***
До Нового Года всего четыре дня. Белла и Майк вызвались сходить за продуктами. Только вдвоем, чтобы никто не мешал им обсудить события последних дней. — Белла, — говорит Майк, дергая себя за волосы. — Я волнуюсь. — Я тоже, — соглашается она, кладя пасту в тележку. Она обеспокоенно качает головой. — Он не… он сам не в себе, — а может он наконец стал собой, просто мы не замечали. — Я его боюсь. Я не знаю, каково это ненавидеть своих родителей, или когда твои родители бьют тебя, но мне кажется его реакция не… здоровая. — Нет. Он проделал такой большой путь, и я мне страшно, что всё просто… развалится, — Майк вздыхает. — Но я не позволю. Мы зашли так далеко. Мы сделали так много не для того, чтобы это было зря. — Согласна. Что нам делать, Фриц? — Честно? Понятия не имею, — Майк обессиленно опускает плечи. — Я… я поговорю с ним. Я буду говорить с ним. А ты… ты убедись, что Клара и Генри не наделают глупостей, ладно? Они оба слишком влюблены в него, а он… он ведет себя ненормально сейчас. Я не могу позволить Уильяму причинить Кларе и Генри боль. Только не снова. — Как скажешь, Фриц. Я прослежу за ними, а ты за ним. Согласен? — Согласен. Они больше ничего не говорят. Между ними слышно только беспокойный пульс и тихий звук шагов.***
На следующий день, пока Клара и Белла уходят по делам, Генри, Уильям и Майк остаются дома. Уильям всё никак не отлипает от Генри — невзначай касается его плеч на кухне, его лица в гостиной, бедра, когда они сидят на диване. Он словно оставляет на Генри невидимые следы, которые кричат всем вокруг: «Видите? Он мой. Я делаю с ним всё, что захочу». Генри ничего не замечает. Снова он становится безропотным, безвольным мальчишкой, который сделает что угодно ради Уильяма, потому что души в нем не чает. Майк выходит в холл, нервно курит украденную сигарету, чтобы немного успокоить себя. Стоя у двери, он подслушивает: Уильям: Я говорил тебе, какой ты замечательный, Хен? Генри посмеивается, скорее всего смущенно пожимает плечами и потирает затылок: Да. Слушай, Уилл, я… насчет твоей головы… Уильям жестко усмехается: Что-то не так? Генри, немного нервно: Ничего. Я просто… Уилл, мы согласились, что подождем, пока тебе не станет лучше. Я не хочу нарушать обещание. Я буду тебя ждать, я рядом, но… но мне важно, чтобы ты не застревал в отношениях, из-за которых ты чувствуешь себя так, как писал в дневнике. Уильям: О, это чепуха, — приторно сладко, фальшиво смеется он, — Я в порядке, моя голова в порядке. Генри: Уилл… Уильям: Просто скажи, что ты мой, Ген… Майк демонстративно громко открывает дверь, улыбаясь, как будто в блаженном неведении. Уильям переглядывается с ним на мгновение и снова ухмыляется. Генри отходит в туалет, отрываясь от Уильяма с извинениями, как будто они дышать друг без друга не могут. Майк подходит к Уильяму в упор. — Не делай это. Уильям невинно поднимает руки. — Не понимаю, о чем ты говоришь. — Уилл, пожалуйста, — Майк практически умоляет, и Уильям наконец выглядит заинтересованным. — Пожалуйста. Ты пообещал пытаться быть лучше. Ты должен продолжать. Я знаю то, через что ты проходишь это страшно и тяжело, но ты же не хочешь утопить нас с собой. Не делай это. Не делай это с ним. С ней. С нами. Уилл, пожалуйста, посмотри… Генри возвращается из ванной, Майк замолкает. Он ждет, что Уильям закатит глаза или отшутится от него, но, когда Генри садится на диван и обнимает его, лучший друг Майка смотрит сквозь него, словно бы в поисках чего-то.***
На следующий день, когда Майк возвращается с работы, дома только Клара и Уильям. Они танцуют под музыку, и Уильям ведет танец. Он не так элегантен, как Клара, он резок и груб в танце, почти дергает её из стороны в сторону, отчего по её телу пробегают мурашки и сердце мечется в груди. Они слишком увлечены танцем (и Майк видит как блестят глаза Клары, взгляд очарованный, сонный, мертвый) и музыка слишком громкая, скрип двери не слышен. Он наблюдает, как Уильям льнет к шее Клары, почти вгрызается в неё как зверь. Затем он шепчет что-то у её уха, и Майк не слишком хорошо читает по губам, но он точно говорит что-то вроде: «Ты только моя, да?». Клара не отвечает ему, но не перестает танцевать. А Уильям продолжает и продолжает: «Я позабочусь о тебе, дорогая. Теперь я богат. Я подарю тебе весь мир. Только будь моей навеки, Клара». Майк не успевает вмешаться. Уильям достает из кармана маленький флакон, вытягивает руку Клары и рассыпает вещество по её коже. Он вдыхает белый порошок, его зрачки расширяются, он снова осыпает Клару поцелуями. Черт, выругивается Майк и врывается внутрь. Клара пугается и тиснется к высокой, холодной фигуре Уильяма. Она сжимается, не похожая на себя. Зрачки Уильяма широко раскрыты. Майк даже представить себе не может, откуда он достал кокаин, только то, что теперь он может себе это позволить. — Я дома, — сухо говорит он. Уильям смеется, понимая, что его застали с поличным. И эта сцена напоминает Майку ту, что он видел после смерти Лиззи: Мама стоит перед зеркалом с мертвыми глазами, папа обещает исправить её. Тут Майк запоздало понимает, что папа, возможно, оставил тогда дверь приоткрытой намеренно, чтобы Майк своими глазами увидел каким сильным и могущественным он был. Лицо Клары красное как помидор, как будто он зашел, пока они занимались сексом. Она оглядывается на Уильяма, как мама оглядывалась на папу. Уильям говорит: — Я вижу, — в широко распахнутых глазах исступленная искра, и Майк снова чувствует себя маленьким ребенком.***
С него достаточно. Когда до Нового Года остается пара дней, Майк хватает Уильяма за руку и силой вытаскивает в коридор, где громко захлопывает за собой дверь. — Ты что творишь? — требовательно спрашивает Майк, и Уильям только хмурит брови. — Скорблю по своим замечательным, любящим родителями, Фриц, — выдает он прямо, посмеиваясь. — Уильям… — Ты не можешь заткнуться, это сводит меня с ума. — О, простите мне то, что я беспокоюсь о тебе из-за твоего безумного поведения. — Хватит. Называть. Меня. Безумным. — Тогда хватит вести себя так. Он пялятся друг на друга. Майк давно не был зол на кого-то так сильно, это чувство для него словно далекий родственник, которого не хочешь видеть, но приходится. — Ты используешь их. Что случилось? Всё это было ложью? Разве ты не хотел стать лучше? — Я всё прекрасно вижу, Фриц. Вижу то, чего ты не можешь, — лукаво улыбается Уильям. — Они сдерживали меня. Все мои страхи сдерживали меня. Все мои цепи. Я наконец свободен, Фриц! Я больше не тону. Почему ты не можешь порадоваться за меня? — Ты не тонешь, потому что я вытащил тебя из воды! — срывается Майк. — То, что твои родители мертвы, не делает тебя живым. Думай о себе чуть больше этого, — Уильям скалится и закатывает глаза, но молчит. Технически, Майк сделал ему комплимент. — Что случилось с «стать лучше»? Что случилось с «стать достойным»?.. — Нет такой вещи как достойность, не в этом мире, — перебивает Уильям. Он складывает руки на груди и смотрит на него, не отрываясь, своими серыми как сталь глазами. — Я живу в мире, где я появился из трупов. Я живу в мире, который притесняет Генри за то, какой он есть, который наказывает Клару за заботу, убивает Беллу за доброту. Мы живет в ужасном мире, Фриц, мы не можем быть достойными. Мы живем бок о бок с монстрами, — он улыбается шире. — Но теперь мои монстры мертвы. Я свободен. Мне больше нечего бояться. В отличие от них, моих монстров, я никогда не умру. Мне не нужно становиться лучше — это остальному миру нужно прижиться со мной, — тут он становится тише и почти морщится. — Фриц, я жил в страхе всю жизнь. Страх родителей, своей головы. Моего собственного мозга. Но когда я услышал новости… смерть сделала меня счастливым, так зачем бороться с ней? Я величайший, я не должен позволять другим исправлять то, что не сломано. — Я думал, ты говорил, что не можешь так больше жить. — Верно. Не могу. И я не буду так жить — сражаться с частями моего разума, которые приносят мне радость. Нет, Фриц, приятель. Я буду брать всё и даже больше. Наконец, я могу брать, и никакие монстры, бомбы или трупы уже не могут наказать меня за это, — он наклоняется вперед к нему, как сам Дьявол. — Ты мой лучший друг, Фриц Смит, я буду брать и для тебя тоже. Для всех них. Но знаешь, что, Фриц? — Уильям тычет пальцем ему в грудь. — Ты мой. Мир будет пытаться забрать вас у меня, а я не могу этого позволить. Я убью всех на свете, чтобы вы были в безопасности, были моими. Майку плохо. Он снова умирает. Он потерял его, без шансов. Уилл не просто болен. Он не просто выбирает не быть достойным. Он поддался, и они потеряли его. — Значит, — говорит Майк, — после всего, что мы сделали друг для друга, всё это было зря? — Не драматизируй, — Уильям посмеивается словно бы над их общей шуткой. — Я помогаю тебе, Фриц, безмерно. Ты не можешь умереть, больше нет. Ты не можешь умереть, потому что твоя душа принадлежит мне. Майк кивает. Ему дурно. Он отталкивает Уильяма и заходит домой, садится на диван. Белла говорит ему что-то, но он не слышит. Он смотрит на нож, едва сдерживая слезы. Он будет скучать по своему другу. Ему так жаль Эвана и Лиз, но ему придется оборвать их существование ради этого. Майк оказался в прошлом не для того, чтобы исправить папу. Это невозможно. Невозможно, как просить Бога взглянуть на свои смертные творения, просить Дьявола простить Отца. Нет. Майк смотрит на невидимую кровь, стекающую по лезвию, и понимает — он здесь, чтобы убить монстра. Он думал, что будет плакать. Он не плачет. Он пуст.***
Возможно, он действует слишком поспешно, но всю жизнь ему ставили жесткие ультиматумы. Подчиняйся папе или умри. Сражайся с аниматрониками или умри. Он бродит по темной квартире. Все спят. Так лучше. Им не нужно это видеть. Он беспомощно — он всегда был беспомощен — берет нож из кухни. Он приоткрывает дверь комнаты Уильяма. К счастью, Уильям спит. Клара прижимается к нему, а он обвивает её руками, как паразит. Майк не чувствует себя настоящим. Так чувствует себя Уильям, когда у него провалы в памяти? В один момент он был на кухне, а теперь он в спальне. Сколько шагов он сделал? Сколько вдохов? Как его вообще зовут? Он Майк Афтон или Майкл Шмидт или Фриц Смит или все они вместе? Он знает только то, что у него есть: нарушенное обещание. Я не брошу тебя я не брошу тебя я не брошу тебя я не брошу тебя прости меня прости меня ПРОСТИ МЕНЯ ПРОСТИ МЕНЯ — Прости меня, — шепчет Майк. Теперь пустота захлебывается в печали, трагедии, агонии. Он снова чувствует себя роботом, он — не он. Он просто сосуд, сдерживающий действия зло его отца. Он заслуживает умереть, потому что он убьет своего лучшего друга, монстра, монстра… Майк поднимает нож, комнату накрывает гробовая тишина. И дверь открывается. Заспанный Генри заходит, потирая лицо. — Уилл, не хотел будить, но… Майк замирает. Генри ошарашенно смотрит на него из-под очков. Его лицо за секунду меняется от осознания, отчаяния, отрицания, печали и гнева. Он с криком бросается на Майка. Клара вскакивает с кровати, Уильям вместе с ней. Он обхватывает её руками, защищая от внезапных нарушителей. Майк сопротивляется Генри, захлебываясь слезами, его голова бьется об пол. — Генри, хватит, он!.. — Что с тобой не так?! — кричит Генри, словно плачет, пытается выхватить нож у Майка. — Фриц! — в неверии вопит Клара. Белла также прибегает на шум, от шока она прикрывает рот ладонями. — Ф-Фриц? — зовет Уильям, словно сквозь дымку сна. — Генри, хватит! — кричит Майк. Ему удается вывернуться, но Генри слишком силен, слишком зол. Он с силой бьет Майка в грудь. На секунду на его лице проблескивает сожаление, но тут же снова оно искажается от ярости и неверия. — Он убьет нас всех! Он… Генри снова бьет Майка, потому что нож ещё в его руках, но в этот раз — по лицу. Майк ударяется об стену, его тело не здесь, он не здесь, он… Нет. Нет, нет, нет НЕТ НЕТ НЕТ НЕ СНОВА Я НЕ МОГУ Я НЕ МОГУ ВЕРНУТЬСЯ СНОВА Его тело бьется, словно он тонет в бассейне с шариками. Он чувствует, как пластиковые шарики облепляют его, он не чувствует свои конечности. Они окружают его, душат его, они не здесь. — Хватит, хватит, — умоляет он. Его голос так далеко и близко, и нигде одновременно, — хватит, хватит, я не хочу возвращаться, я не хочу, чтобы вы умирали… Генри кидает его об стену, и последнее, что он слышит, пока тьма не накроет его, это лязг упавшего ножа и голос Уильяма, просящий: — Не бей его… ИМайк
Просыпается
Он садится, тяжело дыша. Он не в квартире, но и не в бассейне с шариками. Он прищуривается и оглядывается. Он не в грязном переулке. Это что-то новое. Он посреди улицы. Он знает эту улицу. Но ему уже все равно. Он не дома — он не в его настоящем доме. Он не курит с Беллой, не готовит с Кларой, не пьет с Генри, не разговаривает с Уиллом. Он не дома. Его нет. Он провалился, и ему уже все равно, где он. Он просто скучает по своим друзьям, и делает то, что у него получается лучше всего: выплакивает свое сердце до последней капли. — Уилл, — плачет он, — прости меня, прости, я нарушил обещание. Он нарушил обещание, как в с е г д а.