…Засвети же свечу на краю темноты. Я увидеть хочу то, что чувствуешь ты в этом доме ночном, где скрывает окно, словно скатерть с пятном темноты, полотно... Ветер, ветер пришел, шелестит у окна. Укрывается ствол за квадрат полотна. И трепещут цветы у него позади на краю темноты, словно сердце в груди… И. Бродский. В темноте у окна
Блеск волос Кассандры Кёлер мог легко ослепить любого, кто резко бы к ней повернулся – в этом Никман был уверен. Вылитые из чистого золота, они струились за достаточно широкой для девушки, но идеально прямой спиной. Они – первое, что приглянулось молодому королю. Никман никогда на замечал у себя такого интереса и навязчивого желания прикоснуться к чему-то. Кому-то. Возможно, корни росли из осознания того факта, что Кассандра – его будущая жена. К ней хотелось приглядеться, хотелось понять, что за душа сокрыта внутри стройного тела, напоминающего песочные часы. Ему понравился её искренний смех. Даниэль рассмешил сестру за приветственным ужином в два счёта ненавязчивой шуткой, смысл которой, вероятно, понимали лишь они оба. Король не её запомнил, а широкую улыбку девушки. Искренность и открытость всегда притягивает – Никман понимал это чётко. Так же он понимал, что за мелодичным смехом может скрываться легкомыслие. Третьим и пока что последним пунктом в списке, который отметил про себя наблюдательный молодой король – Кассандра не боится смотреть ему в глаза. Как и её брат. Это слегка озадачивало, разжигало интерес и неминуемо подкупало. В них обоих. Только вот Кассандра не пялилась, глядела спокойно. В её глазах было тепло и задор, сохранившийся с детских лет, заинтересованность в короле, его делах, которые они обсуждали за завтраком, идеях. Но Даниэль… смотрел без намека на смех. Постоянно чувствуя взгляд, Никман поворачивал к нему голову, продолжая разговаривать с четой Кёлер, и натыкался на непонятное смешение эмоций. Нечитаемое выражение. На речи Даниэль никак не реагировал, и Никман был почти уверен в том, что он и вовсе не слушал. Будто провалился. Только вот куда? После завтрака все, кроме предназначенных слуг и Винсента, что вовсе не спустился к трапезе, вышли в сад. Солнце утром ещё не разогрелось, поэтому можно было не бояться за свою голову. Кассандре, которой Никман предложил пройтись отдельно, это уж точно не грозило. Ведь она – дитя небес. Беседовали о разном: и о погоде, и о Дне памяти, и о долгом проживании Кассандры и Даниэля в других странах. — Чему Вы обучались? — вежливо спросил Никман. — Разному, — ответила Кассандра, слегка улыбаясь. — Языкам, литературе, географии, искусству. Больше всего мне нравились беседы о живописи. Практика, конечно же, тоже. Даниэль поддерживал меня. Мы привезли домой больше двадцати картин разных размеров! — Позволите взглянуть на них когда-нибудь? — с интересом спросил Никман, поворачиваясь к Кассандре. Девушка поймала его взгляд и слегка покраснела, улыбка её стала ярче: — Я подарю Вам самую лучшую, Ваше Величество, если Вы примите мой подарок. — Это будет честь для меня, — Никман слегка поклонился, от чего одна огненная прядь упала на лоб. — Я найду ей достойное место во дворце. За разговором они обогнули одну треть цветущего сада и вышли к главному фонтану, журчание которого можно услышать уже на расстоянии пятидесяти шагов. Последние пять минут они молчали, наслаждаясь утренней прогулкой. Время подошло к обеду. Никман чувствовал себя спокойно, ощущая, как маленькая ладонь Кассандры невесомо лежит на его локте. И он понимал, что это хороший знак. За несколько дней Никман хорошо обдумал слова матери и смирился с мыслями о женитьбе – самого себя не пришлось долго уговаривать. Ведь, действительно, никаких проблем королевская свадьба не доставит. Кроме того, Никман не собирался разводить пиршество на неделю. С девушкой было приятно находиться рядом, пускай она и не вызывала ураган из чувств. Молодой король и не надеялся влюбиться сразу, да и после свадьбы не лелеял таких надежд. Любовь мутит рассудок, путает мысли и отвлекает от прямых обязанностей. Зачем это ему? Кассандра хорошо воспитана и обучена всему, что нужно для невесты короля, красива и спокойна, молода и благородна. Отличная партия. У фонтана они расстались. Девушке пора было говориться к приезду остальных гостей – День памяти впервые за много лет вновь проводился в королевском дворце, как это было до смерти Джонатана Хилла. В этот день принято было поминать своих предков, а в первую очередь того, кто ушёл последним. Долгое время Никман отказывался собирать аристократов, потому что в его глазах День памяти превращался в цирк. Все выпивали и танцевали медленные танцы, вели светские беседы и совершенно не задумывались о том, что этот день значил для молодого короля… Однако поддерживать связи с самыми влиятельными семьями страны было необходимо. Вдруг справа от Никмана возник силуэт. Заговорил: — Кассандра прекрасна, — сказал Даниэль, появляясь в зоне видимости Его Величества. Улыбка его была озорной, голубые глаза сощурились из-за белых солнечных лучей, ласкающих молодое лицо. Никман окинул его взглядом, вновь отмечая целую уйму сходств между братом и сестрой. Даже стоят они одинаково… ― Не сыщите жены красивее во всей стране, Ваше Величество. — Красота не главное, господин Кёлер, — сказал Никман, приветственно кивая гостю. Он медленно пошёл дальше ко дворцу, чётко понимая, что Даниэль последует за ним. Не ошибся. — И всё-таки, как может дурнушка быть супругой короля? — задумчиво продолжил Даниэль, шагая вровень с Никманом. И брат, и сестра были ниже и макушкой едва доходили ему до ушей. Однако юноша не казался Его Величеству низким благодаря длинным ногам, скрытым светло-серыми прямыми брюками. — Королевские дети должны быть красивыми. Вам так повезло! — Вашей будущей невесте тоже повезёт, — меняя тему, ответил Никман. — Вы одарены одинаковой красотой. Даниэль повернулся к нему, не скрывая легкого шока. Неудивительно, ведь молодой король, сам того не осознавая, назвал его красивым… Никман и сам понял это после того, как слова сорвались с его губ, но в лице не изменился. Только взглянул на юношу в ответ, ловя его прямой взгляд. Даниэль от души рассмеялся. — Благодарю, Ваше Величество, но сестре я в этом уступаю, — успокоившись, пожал плечами молодой Кёлер. Слегка поклонился, не сбавляя шага. — Да и жениться я не планирую. — Отчего же? — поинтересовался Никман, не скрывая живого интереса. — Женщины великолепны! Но они в этой жизни интересуют меня меньше всего, — понизив голос, ответил Даниэль. — Я мог бы вечность восхищаться ими. Особенно своей сестрой. Но обладать… я не стремлюсь. — Значит, дорогу Вашей жизни Вы хотите пройти один? — задумавшись, спросил Его Величество, изредка кидая взгляд на профиль юноши. — Почему же один? Рядом со мной может пойти кто угодно. Не обязательно жена, так ведь? — переспросил Даниэль, поправляя выбившуюся из низкого хвоста золотую прядь. Никман невольно проследил за его движением. — Соглашусь, — кивнул король. — У Вас действительно есть выбор. — Он есть и у Вас! Кто мешает Вам жениться на одной, но любить другую? — Вы предлагаете мне предать Вашу сестру? — удивился Никман, останавливаясь. — Давайте будем честны, Ваше Величество, — останавливаясь напротив, начал Даниэль. Он всё так же слегка улыбался, смотря на короля в упор. Без капли страха. С неподдельным интересом. — Редко какой королевский брак обходится без любовников и любовниц. Тем более, если супруги противны друг другу. Любовь здесь на птичьих правах, не так ли? — Дело не только в любви, господин Кёлер, — выдохнул Никман, внезапно ощутив ту огромную разницу между ними. Если Даниэль был ничем не обременённым молодым человеком, в котором всё ещё бурлила кровь, жила жажда приключений, то Никман иной раз чувствовал себя стариком, ищущим умиротворения. Ни разу не полюбив, он и не стремился восполнить этот пробел. Уж тем более заводить интрижки. Ради чего? — Огромную роль играет уважение. Роман на стороне не только подлость, но и ярое неуважение и к супруге, и к себе самому. — Я понял, Ваше Величество, — немного подумав, любезно ответил Даниэль. Смотрел глубоко, заставляя чуть хмуриться. Короля так и подмывало спросить его, в чем дело. Но что за странный вопрос это был бы? И как звучал? — Однако позвольте спросить. Вы действительно не хотите испытать что-то вроде… страсти? Если и не любви. Никман задумался, убирая ладони за спину. Простой вопрос был сложным только потому, что Его Величество никогда им не задавался. И ответил честно: — Не могу дать Вам ответ, — легко пожал плечами, не стыдясь своей неопределённости. — Время покажет. Даниэль молча кивнул, по-доброму ухмыляясь. Гораздо больше собственного предполагаемого стремления к любовным чувствам Никмана интересовало одно. Неужели Даниэль Кёлер так боится за честь сестры?***
День памяти не был праздником, и никто не воспринимал его так. Однако скорбеть, облачаться в чёрное и плакать по ушедшим никто обязан не был. Вся страна вспоминала предков так, как они того хотели бы. Чей-то сын действительно мог веселиться, если отец его любил петь, пить и смеяться до утра, а потому он и не хотел бы, будучи по ту сторону, наблюдать свою семью в горе. Джонатан был одним из таких весельчаков, хотя никогда и не переходил границы дозволенного, не ронял своё достоинство. Всегда помнил, что он король. Советники и друзья Джонатана всегда напоминали Никману, как громко смеялся его отец и как любил праздновать его – Никмана – день рождения. Поэтому они непременно пили за Джонатана так, как это делал он, вспоминали, какой танец он всегда танцевал со своей королевой, повторяя его движения. Все они всегда с восхищением смотрели на покойного короля. И Никман помнил это так, как никто другой. Ближе к вечеру съехались оставшиеся немногочисленные гости – целые семьи аристократов и по совместительству друзья королевской семьи. Никман улыбался, приветствуя лучших друзей отца – Берти Тея и Норриса Уильямса с их большими семьями. Он принимал поклоны от статных сыновей и красивых дочерей и жён, любезно приглашая разделить с ним воспоминания об ушедших близких. Мужчины были рады видеть Его Величество в неофициальной обстановке спустя такое количество времени и надолго заняли его разговорами об общих делах, о военной обстановке и, конечно, о Джонатане. Вскоре к ним присоединилась и королева. Никман замолкал, позволяя матери занять дорогих гостей, и рассматривал обстановку в огромном светлом зале. Чаще всего он выискивал глазами кузена, которого не видел с самого утра. Винсент, одетый в элегантный тёмно-зелёный, почти чёрный костюм и белую рубашку стоял чуть поодаль ото всех, смотрел на открывающийся из зала вид на сад и потягивал вино. За то время, что король наблюдал за герцогом, тот успел выпить целых три бокала. Его Величество знал, что Винсент никогда не горел желанием тесно общаться с друзьями семьи. Тем не менее, к нему походили, здоровались, а он, натянув слащавую улыбку, приветствовал всех в ответ. Король понимал брата лучше других, ведь сам предпочёл бы остаться в непозволительном сегодня одиночестве. Никман знал, что герцогу есть о чём подумать, есть о чём помолчать, ведь он потерял и отца, и мать. Нельзя было не заметить и Мэттью, что стоял неподалёку, практически сливаясь с тенями в плохо освещённом углу зала. Если бы Никман не знал, что солдат, как и было велено, неустанно следит за Винсентом везде и всюду, он, возможно, и не обратил на него внимания, как это делают остальные гости. Словно почувствовав взгляд Его Величества, Мэтт повернул к нему голову и почтительно склонил её. Поразительная внимательность, граничащая с чем-то сверхъестественным. Никман не мог не признать, что с появлением разведчика ему стало спокойнее. Если Винсент и исчезнет, не оставляя ни малейшего намека на своё присутствие тут, то – король был уверен – Мэтт пойдёт по его следу. Король так и не понял до конца, что сподвигло его предложить такую работу именно Мэтту. В тот день, когда вернулся герцог, идея, что разожглась в голове Никмана, была похожа на импульс. Сработала интуиция. Даже когда Никман объяснял своё логичное, как казалось, решение, Винсент не верил ему – по глазам было видно. Не верил, потому что был единственным, кто мог прочитывать короля чуть глубже, чем все остальные. Не верил, но вдруг… согласился. Впрочем, это было неважно. Его Величество просто хотел обезопасить свою семью. Ведь нежелательные слухи о кузене он услышал первым… Вечер тянулся, а гости не желали оставлять Никмана без внимания. Все прекрасно помнили, сколько раз молодой король отказывался проводить День памяти вот так – среди людей. За бесконечным потоком дискуссий Его Величество и не заметил, как сам пригубил вино. Обычно он не пил в этот день, но нарастающая боль в висках, спровоцированная шумом голосов, раздражала. Как иначе он мог унять её? Красивая и печальная мелодия отцепила присевших на королевские уши молодых аристократов. Все замолкли, наблюдая за немногочисленными кружащимися парами в центре зала. Это была любимая музыка королевы, которая сидела в одном из кресел в окружении дам и слушала этот чистый звук, блаженно прикрыв глаза. Мелодия свадебного танца Джонатана и Эллен навевала воспоминания на многих здесь присутствующих. Никман вдохнул, наслаждаясь туманом в голове и отсутствием лишних звуков. На глаза попались плавно качающиеся под живую музыку Кассандра, придерживаемая Даниэлем за спину. Брат тепло улыбался, глядя на сестру. Держал легко, не прижимая к себе. И вдруг бросил ответный взгляд, словно знал, где в данный момент стоит Никман. С такого расстояния нельзя было понять, изменились ли чужие голубые глаза. Но они смотрели, не отрываясь, не скрываясь. В массе людей, вспоминающих мёртвые лица, Никман Хилл пытался рассмотреть живое, молодое… красивое. Неприятные мурашки пробежали по спине. Его Величество дернул плечом, отгоняя наваждение, отдал полупустой бокал стоящему рядом Шелтону. Отвернулся. Внезапная усталость рухнула на плечи. Оно и не удивительно, ведь стрелка часов давно миновала цифру двенадцать. На сегодня приём для молодого короля был окончен. Гостям придётся понять его состояние. Неспешно Никман покинул зал под стихающую мелодию со свадьбы его родителей и последовавшие за ней негромкие аплодисменты. Конечно, он знал, что его уход заметят, ведь самый главный человек в стране априори находится под постоянным вниманием. Но сейчас это не волновало его совершенно. Шелтон, как вторая половина его тела и личности, сможет справиться с вопросами о своём предназначенном и его исчезновении. Ему надо бы вернуться в покои, упасть на широкую кровать, заправленную свежими белыми простынями, и уснуть, не снимая начищенных туфель. Но король идёт в сторону своей старой комнаты – пустующих покоев молодого принца. На этом этаже уже не слышно голосов приглашенных гостей. Здесь нет людей, кроме пары служанок, подготавливающих комнаты ко сну. Двери в прошлое любезно открылись, пропуская Никмана в необжитое помещение, безумно похожее на его нынешние покои. Кровать, шкафы, зеркала в золотых рамах, кресла и огромная софа, мягкий красный ковёр, на который жалко ступать в обуви. Но больше внимания всегда привлекали высокие окна прямо напротив дверей. Вид на неполную луну завораживал. Маленькому принцу всегда казалось, что ночью деревья словно вырастают ещё больше, потому что макушки их тянулись к лунному свету. Никман с громким выдохом распахнул окна, втянул носом ночную прохладу. Голова закружилась сильнее, чем от вина. Тяжелые веки прикрылись, выключая один из органов чувств, чтобы активировался другой. Уши улавливали шелест листьев и совсем слабое уханье сов. Можно было раствориться в моменте всепоглощающего одиночества, но… Король понимал, что его до самой смерти никто не оставит в покое. Даже сейчас. Легкие шаги за спиной были подобны шороху. Кто-то смело подкрался к нему сзади, словно кошка на охоте. — Вы так внезапно исчезли, — сказал этот кто-то мягким голосом Даниэля Кёлера. — И стало так грустно. — Не стоило Вам оставлять свою сестру на растерзание аристократии, — отозвался Никман, тяжело открывая глаза. Все тело, ощущая близость этого молодого человека, медленно напрягалось. — Никто бы не тронул будущую жену короля, — Даниэль обошёл Никмана и встал справа, прислонившись к оконной раме спиной так, чтобы его можно было видеть. — В этом то и проблема, — Никман окинул взглядом его необычный для мужчины наряд – легкий пиджак поверх полупрозрачной белой рубашки. С большого расстояния невозможно было понять, что эта струящаяся ткань почти ничего не скрывает. Зато теперь – на расстоянии нескольких сантиметров – Никман мог видеть очертания его ключиц, ребер… — Кто бы не захотел произвести впечатление на будущую жену короля? — Я оставил её в заботливых руках вашей матушки, — покорно признался Даниэль, широко улыбаясь. Правой рукой он держал бокал с красным вином. Никман обратил внимание на его глаза – блестящие, цепкие, пьяные… затуманенные. — Поэтому мы можем быть спокойны, Ваше Величество. Никман ничего не ответил, продолжая наблюдать за юношей. Чем больше он смотрел, тем чётче понимал, что Даниэль переборщил. Юное разгорячённое тело слегка покачивалось, золотистая прядь выбилась из хвоста и упала на красивое лицо. В свете луны это золото становилось холодным, но от того не менее ослепляющим. Даниэль продолжал улыбаться и совершенно бессовестно пилить глазами короля. Вдруг он слегка вытянул бокал вперёд… — Хотите вина, Ваше Величество?.. — но не успел договорить. Тонкие пальцы не удержали вес рубиновой жидкости. Всего секунда – и большое красное пятно уже расползлось по рубашке Никмана. Прямо в области сердца. Даниэль тут же одернул руку и спешно поставил полупустой бокал на пол: — Боже! Ваше Величество! Простите меня… — Не надо, — одёрнул его Никман. — Всё хорошо. Даниэль поднял взгляд с рубашки на лицо короля и замолчал тут же. Никман был безмятежен. Когда вино коснулось его кожи, он даже не дёрнулся, не отшатнулся – словно бы и не заметил. Он не мог перестать следить за сменой эмоций в лице напротив. Король не мог видеть, как меняются его глаза… А Даниэль мог. Никман стал выглядеть по-другому в этот момент. Более грозным, что ли… Как будто вместо того, чтобы облить вином, мальчишка как-то ранил его в самое сердце… — Нет, нет, Вы не можете вернуться к гостям в таком виде, — Даниэль, всё ещё слегка напуганный, покачал головой. Вдруг он скинул пиджак и принялся расстегивать свою странную рубашку. — Возьмите пока мою рубашку… Никман опешил от такого порыва, но взял себя в руки и успел схватить чужие запястья до того, как они полностью бы обнажили стройное тело. И тут же сжал, чувствуя, насколько горячей была эта кожа… Поразительно. Немыслимо. Что это? Неужели вино так горячит мальчишку? Или страх перед гневом короля? Даниэль не спешил вырывать руки. Расстегнув одежку до грудины, он стоял, ожидая чужих слов, действий. Дыхание его сбилось вдруг, глаза забегали по лицу Никмана. Но это был не страх… Нет. Слишком уж спина была ровная, шея вытянутая, слишком уж грудь открытая для того, кто боится… Никман тихо вдохнул и отпустил чужие запястья спустя ещё пару секунд. Холодная от вина рубашка прилипла к груди, мурашки пробежались вниз по торсу… Король почувствовал, как неприятно напрягаются его соски. Прямо как у ощутившего ночной ветер Даниэля… — Я не пойду к гостям, — наконец, заговорил Никман, отворачиваясь от юноши. — Я иду в свои покои. Вам тоже стоит лечь спать, господин Кёлер. Он сделал пару шагов по направлению к выходу и остановился. Ещё на секунду: — О рубашке не переживайте. Подавив странный порыв обернуться, Никман поспешно вышел из комнаты. Возможно, если бы он был воспитан менее строгими родителями, если бы не имел такой стальной выдержки, если бы мог поддаваться своим маленьким желаниям, то он увидел бы, как молодой Кёлер… победно улыбается, глядя ему вслед.***
Расплывающийся по всему телу жар не давал нормально дышать. А знакомые ласковые руки, что гладили его бока и ноги, не помогали – только сильнее топили в этом невыносимом возбуждении. Винсент застонал, прогибаясь навстречу, обхватил влажную спину. Горячее тело над ним двигалось плавно, мучая, втираясь в кожу. Моргая, герцог пытался разглядеть лицо своего соблазнителя, но оно смазывалось, сливаясь с мраком вокруг них. Нотка раздражения разбавляла то удовольствие, что получало тело. Но герцогу было так жарко и хорошо в знакомых объятиях, что в какой-то момент он перестал пытаться поймать черты лица. Ведь он всё равно их помнил. Длинные пальцы пробежались по его лицу. Нежно и осторожно. Они были созданы для того, чтобы парить над клавишами рояля, держать кисть и расписывать соборы, плавно вырисовывать буквы белым пером… И ласкать шею Винсента Хилла. Герцог улыбнулся, откидывая голову назад, позволил мягкой ладони слегка перекрыть ему кислород для новой волны наслаждения… Винсент вздрогнул, когда к одной ладони присоединилась вторая. Тепло над ним пропало, как и жар, и накрывающая страсть. Пальцы стиснули кожу не нежно, не осторожно… Не мягкие, а сухие и тонкие. Любовник исчез. Его душил кто-то другой. Герцог задрожал, распахивая глаза. Теперь он стоял во мраке и не мог сопротивляться. Бледное лицо женщины было настолько близко, что он мог различить каждую морщинку на её коже. Винсент хрипел, с ужасом уставившись в пустые глаза. Словно посмертная маска, лицо было каменным и равнодушным. Но руки на шее… были её. Безуспешно хватая воздух красными губами, Винсент вдруг почувствовал свои пальцы, со всей силы сжимающие кожу на голом бедре…. И проснулся. Вскрикнув, герцог резко сел на кровати, отчего чёрные круги поплыли перед глазами. Схватился за голову, пытаясь удержать сознание в реальности, и начал раскачиваться вперёд-назад. Дышать было так тяжело, что Винсент всё ещё пытался вдохнуть как можно глубже. Горло обжигало. Но сейчас ведь его никто не душил… С трудом поднявшись с кровати, герцог на негнущихся ногах побрел к двери и вышел из комнаты. И как же ему повезло появиться именно в тот час, когда возле его покоев сменялась охрана. Гвардеец только что ушёл. Никто не удержит его от внезапного порыва, никто не заметит, что он пропал… Ноги окрепли. Обхватив себя за плечи, Винсент быстро, как мог, побежал вперёд – к лестнице. Королевский дворец давно спал – даже самые живучие гости нашли свой покой в комнатах отдыха. И никто не видел, как мечется по лестнице призрак в белом халате, как он задыхается, ощущая фантомные касания на шее… Винсент не помнил, как спустился на этаж ниже, не помнил, как глубоко ушёл вглубь второго этажа, но чётко запомнил удивленное лицо солдата, выходящего из своей комнаты, перед которой хотел остановиться герцог. Почему и он не спит?.. — Господин? — поражённо прошептал Мэтт, — Как Вы тут… Договорить не успел. Герцог стремительно прошёл мимо вглубь комнаты, не дождавшись приглашения. Мэтт, как верный пес, последовал за ним сразу, наглухо закрывая дверь, повернулся. Полумрак маленькой комнаты не смог скрыть тремор чужого тела. Винсент, одетый в один только шёлковый халат, не скрывающий очертаний мужской фигуры, стоял к нему спиной и смотрел в окно. Дышал тяжело, словно бегал вокруг дворца несколько часов подряд. Мэтт совершенно опешил, не зная, что ему делать и куда смотреть. Герцог буквально фонил тревогой, поэтому от него было невозможно оторвать глаз. Но, когда он всё-таки обернулся, Мэтт стремительно опустил голову. Имел ли он право разглядывать голую кожу монаршей особы? Мог ли сам представать перед ним в одних только пижамных брюках? Нет, нет, нет… — Простите, Мэттью, — срывающимся шёпотом вдруг извинился Винсент и подошёл ближе. Если бы солдат только знал, с каким трудом герцог выговаривает слова… Он смотрел на поражённого и напряжённого Мэтта, что склонил перед ним голову, и думал лишь о том, почему ему так хочется оказаться ещё ближе. Откуда такое рвение? Они ведь практически не знают друг друга. Страха не было, лишь тревога и колотящийся пульс, который никак не хотел успокаиваться. Ещё шаг. Ещё полшага. Оказавшись от солдата на расстоянии двух пальцем, Винсент, не соображая, что делает, положил ладони на чужую голую грудь и вжался горячим лбом в плечо. Выдохнул, пытаясь собраться с мыслями и утихомирить, наконец, эту проклятую дрожь. Мэтт застыл, поднимая голову и глубоко вдыхая. От герцога всё ещё сильно пахло вином, которое, вероятно, ещё не отпустило, туманило голову. А касания были такими горячими, как если бы Винсент держал ладони в раскалённой печи… Солдат сглотнул, медленно поднимая руки и осторожно трогая лопатки. Не наблюдая сопротивления, Мэтт легко и не крепко прижал герцога к себе, обнимая. Все его существо хотело защитить и успокоить человека, нуждающегося в этом. И это чувство с каждой секундой росло, подавляя стремление отойти от монарха, извиниться на коленях и узнать, в чём же, чёрт возьми, дело. Левая сторона груди солдата стало влажной от мокрого дыхания Винсента. Ощутив ответные объятия, он прикрыл глаза, вдруг осознавая себя… в безопасности. Прошли долгие пять минут. Дыхание приходило в норму, как и сердцебиение. Холод каменного пола прошиб голые ноги, пуская мурашки по икрам. Место, где он ущипнул себя во сне и наяву сильно саднило – и только сейчас он это почувствовал. Не спеша отстраняться, герцог открыл глаза и вдруг понял, как сильно напряжён Мэтт. Ведь он трогал его тяжело вздымающуюся грудь, где сердце – трясущийся барабан, отбивающий ритм прямо в ладонь герцога. А приподнявшееся плечо, в которое вжался лбом – камень. Медленно-медленно Винсент отлип от солдата, отстраняясь. Лоб его покраснел от соприкосновения с чужой теплой кожей, а ладони взмокли. Поймать взгляд Мэтта удалось сразу. Но было так странно заметить там смешавшееся с замешательством беспокойство. Только Никман мог смотреть так на него – на любимого брата, но этот солдат… Придя в себя окончательно, Винсент убрал руки с груди и отстранился – Мэтт сразу же отпустил его. — У Вас здесь те сигареты? — тихо спросил герцог, нервно усмехнувшись. Мэтт кивнул, обошёл Винсента и достал его запасной портсигар из ящика своего стола. Идея заставить стражника таскать для него табак пришла герцогу вечером накануне Дня памяти – на случай, если Винсент забудет свой или, забывшись, скурит всё разом и захочет ещё. Захотел. Безумно и невыносимо. Поджигая и глубоко затягиваясь, Винсент сел на деревянный стул, расставив голые ноги. На Мэтта старался не смотреть – только в окно на убывающую луну. Но ему не было стыдно, не было неловко. Герцогу не хотелось, чтобы Мэтт видел его… таким. Что хоть кто-то видел его таким. Но Мэтт увидел. Не мог не. Герцог понимал, что солдат не идиот, и от этого было ещё хуже. Но что он будет делать с этим – Винсент не мог и представить… Не спрашивая дозволения, Мэтт взял вторую герцогскую сигарету и молча закурил с ним, стоя сбоку. Подсознательно он понимал то, что Винсент не откажет ему в этом, как и то, что разговаривать обо всём он не хочет. В этот раз солдат и не думал не смотреть на ночного гостя. Табу нарушено – зачем притворяться? Он всё ещё ощущает, как чужие короткие ногти вжимаются ему под кожу… Подсознательно Мэтт искал следы того, что могло случиться с Винсентом. Прежде всего – на стройном теле, едва скрытом белой тканью. Одно только стремительно темнеющее пятно на левом бедре, которое Винсент неосознанно потирал, вызывало вопросы. Но стоило ли нарушать это тяжелое, пропитанное разными эмоциями молчание?.. — Господин… — докурив, заговорил Мэтт. — Не надо, — Винсент покачал головой, по-прежнему не глядя на стражника. Потушил сигарету. Тяжело вздохнул. — Всё в порядке, Мэттью. Некоторое время он сидел неподвижно, прекрасно чувствуя на себе взгляд солдата. Это ощущение сродни жгущему макушку лучу солнца. Но герцог не мог просить отвернуться, не мог просить оставить в покое… Это же его комната, в которую бесцеремонно ворвались… Герцога хоть и считали бесстыжим отпрыском монаршего рода, что частично было правдой, представление о чужих личных границах он имел. Поднявшись, Винсент взглянул на все такого же молчаливого Мэтта и… засмотрелся на пару секунд. Растрепанные после сна чёрные волосы и задумчивый взгляд делали мягче его суровое, пускай и неидеальное лицо. Непривычно было видеть этого мужчину таким… несобранным. Во всех смыслах. — Ещё раз прошу прощения, Мэттью, — заговорил Винсент, придавая своему голосу привычный тон, а поведению – плавность. Но искренность его слов отражалась в легком наклоне головы перед – подумать только – простым слугой. — Забудьте всё, что произошло. Запахнув халат на груди, герцог направился на выход, но Мэтт поймал его, крепко взяв за предплечье. Чувство недосказанности и легкое беспокойство всё ещё, по ложке, выедали Мэтту душу. Но он не мог заставить себя спросить. Не тогда, когда кузен короля пришёл в себя. Мэтт почему-то знал, что он просто посмеётся и отмахнётся – он видел это чётко и ясно. Безумная буря эмоций герцога схлынула, не успев обрушиться и сбить с ног… Показать ему другого Винсента. Мэтт поджал губы. Непонятно, непонятно, непонятно, почему, почему, почему… Почему ему вообще хочется узнать его другим? — Я Вас провожу, — сухо бросил Мэтт. Быстро распахнув шкаф, достал оттуда пижамную рубашку и осенний плащ – одна из частей рабочей формы, которую ему сшили. На каждый сезон. Отточенными движениями застегнул рубашку на груди. Подойдя к Винсенту, осторожно накинул одежку на напряжённые плечи, чтобы скрыть силуэт. Кто знает, кому ещё не спится в эту ночь? Герцог слегка приподнял брови, но ничего не сказал, сжав приятную ткань пальцами. По коридору и лестнице они шли неспешно, чтобы не поднимать шум. Побег Винсента чудом не привлёк внимание стражи. У покоев его уже стоял заступивший на пост гвардеец. При виде господина в сопровождении своего стражника, тут же вытянулся, не сумев скрыть удивления. Попытался что-то узнать, но Мэтт нетерпеливо махнул рукой, безмолвно прося отойти. Гвардеец закрыл рот и послушно ушёл на некоторое время. Перечить Мэтту – второму начальнику охраны герцога – он не имел права. Остановившись, Винсент скинул чужой плащ и вернул хозяину. Подняв усталые глаза, усмехнулся, вводя Мэтта в новый ступой. Он бился в панике в его руках всего каких-то пятнадцать минут назад, а уже сейчас он… смеётся? — Спасибо, — поблагодарил и отвернулся, взялся за ручку двери. — Не забивайте голову, Мэттью. Винсент ушёл, тихо прикрыв дверь своих покоев. Оставил Мэтта на пороге с плащом, замешательством и… тревогой. Передал её вместе с дыханием, которое кожу обожгло, вместе с тремором, вибрациями пронёсшимся по рукам. Мэтт круто повернулся и зашагал обратно, понимая, что больше не уснёт. В его комнате остался слег герцога в виде витающего аромата сигаретного дыма. Стены слышали его вздохи, а Мэтт – его ужас. С мыслями о Винсенте он дошел до комнаты. С ними же повесил плащ и сел на стул, взглянув на оставленный портсигар. И вдруг попытался вспомнить, почему он вообще проснулся и решил покинуть комнату. Туман наслаивался на воспоминания – впечатления от встречи с герцогом перекрывали всё. Мэтт запомнил лишь только бешеный стук собственного сердца. Так бывает, если снится, что ты падаешь с безумной высоты – всплеск паники будит тебя, пульс подскакивает и стучит в висках… Но что же снилось ему на самом деле? Взяв новую сигарету, Мэтт поджёг её и затянулся опять, не подозревая, что Винсент прямо над ним делает то же самое, сидя в кресле у огромного окна, каких много в этом бесконечном дворце королевской семьи. Что это было? – хотели знать оба. Но порыв докопаться до истины потонул, сгинул под толщей беспорядочных мыслей, спутавшихся в их головах. Плевать, — подумал Винсент. Я не для этого здесь, — подумал Мэтт. Они отпустили себя вместе с сигаретным дымом.