Все, не считая Майка, впадают в небольшую панику из-за приближающихся экзаменов. И кроме, конечно, Уильяма. Как он заверял их: «Зачем мне переживать? Это же просто тесты, я всё сдам». («Заткнись, дорогой», «Да, дорогая».) Майк решил взял на себя готовку для ребят, чтобы им не пришлось лишний раз отвлекаться из-за этого или же питаться чем попало.
Наступает декабрь, вскоре после их бессовестного, но спонтанного ограбления казино. Майк до сих пор понятия не имеет, кто держал его за руку той ночью, но и не слишком зацикливается на этом. Это мог быть любой из них, или все они сразу. Даже Уилл.
Даже папа.
Приём Уилла, на который его записала Клара, состоится уже на следующей неделе. На Майка вдруг накатывает волна осознания того, как стремительно и незаметно летят месяца, и страх, что он в любой момент он может проснуться в бассейне с шариками.
Он не может думать о том, как отец выламывает дверь, или какой-то из уцелевших аниматроников выползает из вентиляции, или как безжалостный огонь пожирает его заживо, не может, нет, нет. Он может только готовить чертовы сэндвичи с сыром и суп для своих друзей,
его друзей, он не может думать об этом, не может! Он просто не может.
Глобальное потепление, Майк, думает он,
верь в глобальное потепление и будь добрее к себе.
Он возвращается домой. (
Дом. У него никогда не было дома. Настоящего, никогда. Когда-то его дом всегда ассоциировался со
страхом. Страхом монстра.) Он возвращается из продуктового магазина. Когда Майк открывает дверь, он видит, что все тихо сидят на диване. Он замирает от неожиданности. Майк, конечно, знал, что ребята дома, но обычно они сидели, перечитывая конспекты, учились, в один голос кричали на Уилла или успокаивали Генри. Сейчас же они явно ждали его.
— Привет, Фриц, — первая говорит Клара. Его настораживает её тон. Он не резкий, а мягкий, совсем как у мамы, когда она разговаривала с Эваном. — Как ты?
— Я… в порядке, — он напрягается. Её теплый голос, молчаливый Уильям, подозрительно трезвая Белла, и почему-то Генри не встречает Майка объятиями. — А… как у вас дела?
— У нас всё хорошо, — она улыбается как врач, который вот-вот расскажет бедному пациенту прискорбные новости. Майк ставит пакеты на кухонный стол, робко втягивая голову в плечи. — Нам надо поговорить с тобой.
— Я сделал что-то не так? — (
Много раз Майк приходил домой с папой, до 1984 тот сжимал ремень, после 1985 сжимал в кулаки алые от крови руки, и каждый раз он спрашивал: «Что ты сделал, Майкл?», как будто это Майк убил тех детей, причинил папе боль, и Майк всегда знал, когда он делал что-то не так, потому что он всегда делал что-то не так). — Я…
— Фриц, — она мягко перебивает его, успокаивающе поднимает руки. — Мы просто хотели поговорить
кое о чем, что ты сказал.
Майк замирает.
Он проболтался?
— Я… —
Он идиот, ему следовало просто заткнуться, он такой тупица, с чего он вообще решил, что может что-то изменить…
— Фриц, сделай глубокий вдох, хорошо? — Майк слушает свою маму.
Его мать, которая убила себя, потому что он идиот, идиот, который всё портит, и он судорожно вдыхает и выдыхает. — Ты ничего не сделал…
— Но я…
— Ты суицидник, приятель, — внезапно говорит Уильям, зажигая сигарету. Клара дает ему увесистый подзатыльник. — За что? Я же прав!
— Уилл, — спокойно говорит Генри, легонько тыкая его в бок. — Не говори так.
— Ладно, Фриц
не суицидник.
—
Уильям.
— Я замолчу.
— Пока что твоя самая лучшая идея, — Клара закатывает глаза, едва сдерживая ухмылку. — Я составила небольшой список вещей, из-за которых мы волновались о тебе. Я прочитаю, если ты не против. Можно? — Майк неуверенно кивает. Клара открывает листок и читает вслух: — Отказывается идти в больницу, даже при серьезных травмах. Самый грустный пьяница, которого я видела. Не делает перерывы на обед. Всегда берет вину на себя. Верит в то, что отец говорил ему, — она прочищает горло. — Сказал, что не думал, что проживает так долго.
До Майка не сразу доходят её слова, он медленно кивает.
— Д-да, это был я.
— Хорошо. Всё хорошо, Фриц. Ты понимаешь? — Майк снова кивает. — Отлично. Теперь, давай договоримся что то, что говорил твой старик, это
не твоя вина, и не важно, что ты сделал. Тебе не обязательно рассказывать нам… — она бросает короткий взгляд на Уильяма, и тот, к удивлению Майка, хранит молчание, — …что случилось, хорошо? Мы тебе доверяем. Ты хороший человек, Фриц. Можно я задать тебе пару вопросов?
— Эм… да. Думаю, да.
Она говорит, словно заучила текст из одного из своих учебников. Хотя Майку кажется, что так и есть.
— Ты легко пугаешься, сверхбдителен, есть проблемы со сном или концентрацией? Ты испытываешь постоянное чувство вины? Тебя преследуют отрицательные эмоции, как страх или подавленность? Или навязчивые воспоминания о том,
что случилось, или ночные кошмары?
— А можно сказать всё вместе? — Майк пытается выдавить из себя смешок, но не получается. — Эм, да. Всё это.
— Фриц, — говорит Генри, — нам кажется, ты контужен.
— Конту… оу, — он забыл, как в прошлом назывались такие вещи. Они имеют в виду
ПТСР. — Может быть?
— Мы не хотим приписывать тебе диагноз, — говорит Белла, — но мы подумали, будет правильно сказать тебе, что это ненормально постоянно думать об этом. Это была не твоя вина, ты не можешь винить себя до конца жизни. Это вредно для тебя.
— Я… — Майк потирает затылок. Пол почему-то выглядит заманчиво удобным прямо сейчас, он садится, скрестив ноги и сгорбив спину. — Я не знаю. Это случилось… с моим братом. Это была шутка, которая плохо кончилась. Я знаю, эм… Эван, так звали моего брата… что я был просто ребенком. Это была моя вина, но это был несчастный случай…
— Фриц, почему ты пошутил над ним? — Клара спрашивает, она садится на колени рядом с ним, как бы спрашивая, можно ли взять его за руки, но прямо сейчас он не хочет, чтобы к нему прикасались. Она видит это и понимает всё, поэтому просто складывает руки на коленях и улыбается ему. — Ты можешь не отвечать.
— Потому что… — Майк сглатывает, потирая большие пальцы. — Потому что папа умел пугать людей, и я подумал, если я напугаю Эвана, он полюбит меня…
— Это была вина твоего отца, Фриц. Ты бы не сделал это, если бы он не относился к тебе так. Если бы он был хорошим
отцом, этого бы никогда не произошло. Ты был ребенком, и ответственность лежала на
нем. Ты понимаешь это?
Майк никогда не думал об этом так.
— Я… не знаю.
— Было что-то ещё, Фриц? Тебе не обязательно говорить.
Шарлотта. Сьюзи, Джереми, Габриэль, Фриц, Кэссиди. Лиз. Мама. Генри. Мой Джереми. Генри.
— В-все, — его слова тонут в влажных всхлипах. — Очень много людей пострадало, потому что я не рассказал про него. Моя сестра умерла, моя мама убила себя и Джереми…
— Фриц, дорогой, всё хорошо. Всё хорошо. Ты можешь найти что-то общее, кроме себя? Ты был ребенком, Фриц.
Ничего из этого не было твоей виной.
Нет, было. Я солгал.
— Что общее, милый?
Я.
— Найди что-то ещё, что-то большее, что-то плохое.
…Папа?
— П-папа? — Клара ласково улыбается и кивает. — Но мой папа самый умный…
— Ты гораздо умнее него, милый. Ты достаточно умный, чтобы быть хорошим человеком.
Майк невесело и внезапно смеется.
— Я
не умнее…
— Нет, ты умнее, — спокойно говорит Уильям, выдыхая сигаретный дым. — Ты умнее него.
— Можно быть умным по-разному, — замечает Генри. — Есть очень
много способов. Я знаю, ты думаешь, мы с Уиллом умны, но только с одной стороны. Иногда мы тоже делаем глупые вещи.
Майк смотрит на Уильяма, словно тот сейчас скажет: «Говори за себя, придурок», но он молчит, затягиваясь сигаретой.
— Мы очень,
очень волнуемся за тебя, когда ты говоришь такие вещи, Фриц. Это не твоя вина, что ты чувствуешь себя так. Но ты можешь решить, как относиться к этому. Я не говорю о том, когда что-то напоминает тебе твоего отца. Я том, как ты относишься к самому себе. Сделаешь мне одолжение? — она достает ручку и бумагу и дает Майку. — Я хочу, чтобы ты написал комплименты о себе.
— Комплименты?
— Да, что-нибудь хорошее. Что-нибудь про себя, — Майк смотрит на пустой лист перед собой и растерянно пожимает плечами.
— Я даже не знаю…
— Давай тогда
мы начнем, — Клара берет ручку и пишет что-то на листе, а затем с гордым видом показывает Майку:
очень трудолюбивый. Она отдает Белле.
Всегда внимательно выслушает! Генри.
Самоотверженный. Уильяму. Тот задумывается на мгновение, но потом уверенно и четко записывает что-то.
Достойный. Майк берет лист и вглядывается в эти семь слов, в его глазах собираются слезы.
Последний человек, который искренне видел в нем что-то хорошее, был Джереми. Это было много, много лет назад.
Уже в другой жизни.
Майк берет ручку и, словно через дух своего старого возлюбленного, он пишет:
• Творческий
• Решительный
• Верит во вторые шансы
• Высокий и сильный
• Красивый?
• Всегда защитит
• Старается быть лучше
— Так… так пойдет?
— О, Фриц, — Клара радостно улыбается ему. — Это чудесно. Я
так горжусь тобой.
Он даже не помнит, когда его мама в последний раз говорила ему это.
Он неосознанно тянется к её руке, и она берет его. Он вытирает предплечьем предательские слезы, которые никак не останавливаются.
— С-спасибо, — говорит он, едва не проговорившись «мама» в конце, но молчит, только представляя, что мама сейчас с ним. Это она,
живая, она обещает, что не винит его за смерть Эвана и что не оставит его с папой, больше никогда. — О-она оставила м-меня с н-ним, — выдавливает он сквозь рыдания, низко опуская голову. — Она бросила меня с папой, потому что…
— Это была не твоя вина, дорогой, — Клара тихо напевает песню. Песню, которую он уже слышал от Уильяма. — Ты ни в чем не виноват. Ты был ребенком, это была
его вина.
Он невиновен. Папа виноват.
— Я х-хотел бы быть лучшим б-братом.
— Я знаю, Фриц. Я знаю.
— Можно я теперь доделаю сэндвичи?
Клара коротко смеется.
— Конечно, милый. Я помогу тебе, ладно? — она берет его за руку и ведет на кухню. Разбирая продукты и монотонно помешивая ингредиенты в сковородке, он успокаивается. Новый завет его жизни снова и снова повторяется в его голове:
папа виноват, папа виноват, папа виноват.
Думал ли Эван, что папа виноват, когда Майк засунул его в рот Фредбера и позволил металлической челюсти раздробить его череп, когда папа тщетно пытался спасти его, когда он убедил весь мир, включая своего старшего сына, что это была вина
Майка?
Но Майк бы не сделал этого, если бы папа только любил его как должен был.
— Спасибо, Клара, — тихо говорит Майк, разрезая хлеб. Все остальные снова сели за работу. Белла положила голову на колени Генри. Уильям вышел покурить в коридоре.
— Не нужно, Фриц. Всё-таки это была идея Уильяма.
Майк удивленно смотрит на неё. Он вытирает слезы и кладет кусок хлеба на сковородку. Клара передает ему кусочек масла.
— Это было мило с его стороны.
— Мгм. Кажется, ты
плохо на него влияешь, Фриц, — шутит Клара, раскладывая приборы на столе. — Я очень горжусь тобой. Очень,
очень горжусь тобой, — она ободряюще сжимает его плечо. Он улыбается и повторяет:
— Папа виноват.
Клара кивает ему, они заканчивают готовить. Когда Уильям возвращается, Майк встречается с ним взглядами. В его глазах нет привычных самодовольства или напыщенности. Уильям только тушит сигарету и кивает ему.
***
— Готов, Уилл? — спрашивает Клара через неделю. Уильям расхаживает по квартире, словно мысленно подготавливая себя пробежать олимпийский забег.
— Нет, — честно отвечает он, подпрыгивая на пятках. — Фриц должен пойти с нами. Мне нужно мое животное для эмоциональной поддержки.
Клара закатывает глаза.
— Фриц, хочешь пойти?
Майк кивает. Что за вопрос? Конечно.
Это немного успокаивает Уильяма. Он надевает обувь и хватает куртку с вешалки. Безжалостные декабрьские морозы уже добрались до Юты. Клара предлагает подвезти их. (Уильям делает вид, что молится Богу, чтобы они не разбились по пути, а Клара обиженно бьет его по груди.)
Этот день может либо укрепить, либо уничтожить на корню всё, над чем Майк так долго работал, и чего он достиг. Однако тихий голос в его сознании успокаивает его:
«Всё хорошо. Отпусти его. Это была не твоя вина. Он сам должен выбрать быть лучше».
Но Майк всегда есть и будет его героем. Он обувается и идет за ними.
***
— Боюсь, могут остаться только члены семьи, — говорит им доктор с резким немецким акцентом и огромными очками на носу. Они приехали в большое стерильное здание, примерно в двадцати минутах от дома. Майк, к своему страху и ужасу, представляет, что остальные люди в очереди такие же психопаты или будущие детоубийцы. Но ему, кажется, нужно срочно начать бороться с собственными предубеждениями. Здесь всего пару человек: местный политик и отец троих детей; женщина, которую Майк несколько раз видел в Джуниоре; маленькая девочка, рисующая что-то, сидя на полу; старик, увлеченно читающий газету. Майку не кажется, что они убийцы. Ну, а если это не так, тогда они ещё и чертовски хорошие актеры.
Но и папа тоже был хорошим актером.
— Вообще-то, — говорит Уильям. Он тянется к сигарете, но, когда врач многозначительно хмурит брови, он решает убрать её обратно. — Это моя невеста и мой брат.
— Правда?
— Да. Меня оскорбляет, как вы не заметили наше с Фрицем сходство, и как сердечно я люблю свою будущую жену, — он прижимает Клару к себе, и та обворожительно улыбается, подыгрывая ему. В этот момент Майк окончательно убеждается, что они действительно созданы друг для друга.
— Мои
извинения. Тогда следуйте за мной, — Уильям хочет улыбнуться в честь очередного успеха, но только передергивает плечами, проходя через двери в кабинет как через врата в Ад.
В комнате стоит стол с кофемашиной, несколько стульев, кушетка. И всё. Не густо, но Майк не представляет, чтобы в сферу психиатрии в пятидесятых кто-то вкладывался.
— Присаживайтесь. Мисс Миллер, мистер Миллер, пожалуйста, подальше, чтобы мистер Миллер мог говорить сам за себя, — сначала Майка удивляют незнакомые фамилии, но потом он вспоминает, что запись была анонимной. Уильям, скорее всего, назвал вымышленные имена.
— Конечно, — Майк дрожащими руками ставит стулья у стены и садится рядом с Кларой. Она берет его за руку, словно тоже сдерживая дрожь, но они держатся друг за друга и вместе им гораздо легче. Уильям садится на кушетку, сжимая незажженную сигарету меж пальцев, и говорит:
— Это та часть, где вы бьете меня током?
Доктор посмеивается:
— Нет, сэр. Но я буду честен, многие мои коллеги очень этого хотели бы. Я своими глазами видел, как операция на лобной доле… — Майк цепенеет, пытаясь забыть одну из кассет на работе.
«А потом Укус 87. Ага… Удивительно, что человек может выжить даже без лобной доли…», — делает бедных пациентов абсолютно недееспособными. Я этого делать не собираюсь.
— Чудно, — Уильям не может определиться, сложить ли ему ногу на ногу, или расставить, беспокойно подергивая коленом. Он решает встать и спросить: — Могу я закурить, или мне снимут за это баллы?
Доктор достает блокнот и какие-то листы.
— Курение это ваш механизм преодоления, мистер Миллер?
— Можно просто да или нет.
— Да, мистер Миллер, вы можете покурить.
— Превосходно, — Уилл достает дрожащими руками — Майк удивленно следит за его движениями, руки папы никогда (и почти никогда Уилла) не тряслись — он достает зажигалку и облегченно делает затяжку.
— Итак, ваша невеста обратилась ко мне за вас, верно? — Уильям кивает. — Прекрасно. Мистер Миллер, вы знакомы с трудами доктора Джона Каде?
— Нет, сэр.
— Несколько лет назад, в конце сорок девятого, если точнее, он обнаружил, что препарат на основе лития способен успокоить диких морских свинок. Этот препарат оказался эффективным для людей, страдающих маниакальными эпизодами. Конечно, нельзя забывать и о докторе Карле Леонгарде, моем коллеге и соотечественнике, который разделил маниакально-депрессивный психоз на биполярный и монополярный. Мы достигли большого прогресса в области психофармакологии, мистер Миллер, но, к сожалению, этого недостаточно. Некоторые, особенно вы, американцы…
— Ох, не зовите меня чертовым американцем.
Доктор смеется.
— Некоторые с радостью бы изолировали вас за малейшее опасение о вашей мании. Эта встреча нужна для нашего благоприятного начала, и чтобы вы поняли, что у меня нет никакого желания разделывать на кусочки и изучать ваш мозг.
— Я бы посмотрел, как бы вы сделали ещё хуже, чем уже есть, — Уильям фыркает, но видно слова доктора успокаивают его, совсем немного.
— Заполните это. Но сначала, простой вопрос: вы верите в биологический или психоаналитический подход, мистер Миллер?
— Не вижу причин, почему нельзя совместить мою ДНК с моей душой. Я бы сказал, и то, и другое.
— Хм. Ещё Эйген Блейлер писал о маниакально-депрессивном психозе, а Фрейд выдвинул предположение о травмах детства.
— Ох, тогда Фрейд нашел бы во мне чертову золотую жилу, доктор, — Уильям смеется и начинает заполнять анкету. Через несколько минут он заканчивает и передает листы Майку и Кларе, даже не спросив доктора. — Им нужно прочитать это, — Майк понимает, он хочет, чтобы Клара доверяла ему, потому что Клара за главную, потому что он любит Клару. Потому что Майк его лучший друг, потому что Майк дал обещание, и Уильям дал обещание. Потому что где-то между этих строк есть доказательство того, что может Уильям Афтон и болен,
но он достойный.
1. Вы периодически испытываете перепады настроения? Да Нет
2. Вы испытываете чувство собственного превосходства и уверенности в своих способностях? Да Нет
3. Вы испытываете чувство, что у вас есть особенные способности не как у других людей? Да Нет
4. Вы чувствовали особенную связь с Богом? Да Нет
5. Вы чувствовали себя Богом? Да Нет
6. Вы считаете себя особенным? Да Нет
7. У вас было чувство, что вы не могли уследить за своими мыслями? Да Нет
8. У вас было чувство, что вам трудно перестать говорить? Всегда Иногда Никогда
9. У вас есть проблемы со сном? Да Нет
10. Вас часто посещают гениальные идеи? Да Нет
11. Вы испытываете тягу к рискованному поведению? Да Нет
12. Если вы ответили «да», как долго это мысли могли преследовать вас? Несколько часов Несколько дней Несколько недель-месяцев
13. У вас была заботливая семья? Да Нет
14. Во сколько лет вас стали посещать эти мысли? 5-10 11-15 16-20 21+
15. У вас есть здоровая система поддержки? Да Нет
Клара заканчивает читать и кивает, отдавая лист доктору. Тот пробегает по нему взглядом. Уильям выглядит так, словно полицейские поймали его с поличным за непростительным преступлением, он сжимает сигарету, чуть не кроша её.
— Вы отвечали честно, мистер Миллер?
— Да, — выдыхает Уильям. — У меня циркулярное безумие? В учебниках пишут, что…
— Мистер Миллер, я не собираюсь выписывать вам диагноз только на основе этого. Да и не могу по закону. Спасибо, что пришли сегодня. Я свяжусь с вами.
— Это… всё?
— Да. Если вас это так сильно беспокоит, я могу дать вам контакт моей доверенной коллеги-американки. Она психоаналитик. Как раз совсем скоро возвращается из-за границы. Думаю, вам это будет полезно, особенно если вас настолько беспокоит ваш мозг.
Уильям берет у него визитку и внимательно смотрит на неё.
— Это… это сделает меня
нормальным?
— Что есть
норма?
Уильям закатывает глаза.
— Чертовы немцы, — бурчит он. Доктора это смешит.
— Я буду на связи, мистер Миллер. Веселого вам Рождества и счастливого Нового Года.
— Да, да, — Уильям не поднимает глаз от визитки и выходит обратно в коридор, а Майк и Клара задерживаются на пару минут.
— Вы и есть его система поддержки, да?
— Да, мы и ещё несколько наших друзей, — отвечает Клара.
— Мгм. Знаете, мне нравится задавать семьям пациентов один вопрос: вы чувствуете себя в опасности рядом с мистером Миллером?
— Нет, — честно и без раздумий отвечает Клара. Доктор смотрит на Майка.
Он задумывается, но в конце концов отвечает: — Н-нет, — и доктор кивает, понимая.
— Эта анкета оценивается по баллам. Вы и я набрали бы где-то от одного до трех. У него наивысший балл. Думаю, после этого я попробую выписать ему стабилизаторы настроения, — он задумчиво вздыхает. — Мне кажется, самое важное в таких ситуациях это здоровая поддержка от близких людей. Пожалуйста, будьте рядом с ним.
Клара кивает и идет за Уильямом. Майк остается, чтобы задать ещё вопрос:
— Доктор? Вы думаете, если человек обращается за помощью в таких случаях… он сможет быть хорошим человеком?
— Я думаю, человеческая душа не поддается законам биологии, мистер Миллер, — мужчина наливает себе чашку кофе. — Всё-таки, только мы может решать, что хорошо, а что плохо.
Майк коротко кивает и уходит. Клара и Уильям уже ждут его в машине. Уильям всё ещё смотрит на визитку, которую дал ему доктор.
— Не люблю немцев, — бормочет он и прячет визитку в карман. Он тянется к руке Клары, и её прикосновения успокаивают гораздо быстрее никотина.
***
Уже поздней ночью, после ужина, Майк видит, как Уильям снова смотрит на визитку, лежа на кровати.
— Ты в порядке?
Уильям вздыхает.
— Думаешь… думаешь я стану достойным, когда мне помогут?
— Я думаю, тебе нужно выбрать для себя чего ты хочешь.
— Я хочу… я… — он снова вздыхает. — Всё чего я хочу, это
отвратительно. Ещё хуже, чем то, что было в том тесте. Все те люди, в них тоже спутаны провода, но они не чувствуют того же, что и
я. Я… Фриц, то, что я хочу
убивать людей, это не мания. Я просто
испорчен. — он понуро опускает голову. — Я просто хочу быть достойным, Фриц. Я должен. Я проживу всю жизнь в печали и горе, если я не буду достойным. Я не хочу причинять вам вред, не хочу, я не хочу впадать в приступы, я
никого не хочу обидеть. Я просто хочу, чтобы бомбы исчезли, но они…
Майк садится на край его кровати.
— Это… — он молчит. — Мой отец не был моей виной, да? — Уильям кивает. — И твой тоже не был твоей, Уилл. Ты был ребенком. Война не случилась из-за тебя. Она случилась
с тобой, и это ужасно, но мы пройдем через это вместе. Мы… мы победим. Нам будет лучше.
— Хорошо, — он звучит как ребенок, как маленький мальчик, которого Майк когда-то поклялся всегда защищать. — Обещаешь?
— Обещаю.
Уильям кивает.
— Я хочу быть лучше. Я не могу так больше
жить. Я просто хочу жить, Фриц.
Я просто хочу, чтобы все жили.
— Я чувствую себя вполне живым. А ты?
Уильям кладет руку на сердце и через минуту тихо кивает. Боже, Майк на самом деле решает, что возможно впервые в жизни, он очень,
очень хочет жить. Он увидеть, чего они достигнут.
Ему нужен этот счастливый конец больше всего на свете.
