женщины, менее красивые, чем крепкокостные мужчины, с детьми на руках и сами вышли поглядеть на чужаков. Их было двое и их никто не боялся. — Вы знаете дотракийский язык? — спросил Эйгон, теряя всякую мужественную честь, под скопищем таких громадных дикарей. — Да. Несколько лет мы вместе с Вереной изучали их диалект. — И вы его использовали в разговоре с ними? — Один раз. Когда один из разбойников был пойман и заключён в темницу. Тогда я пытался вывести его на разговор. — И как ваша беседа прошла?       Лорд Тиран несколько смутился от прямоты его вопроса. Ответ на него, заготовленный у Тирана, был честный, как и он сам, но едва ли мог обрадовать принца. И он не обрадовал. — Тот дотракиец попытался мне выколоть глаз.       Эйгон замер на месте. После услышанного он не мог поверить, что согласился связаться с таким безумцем. Но лорд Тиран был верен своим убеждениям и сомнений Эйгона поддерживать не спешил. — Если хочешь — оставайся здесь, я подойду к ним сам.       Вместо ответа Эйгон кивнул. Никому лучше не станет, если его вместе с этим дураком прирежут как свинью. — Предложите им золото в качестве выкупа. У меня... есть средства, — Эйгон подумал о драконьем яйце, за продажу которого он мог бы купить целый корабль и отправиться покорять бесконечные морские просторы. Но какой ему прок в приключениях, если рядом не будет этого раздражающего мальчишки, что готовил ему, убирался за ним и ходил за вином. Стиснув зубы, Эйгон прошипел. — Я предложу за него всё, что у меня есть. Я всё отдам. — Не стоит их подкупать, надо предложить им мир. Я вас прошу, научитесь верить людям, Эйгон, — сказал лорд Тиран, хлопнув при этом принца по плечу. — Добрые дела всегда вознаграждаются богами.       На этих словах лорд Эмерос покинул его и смело шагнул к близкому лагерю. К нему тотчас на встречу вышел кхал, зрелый и крепкий мужчина с мрачным лицом. Эйгон стоял далеко, не слышал он и разговора. Лорд Тиран в своей простодушной манере яро жестикулировал, скреплял руки в замок и прижимал их к груди, взывая местного кхала на мирный диалог. В один момент кхал свистнул женщинам и те вывели из шалаша Геймона. Сердце Эйгона забилось быстрее от неслыханной радости того, что мальчишка оставался всё ещё жив. На лице Геймона красовался свежий синяк, а его нос был разбит. Эйгон не ожидал ничего другого, зная Геймона он бился до последнего, но что мог сделать ребёнок против взрослых мужей?! У него не было ни шанса.       Ветер взвывал протяжной песней и шлейф красного песка взмывал ввысь и слепил Эйгона. Он осматривал Кхаласар, состоящий из нескольких сотен мужей, женщин и детей, на безобразные, зыбкие шалаши в которых им приходилось жить, на сожранного наполовину коня, чья нижняя часть вместе с мордой были воздеты на высоких кольях. Это был кваатийский конь, сбруя, что была сброшена неподалёку, несомненно принадлежала городской страже. Но большее всего прочего внимание Эйгона привлёк мальчишка. Геймон и сам смотрел на него, без сожаления и без страха, но с восхищением от того, что Эйгон, самый вредный в мире из людей, не бросил его и пришёл за ним.       Разговор лорда Тирана и кхала затянулся. До Эйгона стали долетать некоторые повелительные, громкие слова кхала, которые он не мог разобрать. Геймон принялся нервно ёрзать, удерживаемый крепкими руками молодого кхалакка. Эйгон почувствовал неладное. В один миг Геймон раскрыл рот, в котором забелели его крепкие, белые клыки. Что есть мочи мальчишка вскричал: — Беги!!!       Эйгон отшатнулся, на одних лишь рефлексах коснулся бедра, на котором не было ножен, что так ему были нужны. Кхалакк подхватил трепещущего Геймона на руки и поволок его назад в шалаш. В это время Кхал, резко приблизившись к Эмеросу, лёгким движением руки сломал шею лорда Тирана. Эйгон помчался прочь.       Шквал голосов и воинственных улюлюканий вонзались в его спину. Кхаласар схватился за сабли, подогнал коней. Дикари стали вскакивать на гнедых жеребцов, бить их по рёбрам и драть гривы, принуждая коней скакать галопом. Эйгон никогда не бежал так резво, как сейчас, но едва ли он мог оторваться. Первая стрела со свистом пролетела прямо у его уха. Эйгон дернулся в сторону, не смея обернуться, дабы не сбиться с пути, не замереть на месте от дюжины крепких мужчин, что рвались за ним вдогонку. Если и впрямь перед смертью жизнь проносится перед глазами, то это был не его случай. Эйгон не мог думать ни о чём, страх сковал его мысли. Он хотел кричать, молить о спасении, взывая о помощи, но никто не мог ему помочь, ибо голая ночная пустыня стояла безлюдной. Красный песок в ночной тверди казался тёмно-бордовым, как спёкшаяся кровь. Сколько людских жизней было сгублено в этом песке?! Сгнило на нём, превратилось в такой же песок. Сотни людей! Тысячи людей умирали в этой пустыне!.. Эйгон не желал повторить их участь...       Новые стрелы полетели подобно дождю, окольцовывая Эйгона со всех сторон. Одна из них вонзилась в его плечо и он взвыл, замедляясь, путаясь в собственных, уставших ногах. «Я не умру! Я не умру! Я не умру!» — врывалась отчаянная мысль в его пустую, горячую голову. Боги должны... обязаны его услышать...       И они услышали.       Пронзительный рёв заглушил развесёлые улюлюканья кхаласара. В тёмном небе взмыла чёрная тень с длинными, широкими крыльями смерти. Она пронеслась мимо Эйгона и излилась в потоке жаркого пала огня. Кони и люди принялись неистово кричать, опалённые они спадали наземь и корчились в предсмертной агонии. Стрелы, что летели теперь в небо, жалко разбивались о толстую золотую чешую Солнечного Огня. Эйгон осел на песок, испытывая теперь не страх и не радость, а лишь слепящий гнев.       Драконий огонь освещал место бойни. Кто был поумнее — бросились прочь, не к лагерю, а в разнобой, бездумно выискивая место спасения, но пламя беспощадно настигало каждого из них. Солнечный Огонь стрелой бросился вниз, подхватил одного из всадников вместе с конём и живьём заглотил. Ошмётки людей и лошадей раскинулись по всему горизонту, когда Солнечный Огонь, осев на песок, расправившись со всей сворой дотракийцев, подорвался к всаднику. — Умница... умница, девочка! — зашептал Эйгон. Он поднялся, прикладывая руку к окровавленному плечу. Кое как, пыхтя и изливаясь в стонах и брани, он влез в драконье седло и повелел Солнечному Огню наступать на лагерь разбитого кхаласара. Эйгон был зол, решителен и беспощаден как никогда. «Они забрали мальчишку, забрали Геймона у меня, — в голове Эйгона бились гневные мысли. — Я за него убью!»       Пламя обратилось на соломенные сухие шалаши, что возгорались молниеносно, не оставляя шанса уцелеть кому-либо. Кричали старики, дети, женщины и израненные бойцы, что не могли участвовать в преследовании и горели теперь живьём. Огонь не щадил никого. Эйгон вёл Солнечного Огня, налегая но вожжи из последних сил, не давая ему накинуться на шалаш, в котором он помнил — оставили Геймона. Юный кхалакк выбрался из укрытия с луком в дрожащих руках, что сыграло Эйгону на руку, ибо только он в лагере и оставался. — Сожги его! Уничтожь его! — вне себя от гнева ревел принц.       Солнечный Огонь настиг юнца молниеносно, схватил его лапами, поднял в высь и разодрал на куски. Кровь брызнула во все стороны, растеклась по оскаленной пасти Солнечного Огня. Расправившись со всеми, Эйгон натужено задышал, пытаясь управиться с гневом, что его охватил, застелил перед собой всё на его пути. Эйгон ткнулся лбом к драконьей шее и, непонятно отчего, зарыдал.       Когда Солнечный Огонь приземлился и Эйгон не слез, а почти скатился вниз, в разрушенном, охваченном дыме и пламени лагере он увидел Геймона. Огонь лизнул его по ногам, отчего они покрылись красными волдырями. Светлая одежда, что была на Геймоне, порвалась в лоскуты, так он сопротивлялся при похищении. Но главное мальчишка был жив и почти цел. Огромный камень, который душил Эйгона все эти долгие, мучительно долгие часы, наконец оставил его. Он зашаркал к Геймону, что стоял не шелохнувшись в ожидании праведного гнева, удара, который теперь казался ему вполне заслуженным. Но Эйгон лишь притянул Геймона к себе, обнимая его за плечи, по детски хрупкие и слабые. — За такие чудачества будешь теперь спать на полу. Понял меня? — сказал ему Эйгон.       Геймон ластился к принцу как испуганный котёнок, не привыкший к такой нежности, тем более от сердитого принца, который лишь повелевал им и вечно выказывал недовольства. — Я вам нужен? — робко справился Геймон, стараясь не глядеть на то, что Эйгон ради него сотворил, зацепившись лишь за один очевидный факт — всё это Эйгон сделал ради него. — Я не для того тебя столько терпел, чтобы отдать каким-то дотракийцам, — Эйгон мягко его оттолкнул и повернулся в сторону Солнечного Огня. — Залезай на дракона или оставайся здесь. Мне всё равно. — Нет, мой принц. Вам не всё равно, — воскликнул Геймон и последовал вслед за ним...       Солнечный Огонь оставил их в своей обители, в руинах разрушенного города. Слезая, Эйгон споткнулся о сухие кости и чуть не упал, но Геймон удержал его на месте. Опираясь на подставленную слабую помощь, Эйгон направился к первым воротам. Сознание ускользало от него и очертания города казались теперь далёким, несбыточным миражом. Геймон поддерживал его как мог, почти что тащил на своих слабых плечах. Он и сам хромал, его ногам сильно досталось, но Геймон привык терпеть боль, в отличие от принца, что впервые в жизни принял участие в настоящем сражении.       Эйгон знал: как бы он не желал уйти от проблем, они следовали за ним по пятам, как дурной запах. Теперь ему придётся ответить за пропажу лорда Эмероса и сожжённый кхаласар. Право он надеялся, что у него будет хотя бы несколько часов до этого: со стрелой в плече Эйгон был неважным собеседником. Но боги решили за него, когда на встречу принцу из ворот вышли Кар Диты, Линас, Квик и вооружённое малое войско. Выпрыгнув из этой ровной роты крепких солдат, показалась Эва. — Эйгон! Геймон! — радостно закричала она, кидаясь им на встречу, но чем ближе она подступала, тем слабже сияла на лице улыбка. Вместо желаемых объятий, Эва замерла над ними, всматриваясь в их лица. — Что произошло? — Эйгон спас меня, — гордо сказал Геймон. — Солнечный Огонь разбил кхаласар. А тот мужик... — Тирон Эмерос, — подсказал Эйгон. —... Был убит кхалом в попытке переговоров. Эва скрыла лицо руками, стараясь справиться с той безрадостной вестью, которую поведали ей. Непременно, она знала, сколь опасна была затея Тирана и Эйгона, но понадеялась, что на безоружных мужчин даже дотракийцам не хватит совести нападать. Ошиблась. Она заменила Геймона и вогрузила руку Эйгона на своё плечо. Мальчишка убежал вперёд, смело обращаясь к братьям Эвы, принеся им, казалось бы, радостную весть о разбитом кхаласаре. — Я тобой горжусь, Эйгон, — восхитилась Эва. — У них будут вопросы, как мне удалось перебить кхаласар. Что мне им сказать? — Кроме правды тебе нечем себя защитить. Но я расскажу им обо всём сама, нет нужды сейчас тратить твои силы, я отведу вас домой и пришлю мейстера, — Эва остановилась для того, чтобы запечатлеть поцелуй на его щеке. Глаза её блестели неподдельным, живым огнём. На Эйгона впервые так смотрели. Как на героя.       Несколько дней Эйгону и Геймону дали на продых. Лишь мейстер и Эва становились их частыми гостями. Пока они были немощными больными, Эва сама вела хозяйство и развлекала Геймона, когда Эйгон, как обычно, отмахивался от разговоров с ним. Он был в общем-то рад её визитам, вот только Эва всячески отказывалась принести спиртного, отчего Эйгон впадал в унынье и предпочитал долгие сны, надоедливому трёпу Геймона. Мальчишка с большим воодушевлением вспоминал произошедшее, как настоящее приключение двух героев. Только вот Эйгон героем себя совсем не считал,ведь он сжёг лагерь с мирными людьми. Принц не сомневался, что его поступки не найдут отклик и в кваатийцских сердцах. Пусть они страшились набегов кхаласара, но кваатийцы были слишком мирными и великодушными людьми для того, чтобы открыто радоваться смертям.       Время шло и предстояло нелёгкое дело — выйти из тени и наконец открыть дверь, оказаться перед теми людьми, для которым ещё вчера Эйгон был чужаком. Одетый на местный манер, за исключением юбки, причёсанный, побритый и свежий как младенец, он стоял у окна и внимал толпище, которая уже стеклась под его козырьком. Примут ли они его как героя или как кровожадного убийцу? Для себя Эйгон не видел в этом никакой разницы, ибо для того, чтобы стать героем, приходится запачкать руки кровью. Геймон подсуетился и сунулся ему под руку, так же посмотреть на прохожих. Он во всём вторил за Эйгоном и в последнее время это стало происходить всё чаще, что несколько пугало и удивляло принца. Он положил руку на его приглаженные белые волосёнки: в отличие от Эйгона, у Геймона они были ровными и густыми. — Можешь оставить яйцо себе. Ты прав, оно твоё. Ты честно мне послужил и заслужил эту награду. — Оно не моё и я его не заслужил, — отозвался Геймон, высоко задирая голову, дабы посмотреть в глаза Эйгону. — Я подвёл вас в тот день. — У тебя ещё будет время отплатить за спасение. — Вот когда это произойдёт, тогда я и возьму яйцо. Но не сейчас.       Эйгон хмыкнул, встряхнул Геймона за плечи, а затем прижал к себе и обнял его со спины. Этот мальчишка мог бы быть ему младшим братом. Именно так Эйгон и относился к Геймону. Многим они были схожи, теперь не было нужды этого отрицать. Оба они смотрели на бесконечно голубое, спокойное небо и думали обо одном. Что есть только они, дракон и неизведанная, манящая земля, которая простиралась на долгие тысячи миль. Есть места, которые не знавали ног человека, а есть такие, как Красные пустоши — призраки древней, утраченной цивилизации. Каждый город населяют люди, в каждом море есть рыба, а в каждом лесу обитает зверь. И где-то там, в далёком-далёком месте, есть тот уголок земли, который мог бы стать их домом. А, может быть, они уже и нашли этот дом?