We Are Beautiful, We Are Doomed

“Разлука заставляет сердце любить сильнее — любовь продлевает разлуку.”

      Ты бессмертный. Он — нет. Это те два единственные факта, которые тебе, сыну Сатаны, так болезненно признать.       Все началось в 1346 году. Бубонная Чума ударила по Англии и превратила страну в ничто большее, чем пустошь, заполненную страданиями. Люди умирали тысячами и, конечно же, эта катастрофа не обошла тебя стороной и, как ни странно, его тоже. Когда ты впервые прибыл на Землю, то поселился в обветшалом, заброшенном фермерском амбаре, который доселе принадлежал влюбленной паре и их двум маленьким детишкам, пока их дни не были сочтены из-за голода и болезней. Ты наблюдал за трупоподобными телами мужчин, женщин и детей, скитающихся по улицам в поиске еды и лекарств, и тебе было лучше всех известно, что поиски их безуспешны. Не то чтобы ты этим наслаждался, но это обозначало прилив новых душ в Ад — это значит, что тебе точно было чем заняться, когда ты, наконец, вернулся бы домой. Однажды... На самом деле, ты точно не помнишь, чем отличался тот день, но ты точно знал, что небо тогда было таким же голубым, как и его глаза: ты стоял на городской площади какой-то маленькой деревушки, и не удосужился услышать имя мальчика, что привлек твое внимание, пока торговался с купцом. У него были светлые волосы, которые выглядели такими мягкими, словно золотистая овечья шерстка; этому не было никакого объяснения, но почему-то у тебя было жгучее желание к ним прикоснуться. Он был низким и худым — результат чумы, что ударила по нему ровно так же сокрушительно, как и по остальным. Его манеры движения были крайне феминны — тонкие и нежные. Он выглядел словно ягненок. Резкое чувство прожгло твой желудок и ты понятия не имел, что, черт подери, это тогда было, но оно точно заставило чувствовать тебя неловко и странно, и каким-то образом, именно он стал этому причиной.       Ты не был уверен, хотелось ли тебе сжечь его заживо или прижать ближе к себе. Может, странное слияние обоих вариантов.       В любом случае, ты проследовал за ним до самого его дома на безопасном расстоянии. Большинство людей бы назвали тебя жутким, и они бы вовсе не ошиблись. Он жил в маленькой лачуге, краска на которой с годами потрескалась, а сам дом медленно, доска за доской, разваливался. Женщина, что выглядела всего на пару лет старше него, занималась поиском дров из кучи бревен снаружи. Приметив его, женщина закричала, ударив его по затылку, после чего устроила лекцию о том, что он "достал недостаточно денег за то, что продал". Он предпринял слабую попытку защитить себя лишь для того, чтобы снова получить очередной удар и силой быть затянутым в дом.       Ты был зол. Необъяснимо зол, и все из-за... Чего? Какой-то женщины, ударившей смертного? Ты делал со смертными вещи намного хуже в свое время, и все же ярость кипела в тебе, норовясь вот-вот вылиться из-за краев, пока воздух трескался вокруг тебя, сопровождаемый твоим гневом. До того, как трава под тобой бы опалилась, а твои нервы сдали, ты направился в свой амбар, подальше от незнакомца.       На следующий день, ты снова увидел его на рынке: в этот раз ты был достаточно близко, чтобы расслышать его разговор с торговцем. “Ее жар не спадает! Пожалуйста, сэр, нам нужно это лекарство! В противном случае она погибнет—”       Купец вздохнул и оперся о тележку, его подбородок уперся в руку: “Мне жаль, но я не могу принять меньше десяти флоринов за пузырек. Пять флоринов — слишком мало за лекарства, что я предлагаю. Пожалуйста, освободите очередь; Я не собираюсь тратить свое время”.       Мальчик был разбит, несчастно рассматривая скудную сумму денег в руках, почти готовый снова взмолить, но вместо этого, покинул очередь и направился обратно домой. Ты сощурил глаза, наблюдая за лавочником — твои ладони сжаты в кулаки, а на лице твоем поселился сердитый вид. Ты покопался в своем походном мешке, извлекая оттуда горсть монет, заполнивших всю твою ладонь; вся сумка была наполнена ими благодаря твоему отцу, что отдал тебе приличную сумму перед тем, как покинуть седьмой круг Ада, ведь деньги были единственной вещью, которая могла бы тебе понадобиться на Земле. Ты проделал путь до ларька, то и дело расталкивая клиентов в разные стороны, пока не добрался до начала очереди, с силой бросая монеты на стойку: “Дайте мне все, что хватит на это,” — торговец застыл от шока, но после кивнул.       Три пузырька с эликсиром удобно поместились у тебя в сумке. Ты прибыл к дому блондина и аккуратно постучался в, держающуюся “на честном слове”, дверь, опасаясь, что она вот-вот отвалится от твоего прикосновения. После какого-то времени, дверь открылась, а незнакомец стоял на пороге. Ты прямо перед ним — достаточно близко, чтобы прикоснуться, если бы тебе захотелось. Слова застряли в горле и ты не мог не чувствовать себя глупо и слегка раздраженно, не в силах сказать что-либо под взглядом этих голубых, словно небо, глаз: “Я могу Вам... чем-нибудь помочь?” — он был обладателем британского акцента и сладостного, словно мед, нежного, словно хлопчатые облака в небе, голоса. Абсолютное воплощение невинности в человеческом обличье, и ты почувствовал, как он медленно терял связь с происходящим. Мальчик выглядел растерянно и неуверенно под твоим молчаливым взглядом: “Ах... Вы потерялись?” “Нет!” — резко ответил ты настолько громко и убедительно, что блондин вздрогнул. Соберись уже. — “То есть... нет, нет: я полностью осведомлен о своем местонахождении”. “А, хорошо,” — нерешительно ответил второй, прижав руки к груди, будто бы был слишком напуган, чтобы подойти хотя бы чуточку ближе, — “Тогда, чем я могу Вам помочь?”        Много чем, честно говоря: “Я видел тебя с торговцем. Кажется, у тебя были проблемы, и...” — ты изъял зеленые бутылочки и выставил перед собой, пока мальчик с трепетом глядел на них. Ты протянул их в его сторону, настойчивее — ты не собирался принимать отказ. Незнакомец взял их так аккуратно, будто бы они могли разбиться, держи он их неправильно. “Я... Спасибо Вам,” — блондин выглядел так, будто бы вот-вот расплачется, а маленькая улыбка засияла на его лице.       Ты узнал, что его имя — Филлип, но все звали его Пип. Тебе понравилось имя. После того, как ты начал поставлять его лекарствами, он, наконец, узнал о тебе: ты соврал о своей жизни, как и всегда, и он поверил каждому твоему слову, словно наивный ребенок — люди были слишком доверчивы. В обмен, в те вечера, когда у него не было работы, ты многое узнал о нем: ему было шестнадцать, а твоей физической форме, которую ты выбрал, около семнадцати, что было довольно удобно. Он тратил каждое утро, трудясь на бесплодных полях, пытаясь взрастить те посевы, которые никогда не выросли бы, за мизерную плату, потому что это было лучше, чем ничего. Он был писателем — хранил маленький журнал в кожаном переплете, что был заполнен множеством коротких историй и стихотворений. Больше всего он любил весну. Жил он со своей тетей Флорой и младшей кузиной Рут, которая была больна холерой еще когда ты впервые встретил его. Он мечтал жить у красивого вида моря в портовом городе, общаться с моряками и рыбаками, которые отправлялись в бескрайние воды и слушать истории о местах, где они побывали. Он был добрым и искренним, произвести впечатление на него было проще простого.       Ты был просто поражен.       Теплая весна минула и перешла в жаркое, знойное лето. Голод становился только хуже, а посевы умирали еще быстрее, чем от весеннего жара. Болезнь распространялась ирреально быстро из-за невыносимой температуры. В итоге, большая часть деревенских посевов окончательно погибла, и Пип потерял работу. Дома он был последним, у кого на руках оказывалась еда — и ты знал это лучше кого бы то ни было; ты вложил немалую сумму денег во всевозможную пищу, которую предоставлял рынок — ты отдавал все ему, а он, в свою очередь, не задавал вопросов, потому что еда была едой. Ему было тяжело, и тебе было больно на это смотреть; ты делал все, что мог, дабы помочь ему.       Однажды вдвоем вы отдыхали у твоего пустого амбара, лежа на стоге сена под открытым небом. Ваши футболки давно уже лежали сами по себе из-за нестерпимой жары. В какой-то момент твой взгляд пробежался по нему: его ребра выступали из-под натянутой, загорелой кожи его торса, а беспорядочно разбросанные по его груди веснушки светились, словно звезды; его золотистые волосы были взъерошены и похожи на нимб, длинные ресницы красовались на его полуприкрытых веках, а его глаза глядели в небо с такой внимательностью, словно он был христианином, изучающим Библию. Он был чудесным. Божественным. Ангельским. И если бы твое сердце сейчас могло биться, оно бы вот-вот было готово выпрыгнуть из твоей груди.       Без задней мысли, ты приподнялся и прошелся по линии его подбородка пальцами, отчего он последовал твоему примеру и, приподнявшись, наклонился к тебе. Ты вздрогнул, тут же одернув руку. Глупый. Мягкие пальцы коснулись твоих, возвращая твою руку обратно: ты прикоснулся к его щеке, а он — к твоей. На мгновение, он поддался ласке — его нежный взгляд встретился с твоим и легкий смешок послышался из его уст. Из-за постоянной работы его руки были покрыты мозолями, но кожа его щек была гладкой, лишенной недостатков. Ты наклонился и поцеловал его, ведь кто, будучи на твоем месте, воздержался бы? Поцелуй был быстрым и скромным — торопливым касанием губ, и вот вы уже отстранились. В его глазах застыл страх, а рука дрожала над твоей. И он вдруг решил, что этого было недостаточно, и вы снова застыли в поцелуе. Ты лизнул его нижнюю губу и он отстранился, тая в твоих объятиях. Вы практически делились кислородом — кислородом, который тебе не нужен и никогда не понадобится, ведь ты не можешь умереть. К тому времени, когда все кончилось, его щеки вспыхнули в розоватом румянце. Ты завел прядь золотистых волос ему за ухо и на его лице, светящимся от восторга, появилась улыбка.       Именно в тот момент ты вдруг решил, что, возможно, он не человек.       Ты ошибался. Ужасно ошибался.       Прошло ровно два года с того самого дня. Его тетя и двоюродная сестра решили найти лучшее место для жизни, где не было бы чумы и голода; ты знал, что их поиски обречены на провал, но раз Пип был более чем готов жить с тобой, так как теперь у него не было бы другого дома, ты не сказал ни слова в день, когда они ушли. Он обзавелся новой работой в местной обувной мастерской, а тебе оставались те поручения, с которыми велел разобраться отец. Ты никогда не рассказывал Пипу, кем или чем ты являлся на самом деле, или почему у тебя всегда при себе были деньги и тебе не нужно было работать, а он никогда и не разбрасывался вопросами; даже после того, как ты настоял, что ему необязательно ходить на работу, он все равно продолжил. Может, все потому, что именно это и считалось нормальной жизнью -- ты никогда так и не смог понять. Ваша любовь была запрещенной за пределами вашего амбара, где вас могли увидеть, поэтому он стал неким убежищем, где вы вдвоем могли спокойно жить в мире.       Но этот мир разрушился прямо на твоих глазах, когда в середине зимы он еле ступил на порог дома и чуть не упал прямо там: у него был страшный жар и озноб настолько сильный, что чудом было только то, что он вообще смог добраться до амбара. День за днем его состояние становилось только хуже. Ты испробовал каждого аптекаря, каждое лекарство, потому что ты мог все это себе позволить и ты бы отдал все, если бы ему только могло стать от этого лучше. Медицина не дала никакого эффекта, конечно же; ты молил своего отца, чтобы он спас его, но существовали те вещи, которые были не под силу даже ему — ты все еще не знаешь, сказал ли он тогда правду. В любом случае, к тому времени, как он был прикован к кровати без какой-либо возможности двигаться, ты уже чувствовал, как и твои конечности онемели от отчаяния, а сам ты был бессилен. Ты никогда не чувствовал себя так. Тобой овладел страх.       Ты сидел у его кровати и гладил его волосы, рассказывал о том, кем ты действительно являлся: кажется, его это вовсе не беспокоило; либо так, либо он уже был слишком обессилен, чтобы понимать хоть слово, сказанное тобой. Жизнь в его доселе ярких глазах погасла, а цвет их теперь походил на холодный металл, кожа стала болезненно бледной, горло покрылось волдырями до той степени, что он уже не мог произнести ни слова — лишь хриплое дыхание и тихие всхлипы были в радиусе его возможностей. И ты хотел, чтобы это поскорее закончилось: было невыносимо видеть как тот, кого ты так сильно любил, страдает, но ты не мог заставить себя закончить его страдания, поэтому ты ждал. Ты не покидал его ни на минуту. Он умер поздно ночью, на самом пороге рассвета. Ты сжег амбар и вернулся туда, где тебе и было место, в то состояние, что по праву принадлежало тебе теперь снова — мрачное и меланхоличное.       Ты день за днем ждал у ворот Ада, ожидая его прихода, но ты прекрасно знал, что он был слишком чистым для этого места.       Отец заметил, каким хмурым ты был, когда закрылся от внешнего мира в своей комнате, проводя в кровати то время, что на Земле считалось годами. Ты уже давно перестал считать дни, потому что тебя это все перестало волновать. “Ты не можешь провести так вечность, Дэмиан,” — сказал он, “У тебя есть работа. Некоторое время на Земле может быть полезным для тебя,” — ты сомневался в этом, но никто не мог ответить Сатане "нет", кем бы ты ни был. Ты неохотно покинул свой пламенный дом ради холодной поверхности на Земле.       1542 год. Ты в Портсмуте, в Англии. Ты ненавидел находиться в Англии, но это именно то место, куда тебя отправил отец. Ты был в какой-то многолюдной таверне: она была заполнена солдатами, что прислуживали Королю — ты находил их противными и грубыми. Официантка положила на тебя глаз — это было заметно невооруженным взглядом, но ты уже давно потерял какой-либо интерес. Ты бы мог завладеть тем, кем бы только захотел, но совершенно никто не привлекал тебя. Вместо того, чтобы с кем-то заговорить, опустив голову, ты погряз в отчаянии, запивая свою печаль алкоголем. Вдруг к тебе подсел незнакомец и тогда ты опустил голову еще ниже — ты не хотел ничего большего, кроме как просто вернуться в Ад и провести в постели остаток своих дней. “Похоже, у Вас выдался тяжелый день, м?” — голос показался донельзя знакомым: нежный, звонкий и столь приятный для ушей; но это не мог быть он, потому что он умер и теперь резвится на небесах. Ты опустил голову еще больше, не желая идти на поводу этих подлых игр или того, чем это было, — “Я могу Вам... чем-нибудь помочь?”       Ты тут же подскочил и взглянул на человека, сидящего прямо подле тебя в баре и ты почувствовал, будто бы тебя в живот ударила наковальня, раздавив все твои органы.       Его светлые волосы были собраны в короткий хвостик, голубые, словно небо, глаза, глядели на тебя с неподдельной обеспокоенностью. Это был он; пусть он был старше и это казалось невозможным, но это был он. Без задней мысли, ты соскочил со стула и захватил его в сокрушительные объятия, сжимая так сильно, что делал ему больно, потому что тебе было необходимо знать, точно ли он был здесь, тут, прямо перед тобой.' “Чт-Что Вы делаете?!” — взвизгнул он, вырываясь из твоей крепкой хватки и отталкивая тебя, оставляя в полном недоумении. “Пип, это же я. Неужели ты не помнишь?” “Как Вы узнали мое имя?” — с тревогой спросил он, хватаясь пальцами за табурет, — “Я полагаю... Мы встречались, но я никак не могу Вас вспомнить, сэр”.       Он не помнит. Он действительно тебя не помнит. Ты никак не мог подобрать подходящих слов, пока блондин не поднялся, направившись к выходу, прямиком к свежему осеннему воздуху. Ты, конечно же, проследовал за ним, в спешке покидая таверну и догоняя его. Он немного напуган, поэтому ускоряет свой шаг, но ты стараешься не отставать. “Послушай, Я... Мне жаль, что я напугал тебя,” — начал ты, пытаясь словить его взгляд, — “Мы встречались раньше. Даже если ты не помнишь меня, могу ли я хотя бы представиться вновь и, может, купить тебе выпивку, чтобы извиниться?” — Пип останавливается и сует руки в карманы, нерешительно поглядывая на тебя: ты знаешь, что он не откажет, ведь такой у него характер, в конце концов. Слишком добр во зло себе. “Хорошо... Тогда, как Вас зовут?” “Дэмиан. Дэмиан Торн,” — отвечаешь ты, вытягивая руку для рукопожатия.       Он улыбается и ты впервые за долгое время чувствуешь себя лучше. Он наклоняется и пожимает тебе руку: “Филлип Пиррип, но ты можешь называть меня Пип... Но, думаю, ты уже это знаешь”.       Ты узнал о реинкарнации и принципе ее работы от своего отца: те, кто умирает слишком рано, рождаются вновь. Ты снова влюбляешься и узнаешь о новой жизни Пипа. В этот раз, ему двадцать два. Он офицер Британских военно-морских сил и живет скромной, но комфортной жизнью. Он учится на врача. И он такой же красивый, каким ты его и запомнил.       В 1544 его отправили на службу в море.       В 1545 он тонет вместе с подводной лодкой “Мэри Роуз”.       Похороны были скромными, ну а ты снова был потерян.       После этого ты блуждал по перенаселенным частям планеты в поиске его. Ты знал, что он вернется. Те, кто умирает слишком рано, рождаются вновь, поэтому ты надеешься, что найдешь его снова и все изменится.       1598 год. Ты встретил его на улицах Лондона и ему семнадцать. Вы вдвоем учитесь в художественной консерватории, а твой опыт жизни дал тебе широкий набор навыков, поэтому у тебя и получилось без проблем попасть сюда, когда ты узнал о нем. Он художник и больше всего он любил рисовать тебя. Он умер в девятнадцать, когда получил удар ножом, будучи ограбленным в какой-то подворотне, пока ты был слишком занят, чтобы следить за ним, рисуя для него картину.       В 1692 ты, кажется, убил его сам. Ты встретил его в тринадцать, и из всевозможных мест, он оказался именно в Сейлеме. Проповедник предупреждает его о тебе — ему кажется, что Сатана ходит подле тебя. Напротив, Сатана, так или иначе, ходил подле него. Но Пип не послушал. Ты потерял над собой контроль, когда его опекунша подняла на него руку за незначительную ошибку, которую мог бы допустить каждый, поэтому ты поджег ее кухонную плиту. Это и стало последней каплей — вас обоих отправили на виселицу, и от того выражения лица, которое у него было, пока он стоял с тобой на платформе с петлей, завязанной на его шее, тебе хотелось разрыдаться, чтобы только не видеть этого всего. Когда под вашими ногами не оказывается пола, твоя шея ломается и тебе ужасно больно, но это не было настолько больно, насколько осознание того, что именно ты отправил любовь всей своей жизни прямиком к смерти в пятнадцать лет. Твоя шея излечится, а вот душевная рана — нет.       В 1728 он оказывается талантливым скрипачом. Ты впервые заметил его на концерте в оперном зале Италии, играющим соло в свои восемнадцать лет. Ты узнал, что он путешествует и увязался с ним. Вы писали музыку вдвоем и выступали вдвоем — самый многообещающий дуэт во всей Европе. Он ранит свое запястье в двадцать и оно не заживает должным образом. Он впадает в депрессию и ты делаешь все, что в твоих силах, чтобы помочь ему, но у тебя так и не получается. Он прыгает из двенадцатиэтажного отеля, прямо из вашего номера, в возрасте двадцати двух лет. Ты можешь только мечтать, чтобы все было так же легко и для тебя, тоже.       В 1834 году ты встречаешь его в пятилетнем возрасте. Он сирота из приюта. Ты счастлив, что у тебя есть возможность менять свою физическую форму, потому что легко походить на сироту, когда на твоем лице красуются щенячьи глазки пятилетнего ребенка. Вы становитесь лучшими друзьями и даже при том, что у него интеллект ребенка, только что вышедшего из бессознательного возраста, ты наслаждаешься его компанией. Не секрет, что приют — не самое доброе место. Ты отдаешь ему свою еду, ведь он ест так мало, но даже этого недостаточно. Он умирает от голода на скрипучей металлической кровати в девять лет; едва достаточно взрослый для того, чтобы вообще бояться смерти. Этот раз был твоим самым ненавистным.       Годы летят друг за другом, а адский круг все никак не кончится. Ты следовал за ним в любую страну на планете, наблюдал за его смертью каждый чертов раз, как находил его. Иногда проходят лишь месяцы с каждой смерти, когда ты его находишь; иногда целые века. Ты уже давно перестал считать, стал озлобленным и холодным. Ты отказался говорить с отцом, отказался искать его снова, но в этот раз он сам нашел тебя. Он нашел тебя, но все равно умер в конце. Вы были словно магниты, постоянно притягивающиеся друг к другу, хотели вы этого или нет. Словно шутка, жестокая шутка. Из головы все не выходила мысль, что все это — наказание за то, что ты был сыном Сатаны. Может, Бог, Иисус или еще какая-то большая шишка на небе наложили на тебя заклятие и хохотали над тобой свысока. Это было несправедливо не только по отношению к тебе, но и к Пипу. Он не заслужил, чтобы каждый чертов раз его жизнь обрезали такое бессчетное количество раз, что в некоторые из них, даже ты не успевал этого увидеть.       В 1936 году, когда ты врезался в него по случайности, он уже любил кого-то еще — какую-то идеальную девушку, идеальную выдающуюся личность. Они подходили друг другу отлично, и ты вдруг задался вопросом, правильно ли вообще было то, что все это время вы были вместе. Ты в ярости, но кем ты был, чтобы отбирать у него счастье? Он умер в 1938 году на войне, и ты посетил, наверное, уже сотые его похороны. Ты взглянул на его жену, что рыдала, склонившись над его могилой и тебе хотелось заорать ей, чтобы она заткнулась, ведь ты видел его смерть бессчетное количество раз, увидеть это лишь единожды — сущий пустяк. Но ты вспомнил, что у нее лишь одна жизнь, а твоя никогда не закончится, поэтому ты оставил ее в одиночестве, на растерзание горю.       Самое долгое время, что вы провели вдвоем, составляло двенадцать лет: ты встретил его в 1965 году в возрасте одиннадцати лет. Он жил в ужасном доме с ужасными родителями и тебе так отчаянно хотелось спасти его. Вы вместе отучились в школе, будучи уже в отношениях, а в день выпуска ваши руки были сомкнуты в замок, пока вы отмечали этот день в твоей пустой однокомнатной квартире. Вы заснули в обнимку, его волосы прилипли к потному лбу, а его шея была покрыта засосами, и тебе кажется, что в этот раз все будет по-другому и он проживет дольше. Ты заставляешь себя поверить хотя бы в это, потому что ты знаешь, что хорошо это точно не кончится.       Вы торопитесь в колледж, чтобы не опоздать: вы счастливы, что школьным дням настал конец и осталось лишь четыре месяца, прежде чем сможете заняться своими карьерами. Он бежит спереди тебя: сумка, переполненная книгами, перекинута через его плечо, а воздух наполнен смехом, похожим на звон громкого колокольчика — он бросается к пешеходному переходу, прямо перед белым фургоном. Брызги крови покрывают тротуар и твои ботинки — лишь на долю секунды ты останавливаешься, а после разворачиваешься и, с лицом полным равнодушия, покидаешь сцену до прибытия скорой.       Ты — предзнаменование плохого, и ты это знаешь. Ты долгое время сторонишься его, пытаешься держаться от него подальше, не вмешиваться, но ты всегда, так или иначе, оказываешься подле него.       На улице 1998 год и ты находишь его в маленьком, глупом городке в Колорадо. Твой отец настоял на том, что пришло время заполнить мир хаосом и разрушениями, и теперь ты принял это предложение с распростертыми объятиями. Он отправляет тебя в начальную школу и все относятся к тебе, как к дерьму. Ты на игровой площадке, когда чувствуешь на своем плече аккуратное касание: ты поворачиваешься и, конечно же, это он. Ему только девять лет и он учится в том же классе, что и ты. Тебе бы лучше убить его прямо сейчас, чтобы избавить его от проблем — позже ему предстоит пройти лишь через худшее. Но ты не смог, и ты не сможешь. “Здравствуй, мое имя — Филлип! Но все зовут меня Пип, потому что они ненавидят меня”.       Тебе становится мерзко от того факта, что кто-то вообще способен ненавидеть его, но ты прошел через слишком многое, чтобы как-то оспаривать его. “Тогда я буду называть тебя Пип”.