***
Приём завершается, и гости постепенно начинают покидать императорский дворец, но Хосок, в отличие от них, никуда не спешит, да и принц своим взглядом явно намекает немного задержаться. Приходится быть достаточно аккуратным, дабы не привлечь к себе лишнее внимание, однако медлительность альфа легко мог объяснить травмой. Впрочем, никто даже не задаёт Чону вопрос о том, почему он не уходит, так что и оправдания оказываются без надобности. Все слишком увлечены собой и беседой со знакомыми, чтобы обратить внимание на что-либо вокруг. Это даёт Хосоку шанс, и когда Тэхён удаляется в другой павильон дворца, где и располагались его покои, альфа без труда, сославшись, что хочет немного подышать воздухом и прогуляться по императорскому саду, следует за омегой. Сталкиваются они в одном из уединённых коридоров, где не было даже ни одного слуги, а значит, риск быть обнаруженными сводился к минимуму. Тэхён замедляет шаг, прекрасно понимая, что за ним следуют по пятам, а после, не сопротивляясь, позволяет утянуть себя в объятия и прижать к стене. У их игры, продолжавшейся весь вечер, оказывается весьма предсказуемый финал. Впрочем, едва ли два пылких любовника могли бы отказать себе в соблазне уединиться и позволить страсти, пылающей внутри, хоть немного высвободиться. Тэхён в инициативе не уступает, так же крепко обнимает, пылко отвечает и в это мгновение совершенно не беспокоится о своих шёлковых брюках и блузе из тонкого шифона — позволяет Хосоку сминать ткань в ладони. В этот миг влюблённым кажется, словно они одни во всём мире. Приглушаются посторонние звуки, не видно ничего вокруг, да и всё это становится совершенно не важно. Имеют смысл лишь прикосновения друг к другу и поцелуи. Однако реальность всё же решает о себе напомнить, несколько бестактно врываясь в этот уединённый мир, созданный лишь для двоих. Первым замечает неладное Хосок и уже хочет спешно отстраниться от принца, но последний этого не позволяет, требовательно притягивая обратно за лацканы мундира. Лишь после и сам Тэхён, терзаемый дурным предчувствием, осознаёт, что они с Хосоком в коридоре явно не одни. Справа вначале были слышны неспешные шаги, а после они резко прекращаются, и любовники отрываются друг от друга лишь когда слышат тихий удивлённый вскрик, который явно издал некий омега. Его Высочество поворачивает голову в сторону звуков и видит изумлённого Банджа, который прикрывает рот двумя ладонями и так замирает, похоже, не в силах от удивления пошевелиться. Всё пропало. Никто не должен был знать об их с Хосоком тайне, а даже если кому-то Тэхён и мог доверить подобную тайну, будущего зятя уж точно не было в списке доверенных лиц принца. Когда Банджа понимает, что его заметили, он будто отмирает и тут же пытается скрыться, однако Его Высочество не намерен японца так просто отпускать. Бросив альфе короткое «Жди здесь», Тэхён бросается вслед за омегой, на ходу придерживая на голове тяжёлую бриллиантовую тиару. Дворцовое облачение, несомненно, было торжественным, однако совершенно не подходило для преследования непрошенных свидетелей. — Да стой же ты! — бросает Тэхён в спину Банджа, и на удивление, тот действительно останавливается, а после поворачивается в сторону принца и смотрит на того нечитаемо-изумлённым взглядом. — Я никому не скажу, — сразу же произносит японец, прекрасно понимая, что от него потребуют, вот только Его Высочество не привык в подобных делах верить на слово. — С чего мне тебе верить? — Тэхён прекрасно понимал, что в конечном итоге у него выбора нет и поверить придётся, но прежде хотелось омегу хорошенько запугать, чтобы уж точно держал язык за зубами, и первым аккордом становится момент, когда принц хватает зятя за правое запястье и болезненно сжимает. — Если посмеешь хоть кому-то рассказать, то обещаю — ты пожалеешь. Столько неприятного скажу про тебя императору, и можешь не сомневаться, мне он сразу же поверит, отец ведь уверен, что я не способен на подлость, а я ещё как способен. — Да мне рассказывать даже некому! — из-за переполняющих эмоций Банджа даже решается повысить голос, и это заставляет уже Тэхёна изумлённо замереть: он-то был уверен, что этот сахарный омега даже «нет» сказать никому не посмеет, что уж там говорить о криках. Произошедшее немного отрезвляет принца, и он впервые обращает внимание на выражение лица собеседника. Уголки губ характерно опущены, ресницы подрагивают, а в уголках глаз можно рассмотреть начавшие собираться слёзы. Подобное настолько выбивает Тэхёна из колеи, что он и сам не замечает, как отпускает чужую руку. Его Высочество был подвержен одной, крайне неприятной слабости — стоило ему увидеть слёзы, как он тут же впадал в растерянность. Вспоминались все наставления папы о том, как важно быть нежным и терпеливым, и Тэхён не понимал, как ему продолжать напирать на человека, который уже плачет. Похоже, что-то хорошее наложнику Киму всё же удалось в сыне взрастить. — Прекращай, я ненавижу, когда передо мной плачут, это жалко, — и всё же, высказать искреннее сочувствие для принца было чем-то непосильным, а потому он говорит о своих чувствах так, как умеет. — А я разве не жалкий?! — вот только истерика у японца только нарастала и нарастала, и теперь Банджа даже не пытается скрыть, что плачет. — Со мной никто здесь даже не разговаривает, у меня нет друзей, нет даже знакомых, письма брату идут так долго, что совершенно не помогают почувствовать себя не одиноким. Да даже мой будущий муж меня игнорирует! И кому я должен рассказывать о том, что увидел? — достаточно выплеснув эмоции, Банджа немного успокаивается и, быстро вытерев слёзы, бегущие по щекам, уже куда тише добавляет: — Мне остаётся только завидовать, вас хотя бы кто-то любит. — Думаешь, мне легко? — и вновь к Тэхёну возвращается былое возмущение. — Я вынужден скрываться, прятать человека, которого люблю, чтобы, как и ты, вскоре выйти замуж за альфу, о котором я совершенно ничего не знаю, и который мне как чужой. Чему тут завидовать?! — Ваш любовник хотя бы рядом, а меня оторвали от дома, — с легко читаемой обидой в голосе отвечает Банджа. — От этого только тяжелее. — Значит, такова наша судьба, может, мне будет легче от осознания, что не один я страдаю, но и любимый сын императора тоже, — японец отворачивается и уже готовится уйти, намекая, что на этом разговор окончен. — Раз уж ты такой спокойный и смиренный, значит, я могу рассчитывать на твоё молчание, — не спрашивает, а констатирует факт Тэхён. — Как я и сказал в самом начале. Я на подлость не способен.***
Чем дольше Миндже продолжал оставаться во дворце, тем чаще его настигали мысли о том, что не стоило идти на поводу у нежной привязанности к принцу, и нужно как можно скорее бежать не только из Сеула, но и из Чосона. Один только взгляд главы департамента общественной безопасности пугал его и раньше. Омеге в эти мгновения казалось, будто у него где-то на лице написано, что он не тот, за кого себя выдаёт, что-то он делает не так, как обедневшие аристократы и бывшие гувернёры, что-то, что вот-вот заметят. Однако сейчас страх лишь обострился. Если верить газетам, то масштабные задержания проводились по всей империи, а ситуация в Почхонбо, несомненно, отвлекла младшего Чона, но не надолго. Что если кого-то из членов группы схватили, и они всё рассказали? Пак старался успокаивать себя разумными доводами о том, что если бы его раскрыли, то давно бы задержали, не позволяя и дальше оставаться в непосредственной близости к императорской семье. Но страх едва ли желал слушать какие-либо увещевания разума. Он, словно змея, проникал в каждый участок подсознания, заставляя руки предательски дрожать каждый раз, когда Хосок оказывался где-нибудь рядом. Тэхён до сих пор так ни о чём и не догадался, хотя было достаточно факторов, дабы заподозрить компаньона в чём-то. Возможно, всё дело в том, что принц излишне погружён в собственную драму и больше рассуждает, как бы правда об их отношениях с Хосоком никуда не просочилась. Куда принцу до размышлений о том, не является ли предателем приближённый к нему слуга. Однако Чон Хосок не так прост и наивен. Миндже прекрасно понимает: достаточно задать принцу лишь несколько вопросов о его компаньоне, как тут же всё встанет на свои места. Почему Сокджин куда-то пропал после взрыва? Зачем столь часто покидал дворец, если в Сеуле у него никого нет? В конце концов, достаточно лишь одного письма барону, у которого якобы омега работал гувернёром, и тут же придёт ответ, гласящий, что никакого Ким Сокджина благородное семейство не знало и никогда не нанимало. Ложь Миндже слишком хрупкая, её может разбить вдребезги даже лёгкий порыв ветра со стороны департамента общественной безопасности. Но отчего-то пока на горизонте штиль. Не затишье ли это перед бурей? Миндже старательно избегал главу департамента весь приём, благо это было не так уж и трудно. Прислуге не положено присутствовать на подобных мероприятиях, да и принц компаньона не звал. Когда же Его Высочество удаляется в покои, рядовые слуги быстро сообщают об этом Паку, и он направляется в сторону спальни Тэхёна, дабы привычно помочь своему господину переодеться ко сну. Омега неспешно идёт по коридору нужного павильона и даже не сразу обращает внимание на тёмную фигуру, стоящую недалеко от нужной Миндже двери. А стоило бы присмотреться к ней сразу. По её очертаниям, по чёрной, будто ночное небо, форме и по трости в правой руке Пак без труда узнаёт тень. Стоило ожидать, что Чон Хосок, будучи любовником принца, может оказаться рядом с его спальней, но всё же Миндже столь внезапного столкновения не ожидал. — Добрый вечер, господин, — коротко здоровается омега, слегка поклонившись, и надеется, что этим их беседа с главой департамента ограничится, вот только у альфы оказываются совершенно другие планы: — Его Высочество сейчас разговаривает с Банджа, думаю, их не стоит тревожить, — слышит Пак за спиной, из-за чего вынужден остановиться, однако долго стоять наедине с Хосоком Миндже всё же не собирается. — И всё же это моя работа, я зайду к Его Высочеству и спрошу, нужно ли ему что-то, — омега с улыбкой оборачивается, стараясь всем своим видом демонстрировать непринуждённость, а у самого пульс учащается и хочется как можно скорее скрыться в спальне Тэхёна, и уже совершенно не важно, под каким предлогом. — Я говорю, что Их Высочеств тревожить не стоит, — настойчиво и в некоторой степени даже грубо, но зато позволяет отчётливо понять: Миндже не намерены никуда отпускать. — Давай лучше мы с тобой немного поболтаем. Я так мало знаю о самом приближённом к принцу человеке, что становится даже досадно, — опираясь одной рукой на трость, другой Хосок тянется к внутреннему карману кителя, из которого достаёт портсигар. — Столько в наше время в стране волнений, что я едва ли могу выкрасть минутку и вот так непринуждённо с кем-то поговорить и покурить. Чон расслаблен, даже в какое-то мгновение улыбается уголками губ, а Миндже тем временем хочется сквозь землю провалиться. Религиозный папа всегда его учил, что в тяжёлые моменты следует прибегать к вере и молитвам, вот только Пак сомневается, что Бог или даже Дьявол способны его спасти от главы департамента общественной безопасности. Хосок поступает жестоко с теми, кто совершает рядовую диверсию, жутко представить, как он поступит с теми, кто подверг опасности жизнь его любовника. Миндже даже не хочет об этом размышлять, так будет хотя бы немного легче отыгрывать подобие спокойствия. — О чём вы хотели поговорить? — на удивление, но дрожь в голосе удаётся сдержать, и кажется, пока Пак ничем себя не выдаёт. — Да так, расспросить о твоей жизни, имею же я право на праздное любопытство, — Хосок как ни в чём не бывало начинает курить, голос его ровный, а все движения плавные, на первый взгляд могло показаться, что он действительно настроен на светскую беседу, однако осведомлённость омеги о деятельности этого человека подсказывала: Чон не подвержен праздному любопытству. — В моей жизни нет ничего примечательного. Мои родители — янбаны из Пхеньяна, которые, к сожалению, совершенно разорились, поэтому я вынужден работать, собирая себе на приданное. Раньше трудился гувернёром на севере, но после решил перебраться в столицу за более щедрым жалованием. Как раз в этот момент наложник Ким объявил, что ищет новых компаньонов для принца, и я посчитал, что это будет неплохой затеей, пускай и не слишком верил в собственный успех, — рассказывает омега заученную наизусть легенду, которая, казалось, скоро может начать Паку сниться, настолько часто он проговаривал её про себя. — Почему решил податься во дворец? Не слишком благодарная работа, как по мне. Постоянно находиться рядом с принцем, почти не иметь возможности выбираться в город, да и будем откровенны, у Тэхёна тяжёлый характер, и это признаю даже я, хотя люблю его непомерно, — Миндже несколько удивляется подобной откровенности, и похоже, это отлично читается на его лице, поэтому вскоре альфа с ухмылкой добавляет: — Не понимаю твоего удивления. Итак очевидно, что ты в курсе нашего романа, так что не вижу смысла лукавить и делать при тебе вид, будто бы мы с принцем не спим. Так что насчёт дворца? — Мне показалось это хорошим предложением. Отличное жалование, в окружении Его Высочества часто мелькают достойные альфы, от которых я мог бы надеяться получить предложение. Да и кто не мечтает оказаться во дворце, настоящая сказка для омег вроде меня, — Миндже в конце фразы умудряется даже коротко рассмеяться, вот только в смехе в этом не было ни намёка на радость — это отголоски подступающей паники. — И впрямь сказка, но неужели тебя не оттолкнули последние события? Мало кто захочет работать в месте, где в любой момент можно взорваться на подложенной бомбе, — про себя Пак добавляет «если только нет выгоды продолжать здесь оставаться», определённо Хосок это и имел в виду, но тактично промолчал, ожидая, когда сам собеседник даст понять, врёт он или же нет. — Доверяю вам и вашим подчинённым, господин Чон. Вы ведь не допустите повторения чего-то подобного? — и всё же Миндже удаётся взять себя в руки, призывая на помощь всю ту смелость, которая у него была, и которая позволила ступить на опасный путь подпольщика. — Ни в коем случае. К тому же, мы уже задержали часть виновных. Один успел покончить с собой до задержания, но второго удалось допросить. Благо после визита в департамент он едва ли снова сможет создавать бомбы или делать ещё хоть что-то правой рукой, так что можешь спать спокойно, Ким Сокджин. Не стоит быть гением, чтобы понять очевидные вещи: глава департамента говорит о Донгиле и Хёнджу. Раз Миндже до сих пор не задержали, значит, они не успели ничего рассказать об остальных членах группы, и это умозаключение должно помочь омеге сохранить самообладание, однако размышлять об этом куда легче, чем пытаться притворить в жизнь. Его товарищи, друзья, те, кто на время заменили семью, вытерпели столько: один погиб, а другой навсегда остался инвалидом. Вот только Пак не может позволить хотя бы одной морщинке появиться на его лице, не смеет продемонстрировать горе, которое обрушилось на него только что. Так хочется заплакать, так хочется вспомнить все те немногие светлые и радостные моменты, которые он провёл вместе с Донгилем и Хёнджу, но нельзя. Нужно терпеть и держаться, раз уж сразу не нашлось ума убежать вслед за Юнги из Чосона. — Благодарю за вашу службу, — ровным тоном без единой эмоции произносит омега слова, которые из других уст должны были бы звучать радостно, вот только для Миндже уже огромная заслуга не разрыдаться прямо сейчас и сохранить нейтральное выражение лица. — Не стоит, это моя работа, которую я умею делать хорошо, ты уж поверь, — паника внутри Пака лишь усиливается, когда он связывает, как Хосок концентрировал внимание на его имени чуть ранее, и как сейчас нахваливает свои навыки ищейки: неужели он всё знает? — А сейчас я тебя покину, передай Тэхёну, что мне уже пора уезжать, скоро заметят, как я припозднился во дворце. Спокойной ночи, Сокджин. Поверь, теперь ночи во дворце будут действительно спокойными. — До свидания, господин Чон. Хосок нарочито медленно удаляется, а Миндже всеми силами пытается заставить продержаться себя ещё немного. В пустынном коридоре его всхлипы точно долетят до ушей главы департамента, поэтому нельзя, нельзя, нельзя. Нужно терпеть, нужно держаться и ничем не демонстрировать своё истинное состояние, не демонстрировать, кем на самом деле являешься. Уже было очевидно, что все свои вопросы Хосок задавал не просто так, как и не случайно упомянул судьбу, постигшую Донгиля и Хёнджу. Выжидал, когда же маска Ким Сокджина треснет и под ней появится Пак Миндже. Сегодня омеге удалось выстоять, но неизвестно, что с ним произойдёт завтра. 1965 год, Токио В ожидании хотя бы какой-то информации из Сеула, Чимин продолжал ежедневно приходить к принцу в гости, в ходе беседы узнавая всё больше и больше подробностей об интересующей альфу эпохе и людях. Вот только разговорить Ли Тэхёна было задачей отнюдь не из лёгких. Порой он замыкался в себе и упрямо хранил молчание или же повторял, что не готов подобным делиться. В такие моменты Пак не мог не поглядывать в сторону комода, где Его Высочество бережно хранил все фотоальбомы и дневники. Что если поддаться любопытству и попробовать заглянуть туда, может, даже удастся что-то прочесть и пробелы, намеренно оставленные Тэхёном, сами собой заполнятся? Соблазн, несомненно, был велик, однако честность и уважение к особе императорских кровей оказывалось сильнее, и Чимину приходилось прибегать к иным трюкам. К примеру, как сегодня. — Что за саквояж вы сегодня принесли, господин Пак? — Тэхён не может не обратить внимание на внушительную поклажу гостя, однако альфа предпочитает немного подержать интригу. — Решил устроить вам небольшой сюрприз, Ваше Высочество. Масако, помоги, завесь шторы, — Масако, который не успел уйти на кухню заниматься своими делами, просьбу выполняет, и вот через несколько мгновений в гостиной повисает тишина. — Господин Пак, вы решили меня взорвать, да ещё и в темноте? — не может не съязвить омега, у которого со взрывами была своя история. — Ни в коем случае, сегодня я решил, что мы будем смотреть кино, — сказав это, Чимин спешно ставит саквояж на стол, открывает его и в следующую минуту достаёт средних размеров видеопроигрыватель, который вполне комфортно можно было держать в руках, и который не требовал излишней сноровки. — С большим трудом раздобыл эту ленту, — говорит альфа, извлекая из саквояжа вслед за видеопроигрывателем бобину с намотанной на ней плёнкой. — Но мне оказалось на руку, что ваш зять был японцем. Много хроники того времени привозили в Японию и тут распространяли, вот нашёл как раз один образец. — И всё равно я пока не очень понимаю, что вы хотите мне показать. — Ваше Высочество, расслабьтесь и наслаждайтесь просмотром. Пускай в темноте это было сделать трудно, однако Чимину наконец удаётся установить видеопроигрыватель, а следом прикрепить к нему бобину, отмотав на ней самое начало видео. И вот наконец механизм удаётся запустить, и на плотных шторах появляется чёрно-белое изображение с сильными из-за времени помехами. Все ждут начала и даже заинтригованный Масако решает остаться в гостиной и посмотреть, что же принёс журналист. Наконец, пустота на плёнке проматывается и на шторах появляется изображение с большим текстом на японском «Свадьба наследного принца Чосона Ли Намджуна и Сага Сэцуко». Вскоре текст пропадает и взору смотрящих предстаёт съёмка улиц Сеула в тридцать седьмом году. Везде толпы торжествующих людей с цветами и флагами, а по городу развешаны плакаты с торжественными поздравлениями. Звука нет, но не трудно догадаться, что комментатор в этот момент наверняка восторгался ликующими чосонцами. Вскоре камера переключается на императорскую процессию, проезжающую по центру столицы прямиком к кафедральному собору, где и должно пройти венчание. Изображение приближается, и теперь можно было увидеть Намджуна в парадном мундире с орденской лентой и его жениха в изящном белом костюме с длинной фатой, сидевших в кабриолете, возглавлявшем процессию. Женихи улыбаются, машут руками встречающим их подданным, однако Тэхёну прекрасно известно, насколько эти улыбки искусственные. Тогда за несколько дней до свадьбы Банджа чуть было не сбежал домой в Японию, однако в последний момент его удалось остановить, и после принц вместе с остальными обитателями дворца слушал долгую истерику о том, что все они разрушают юному японцу жизнь. Однако на хронике ничего из этого не видно. Здесь Банджа улыбается и выглядит словно герой сказки, который выходит замуж за прекрасного принца. — О, а вот и вы, Ваше Высочество, — показывает пальцем Чимин в нужное место на экране, когда оператор демонстрирует всю императорскую семью, заходящую в церковь немного раньше женихов. Тэхён на кадрах выглядит расслабленно, на нём элегантный, и насколько помнит сам омега, бордовый костюм, состоящий из свободных брюк и приталенного пиджака с немного увеличенными плечами, который как раз тогда начинал постепенно входить в моду. На голове же шляпка-таблетка с несколькими причудливыми длинными перьями. В одной руке принц держит небольшой клатч, пока второй машет собравшимся толпам. Однако даже улыбка Тэхёна была менее лучезарной, чем у несчастного Банджа. — Интересные кадры, — единственное, что отвечает Его Высочество, который начинает вспоминать, как славно начинался тот солнечный летний день, но как трагически для всех людей на кадрах всё завершилось спустя восемь лет. — Скажите, господин Пак, а что случилось с Банджа? — решает перевести тему Тэхён, пока его странное состояние не стало заметно Чимину и Масако. — Я совсем ничего не знаю о его судьбе после сорок пятого года, он ведь предпочёл остаться в Чосоне, хотя я совсем не понимаю, почему. — Могу вас заверить, что у Его Высочества Ли Банджа всё сложилось хорошо. Он ведь ещё до войны активно занимался благотворительностью, спонсировал сиротские дома, — Тэхён подобному не удивлялся даже в тридцать седьмом, в конце концов, в этом юном миниатюрном японце было сосредоточено столько нерастраченной ни на кого нежности, что помогать другим и находиться постоянно в окружении сирот казалось чем-то вполне закономерным. — После же, уже во времена республики, когда оставшиеся члены императорской семьи жили практически в нищете, Ли Банджа всё равно умудрялся находить средства на спонсирование фондов, но чаще приходилось помогать не деньгами, а руками. Возможно, поэтому, несмотря на царящие тогда антияпонские настроения, супруга наследного принца никто не смел ни в чём обвинить. Для всех он стал чосонцем. Позже, когда дела стали идти получше, Банджа открыл школу, которую могли посещать дети-инвалиды, а также несколько реабилитационных центров. Его до сих пор в газетах нежно называют «Папой корейских инвалидов», — пока Чимин говорил о Ли Банджа в его голосе можно было уловить столько теплоты, которую наверняка можно было услышать в голосах многих. — А что сейчас? Он жив? — Тэхён, которого начинало порядком раздражать вся слащавость повествования, решает альфу поторопить, впрочем, принц не признаётся даже себе, что на самом деле жгучую злость в нём вызывала скорее зависть: о нём так ласково и трепетно никто никогда не писал и не вспоминал. — К сожалению, Его Высочество оставил нас два года назад, обнаружили рак. Всей республикой собирали на лечение, но не успели. Я вёл репортаж с похорон, и скажу вам так: давно не припомню, чтобы в Сеуле кого-то столь искренне оплакивали. Министерство культуры даже пожертвовало один из двух уцелевших императорских гробов, похороны провели, как и полагается принцу. Тэхён в это время вновь смотрит на сменяющиеся на шторах картинки, и вновь в объективе камеры оказывается его зять. Молодой, одинокий и глубоко несчастный Сага Сэцуко, который сумел умереть горячо любимым всеми принцем Ли Банджа. А что же о самом Тэхёне? Оказался вдали от дома и всеми забытым. Возможно, это было по-своему справедливо, вот только менее досадно Его Высочеству от этого не становилось.