История блуждающего принца

119 год З.Э       Эйгона притащили в Башню Десницы, в бедняцких обносках, изгаженных бурыми пятнами пойла и крови. Это была первая ночь, в которую Эйгон, ускользнув от стражников, покинул Красный Замок и пошёл познавать улицы Блошиного Конца.       На обратном пути, когда уже светало, он был пойман Белыми Плащами и передан никому иному, как лорду-командующему Харвину Стронгу. Эйгон вымаливал сира Стронга не сдавать его матушке, давая зарок, что никогда более не покинет Красный Замок без дозволения государя, но слова его были проигнорированы. Теперь Эйгон стоял под дверью, за которой шептались его матушка, отец и дед. Всё внутри юного принца дрожало, уши его краснели от одной лишь мысли, что там, за стеной, обсуждают сейчас его. Стыдно Эйгону не было, лишь досадно с того, что его поймали. — Он ещё дитя, — вступилась за Эйгона мать. Разговор, что проходил в спокойной манере, накалился до криков и слова стали стрелой долетать до принца. — Он позорит нас, а прежде всего вас, — с достоинством отвечал лорд-десница, говоря прежде всего с королём, нежели с дочерью. — Государь, вам следует поговорить с юным принцем, как отец с сыном. Втолковать ему, что поступки его неблагочестивы. Кто, кроме отца, может заиметь на ребёнка должное влияние. — Не стоит и пробовать, — отмахнулся Визерис. — Я знаю, что это бесполезно. Этим он схож на Деймона и я ничего не смогу с ним поделать. — Но он принц, ваша милость. Он… — Наследник? — подавился в смешке король. — Это не так. Он мой сын, но у меня их трое. Эйгон старший, но самый… бестолковый из них, будем же с вами честны, — в ответ последовало жуткое молчание, которое Эйгон расценил от матушки и деда за согласие со словами отца. — Пусть бегает, коль угодно ему, всё равно от Эйгона не стоит ожидать чего-то великого. Он разбалованный мальчишка, а разбалованные мальчишки не вырастают в порядочных мужчин.       Эйгон не ведал, почему вспомнил об этом разговоре именно сейчас, когда на пару с Геймоном, взволнованный от неизвестности, выходил в свет. Его руки дрожали, посему он сцепил их в замок за спиной. Плечи его запрели от подступившего пота. Он должен был держаться лучше, чем Геймон, как полагается взрослому перед дитём, но у них всё обстояло иначе. Эйгон уже не старался марку держать, принимая факт того, что Геймон — этот мальчишка блохастый, у которого и пушок на яйцах вырасти не поспел, был мудрее его и зрелее. Когда мальчишка потянул принца к заветной двери, Эйгон упрямо замер на последней ступеньке. Серьёзно и абсолютно трезво он смотрел Геймона, всколыхнув в том беспокойство. — Вы боитесь? — неловко спросил Геймон, прекрасно понимая, что Эйгону гордость не позволит признать срамные чувства. — Да, — неожиданно четно ответил Эйгон. — Чего же? — Чего? — принц прикусил губу, которую успел за утро искусать до крови. Чего мог бояться такой человек как он? Очевидно — единственного. — Всех разочаровать. — Со мной вы можете не бояться. Я буду за вас стоять, мой принц. И Эва не отречётся… она вас знает не хуже меня и не отреклась всё равно. — Не знаю, чего она с меня ждёт, — Эйгон припал к холодным деревянным поручням. Он оттягивал миг, когда разгорячённая толпа примет его в своё лоно объятий или осуждения, потому без умолку продолжал лепетать. — Я ей, очевидно, не пара. Этот город её, а я далёкий странник, к тому же пьяница, распутник, да и не принц уже вовсе, а остаток того, что от него осталось. — Эва любит вас, мой принц, насколько я могу это понимать. Мне кажется, что она непременно останется на вашей стороне.       Губы Эйгона дёрнулись в улыбке. Такая защита была кстати, но могла ли она защитить его от всех неприятелей, которых заимел Эйгон в Кварте. Настолько ли была сильна её любовь, чтобы спасти его от всего? Эйгона никто и никогда не защищал, посему он слабо верил в подобную удачу. Как и прежде Эйгон мог рассчитывать лишь на самого себя. И на Геймона. Этот мальчишка теперь был неделим от него и принц более не представлял своё существование без этого ребёнка. — Идём, — Эйгон резво бросился к двери, не давая себе времени передумать. Дом, в котором они жили, как и у прочих бедняков находился на оживлённой серой улице, с узкой дорожкой, по которой всегда в разгар дня было не протолкнуться. Теперь же эта толпа, что всегда шелестела в делах и заботах, сбивая с пути медлительных стариков, прилипла к его порогу. Эйгон замер на приступке, ладони его вспотели и он нервно оглядывал безмолвную тысячную толпу, что глядела лишь на него одного. Ноги принца дрожали. Он сошёл с приступка и вышел к ним, люд раболепно расступился, позволяя Эйгону сойти и встать меж ними. Геймон, решительный и готовый ко всему, встал перед Эйгоном, как перед своим королём, готовый его защищать. — Эйгон Знаменосец! — бросил кто-то из толпы. Эйгон не мог углядеть, кто к нему обращался, казалось что голос этот принадлежит сразу всем. — Вы нас спасёте! Принц на драконе прилетел, чтобы защитить Кварт! Мы вас ждали!       На этих словах люди, одни за другими, стали падать ниц перед Эйгоном, в поклоне, как перед своим господином. Не такой реакции он ожидал от них. Не к такому он был привычен. Геймон поднял на Эйгона взгляд, и сам поражённый, тому, что происходило, но испуганное детское лицо его, вдруг приобрело небывалую нежность, в улыбке раскрылась акульи зубы, принуждая Эйгона улыбнуться в ответ. На коленях в толпе он увидел и тех, кто не раз в подобных позах встречали его — Наатли и блудница Ирис. Кровь прилила к его лицу, в смешливой мысли — сколько ещё женщин, среди тех, что сейчас встречали его как короля, с радостью бы разделили его ложе. Достаточно было поманить пальцем. Всё как и в Королевской Гавани. Право такие похотливые мысли сейчас разбивались об волны ответственности и странной, нежной привязанности, которую он испытывал к Эве. Она ему нравилась, даже больше, чем Эйгон ожидал. В мыслях о соитии с ней, Эйгон не останавливался и больше чем секса с ней, он хотел видеть её рядом с собой, говорить с ней, зная, что в её докучающем тараторстве он едва ли сможет вымолвить пару слов. — Идём ко дворцу, — сказал Эйгон и сам схватил Геймона за руку, не желая потерять его вновь, не теперь, когда жизнь их, казалось, только стала налаживаться. И Геймону в радость было, идти с кем-то так, как обычно ходят приличные дети, за руку с матушкой или отцом. Так, как всегда хотелось бы и ему.       В Зале Тысячи Тронов Эйгон уже не встретил тех препятствий, с которыми ему приходилось прорываться несколько дней назад. Рыцари несколько неуклюже кивнули Эйгону, как бывает встречают того, с кого не ожидали каких-либо достижений, но которые по непонятным причинам на человека снизошли. Уже у ворот Эйгон отпустил руку Геймона, пригладил волосы и взобрался по ступеням. — Вас ждут, принц, — обходительно встретила его прислужница. Глаза её горели от восхищения, а Эйгона всего с этого корежило. Как они могут его так встречать? Почему считают его своим героем, своим спасением. Как может подарить спасение тот, кто сам его не заслуживал? Миновав общий зал, выйдя к Кухням, по настоянию уважаемых Кар Дитов, как сказали ему, Геймона оставили трапезничать, а Эйгона повели далее, не предложив и эля, которого он очень сейчас желал. Его ждали другие дела, как увещевала прислужница, и времени на отдых не было. Эйгону и не нужен был отдых, ему нужно было лишь одно — спрятаться от этой сумасшедшей семейки, никогда более их не видеть. Ему и благодарности этих людей не нужны были. Эйгон не был так глуп и слеп, чтобы прощать серьёзные обиды, которые ему нанесли. Всё, что он сделал было не ради них, не ради этого города, а ради Геймона, значит ради себя самого! Вот только как теперь ему было это объяснить, как сбежать от геройства, которого никогда ему не хотелось.       Ясно было как день: надобно скорее улетать. Забрать Геймона, Эву и бежать отсюда. Ничего его в этом Кварте не держало, да и не обязан он им был помогать. Пока они шли, поднимались по лестнице, минуя проходы и комнаты, Эйгон уже придумывал план. Он выслушает их, будет тих и послушен, а как ночь настанет, возьмёт и сбежит! Главное было отыскать Эву и предупредить её.       Эйгон посмеялся сам с себя. Он эту девку даже не брал ни разу, лишь целовался, а был готов так опрометчиво поступить и связать со своей судьбой. Сам не понимал, с чего он так прикипел к этой девчонке, но без неё ему уже не хотелось ничего, и всё тут.       У одной из комнат прислужница остановилась. Замер и Эйгон. Непременно, это не было Залом для встреч, а скорее хозяйскими покоями. Проживая всю жизнь во дворце, Эйгон легко мог понять по обстановке где он находится. — Мы не настолько близки с господином Кар Дитом, — он сразу принялся упираться, не позволяя заманить себя в ловушку. — Но вас ждут, господин. Будьте же смелее.       Эйгона вывел из себя подобный неуместный совет. Да и от кого? Что она знает о том, как её хозяева обращаются с чужаками? — Смелость - моё второе имя! — рявкнул он и сам дёрнулся к ручке. Но за дверью, в комнате, где стоял терпкий запах благовоний, а солнце плескалось в открытых окнах его не встретила тюремная камера, а что хуже мерзкие рыжие мордовороты Кар Диты. Вместо них, на широкой дубовой кровати разлеглась Эва, в полупрозрачном, розовом платье, в котором даже невооружённым взглядом можно было разглядеть аккуратные ореолы сосков. Эйгон не заметил, как закрыл за собой дверь, хлопнув ей прямо перед носом прислужницы и подошёл к кровати. — Что ты смотришь на меня, словно мертвеца увидел?       Эйгон не представлял, как нелепо он выглядел в сей миг. Но какая реакция ещё могла отразиться на его лице? Эву представала перед ним разной: кроткой и буйной, тихой и вспыльчивой, но никогда доступной. Сейчас, в этом вульгарном платье, в котором она была больше схожа на шлюху, нежели на дикарку, какой всегда была, Эйгон её не узнавал. — Ты предлагаешь мне себя трахнуть? — напрямик спросил Эйгон, упираясь коленом на мягкий матрас. — Ты слов не подбираешь... — В этом вопросе я предпочитаю прямолинейность. Мне не хотелось бы понять тебя превратно и получить за это.       Эва сползла с подушек, сползло вслед за ней и платье, открывая вид на крепкие икры, покрытые медными, тонкими волосками. Она взяла Эйгона за бёдра, удерживая в том положении, в котором он стоял. — Ты боишься меня? Думаешь, я стану тебя бить за то, что ты желаешь меня? — С чего ты решила, что я стану тебя желать? — Эйгон держался из последних сил, не позволяя похоти одурманить его разум. Ему чудилось, что где-то там, за стеной, притаились Кар Диты, внемлят им, чтобы в самый неподходящий миг ворваться и придушить Эйгона прямо на месте, за то, что тот посмел воспользоваться их милой, невинной сестрой.       Но, наперекор его мыслям, Эва совсем не казалась невинной, она стащила с него кюлоты, царапая кожу на ягодицах. Если голова Эйгона, по непонятным причинам, всё ещё оставалась ясной, то естество его уже было в боевой готовности, лишь почувствовав скорую близость с женщиной. — Ты такой глупый, Эйгон Знаменосец. Ничего ты не понимаешь, сам себя не знаешь, — крепкой рукой, которой она поколачивала Эйгона время от времени, Эва схватилась за его член, у самого основания и подалась вперёд, проведя сухими губами, по крайней плоти, размазывая влагу, что выступила на конце. Эйгон тяжко вздохнул, когда Эва раскрыла свой грязный, неумеющий держать язык за зубами рот, и приняла в себя его естество, умело лаская языком и начиная поступательные движения. Соблазнительный вид этого порочного акта закрывала её густая копна рыжих волос, которую Эйгон обхватил на затылке, задавая темп. Он не был по своей натуре мягким, уступчивым, посему вёл её грубо, до самого конца, удовлетворённо слушая захлёбывающиеся звуки, когда Эва пыталась полностью принять его в себя. Ни одна женщина не смела доминировать им в постели, не позволял такого роскошества Эйгон и ей. Это ему боги даровали член, значит ему и верховенствовать в постели.       Когда последний барьер его слабой воли был разрушен, Эйгон крепко одёрнул Эву за волосы, вынуждая оторваться от его члена и спешно принялся раздеваться. — Для девственницы, ты слишком умела, — тяжко вздыхая проговаривал он второпях. — С чего же ты решил, что я невинна?       И правда: с чего? Эва никогда ему в подобном не признавалась, да и вела она себя далеко не как разнеженная девочка. Но Эйгон слабо представлял её в объятиях другого мужчины, покорно ластящуюся чьим-то рукам с раздвинутыми ногами, если кто-то и смог возлечь с этой дикаркой, то только силою её задавив, как берут например львы своих львиц.       Сбросив на пол рубаху, последнее, что на нём осталось, Эйгон забрался на кровать, быстро настигнув Эву. Пока она не успела лечь на подушки, Эйгон спустил тонкие лямки платья вниз, поцеловав оголённые, веснушчатые плечи, сначала одно, затем другое, плавно перебираясь на шею. Его рука крепко смяла маленькую, девичью грудь. Эва сжала его волосы на затылке, так же крепко, как до этого держал он её. Голова Эйгона опрокинулась и кадык его дрогнул, когда Эва прошлась языком по крепкой шее до самого подбородка, чтобы слегка прикусить его. — Грязная распутница! — выругался он, оттолкнув Эву от себя. Эва, в отместку за оскорбления, за грубость, пнула его в плечо, но Эйгон перехватил её ногу и накрепко сжал. Она спала на подушки, медные кудри разметались в стороны. Эйгон подхватил Эву под бедра, без толики нежности перевернул на живот, подтянул её на себя, дабы поставить на четвереньки и суетливо принялся копошиться в складках нижней юбки. Он пришёл сюда за другим! По важному делу. Но теперь, на горячую голову, не мог припомнить, что было важнее, чем получение того, что так давно он хотел, что он истинно заслуживал! Ни одну женщину Эйгон так долго не ждал.       Накинув подол платья на девичьи плечи, ему представился дивный вид на округлый, крепкий девичий зад. Эйгон не удержался, шлёпнул по нему хорошенько, а затем крепко сжал, до красных полос. Вошёл он без промедления, в влажное, возбуждённое лоно. Опыт быстро подсказал Эйгону, что в сей раз Эва его не дурила, она и в самом деле девочкой уже не была, так быстро она подстроилась под его естество, так возбуждённо она застонала, когда он решительно вторгнулся в неё. Если бы Эйгоном не одолела похоть, его бы сильно пробило на ревность, но он оставил это срамное чувство на потом.       С громкими, чавкающими хлопками Эйгон вбивался в неё, выслушивая как дивную мелодию, глубокие, чувственные вздохи Эвы. — Что же ты... такой нежный, — в полустонах ворчала Эва. — Возьми меня за волосы, слабак. Ты что, не трахался никогда?       Щёки Эйгона зарумянились от злости и вспыхнувшей страсти. Бешенная девка, что она себе позволяла? Учить профессионала удумала, он ещё ей задаст, он ещё ей покажет! Как Эва и велела, Эйгон взял её за волосы, другой рукой обхватил шею, впечатывая её в барханы подушек. Пот стекал по его груди, волосы взмокли. Устав, Эйгон поддался вниз, накрыл её своим телом, провёл рукой по её талии, бедру и согнул ногу Эвы в колене, дабы войти глубже. Громкие стоны Эвы поутихли, вместо этого она стала тяжко дышать, очевидно окончив быстрее его. Эйгон накрыл её рот рукой, всунул внутрь два пальца, которые Эва послушно принялась посасывать. — Что, уже не такая дерзкая? — рычал он. Когда Эва пожелала ответить, наверняка, нечто колкое, как умела лишь она, Эйгон твёрдо припечатал ладонь, не давая ей вымолвить ни слова. — Заткнись. Я не позволял тебе разговаривать. Поняла меня? — Да... — покорно выдохнула она. — Хорошая девочка, — достигая пика, Эйгон упёрся носом в её затылок, в запах цветов, которыми благоухали её волосы, а затем завалился на соседнее место, широко раскинув руки. Эва, румяная, лохматая, одичало-красивая, легла на его плечо, тонкими пальчиками расчерчивая на его груди замысловатые узоры. Несколько погодя, позволяя себе отдышаться, Эйгон задал вопрос, который интересовал его более всего, даже больше того, что с ним намеривались делать Кар Диты. — Так кто же тот счастливчик, что был у тебя до меня? — Ты имеешь кого-то конкретного ввиду? — Так он был не один? — Эва подняла голову, чтобы посмотреть в его наивное лицо и вдоволь с него посмеяться. Эйгону же было не до смеха. Он редко бывал с распутницами в Королевской Гавани, предпочитая невинных девиц, что не познали других мужей. — Смешной ты, принц Эйгон. Неужто думаешь, что я к двадцати семи годам не познала мужчины? — Тебе двадцать семь? — откровенно изумился Эйгон. — Так ты старше меня на четыре года! И почему ты ещё не замужем? — А почему должна? В Кварте мы живём свободно и сами решаем, когда нам вступать в брак.       Эйгон не мог этого принять, потому что не понимал их свободы, которая хоть и влекла Эйгона, но отчего-то тяготила. Обычно, после секса с ним девицы ожидали большего расположения, не брака, ведь Эйгон уже был женат, а денег, статуса, что позволили бы в будущем выйди замуж за знатных лордов. Ничего этого Эве не нужно было, ведь Эйгон ничего и не мог ей предложить. Она легла под него сама, потому что захотела и открыто поглумилась над его ошибочными ожиданиями её целомудрия. Эйгону стало с этого неприятно, точно им воспользовались, как наивной девицей. Он поднялся и принял натягивать на мокрое тело одежду. — А с Линасом ты тоже была? — Эва не спешила отвечать на его вопрос, заметив, как сильно её ответ расстроил его, как неприятна ему оказалась правда. — Говори же, я должен знать! — Это было давно. Он лишил меня девственности, на причале, когда с корабля провизию сгружал. Повалил меня на отсыревшие доски и взял как дотракийскую девку, даже портки не спуская. Весь день в крови ходил моей, хвастался, что дочку лорда отымел, а к вечеру пришёл мне брак предлагать. Я отказалась и после этого в близость с ним не вступала. — Ты верно сделала, что отвергла его, — сказал Эйгон с намёком на жалость. Он представил себе эту картину: юную Эву, заваленную под этим грязным, вечно пьяным, уродливым мужиком. — Только не надо меня жалеть! — вскричала Эва и сама приняла натягивать платье, сползая с подушек, а затем и с кровати. Эйгон схватил её под руку, не позволяя покинуть покои, из-за чего Эва зашлась ещё в пущем гневе. — Он меня силой не брал, я сама так решила. Братья его уважают, всегда считали, что лучше мне с ним быть, чем с кем-то другим, с чужаком вроде тебя. Но только вот мне и не нужен никто и я никому не нужна, потому не смей меня упрекать! — Ты мне нужна. — Знаю. Без меня тебя бы убили здесь. — Не только по этому, — Эйгону было странным, непривычным признаваться в подобном. Желание видеть её рядом с собой не иссякло с первой близостью, как обычно с ним случалось. Напротив, он боялся, что это его бросят, им пренебрегут, получив то, что и так хотелось обоим. — Мне нужна ты рядом.       Она покачала головой, изобличая неверие. И Эйгон понял: ему нечего было ей предложить, ведь никаких доказательств у него не было. Эйгон осознавал, что Эва не была из тех глупых девиц, что верили красивым словам. Она могла предложить ему своё тело, но не сердце, которое, не смотря на крепкие чувства, что пылали к нему, Эва держала на замке, не подпуская близко и не позволяя тем самым Эйгону его разбить. В этом они были схожи. — Отец тебя ждёт в Зале Трона.       Пока Эйгон послушно шёл за ней, он то и дело одёргивал себя, поправлял одежду и волосы, чтобы ничего из недавних действий не выдало его. Эва же не беспокоилась о таком и не пыталась ничего оправить. Её волосы были спутаны, взъерошены, а платье, особливо на заду, было смято от того, что ещё недавно Эйгон вздёрнул его до плечей. Платье, что было на ней, казалось слишком вульгарным, оно было полупрозрачное и почти ничего не скрывало, что находилось под ним. Идя несколько позади Эвы, Эйгон то и дело бросал на неё взгляд и возвращался мыслями к совершённому, к её громким стонам и робкому послушанию, отчего естество его поднималось, натягивая штаны. Эйгон закрывал глаза, отводил взгляд в сторону, дабы не смотреть на Эву и с тяжким трудом достигал самообладания.       Наконец они сошли на нижний ярус, достигнув просторного, светлого зала. В его центре стояло три громадных Трона Чистокровных, высеченных из белого мрамора, в виды птиц с распахнутыми крыльями. Эти крылья тянулись в стороны и человек, сидящий на Троне, казался птицей, парившей в небесах. Это был символ истинной свободы и величия Кварта. Лишь один трон справа пустовал, то было место почившего Тирана Эмероса. По центру сидел самодовольный лорд Эйфорд Кар Дит, а слева Матео Маллараван, представитель третьей династии Чистокровных — мужчина бледный, сморщенный, прибывающий в глубокой самозабвенной старости. По кругу выстроились все лорды и рыцари Кварта, был среди них и Линас, как представитель гильдии торговцев. Когда Эва и Эйгон явились на встречу, лорд Эйфорд поднялся, и люди, замечая его взгляд, покорно расступились, уступая место новоприбывшим. — Почем вы так долго? — спросил лорд Эйфорд. — И почему ты так выглядишь? — Мы были заняты! — громко воскликнула Эва на всеуслышание. — Мы занимались сексом!       Резкая тишина выбила почву у Эйгона под ногами. Стыд охватил его и страшный, первородный страх. Он искоса поглядел на Эву, усомнившись, что она в своём уме. За такие слова его отстегал бы лорд-десница, позволь он такое сообщить на всеуслышание в Красном Замке. Но сказанное Эвой, особым образом никого из кваатийцев не смутило, кроме Линаса и нескольких её братьев. — Могли бы и подождать до вечера. Не животные же, — лорд Кар Дит уселся на место. — Извини, отец, не удержалась.       К Эве подошёл её брат Эрих, самый неприятный из всех рыжих мордоворотов. Он накрыл её плечи своим плащом, скрывая постыдный наряд и полушёпотом сказав ей, что она - шлюха, покорно вернулся к отцу. Лорд Эйфорд продолжил разговор, который начался ещё до прихода Эйгона и Эвы. — Смерть Тираса стала горькой утратой для нас. К сожалению, лорд Тирас не оставил наследников, а значит нам придётся обходиться своими силами в решении всех вопросов. А вопрос нынче стоит такой — что нам делать с тобой, принц Эйгон Таргариен? И с твоим драконом. — И какие же у меня варианты? — Их всего два, и, как я думаю, ты уже догадываешься какие, — лорд Эйфорд разглядывал свои тонкие пальцы, не удостоив Эйгона вниманием. — Мы можем осудить тебя, как разжигателя войны, что непременно нагрянет на стены Кварта, когда иные кхаласары прознают о совершённом. Тогда мы казним тебя, твоего дракона и мальчишку из-за которого это все произошло, в качестве доказательства дотракийскому народу в нашем неучастии твоих злодеяний. — Какое заманчивое предложение, — съязвил Эйгон. — Даже не знаю, что может быть лучше. — Послушаешь второй вариант? — Зачем? Я знаю, что вы с меня ждёте. Вот только я к этой войне не имею никакого отношения. Я не обязан защищать ваш город и я не хочу рисковать ни своей жизнью, ни жизнью Солнечного Огня, в защите тех, кто хотел убить и обокрал меня! — А как же твои героические подвиги на Ступенях? — припомнил Линас и запустил в него это враньё, как плевок в лицо. Эйгон уже не трушал. Решил: пусть будет, что будет. — Я всё наврал! Не был я ни на каких ступенях и меч в руках давно не держал! Я не воин, не рыцарь и не храбрец. В столице я лишь беспробудно пил и позорил свою семью. И ничем я помочь вам не могу.       Линас рассмеялся от его речи, от слов, которые многих искренне поразили, но только не его. Очевидно, что этот плут никогда Эйгону и не верил. Наверное, он никогда ему и не нравился. Теперь не было нужды скрывать своих истинных помыслов. Линас даже обрадовался тому, что теперь всем стало ясно, какой на самом деле Эйгон ничтожный. — Посмотри, Эва, с кем ты связалась, кого впустила в свою постель! Какое жалкое насекомое на самом деле этот твой твой смазливый, вестеросский принц! — Довольно, — укротил его лорд Эйфорд одним ленивым движением руки. — Я не ждал, что ты, Эйгон, согласишься по доброте душевной. Но что ты скажешь, если я предложу тебе владения, достойные лорда? Деньги, драгоценности и статус. Твоего мальчишку будут обучать лучшие мейстеры, а ты не будешь знать ни бедности, ни забот. В подземельях мы разместим твоего дракона и ты не будешь бояться, что в один прекрасный день дотракийцы нападут на него и порубят на куски. Город узнает тебя как своего героя, а главное, если ты проявишь себя в этой войне, если ты поможешь победить — мы признаем тебя новым великим лордом. Ты возьмешь имя Эмероса и войдёшь в этот зал как властитель, как истинный Чистокровный. К решению подобного вопроса я и лорд Маллараван пришли обоюдно.       Столь неслыханная щедрость взыграла на нервах всех неприятелей Эйгона среди присутствующих. Эрих и Эдуин стали перешёптываться меж собой, бросая в Эйгона колкие взгляды. Линас забагровел и крепко сжал кулаки, точно готовый броситься в один миг на Эйгона, дабы разбить его голову. Эва потянулась к Эйгону, взяла его руку и с умоляющим, мягким взглядом посмотрела на его лицо. Глаза Эйгона нервно бегали по её лицу, пытаясь понять, как должно ему поступить. Вряд ли лорд Эйфорд сделал бы такое предложение в ином другом случае. Он был в отчаяние, как и весь город, по большей части по вине самого Эйгона. Наверное, Чистокровные и вовсе не ожидали, что Эйгон выживет в войне, которая намеревалась произойти, иначе бы не согласились на такое. Но разве был у Эйгона другой выбор? Только золото или плаха, иного было не дано.       Напрасно Эйгон бежал из столицы, намереваясь спастись от такого решения, ведь оно догнало его и здесь. Теперь Эйгон понимал, что на этом условии построен весь мир, ты выбираешь жизнь или смерть, и уповаешь на то, что выбранное тобой выберет и тебя.       Продолжая смотреть в мягкое лицо Эвы, Эйгон нерешительно сказал: — Я согласен.       Он поддался назад, дабы сбежать из этого зала, от этих глаз, что были прикованы лишь к нему. Эйгону нужно было свыкнуться с участью, на которую его обрекли, осознать то, на что он был вынужден пойти ради лучшей доли. Перед тем, как оставить всех и сбежать, Эйгон вляпался в одно единственное лицо. Ледяные глаза пронзали его насквозь. Линас многозначительно провёл большим пальцем по своей шее и устрашающе вздёрнул бровью. Эйгон всё понял.