***
Назначенный день наступил как-то слишком быстро и от того было до невозможности волнительно и страшно. Парень оттягивал и уговаривал напарницу как мог: чтобы его запись отменили, отдали окошко другому человеку, да хоть что! Лишь бы не на стол ложиться с раскрытым ртом и сверлом в нëм… Однако Люмин была непоколебима и решительно настроена вылечить коллегу, хотя бы потому, что он своими воплями всех задолбал. А ещё она сказала, что стоматолог этот очень хороший, и все пациенты уходят от него счастливыми и довольными работой профессионала. Уж не знает парень, какой там профессионал, но знание этого ситуацию легче не делает от слова совсем. Он как ссал от этих ковыряльщиков дëсен, так и продолжает ссать. И кто ему что скажет, у него дача в другом городе есть… Сидя перед кабинетом в коридоре и массируя больной зуб, Кадзуха думает о нескольких вещах: как бы отсюда сбежать, как бы сделать так, чтобы зуб перестал болеть вообще, и вот бы было неплохо, если бы стоматолог удавился, а запись была отменена. Один день. Один, мать вашу, день всего прошёл с момента, как дата и время были назначены. Даже морально не успел подготовиться! Вот, хорошая причина перенести окошко. Парень не собрался с мыслями, волнуется. Да, самое то в качестве отговорки. Внезапно ручка двери опускается и дверь чуть-чуть приоткрывается, а всë это сопровождается мягким «следующий». Кадзуха крупно вздрагивает, ощущая трясущиеся колени, но всë-таки поднимается с места и, постояв с минуту возле двери, решается войти. Осторожно закрывает её, поджимая губы. Страшно, очень страшно. Ему же тут сейчас рот расковыряют. У него же всё онемеет! А вдруг у него аллергия на анестезию? А вдруг он прям тут после укола помрëт? А кто тогда будет помогать Томе дома? А кто будет ему шоколадки покупать? — Ложитесь, пожалуйста, — просит позади всë тот же мягкий голос, а следом слышатся приближающиеся шаги. Кадзуха застывает на месте, когда сначала боковым зрением, словно в замедленной съемке, а потом полностью видит лечащего врача, который вставляет ключ в замок и делает один оборот. З-зачем это он?.. Но блондин молчит, не решаясь спросить. Он только смотрит на крепкую спину, которую эффектно облегает больничный белоснежный халат, и копну тëмно-лиловых волос. Стрижка чем-то напоминает маллет, но достаточно короткая. Возможно, человек недавно только постригся. Каэдэхара не понимает, с чего такие странные мысли, наверное, вылезли в качестве способа как-то отвлечь, не суть уже. Врач поворачивается к своему пациенту с приветливой улыбкой. Кадзуха хочет подавиться собственным языком. Понятно теперь, почему все пациенты уходят отсюда счастливыми и довольными работой профессионала. Бейдж на груди гласит «Скарамучча» — стоматолог, однако Каэдэхаре кажется, будто перед ним не монстр тяжёлой зубной артиллерии, а чëртов Бог. Блондин не особо любит восхищаться красотой людей, ему так-то всë равно как кто выглядит, но здесь просто нельзя не восхититься. Если и стоматолог, то только такой. — Пройдëмте, — чарующим и завораживающим голосом произносит парень, потому как он явно не намного старше Кадзухи. Может быть, года на два-три, при том, что самому блондину всего двадцать три. Маленький ещё, тяжко к стоматологам ходить, даже если и к таким сексуальным, чего уж греха таить. Они следуют к установке, на которую Кадзуха аккуратно садится, не спеша прям сразу разлечься и отдаться в лапы в перчатках, в лапы, в которых уже скоро будут все эти жужжащие штуковины… — Фамилия, имя, дата рождения, — просит врач, пока заполняет какие-то бумаги, а Кадзуха думает, что мог бы ещё свой номерок дать, ну так, для личного пользования, но сдерживает себя и диктует всë, как есть. После смиренно ожидает, пока другой всё запишет, однако снова невольно заглядывается. У этого Скарамуччи, вроде бы так, очень, очень, очень красивые руки, и пусть они в перчатках, всë равно выглядят просто потрясающе. Парень бы их нарисовал, но он кисть банально не умеет держать, о каком искусстве тогда идёт речь. Ещё у врача красивые, яркие и одновременно глубокие синие глаза. Боже, если это линзы, то Кадзуха будет требовать отменить этот мир, потому что если он вдруг увидит человека перед собой с каким-то другим цветом глаз, это будет величайшим разочарованием всей жизни. После первых отношений, конечно же. Также острые скулы отлично подчëркивали ровный овал лица, а не сильно пушистые ресницы выглядят довольно мило. Взгляд Каэдэхары метнулся с чужого носа намного ниже, где из-под рубашки и растëгнутого на несколько верхних пуговиц халата виднелась молочная кожа груди. Парень непроизвольно шумно выдохнул, не замечая за собой этого. Теперь он хочет попробовать её на вкус. «Блять, ты тут как бы к стоматологу пришёл, зубы лечить, а не пялиться на врача и представлять, как он тебя раскладывает на этой грëбанной установке», — возмущается здравый смысл, являя себя миру откуда-то из-под корки сознания. Но Кадзухе немного наплевать, кто сказал, что представлять запрещено? — Ложитесь, сейчас посмотрим, что там у вас, — стоматолог натягивает маску на нос и поправляет одежду, поднимаясь со стола, но прежде чем начать работу, конечно же, моет руки, надевает новые перчатки, следом сбрызгивая их спиртом. И вот, когда Кадзуха ложится полностью на кушетку, и когда её начинают для удобства регулировать, становится как-то не до плотских фантазий. Страх начинает потихоньку набирать обороты, коленки заметно подрагивают, пальцы рук, совсем тихо, начинают нервно стучать по обивке. Как-то неожиданно вернулась боязнь врачей и больниц, буквально только что в нос ударил тот самый запах. Стоматолог включает лампу и направляет её на лицо пациента для удобства. Взяв заранее приготовленный инструмент, названия которого Кадзуха не знает и знать не хочет, врач второй рукой прикасается к чужому подбородку, как бы прося открыть рот. И, блять. Либо с Каэдэхарой что-то не так, либо с миром, потому что стоило ощутить панику, как она чуть ли не сразу же полностью перекрылась волнением перед близостью с этим прекрасным молодым человеком, от которого даже пахнет умопомрачительно. Блондин открывает рот и прикрывает глаза, лишь бы не видеть никаких страшных на вид штуковин в руках стоматолога. Нет, спасибо, психика дороже. В нос забиваются сразу два запаха: больничный и вкусных духов, и это немного щекочет рецепторы, но не до такой степени, чтобы забрызгать бедного парня соплями и слюнями. Кадзуха сдерживается и тихо шмыгает. А ещё ему чуть-чуть больно, потому что врач какой-то штукой оттягивает изнутри щëку немного в сторону и давит пальцем как раз на больной зуб, отчего блондин мычит недовольно. — Да, запустили вы его, конечно, — неодобрительно покачивая головой, комментирует парень, поворачивая голову пациента как ему угодно, чтобы рассмотреть ещё и верхние ряды зубов. — Любитель сладкого? — он усмехается после сказанного, но ответа не ждëт, да и не получит. Рот-то у Кадзухи занят. Чужими пальцами. Срань Господня. Блондин разлепляет глаза, как только на больной зуб перестают давить, и тут же встречается с чужим взглядом глубоких синих глаз. Вблизи они кажутся ещё прекраснее, плюсом идёт ещё и то, что вокруг зрачка оранжевые крохотные подтëки. Если смотреть хотя бы на расстоянии вытянутой руки, уже невозможно будет это рассмотреть. Интересно, сколько пациентов точно также анализируют и размышляют по поводу глаз стоматолога. Который смотрит так пристально и, кажется, изучающе, что Кадзухе хочется провалиться под землю от, ëб твою мать, смущения. Потому что Скарамучча не планирует отстраняться, находясь чуть ли не нос к носу. Кадзуха начинает бегать глазами по помещению, очень сильно надеясь, что это послужит тому, что врач отпрянет и продолжит работать, как полагается. И слава всем богам, что это срабатывает. — Что ж, ситуация не критичная, но сейчас я вам выпишу направление на рентген, после него минут через двадцать сразу зайдëте ко мне в кабинет без очереди, — объясняет врач, отходя от пациента в сторону умывальника, где выбрасывает перчатки в урну, после чего тщательно промывая руки и в конце концов возвращаясь к своему рабочему столу. Что-то черкает на бумажке и протягивает её Кадзухе, что уже успел немного прийти в себя после головокружительной близости, а теперь неловко переминался рядом с установкой. Парню было стыдно подходить, и уж тем более смотреть на врача, но откуда, блять, у него такая реакция? Как будто первый раз в жизни видит красивых и сексуальных людей. Поправочка — непозволительно красивых и катастрофически сексуальных. Нет, конечно, это вполне себе не редкость — видеть ухоженных людей, которые явно знают, что следует подчеркнуть в своей внешности, чтобы выглядеть на все сто. Но, сука! Кадзуха не планировал лбом упереться в стену и смущаться как школьник при виде своего типажа! По крайней мере, во внешности всё устраивает, даже более того. И ох уж эти руки в перчатках… Они бы прекрасно смотрелись на ногах блондина, либо же на его шее или бëдрах… Каэдэхара понимает, что начинает покрываться огромными пятнами смущения, когда смотрит на Скарамуччу, что всë так же с невозмутимым лицом сверлит его внимательным тëмным взглядом. Нет, хуйня. Давайте обратно. — Спасибо, — стараясь держать лицо и контролировать свои непереводимые на здравый язык порывы, Кадзуха забирает направление из рук врача и уже почти уходит из кабинета, как ему в спину бросают: — На стойку регистрации потом подойдите и запишитесь на следующий приëм. Буду вас ждать. Блондин не увидел, но затылком почувствовал, как человек позади него усмехается, расслабляясь на стуле. Но ничего не отвечает и просто уходит делать рентген.***
Домой парень возвращается крайне раздражëнным, но по-идиотски счастливым. Страшное комбо, по правде говоря, но что есть, то есть. И стоит ли пробежаться по всем пунктам? Учитывая, что Кадзуха очень давно не был в больнице, а уж рентген он делал последний раз полгода назад, то тот может с высоко вздëрнутым носом заявить, что он стойко перенëс это мучительное ожидание в очереди. Потратил почти час на это, но таки отрентгенился и пошёл обратно к стоматологу с решительным настроением, что не будет волноваться. Миссия оказалась почти выполнима. Разругавшись в пух и прах с какой-то женщиной в коридоре, но так и не получив от неё «разрешения» пройти вперёд, Каэдэхара было хотел смириться со своей участью, ведь приëм у врача скоро заканчивается, а когда он теперь попадëт к нему — неизвестно. Однако Скарамучча сам усмирил пыл пациентки и осторожно завëл охуевшего от жизни Кадзуху в кабинет, придерживая за локоть. Хватка у парня оказалась вполне себе крепкой, но… Блондин уже дома, и теперь прислоняется затылком к вспотевшему кафелю ванной, прикрывая глаза. …прикосновения будто всë ещё ощущаются на коже. Они точно просочились через одежду и въелись подобно татуировке, а нервные окончания реагируют на каждые всполохи мыслей в голове, отчего по телу бегут мурашки. Парень шумно выдыхает и регулирует температуру воды на более прохладную, ведь чем больше он думает об этом человеке, тем жарче ему становится. Чëрт, какая неожиданная реакция. Кадзуха и не помнит, когда в последний раз с ним такое случалось. Были моменты крепких отношений, сильных чувств, полного доверия и прочего, но чтобы голова забилась одним человеком после первой встречи… Это что-то интересное. Закончив принимать душ, а заодно освежив голову, блондин прошествовал вальяжной походкой до постели совершенно нагой. А что, он у себя дома, имеет право ходить без трусов. Вообще, трусы для слабаков. Парень посмеялся тихо, вспоминая эту шутку Люмин, и после запрыгнул на кровать, сразу же хватая в руки телефон.Чайлд
Ну, как сходил к стоматологу?) Кадзуха какое-то время таращит глаза на экран, не понимая, что происходит и почему ему вдруг пишет парень его коллеги. Как бы, окей?..Привет. Нормально
Привет. Но… это всë?..А что ещё может быть?
Ну тип… Потом собеседник замолчал на добрые десять минут, а блондин пытался переосмыслить ситуацию. Ему первый раз в жизни написал Чайлд и начал диалог с «ну, как сходил к стоматологу?»… Если бы у вселенной было чувство юмора, то эта шутка была бы самой смешной. Но Кадзухе больше непонятно, чем смешно. Кароче типо он тебе не понравился? Как бы я понимаю, что стрëм звучит, ахахах, но мне реально интересно:) «С чего бы это, блять, тебе интересно, скажи на милость, любознательный ты наш?» — Каэдэхара усмехается и переворачивается на живот, скрещивая лодыжки и приподнимая согнутые в коленях ноги.Если ты мне написал только для того, чтобы узнать, встало ли у меня на этого твоего стоматолога, то зря тратишь время
Кажется, это должно укоротить чужой длинный нос. Это да или нет?) Или же не должно…Откуда у тебя мой номер?
Люмин далаЯсно
Ой устроит Кадзуха ей взбучку, ой устроит… И, собственно, расплата происходит. Правда, воспринимается Люмин не совсем так, как предполагал Каэдэхара. Гневную тираду на тему того «почему нельзя давать мой номер кому попало» Люмин любезно выслушала, но принимать всерьёз не стала по каким-то своим причинам. Она вообще весь оставшийся день хихикала над парнем и то и дело ему подмигивала, что наталкивало на какие-то сомнительные мысли. Она либо просто издевается, либо знает что-то, о чём даже не догадывается Кадзуха. И это, чëрт возьми, бесит. Но уж ладно. Если парень будет играть роль похуиста, то всё снова будет нормально. Но на обеде он всë-таки поднимает этот вопрос, когда за столом остаются только они двое: — Вы с Чайлдом что-то затеяли против меня? — в лоб спрашивает Кадзуха, специально подсаживаясь к коллеге. — С чего такие выводы? — девушка тянет уголок губ вверх и подпирает кулачком щëку, с явным интересом смотря на собеседника на ближайшие несколько минут. — Вы оба странно себя ведëте и мне это не нравится. Сначала твой парень спросил про то, как я сходил к стоматологу, будто мы там в его кабинете потрахались, теперь ты какие-то подозрительные намëки даëшь. Что с вами происходит обоими? — выпалив всё как на духу, парень щурит глаза по-хищному. Он ожидает развëрнутого ответа, со всеми подробностями коварного плана. Кадзуху хотят свести с этим врачом? Хотят отдать ему на растерзание, потому что в будущем блондин узнает, что Скарамучча похищает людей, а потом удаляет им зубы и делает подпольные операции или что-то такое странное? Вариантов много, но все как на подбор — тупые. М-да, не густо… Люмин пожимает плечами с загадочной улыбкой и выходит из-за стола с подносом c недоеденной едой, а Каэдэхара лупит в какую-то точку и который раз уже за эти дни охуевает. Чë за жизнь…***
Следующий приëм происходит через четыре дня, что довольно удивительно, и Кадзухе даже не так страшно. Хотя бояться стоило бы. Он все эти дни так и продолжал получать какие-то намëки от Люмин, странные допросы от Чайлда и недоумëнные взгляды от Итэра, который больше угорал с них, чем сочувствовал растерянному и раздражëнному Кадзухе. Поэтому даже сейчас, сидя перед кабинетом стоматолога, парень не испытывает ничего, кроме этого чувства, ибо из-за него происходит это дерьмо. Возможно, стоило самому поискать врача и записаться. Хотя вряд ли ситуация бы изменилась. Люмин давно хочет с кем-то сосватать холостяка Кадзуху, хоть он и не раз говорил, что ему такое без надобности. Они не сказать, чтобы прям хорошо дружат, но всë же доля заботы со стороны девушки присутствует. Так сказать, человек, который с каждым найдëт общий язык. Из кабинета стоматолога выходит средних лет мужчина, трогающий свою, видимо, замороженную щеку, а уже через пять минут слышится «следующий» изнутри. Обтерев вспотевшие ладони о брюки, Каэдэхара осторожно проскальзывает в кабинет. Он смог за короткое время себя настроить на более позитивный лад, а потому агрессировать на врача не будет. Ведь он же не виноват в происходящем. — Здравствуйте, — Кадзуха немного кланяется и подходит к рабочему столу врача. Тот внимательно изучает карточку перед собой, кажется, не обращая никакого внимания на нового пациента, а потому блондину удаëтся немного понаблюдать. И первое, что бросается в глаза — изящные руки, не облачëнные в перчатки. Боже, почему скрытые фетиши парня всплыли только сейчас и только с этим человеком? — У вас повторный приëм? — Стоматолог поднимает на Кадзуху глаза и у того резко спирает дыхание. Опять… В эти глаза можно смотреть вечно и без перерывов, всегда будет мало. Парню только представлять можно, какие спектры эмоций эти синие бездны могут отображать. — Да, — немного взволнованным голосом отвечает Кадзуха, с трудом заставляя себя прекратить пялиться. Как дурачок выглядит со стороны, честное слово. — Хорошо. Я вас помню. Значит, на первом осмотре я обнаружил несколько очагов, подлечить можно всё, но некоторые можно оставить и так. Вы наверняка человек занятой, работаете, так что можно остановиться на серьëзном, а потом уже, как будут свободные дни, запишетесь и долечим остальное, — словно по инструкции говорит врач, прибираясь на столе и после подходя к раковине, чтобы, как и положено, помыть руки. Кадзуха тем временем ложится на кушетку, сжимая челюсти. Вот вроде взрослый человек, а боится, как маленький ребëнок. Но уж лучше потерпеть полчаса на приëме стоматолога, чем мучиться от боли долгие дни… Как у него, впрочем и было. — Вы можете пока… — врач поворачивается, дабы сказать, что нужно делать, но уголок губ сам ползëт вверх при виде «бесстрашного», уже приготовившегося пациента, — хорошо, — хмыкает он себе под нос, чтобы никто не услышал, и спешит начать работу. По правде говоря, немножко волнительно. Как бы, нет, руки не дрожат, не имеют права с такой работой, но вот в горле да, пересыхает при взгляде на человека рядом. Скарамучча не ценитель внешностей человеческих, его больше интересует в этой жизни сон, ввиду профессии, однако с появлением блондина что-то резко меняется. Всего одна встреча и что-то внутри щëлкнуло, как по мановению руки. Забавно, учитывая, что здесь никакой не мир родственных душ. Но, если бы это было так, парень бы поверил. В первый раз он позволил себе чуточку полюбоваться вблизи, рассмотреть цвет кожи, пухлость губ, мягкие светлые волосы, среди копны которых выбивается причудливая красная прядка. Жаль только, что Кадзуха ничего не понял. Первоначально Скарамучча не хотел никого записывать и несколько раз посылал Чайлда куда подальше с его «ну пожаа-алуйста-аа», однако спустя уговоры и весомое «я тебе заплачу, только прими», парень согласился. С чего у друзей такое рвение, было непонятно. Но это только поначалу, а вот потом стало очень даже ясно. Приготовив анестезию в шприце, врач аккуратно просит раскрыть рот блондина, на что тот послушно подчиняется. Но выглядит весьма зажатым. Боится так? Решив ничего не спрашивать, Скарамучча продолжает и спустя минуту укол сделан, никто не пострадал. И теперь остаётся только ждать, когда анестезия подействует. — Вам нравится? — внезапно задаëт странный вопрос стоматолог, отчего Кадзуха вздрагивает от неожиданности. Он немного погрузился в свои мысли и вошёл в то самое состояние прострации. Довольно частое явление у него. — Что, простите? — спрашивает неловко блондин. Что ему нравится? Врач? Да. Находиться здесь? Возможно, немного. Кофе по утрам? Не особо. — Ваша работа, — поясняет Скарамучча, видя чужое замешательство в лице. — Вам доставляет удовольствие? — Парень завораживающе улыбается, пока Кадзуха мысленно сходит с ума от происходящего. В его голове словно вспыхнули множественные костры, яркие фантазии, и всё, что крутится в голове, это «работа нет, но ты можешь». Он с ума сходит, ей богу… «Возьми себя в руки». — Вполне. А… вас? — решает не оставаться в стороне Кадзуха, продолжая диалог. Возможно, тогда неловкость немного спадëт, и он сможет с ясной головой общаться с этим человеком, при этом не подставляя себя и не позиционируя как какого-нибудь извращенца… Парень далеко не такой. А как показывает практика, отношения были с разными людьми, но все они вполне себе адекватные, пусть и не долгие. — Давайте на «ты» перейдëм, всë-таки не один ещё раз встретимся, да и мы ровесники почти, формальности ни к чему, — врач таки приближается к своему пациенту и тянется рукой к чужой щеке. Пальцы, обтянутые тонким латексом скользят нежно по коже, словно в успокаивающем жесте, и, боже… Кадзуха хочет поддаться прикосновению, приподняться корпусом и почувствовать своими почти онемевшими губами тепло губ напротив. Это почти потребность. Почти безумие, так удачно балансирующее на канате над пропастью. Лишнее движение — упадëшь. И ведь не сказать, хочет Каэдэхара этого или нет. А потому он только кивает словам парня и запихивает куда подальше свои порывы совершить какую-нибудь глупость. Скарамучча берёт с лотка зеркало и на пробу постукивает. — Чувствуете что-нибудь? — синие глаза устремляются в соседние, и Кадзуха ощущает, как у него спирает дыхание в который раз, и как щекочет в животе. Он машет головой отрицательно, только сейчас понимая, что местная анестезия действительно хорошо и быстро сработала. Считанные минуты буквально. И осталось самое основное. Врач принимается за работу. И оказывается, терпеть отсутствие боли гораздо сложнее, когда перед лицом маячит чужое. Да, маска многое скрывает, но тëмно-синие глаза по-прежнему остаются открытыми и Кадзуха позволяет себе их рассматривать без какого-либо стеснения. Ему ведь так или иначе больше некуда смотреть, пока в его рту ковыряются. Пожалуй, из плюсов… Во-первых, стоматолог делает всё предельно аккуратно, даже можно сказать скурпулëзно. Во-вторых, у него бомбезные глаза и руки, вторые вообще нужно отменить, потому что блондину огромных сил даëтся не подключить к делу язык и не пробежаться вдоль чужих фаланг. Это что же… Лицо начинает постепенно гореть, когда воображение подкидывает очень пикантные моменты «как бы весело Каэдэхара проводил время в горизонтальной и других положениях со стоматологом». И, господи… Кажется, это замечает виновник всего происходящего: заметно покрасневшего лица Кадзухи, скручивающегося будоражащим спазмом внизу живота. Приятно и щекотно. Блондин с силой поджимает пальцы на ногах. — С вами всё в порядке? — вежливо интересуется Скарамучча, немного не понимая, что происходит. Да, он взялся за сверло, чтобы провести очистку, но неужели это так напугало Каэдэхару? Хотя и фобии у людей разные. — Моргните один раз, если да. А Кадзуха нифига уже не боится! Боже, заберите его отсюда кто-нибудь, пока не случилось непоправимое… Но всë же он моргает один раз, стараясь держать себя в руках, и, соответственно, руки на одном месте. Хочется, конечно, полапать врача, но хотелку стоит усмирить. Скарамучча кивает, будто расслабляясь в лице и в теле, продолжая. — Я не буду сегодня лечить сразу несколько зубов, остановлюсь на самом проблемном. Но после процедуры останься ненадолго, пожалуйста, обговорим дни, в которые ты сможешь записаться, — парень улыбается глазами, отчего в уголках появляются милые складочки, и теперь Кадзуха ловит микроинсульт от того, насколько это выглядит очаровательно. Да ещë и так вблизи. Ну действительно в сказку какую-то попал, не иначе. Каэдэхара снова моргает один раз, и после этого оставшееся время парни проводят в тишине и спокойствии. Но единственное, что не отпускает блондина — тупой спазм и щекотка ниже пупка. И, как назло, он даже посмотреть не может, видно ли внизу что-то, или нет. Но будет довольно смущающе и в то же время забавно. Хэй, я возбудился у стоматолога в кабинете, пока он лечил мне зубы! Вот веселуха! … Никоим образом не смешно. Скорее ужасающе. Кадзуха почему-то на все девяносто и девять процентов уверен, что на памяти врача не было ничего подобного во время процедуры. Либо же человек — мазохист, но опять же, тогда всё дело в действии анестезии. А парень не чувствует ничего от слова совсем. Только неприятный вкус эмали во рту. Где-то через полчаса работы они наконец заканчивают, как раз скоро спадëт и анестезия. Стоматолог выключает лампу, складывает все приборы в лоток и убирает в раковину, заливает водой, после же садится за рабочий стол. Кадзуха же слезает с «места пыток», тут же чувствуя приятную лëгкость в ногах от лежания, но несильную боль в спине из-за неудобной позы. Перекочевав на стул напротив врачебного, он тупит взгляд на Скарамуччу. Снова без противной маски, без перчаток. Демонически красив и привлекателен. Интересно, если он ему предложит встретиться вне рабочего дня, тот согласится? — У меня что-то на лбу написано? Почему ты так смотришь? — внезапно застаëт врасплох своим вопросом Кадзуху врач, отчего тот вздрагивает и смаргивает пелену с глаз. У него в голове уже целый сюжет развернулся с участием стоматолога. Блондин поджимает губы и отрицательно машет головой. Будь он чуточку посмелее, то сказал бы всë как есть. Его привлекает Скарамучча. А так, поводов говорить особо нет, предпосылок для этого тоже не было, соответственно, нет и смысла. Врач мягко улыбается краешками губ, щурится, когда ловит чужой взгляд, сконцентрированный ниже носа. В голове тут же пробежала быстрой белкой шальная мысль, однако парень её отмëл. Не здесь и, по крайней мере, не сейчас. Человек перед ним определëнно красив, стоит внимания и многочисленных комплиментов, но так прямо сказать ему об этом будет невежливо. Ни с того ни с сего закидать комплиментами… Как минимум это странно, как максимум — подозрительно. Кадзуха наконец перестаëт смотреть на врача, первым отводя взгляд, и принимается рассматривать интерьер кабинета, попутно тихонько прикасаясь к щеке. Ему всë ещё не больно, анестезия совсем скоро спадëт, но поесть получится только хрен знает когда. Ужасно… — Когда ты будешь свободен? — Что? — Каэдэхара опешивает, вновь впиваясь ярким взглядом в парня перед собой. Когда будешь свободен в смысле свободные дни, или что-то другое? — У тебя последний приëм. Нужно долечить твои зубы и тогда можешь со спокойной душой забыть про эту больницу и этот кабинет, — Скарамучча продолжает улыбаться, пока Кадзуха чувствует укол непонятной грусти внутри. Забыть? Это будет очень и очень непросто. Он ещё ничего не успел спросить, сказать, сделать. Он даже не взял номер телефона у этого человека! Так не пойдёт. Скарамучча же откровенно мысленно смеëтся. Парень перед ним до такой степени милый, что с трудом удаëтся сдерживать своë желание сказать что-то двусмысленное. Ох уж этот Тарталья со своими попытками свести друга с кем-то. Но стоит признать, что в этот раз он выбрал хорошего кандидата. Не то, чтобы у Скары были проблемы в отношениях с кем-то, просто его никто не мог зацепить. Сначала он, конечно же, пытался что-то сделать сам: общался с разными людьми, ходил на свидания, знакомился и так далее, но почему-то всегда выбирал похожих друг на друга. Тарталья их обзывал «вариантами», и в конечном итоге сам подключился к процессу, объясняя это тем, что «трудно смотреть на твои жалкие потуги и потом захлëбывание работой». Скарамучча трудоголик почти до мозга костей, а то, что у него не труголизм — похуизм. Вот Тарталья и решил спасать непутëвого друга, пока тот окончательно себя не загнал в могилу одиночества. И когда на пороге появился Кадзуха, кажется, руки немного дрогнули от волнения. Это было сто процентное попадание. И не заметить ответный интерес мог только слепой. — У меня много свободного времени, — выдаëт неожиданно блондин, приняв расслабленную позу и сверкнув будто бы с хитринкой глазами, на что врач еле заметно усмехнулся. Это что, негласное заявление на начало игры? Кадзуха немного в шоке от самого себя. Он никогда до этого ни с кем так себя не вëл. Но с тем, кто напротив хочется в открытую флиртовать, возможно, ненавязчиво касаться. Это немного волнительно. — Прекрасно, — с трудом отводя тëмные глаза от созерцания ещё более прекрасного, Скарамучча несколько секунд рассматривает бумаги на столе, затем ухмыляется и встаёт с места, следом поднимается и пациент, который, подхватив портфель, спешит к выходу. Ну, если для него кажется, что он торопится скорее уйти из этого кабинета, от этой застрявшей где-то на грани волнения атмосферы, то вот по факту всё немного не так. Скарамучча идёт следом, впившись взглядом в чужую спину, проскальзывая дальше вниз, оценивая, изучая, и даже не пытаясь сдержать удовлетворительной улыбки, которую многие бы назвали «обезоруживающей». Парень не из тех, кто будет скрывать свои заинтересованность и природный шарм, а потому, собственно, на него часто вешаются, так же как и часто получают отворот поворот. Подойдя к двери, Каэдэхара дëргает нервно за ручку, но та не поддаëтся, словно что-то мешает, и прежде, чем он успевает обернуться, чтобы позвать врача и попросить открыть дверь, как чувствует присутствие сзади, отчего задерживает дыхание, замирая в одном положении. Врач не сильно, но значительно прижимается грудью к спине и немного склоняется, так, что Кадзуха может со столь близкого расстояния увидеть красивый профиль. Немного ближе и он бы смог коснуться губами всего, что только хочет. От старшего пахнет чем-то древесным, пряным и свободным, освежающим рецепторы и заставляющим вдохнуть глубже. А его лицо сейчас такое невозмутимое и спокойное, что хочется прописать удар или больше, потому что какого хера Кадзуха тут чуть ли не сгорает, а этот человек строит из себя! Хотя. Его мысли далеки от правды. Потому что Скарамучча пусть и стойко держится, но каких усилий ему это даëтся. Странно получается. Испытывать что-то подобное к совершенно незнакомому человеку, но он словно ощущает нечто родное и очень близкое. Возможно, в прошлом, в другой жизни, их что-то связывало: возможно, хорошее, а возможно, плохое. Блондина так и тянет прижать к стене, прильнуть губами к его шее, сжать талию до боли, укусить, поцеловать. Столько разных чувств одновременно в одном человеке. И Кадзуха, кажется, скоро всё поймёт. Сейчас никто из них даже шаг сделать не может. Врач держит дверь, не особо горя желанием отпускать так скоро пациента. Пациент стоит на месте с протянутой к ручке ладонью, боясь коснуться чужой руки. Не силой мысли же открывать, хотя это было бы полезным умением. — Мне надо идти, работа не ждёт, сами понимаете, — взяв себя в руки, говорит Кадзуха, но внезапно чувствует холодок, пробежавший по позвоночнику. Взгляд Скарамуччи ощущается почти физически. Парень сзади что-то неслышно ворчит себе под нос и следом чуть ли не наваливается на спину Каэдэхары, но только ради того, чтобы открыть дверь. — До встречи… — Скарамучча еле улыбается, когда Кадзуха, выйдя за порог, поворачивается и немного склоняет голову в знак благодарности. И когда парней в конце концов разделяет дверь, Кадзухе кажется, будто ему что-то недосказали. Считанные секунды помещение окутывает удушающая тишина, которую прерывает только шум кондиционера и суматоха на улице, да за дверью кабинета. Да, это особая тишина, которая Скарамучче очень не нравится. Он ощущает её внутри себя. Будто вместе с Кадзухой ушли и все эмоции, которые тот вызывал. Значит что… Раз это из-за меня, значит это моё? Так что ли? Парень беззлобно фыркает и усмехается, возвращаясь к своему месту, но не усаживаясь на неудобное кресло, а подходя к окну, вид которого открывается на главные ворота и шлагбаум. Всего пять минут и виднеется блондинистая макушка с причудливой красной прядкой. Скарамучча тяжело сглатывает, скрещивая руки на животе, который резко скрутило волнением… Боже, неужели существуют настолько красивые люди. Не верится. Или, возможно, мыслями парня играет нечто иное? День икс наступает как-то слишком быстро и оттого неожиданно. Тарталья звонит с утра пораньше, предупреждая, что «слышь, у тебя там последний приëм, не забудь, инвалид ты наш». И Кадзуха поначалу даже как-то воодушевляется, подскакивает собираться в хорошем настроении, но уже с ключëм в замочной скважине понимает, что это провал. Он пока не готов сделать первый шаг, пригласить куда-нибудь Скарамуччу, взять его номер. Прошло так мало времени и… Парень боится. На честном слове, он просто боится. Даже особо добавить нечего по этому поводу. Парень расспрашивал про врача у Тартальи, у Люмин, но те стойко молчат и хихикают, отказываясь давать показания и тыча экраном телефона с свободными окнами на приём к стоматологу. Кадзухе быстро делается грустно и тоскливо, поэтому он с тем же настроением идёт в больницу. Там его, как обычно, встречает гул, визги и плач детей, переговоры бабулек на лавочках и снующего туда-сюда рабочего персонала. Блондин, сжимая в руке медкарту и направление на повторный приём, нервно оглядывается по сторонам в надежде увидеть его, но это оказывается гораздо сложнее. Столько людей, такая очередь. Благо, в нужный парню кабинет он идёт первым по времени. Взгляд задерживается на табличке на двери. Кадзуха глубоко задумывается. Если так вспомнить, то были ли ответные знаки внимания? Скорее да, чем нет. Каэдэхара видел, как врач смотрит, как мимика его лица меняется в зависимости от эмоций, которые он испытывает, и тот момент, когда парня будто не хотели отпускать, когда Скарамучча позволил себе прижаться грудью сзади. Господи, возможно, показалось, но кажется, Кадзуха не слышал буквально ничего. Словно врач перестал дышать или дышал, но очень тяжело. Сегодня надо попытаться взять номер. Хотя бы. Иначе потом будет странно приходить в больницу или звонить в регистратуру, чтобы узнать… — О, это «вы», — неожиданно знакомый приятный голос звучит над головой, и Кадзуха фокусирует зрение. Пришёл. — Проходите в кабинет, пожалуйста, — Скарамучча улыбается обезоруживающе, открывает ключом дверь и дергает ручку, в приглашающем жесте указывает во внутрь. «Кажется, я сошёл с ума», — думается Кадзухе и он поднимается с лавочки, следуя в кабинет. Как по струнке выпрямляется, ощущая движения позади себя, чувствует тупое волнение в животе. Сука, почему сейчас? Успокойся, Кадзуха. Ничего же не произошло. Но оно происходит. На опомниться у блондина нет даже секунды. Спина встречается с гладкостью и холодом двери, пылающие щёки обнимают теплые ладони, а губы накрывают чужие. Блять. Что? Руки Каэдэхары, чёрт бы всех подрал, дрожат и висят в воздухе, как у придурка, пока его целует самый ахеренный стоматолог. Ещё раз — что? У парня получается опомниться лишь тогда, когда Скарамучча уже отстраняется и прижимается лбом к другому. Его глаза закрыты, пушистые ресницы подрагивают. Так он ещё красивее. Но всё ещё — что? Кадзухе реально не показалось? Это не плод его воображения? На губах фантомные прикосновения. — Просто… Во время анестезии это будет не удобно делать, да и после процедуры как-то… — что-то мямлит Скарамучча, опуская ладони с щёк на чужую талию и на пробу сжимая. Идеально. Всё просто идеально. Он не может сдержать удовлетворëнной улыбки. И теперь уже не выдерживает-таки Кадзуха. Одним действием ему дали понять — да. И этим да он будет пользоваться по полной. Потому что он тоже — да. Руки обвивают крепко чужую шею, а губы вновь находят чужие. Кадзуха слышит шумный выдох, ощущает сжавшие талию пальцы, чувствует, как его прижимают плотнее к себе и грудью чувствует колотящееся сердце по ту сторону грудной клетки. Смазанный, торопливый, хаотичный, влажный, но всё же поцелуй. Каэдэхара с таким удовольствием сжимает теперь волосы Скары в кулак, с таким желанием ловит мычание своим ртом, с такой пылкостью и жадностью всасывает чужой язык, что у Скарамуччи от подобного напора почти подкашиваются ноги. Неужели он настолько запал этому парню в сердце? Но стоит признать, если Кадзуха прижмëтся вплотную, то поймёт, что запал Скаре точно также, если не больше. Но благо у обоих есть понимание, что они в общественном месте, а потому парни отстраняются, пусть и неохотно, друг от друга. После как-то неловко разбредаются по своим местам. Скарамучча у раковины тщательно ополаскивает горящее лицо холодной водой и моет руки. Кадзуха на большом кресле наблюдает со стороны. Ему хочется подойти сзади, обнять, укусить в шею, но также не хочется доводить до крайности. Блять, а тут разве нет камер наблюдения? Вроде бы были… Упс… — У меня убедительная просьба. Не касаться меня, пока я буду долечивать твои зубы. Не дай Бог рука дрогнет, — прочистив горло, предупреждает Скарамучча и натягивает перчатки на руки, чтобы теперь с подносом новых инструментов подойти к пациенту. Кадзуха смущëнно отводит взгляд и только кивает, крепко сжимая ладонями обивку кресла. — И… расслабься, пожалуйста. — Блять, ты только хуже делаешь своими словами, — не выдерживает Каэдэхара, смотря на врача как-то даже угрожающе, злобно, и Скара на такое только улыбается мягко, следом склоняясь над парнем и оставляя влажный поцелуй на его шее, ловя слухом тяжёлый вдох и следом поднимаясь к чужому уху. — Знай, не только тебе сейчас трудно, — шепчет он и теперь уже окончательно отстраняется, чтобы наконец начать работу. — И не беспокойся. Камеры сегодня отключены в этом кабинете. По моей просьбе. Кадзуха с уже открытым ртом пуще прежнего заливается краской. Значит. Если бы он хотел, то мог бы… И Скарамучча тоже. Боже. Нет. Нет, нет, нет. С ума сошёл совсем? Членом по голове ударили? Даже не думай о таком. Последняя процедура для блондина проходит мучительно долго, и, видимо, не только для него. Желание сжать чужое бедро, находящееся так близко, почти граничит с безумием, потому что если бы парень это сделал, то остался бы без зуба или же десны. Поэтому руки в кулаки и плотно сжатые веки, пока щëки несчадно горели от близости со сводящим с ума человеком. Скарамучча же, напротив, даже как-то наслаждался, предвкушающе кусая свои губы, хоть и стараясь держать дыхание ровным. Он несколько раз хотел было посмеяться над ситуацией, в которой оказался. Но ему нельзя. Вот так и случается. Со сколькими людьми встречался, столькие нравились, однако зацепил случайный пациент с больными зубами. Кто бы мог подумать, что работа будет иметь смысл в жизни Скары абсолютно везде. Спустя часы работа закончена. Скарамучча уходит мыть руки и укладывать приборы в раствор, пока Кадзуха лежит на кушетке и щупает напрочь отмороженную щëку. Неужели он наконец-таки долечил эти несчастные зубы? И не придëтся больше мысленно проклинать сверло или как там его. — Сегодня в девять вечера устроит? — внезапно спрашивает Скарамучча, шаг за шагом приближаясь к уже поднимающемуся на ноги Кадзухе. Тот на секунду сводит брови к переносице, не понимая, что врач имеет ввиду, но с силой сжимает ручки кушетки, когда тот снова находит пальцами талию и нетерпеливо сжимает, губами склоняется к шее и дразняще мажет. — Я не выдержу, если не увижу тебя в неофициальной обстановке. — Хорошо. Время устраивает, — Кадзуха склоняет податливо голову, теряя себя где-то глубоко в своей голове. Он не ожидал такого исхода, он думал, всё продолжится потом… Ему всë сложнее держать себя в руках, боже. Из горла вылетает вдруг тихий стон — Скарамучча ставит заметный след на шее и придавливает Каэдэхару всем телом к настрадавшейся кушетке. Если бы она имела разум и голос, то обматерила бы обоих парней за их поведение в рабочее, между прочим, время! — Отлично, — Скарамучча улыбается и наконец-таки отстраняется, усаживаясь за свой стол и заполняя бумаги. — Тогда… М-м, куда бы ты хотел пойти? — он поднимает свои прекрасные глаза на блондина, и тот не может не смотреть в них, утопая без возможности всплыть на поверхность. Сколько раз уже такое происходило? Два, три, больше? Определëнно, но парню это нравится. — Мне не важно, — улыбается Каэдэхара и подходит ближе к врачу, становясь прямо перед ним, пока тот разворачивается на кресле. Одну руку на плечо, слабо сжимая, второй подцепляя подбородок и поднимая чужую голову. Ладони Скарамуччи тут же находят ноги блондина, от колен и выше, доходя до аппетитных ляжек, которые он с огромным удовольствием сжимает. — Если ты хочешь поцеловать, то хочу огорчить, ты ничего не почувствуешь, — врач усмехается, смотря на пациента снизу вверх с неким вызовом, беря на понт. Сможет или нет. — Но ты-то почувствуешь, — а он сможет, и делает, склонившись над лицом Скарамуччи и целуя губы, по которым успел соскучиться.***
До девяти остаётся ждать недолго. Время летит, как на руку, очень быстро и уже без десяти, а блондин стоит у входа в кафешку. Парни до этого уже созванивались, думали над тем, где бы они могли посидеть, провести время вместе, однако ни одному, ни другому находиться в помещении не хотелось, и так сидячая офисная/больничная работа. В итоге они решили встретиться в одном месте, а прогуляться по городу в поисках ярмарки, о которой трубили в новостях ещё неделю назад. Скарамучча высказал свой явный интерес, а Кадзуха его поддержал в этом. Да и что говорить, ему также интересно. Вечер обещает быть тëплым и почти безветренным, а тот слабый, что есть, не режет щëки и не дует за шиворот. Уличные фонари мягким светом обволакивают углы построек и дорог. Очень уютно и волнительно. — Долго ждëшь? — звучит возле уха голосом великого соблазнителя, и Кадзуха не сдерживает довольной улыбки, поворачиваясь к Скарамучче лицом. Тот давит ухмылку и тянется было руками к блондину, дабы обнять, но тот аккуратно его останавливает. — Боишься осуждений людей? — Не сказал бы… Просто я хоть и привык к взглядам на себе, но если бы смотрели с отвращением... — Кадзуха мнëтся, отводя взгляд, но когда вновь смотрит на Скарамуччу, то сразу же ловит его смеющийся. Щёки сразу немного краснеют. Блять, как у подростка, ей богу. — Всем всё равно, люди увидели, осудили и забыли в этот же вечер или на следующее утро, — ладони всë же забираются под ткань пальто и ложатся на талию Каэдэхары, слабый рывок на себя и тела сталкиваются. Кадзуха не отказывает себе в удовольствии взаимно коснуться чужой талии сквозь ткань приятной на ощупь рубашки. Шëлк, кажется. Скарамучча губами прослеживает невидимую дорожку от щеки до уха и кусает за мочку, отчего блондин рядом словно задерживает дыхание, но не останавливает. На них косятся прохожие, некоторые показывают пальцами, те же дети, а родители, ведущие за ручки, кидают злобные и ненавистные взгляды. И Кадзуха в итоге не выдерживает. — Пойдëм? Я слышал, что на ярмарке сейчас самый пик веселья, — Каэдэхара отстраняет от себя Скарамуччу и одаривает его нежной улыбкой, в ответ получая то же самое. И хоть Скар понимает чувства Кадзухи, давить на него не собирается, решая промолчать и просто делать то, что тот скажет. Такой прекрасный вечер испорчен быть не должен. Они добираются до упомянутого места неторопливым шагом, разговаривая о чём попало. Работа, повседневная рутина, даже умудрились обсудить Тарталью с его гениальными и нет идеями, хотя оба согласились — последняя оказалась очень даже ничего. Скарамучча рассказал про всех своих смешных пациентов, умудряющихся флиртовать с полностью замороженным ртом, про не очень хороший коллектив, особенно делая акцент на гинеколога, работающего во второй половине дня — Дотторе. Примерзкий и скользкий тип. От него нос воротят все, а пациенты выходят из кабинетов бледными, как сама смерть. Кадзухе даже страшно представить, что с людьми делают такого в том кабинете… Но интереснее всего было слушать про Арлекино, что, вопреки холодному характеру на работе, вне больничных стен была весëлой и доброй женщиной, скромно, но кормящей всех бездомных животных и жертвующей небольшие суммы в детские приюты. И именно с ней Скарамучча общался, как выяснилось, лучше всех. Хотя бы потому, что они разделяли свою неприязнь к Дотторе, а Арлекино, как главврач, имела рычаги давления на персонал, чем иногда и пользовалась. Кадзуха же рассказывал в основном про Тарталью с Люмин и как они ему надоели, потому что про работу особо нечего, неинтересно, всё однообразно — столы, сайты, бумажки, принтера и так далее. Но парни в конечном итоге сошлись на мнении, что любая работа — очень тяжëлая, особенно чужая. Так они и прогуляли вплоть до глубокой ночи, когда на улицах людей стало в разы меньше, а некоторые улочки и вовсе пустовали, оглушаемые только пением ночных птиц и шелестом листьев под ласками прохладного слабого ветерка. Спрятавшись под широким высоким кустом в одном из дворов, Скарамучче таки удалось урвать поцелуй, чему Кадзуха сопротивляться не стал, обнимая шею и подставляясь прикосновениям. И до квартиры Скарамуччи они добрались удивительно быстро. Оказалось, что у врача имеется собственная машина, на которой он и приехал на встречу. Так что волноваться об автобусах не пришлось. Разуваясь и скидывая плащ, Кадзуха с интересом оглядывается. Это совсем другой район, и отделка квартир немногим, но отличается. И в целом, блондину больше хотелось увидеть, чем отличается дом обычного человека от того, кто работает в сфере медицины. Санитарный ли порядок, прохлада воздуха из-за постоянного проветривания? Может быть, у кого-то да, но вот у его стоматолога это далеко от правды. Не бардак, но и чистотой назвать трудно. — Не обращай внимания на разбросанные тут и там вещи, мне лень их убирать после работы, а иногда я и в ночную остаюсь, так что сам понимаешь, — Скарамучча неловко чешет затылок и, оперевшись о стену прихожей плечом, смотрит на разглядывающего всё и вся Каэдэхару. — Понимать не понимаю, но представляю, — улыбается мило Кадзуха и становится напротив темноволосого. — Веди меня, что ль. А то неловко как-то хозяйничать будет в чужом доме. На такое заявление Скарамучча смеётся и берёт того за руку, ведя за собой сначала в ванную, чтобы помыть руки, и только потом на кухню. — Хозяйничай сколько душе угодно, честно, — отойдя к плите и отпустив тем самым руку, врач рассматривает свой небольшой наборчик чая и вообще всё, что есть. — Ты, может, есть хочешь, или чай, кофе? Чего покрепче? — Если я выберу последнее, меня разнесëт. А есть не хочу, спасибо, — блондин подпирает кулаками подбородок и смотрит на мельтешащую туда-сюда спину Скарамуччи. Вот он открывает ящик над головой, вот достаёт два бокала на тонких и не длинных ножках, в следующем ящике берёт бутылку глинтвейна. — Думаю, сегодня можно. Правда, я не особо любитель… Мне это Тарталья подогнал на свой день рождения, — парень ставит всё на стол и садится рядом с Кадзухой. — Почему же вы её вместе и не выпили? — тот же внимательно смотрит на врача, что, засучив рукава рубашки, колдует над открытием бутылки. — Потому что я не собираюсь с ним пить, себе дороже, — хмурится от своей же осторожности Скар и всë-таки после слышится характерный хлопок. — Итак, — он аккуратно разливает спиртное по бокалам и пододвигает один Кадзухе, поднимает свой, — за приятное знакомство? — За приятное знакомство, — Кадзуха отзеркаливает движения Скарамуччи и они тихонько бьются стеклом. Пряный и сочный в то же время глинтвейн приятно обжигает горло, оставляя на языке сладкий привкус черешни. Кадзуха прикрывает глаза и расслабленно выдыхает, откидываясь на спинку мини диванчика. — Устал? — вдруг спрашивает Скар, осушая бокал одним большим глотком и причмокивая губами. — Не то чтобы. Просто я давно себя не чувствовал так спокойно, как сейчас, — Каэдэхара открывает глаза и смотрит на другого, что, оказывается, смотрел всё это время. — Я боюсь стоматологов и вообще лечить зубы — это отвратительно. И на этом Скарамучча начинает заливисто смеяться, на всякий случай даже отставив пустой бокал подальше от себя. Его заразный смех подхватывает и блондин, и теперь небольшая комната заполняется звуками веселья и уюта. — Ну, как видишь, с анестезией совсем не больно. Или больно? — почти успокоившись, спрашивает темноволосый с хитрым прищуром своих красивых тëмно-синих глаз. Кадзуха же в который раз, тысячный, наверное, засматривается. Они словно вводят в транс, замагничивают, притягивая ближе к себе. И отдалëнным участком мозга парню думается, что вдруг ему в бокал что-то подсыпали. Но так быстро бы ничего не успело подействовать. — Совсем не больно. Я даже не сомневаюсь в твоей компетенции, — с трудом выговаривает Кадзуха, укладывая ладонь на спину приближающегося к нему врача. Они выпили всего по одному бокалу. Но разве дело в спиртном? Когда всё это время их тянуло друг к другу, будто вокруг магнитное поле, как у грëбанной чëрной дыры. — Прекрасно, — заключает Скарамучча и сокращает прочее расстояние, касаясь своими губами чужих пылко и жарко, вырывая из чужих лëгких весь воздух и заставляя забыть обо всём на свете. Кровь в венах начинает нагреваться. Ладонь со спины поднимается выше и ложится на шею, чуть сжимая и надавливая, потому что целоваться со Скарамуччей так, по-честному, ахуенно. Он ловко владеет языком, которым сейчас вторгается в рот и с тяжëлым придыханием углубляет поцелуй. Он знает, когда и что нужно сделать, поэтому через пару секунд чужие колени заняты, а врач уже с жадностью забирается под рубашку Кадзухи, сжимая пальцами до побелевших костяшек молочную кожу. Каэдэхара плавится под прикосновениями старшего, подставляется, прогибая спину под настойчивые пальцы, оглаживающие поясницу и пощипывающие вдоль позвоночника, у него кружится голова от чужого напора и немеют губы, а Скарамучча будто не планирует отстраняться. Однако всё же это происходит. Поцелуй разрывается, а врач прислоняется лбом к другому, прямо как в тот раз, в больнице. С закрытыми глазами выравнивает лишь на немного сбитое дыхание и играет желваками. А потом вовсе встаёт на ноги и тянет Кадзуху за руки за собой, тот же послушно шагает следом. По пути пару раз останавливаются, прижимая кто кого к стене, чтобы губами примкнуть к шее, оставив по несколько влажных поцелуев. И, честно, это уже успевает поднадоесть. Скарамучча толкает Кадзуху в спальню, к кровати, пока сам успевает растегнуть только верхние две пуговицы на рубашке. Дальше ему не удаётся, ведь младший притягивает к себе за пояс штанов и оголяет чужой живот, припадая к коже губами, зубами и языком и вслушиваясь в тяжëлые вздохи сверху. Каэдэхара оставляет мокрые следы по всей поверхности, кусает под пупком и лижет над. — Вы так нетерпеливы, пациент, — Скарамучча, сверля парня ниже полувозбуждëнным взглядом, вплетает пальцы в его светлые локоны и резко сжимает у корней, насильно оттягивая от себя, задирая чужую голову и заставляя смотреть на себя, что Кадзуха и делает. Он увлëкся, признаëт, но губы растягиваются в дерзкую ухмылку, а ладони нагло скользят по бëдрам парня, почти добираясь до задницы. Скарамучча на такое почти что хмурится, но с удовольствием принимает вызов. В его груди трепещут чувства власти и некоего превосходства над человеком рядом, он может управлять им, двигать им, но, смотря в эти яркие глаза, что загипнотизирозали уже давно, Скарамучча понимает, что над ним взяли верх первее. И он будет абсолютным идиотом, если начнёт бороться. — Открой рот. — А мне нужно будет сплюнуть? — внезапный вопрос застаëт врасплох, и когда до Скарамуччи доходит смысл, то он густо краснеет и валит младшего спиной на кровать, нависая сверху. Имелась ввиду врачебная привычная фраза любого стоматолога: сплëвывайте… «Ты ужасен, Кадзуха». Они подтягиваются выше по постели, пока снова целуются: мокро, глубоко, кусаче и дразняще, и раздевают друг друга. Признаться честно, Кадзухе кошмарно сильно хочется увидеть желанное тело, потрогать везде, провести кончиками пальцев, поцеловать и прочее. От Скарамуччи приятно пахнет, а ещё он слишком горяч и блондину кажется, будто ещё немного и он заживо сгорит здесь. Обе рубашки и пара штанов летят прочь и наконец-то то самое, чего оба хотели. Скарамучча садится сверху на бëдра младшего и шумно сглатывает, разглядывая вид перед собой. Раскиданные по подушке светлые волосы, красное от напряжения лицо, приоткрытые губы и тяжëлое дыхание с поплывшим взглядом. Чëрт, Кадзуха выглядит как само проявление греха. Грех, который тянет руки к чужим ногам и двигает к себе ближе одним резким рывком, отчего задницей Скарамучча проезжается по паху. Каэдэхара сжимает челюсти, устремляя взгляд вниз, куда затем смотрит и второй. Старший, прикусывая нижнюю губу, решает поиграться. Стянув с себя и Кадзухи оставшеейся на них бельë, он возвращается на прежнее место, берёт руки младшего, укладывая обратно на свои ноги. И…младший задыхается, впиваясь пальцами в нежную кожу бëдер, потому что Скарамучча начинает двигаться. Плавные изгибы тела, танцующие под кожей мышцы и дëргающийся кадык, кажущийся ещё острее от запрокинутой головы. Сжимая обе разгорячëнные плоти в ладони, старший даже не думает останавливаться, а вскоре по комнате начинают разносится тихие стоны удовольствия и глубокие, надрывистые вдохи. Кто бы только знал, какой ураган внутри Кадзухи сейчас начался. Он понял, блять, что угодил в ловушку к самому настоящему зверю, который его съест и даже костей не оставит. И это, возможно, должно испугать и держать на расстоянии, только вот парень не чувствует страха. Ему нравится. Прямо сейчас он смотрит на Скарамуччу, что с удовлетворëнной улыбкой двигается сверху, придерживаясь ладонью о нижние рëбра младшего, и ему кажется, что нравятся не ощущения, не стягивающееся тугим узлом внизу живота жгучее возбуждение, а врач-стоматолог. — Скар, если ты продолжишь, я... мх. Остановись, прошу, — Каэдэхара давит на таз старшего, призывая его прекратить эти сводящие с ума движения, и тот, что удивительно, подчиняется. Оба загнанно дышат, а Скарамучча как будто вообще не соображает. — Смазка? — В ящике, — он зачëсывает липкие волосы, какие-то сдувает, лишь бы не лезли в глаза, и ждëт. — Хочешь быть... сверху? — с заминкой и дрожью в голосе спрашивает, недоверчиво косясь на тюбик в чужих руках, на что получает обворожительную улыбку и весь страх как рукой снимает. Кадзуха больно не сделает. — А ты? — блондин тянет руку к парню и, когда тот наклоняется, сразу же касается пальцами щеки и с такой нежностью гладит, что у старшего щемит где-то в районе сердца. Он шепчет в губы простое «мне неважно» и его судорожное дыхание тонет в сладком, тягучем поцелуе, когда в анус погружается первый смазанный прохладный палец. Влажные переплетения языков, аккуратные движения ниже поясницы и электрические микро разряды по телу, от которых волосы встают дыбом. Скарамучча практически умер в умелых руках, он не мог представить, что всё обернëтся так, что он будет принимающим, что он сам этого захочет, потому что Кадзуха казался таким… неуверенным, что ли. Но, в целом, парень даже рад, хоть и не отрицает факта, что в следующий раз им придётся поменяться местами. В следующий раз? Второй палец погружается осторожно, уже теплый из-за согретой на нём смазки, и движется потом плавно. Кадзуха кусает губы старшего, он уже не может и целовать, и растягивать одновременно, мозг отказывается соображать, но единственное, что он понимает — Скарамучча идеально справляется. Старается ровно дышать, расслабляется, лишь чуть-чуть хмурит красивые брови. Кадзуха восхищëн, почти влюблëн. Или уже? Третий палец старший выдерживает с трудом, но не потому что больно, боли как таковой нет вовсе, ведь Каэдэхара подошёл к растяжке с особым усердием. Дело в перевозбуждении. Они даже толком не начали, а такое ощущение, будто член вот-вот взорвëтся. Скарамучча прикусывает тёмный сосок на груди блондина, ловя слухом глухое рычание, и второй ладонью сжимает упругую ягодицу. Пальцы легко выскальзывают из нутра, когда старший садится и приподнимается, беря чужое возбуждение и приставляя к пульсирующему колечку мышц. — С-стой, а защита, — опешивает Кадзуха, хватая старшего за талию и даже не понимая, что именно делает, отстраняет от себя или наоборот давит вниз. — Блять, не думай об этом, — рявкает на него Скарамучча, но затем более мягко, словно извиняясь, добавляет, — всё хорошо, — он нежно улыбается, проводя по нижней губе младшего большим пальцем, который мягко целуют. И сантиметр за сантиметром опускает вниз, прикрыв дрожащие веки. Кадзуха не сказать, чтобы большой, но это не пальцы и не маленький фаллоимитатор, разница огромная. Спустя мучительные минуты Скарамучча-таки опускается до конца и с облегчением выдыхает, покусывая губы. Его член отзывается на дëрганья другого внутри и бëдра от того дрожат, а пальцы ног сводит. — Ты в порядке? — снизу доносится обеспокоенный голос, а колени начинают успокаивающе гладить, постепенно поднимаясь выше, пробегаясь пальцами по впалому животу и окольцовывая изнывающий член, делая пробное движение. — Более чем, просто… дай мне время, — Скарамучча сглатывает скопившуюся под языком слюну и благодарит мысленно младшего за его внимательность. Коротко постриженные ногти слегка царапают под рëбрами, старший вбирает больше раскалëнного воздуха в лëгкие и принимается двигать тазом. То ли нарочито медленно, то ли просто неудобно. Но этого так мало, что хоть вой. И Кадзуха только хочет попросить о смене позиции, как перед его глазами взрываются фейерверки вместе со звонким шлепком голой кожи о кожу и стоном сверху. Старший стремительно набирает темп, опираясь ладонями о грудь блондина, не соскальзывает с члена полностью, лишь наполовину и размашисто врезается ягодицами в пах. Плоть так толкается глубже, что Скарамучча теряет себя больше. Он в принципе давно себя потерял, все об этом уже прекрасно знают. Ноги быстро устают, мышцы слабеют, движения замедляются, и Кадзуха это замечает. С тихим «иди сюда» он притягивает старшего поближе, и, когда тот опирается руками по бокам головы, Каэдэхара слегка разводит упругие ягодицы и поддаëтся навстречу, толкаясь в нутро по самую мошонку и вырывая из горла Скарамуччи протяжный стон. Один утыкается в шею мокрым лбом, второй не может думать, сжимая в кулаках подушку и покрывало, постанывая с каждым новым толчком, господи боже, прямо на ухо. Кажется, что ещё немного, и у Кадзухи навсегда в памяти отпечатаются эти чувственные стоны и ощущение сжимающих член стенок, пульсирующих вокруг. Они плотно обхватывают, словно не желая отпускать, но двигаться можно. Кадзуха вбивается как может, стараясь довести и себя и старшего до пика, кусает его за плечо, пускает в ход язык, собирая солоноватый пот с шеи, и вдруг слышит глухой отборный мат на ухо. Скарамучча немного выпрямляется, опираясь одной рукой о грудь младшего, а вторую просовывает между телами, сжимая склизкую головку, проводит грубо по длине и затем надрачивает в такт толчкам. Спина красиво прогибается в пояснице, ноги разъезжаются в стороны от бессилия и натирания чувствительной сейчас кожи об покрывало. Кадзуха окончательно и бесповоротно потерян. Скарамучча кончает первый, сжимающий горло Кадзухи и рычащий то проклятия, то похвалу непонятно кому. Конечно, второе хотелось бы себе, думается младшему, который догоняет, сильно сжимаемый внутри, уже довольно скоро. Выйти он также не успевает и с хриплым стоном изливается, войдя так глубоко, как смог. Под аккомпанемент мычания Скарамуччи, которого атакуют несколько чувств одновременно, и слишком тяжëлого дыхания Каэдэхары, парни где-то в мыслях пытаются прийти в себя и вернуть рассудок на место, что успел убежать, прихватив чемоданчик. Старший без сил падает сверху, даже не соскользнув с опавшего члена, и тычется улыбающийся носом в щёку, оставляя маленькие поцелуи везде, где коснуться губы. Кадзуха же просто очень счастлив. Обвивая талию парня руками, он не может сдержать ответной улыбки, целует с ней же за ухом, рядом, вздутую венку на шее, покрывшееся красными пятнами плечо, прикусывая тонкую кожицу ключицы. — Я надеюсь, это не просто секс на одну ночь? — спустя долгие минуты отдыха наконец спрашивает Скарамучча, бурча в щёку. — Я напомню, что мы выпили всего по бокалу. Так что не думаю, — Каэдэхара одаривает старшего ласковой улыбкой, когда тот приподнимается на локтях. Короткий поцелуй и целомудренный укус за нижнюю губу. Кадзуха понял, что Скарамучча любит это дело. Хорошо, возражений нет и не будет. Один лишь блондин промолчит, что стоило его горло сжать руке, как он почувствовал, что вот-вот кончит. Блядские руки стоматолога… Что сейчас смеëтся и падает рядом на кровать, закидывая ногу и руку на парня. — Я люблю жареные тосты по утрам с кусочком масла сверху и зеленью, и горячее какао, — Скарамучча трëтся носом о плечо младшего, словно кот, наевшийся сметаны. — А я люблю утренние поцелуи и объятия, — тихо смеëтся Каэдэхара, укладывая ладонь на поясницу старшего и ласково поглаживая. — Понял, принял. Спустя неделю неафишированных отношений о них узнаёт сначала Тарталья. Причём не из первых уст, а ему кто-то проболтывается. Следом, конечно же, Люмин, а потом и весь отдел Кадзухи. Парень на постоянные подколы со стороны коллег отмахивается, а одного высокого рыжего неоднократно посылает куда подальше, и как можно дольше.