роза в бутылке

засохшая роза в бутылке из-под воды кажется единственным живым элементом комнаты: душной, тëмной и неприглядной. достоевский не помнит, откуда она здесь и как давно. ему и всë равно: лишь свет ноутбука, слишком шумного, чересчур яркого, освещает ту. они устроились у дальнего родственника не менее дальнего знакомого, кажется, бывшего однокурсника или коллеги николая, если тот вообще работал или учился когда-то. фëдор помнил, что знал раньше, ещë полгода назад мог точно пересказать всë прошлое гоголя, но сейчас на полке с биографией того зияла дыра. не было нужды запоминать, видимо. да и в самом гоголе нужды долго не было. он не входил в план на ранних его этапах, хоть достоевский и убеждал в обратном, дабы иметь пути отхода на случай потери кого-то из соигроков. сейчас же гоголь маячил по кухне, совершенно не ясно чем шурша. он казался привычным шумом за неделю сожительства. — эти глаза напротив, калейдоскоп огней, — совершенно неподходящим для песни голосом начинает николай. слишком высоким, спешным, аж слух режет. фëдор сбивается с мысли, делая ошибку в строчке кода, — эти глаза напротив, ярче и всё теплей.. — но голос чужой заставляет обратить внимание на мир вокруг. на время, что подходило к часу ночи, а вставать было лишь через пять. на зимний мороз, что просачивался с незапертого балкона. на то, что уже утром они отправятся в японию окольными путями. поездка обещала быть долгой и выматывающей: они прибудут вместе со строительной техникой. фëдор бросает взгляд на собранные сумки у двери в комнату и, почти не думая из-за позднего часа, гасит экран. в темноте заметна лишь неизвестно когда успевшая взяться рядом белая коса и блеск глаз николая. достоевский вдруг оказывается ведомым: чужая ладонь касается до его пальцев мягко и, стоит моргнуть, как гоголевская шинель размещает достоевского на кровати, холодной и неудобной, но слишком обволакивающей. — николай. — будто отчитывая, произносит он, но большего не выдаëт. коля определённо знал, что несколько дней тот провёл без сна, точно видел, что негласный напарник не ел, наверняка замечал лëд в глубине пустых глаз. всë знал: так говорит блестящий взгляд. знал: потому устроился у кровати, положив голову рядом с замëрзшими руками, да угрожающе сжимая запястье. — да? — склоняя голову, блондин шепчет, но звучит громче пушечного выстрела. такая уж натура его, яркая и неукротимая. касание его остаëтся на правом плече. то ли ласка, то ли предупреждение. — а ведь ангелы обычно сидят на правом плече. и тишина за ними следует такая же громкая, как и сам гоголь. неприятная да непостижимая, но неотъемлемая. фëдор в тишине утопает также, как в детстве. когда он тайком запирался в кладовой, выкраденной свечой освещая страницы книги. он помнит, что чувство это схоже с тем, что ощущалось тогда: словно он смотрит на что-то запретное, спешно пытаясь понять, запомнить. зная, что ничего хорошего после не выйдет из затеи, но интерес жалил при отсутствии действий. рука уходит с плеча ненадолго, накрывая его одеялом, да вновь устраиваясь там же. взгляд у гоголя сверкает задумчивостью, а голос вдруг становится тише, чем свист пурги за окном. — так спи и не тревожься ни о чëм. — неоспоримый приказ, гулкая констатация факта: николай будет рядом. и стоит прикрыть глаза, как тот прижимается уже со спины, разрушая жалкие законы, что строились природой. прижимает к себе с долей отчаяния и достоевский чувствует, как рука, обнимающая плечи, колеблется между выбором: лишить жизнь или же приласкать? ощущается, как ладонь на грудной клетке пытается нащупать сердце, словно боясь, что его там и вовсе нет. хочется узнать, нашёл ли мужчина то, что искал, или же фëдор давно живой покойник? и спиной ощущается сбивчивое волнение, громкий да своевольный сердечный ритм, которого хватит на двоих. ощущается тяжестью на правом плече гоголевский лоб и совсем уж шумное дыхание окутывает своей честностью. становится вдруг ясно происхождение розы на столе да николая рядом, слишком уж близко. и фëдор готов ощущать всю неприглядность этой близости на своей коже в эту холодную ночь. лишь ночь.