His Empire of Dirt

— Мы ж не в Тадж-Махал переезжаем, — говорит Уильям, — это колледж. Клара фыркает. — Я помню, в нашей чертовой квартире порядки были как в Белом Доме. Нет, нет, поправь простыни. Мои дети не будут жить в амбаре. — А что такого в амбарах? — говорит Генри, поднимая огромную башню из коробок. — Жить в амбаре прекрасно. — Ты, — Белла усмехается, вешая на стену полотно, — жил в доме, присоединенном к амбару. Не в амбаре. — То же самое! — Короче, — продолжает Клара, — из-за тебя мы жили как в Белом Доме, и мои дети будут жить в чертовом Белом Доме. — Нет, — Уильям категорически качает головой, взбивает подушку и кладет на постель. — Мы жили не в Белом Доме. Букингемский Дворец, вот что. Проклятый Белый Дом слишком легко захватить. Этот разговор уже постепенно перерастает в оскорбление всей британской нации, поэтому Уильям взмахивает руками и ещё больше преувеличивает свой акцент. Его муж выразительно поднимает бровь, а жена заливается громким смехом. В это время Джереми Фитцджеральд, Чарли Эмили и Майкл Афтон стоят в дверях и наблюдают за этим. Чарли прыскает от смеха, пока Джереми и Майкл отдают ей по десятке, потому что она выиграла их спор о том, сколько времени понадобится взрослым, чтобы начать ругаться (двадцать минут, они сделали это за двадцать минут). Майк прочищает горло. — Папа! — зовет он. Чарли всё не может перестать смеяться. — Думаю, мы дальше сами справимся… — Нет, ни за что, — отвечает Уильям и закидывает в рот ещё одну пластинку жвачки. — Мне нужно убедиться, что все идеально. — Это просто комната… — Нет, — говорит Уилл. Он вздыхает, распрямляя плечи. — Хен, подай, пожалуйста, вон ту коробку. Начну разбирать её. Майк тянется в карман и достает свою жвачку. По случайности они с отцом одновременно хлопают пузыри. Генри вздрагивает от этого звука, и на мгновение в комнате воцаряется тишина, прерываемая лишь шорохом коробок. Уилл тянет руки, чтобы достать вещи, но видит, что в коробке лежит одежда Майкла, и он сам разложит её. Он уже собирается закрыть её и заклеить обратно, но вдруг замечает его. Потрепанный, выцветший, но сбереженный словно Святой Грааль, фиолетовый свитер. Свитер, который надел его лучший друг в тот день, когда впервые прочитал его дневник. Он смотрит на него долго, слишком долго, потерянный в мыслях. Чарли вздыхает. — Майк, пошли, помоги мне кое с чем. — Но мы… Джереми закатывает глаза, берет Майка за шкирку и тащит за собой. Чарли закрывает дверь спальни. — Ты и твой старик самые глупые люди, которых я знаю, — говорит Чарли, складывая руки на груди. Сегодня на ней, как обычно, огромная рубашка её отца. — Что! — Майк невинно закатывает глаза. — Чувак, я знаю, тебе кажется, что твой папа никак не отвяжется от тебя, — Джереми тыкает Майка в бок, — но типа, да ладно. Это все видят. Даже я. — Не надо говорить, что ты тупой, — угрожает Чарли, указывая на него пальцем. Джереми смущенно смеется. — Не понимаю, о чем вы. — Майк закидывает голову, считая плитки на потолке, и перебирает пальцами серьгу в ухе. — Серьезно. Это же счастливый день! — Майки, мужик, твоему папе грустно. Он впервые будет без тебя. Я знаю, быть независимым круто и всё такое, но, чувак, я бы убил кого-нибудь, чтобы мой папа грустил, когда я уезжал. Он даже не помогает мне с вещами. Твой папа помогает. Он просто хочет провести с тобой немного времени, пока ты не уйдешь, вот и всё. Майк надувает жвачку и хмурится. — Мне тоже грустно, — бормочет он. — Перемены это страшно. Но мы же говорили об этом. Личное пространство. Нам обоим это нужно. Однажды он пообещал, что никогда не уйдет. Но это же другое. Он никуда не уходит. Он просто переезжает! И даже не на год. Всего на пару месяцев. И он всё равно будет приезжать иногда на выходных, чтобы увидеться с Эваном, Лиззи и Кэсс, и они будут созваниваться каждый день, и он… Его уже не будет рядом, не всегда. Майкл Афтон хмурится. — Я не хочу давить на него, — говорит Уильям, ставя коробку на пол, — но… но мне грустно, понятно? Мой сын собирается в колледж. Я могу грустить из-за этого. — Никто не указывает, чего тебе нельзя, дорогой, — Клара целует его в щеку. — Мне тоже грустно. Майкл… Фриц снова идет в колледж. Без тебя. Без нас. Наш сын теперь живет отдельно от нас. И это нормально грустить. Но это его день. Нам нужно делать то, что делают родители — притворяться. — Притворяться что? Клара печально улыбается. — Притворяться, что мы очень рады, что наш сын взрослеет. Майк объяснял ему, понемногу, постепенно, что случилось в другом таймлайне. Тот, который не существовал, который был стерт, который всё равно есть, да без разницы. Он спустился в Цирк, он навсегда остался ребенком, гниющим трупом. Уильям не мог выпустить Майка из своих рук той ночью, и Майк прижался к нему, дрожа как в лихорадке, потому что ему казалось, что что-то шевелится в его животе. Его здесь нет, его здесь нет, Лиззи спит у себя, ты это ты, Майкл, это ты, это ты. Уильям Афтон безумно рад, что его сын взрослеет, потому что это так и не случилось в прошлый раз. Тогда — нет, но сейчас да, разве это не чудесно, что его великолепный сын совсем вырос, разве не чудесно, разве нет, разве… Генри обнимает его своими большими руками и кладет подбородок ему на плечо. — Это нормально, — шепчет он и тихо смеется. — Я буду так ныть потом, Уилл, ты не представляешь. Я поддержу тебя, отвечает он мысленно, но его муж может читать его мысли, поэтому обнимает его сильнее. — Никто не будет ничего поддерживать. Позволь себе грустить, дорогой. Вечером поиграем с детьми, посмотрим старые фотографии и будем веселиться, грустить, а потом будем спать как убитые. Уилл вытирает лицо и кивает. — Он не… Он не был в колледже в тот раз. Я знаю, это не он, но… Майкл не ходил в колледж. Фриц не ходил в колледж. Он… Что, если у него не получится? Что если… что, если его лекарства перестанут помогать или если его терапевт… не знаю, Господи, но что, если… — он сглатывает горечь. — Что, если с ним что-то случится, а меня не будет рядом? Его не было рядом это была не его вина но его не было рядом он не был рядом и нож… — Дыши, — говорит Белла. — Я до сих пор переживаю, когда Чарли царапает коленки, Уилл. Но они наши дети. Они очень умные. Они справятся. — И мы будем рядом. Я нарушу все законы природы и примчусь сюда, если я ему понадоблюсь, дорогой, — говорит Клара, сжимая ладонь мужа. — Мы будем рядом. — Мы будем, но ещё нет. Я… Я куплю квартиру! Мы переедем сюда, черт возьми, мы все переедем в соседний дом, и… — Уилл уныло опускает голову и сухо смеется. — Это нелепо. Я звучу нелепо, я ненавижу это, и… и кто вообще разрешил ему взрослеть! Что это за бред? Он победил саму смерть, и всё равно должен учиться в колледже? Чепуха какая! Бред. — О нет, уровень британского зашкаливает, — Клара наигранно ахает. — Это и правда катастрофический день. Он недовольно бурчит себе под нос что-то, что даже его предки бы не разобрали, и они вместе смеются над ним. Дверь спальни снова открывается. — Эй, пап? — Майк постукивает по дверному косяку. — Можешь помочь мне занести кое-что из машины? — Мы же уже всё… — Клара больно тыкает Уильяма локтем в живот. Откашлявшись, он поправляет себя: — Да, Майк, уже иду, — он целует руку Генри, костяшки пальцев Клары и толкает Беллу на кровать, затем выходит за сыном в коридор. Прежде, чем выйти, он похлопывает Джереми по голове и Чарли по плечу. — Что тут у нас? — О, сам знаешь, — Майк смеется, доставая из кармана ещё жвачку. Вторую он протягивает отцу, и Уильям улыбается. — Я очень горжусь… — Нет, не сейчас, у меня запланирован момент для этого, — перебивает его Майк и, засунув руки в карманы, идет к машине. Уильям садится на водительское сиденье, крутя ключи на указательном пальце, и поправляет свой свитер. Только сейчас он замечает, что это тот самый свитер с чемпионата Майка. Майк закрывает дверь и включает радио. — Ремень, — напоминает Уильям, Майк вздыхает, но пристегивается. — Так, выезжай, потом направо и прямо. — Мгм. — Так… — взгляд Майка прикован к окну. Мысленно он замечает, что листья на деревьях скоро совсем пожелтеют. — Почему ты не дал ей имя? — Хм? — Машине. — Ох. Не знаю. Тандерберд звучит как-то более официально. Как Астон Мартин Бонда. — Так ты теперь Джеймс Бонд? — Я лучше, чем Джеймс Бонд. Я не мизогинист. — Ты всё-таки ходил на курсы гендерной социологии? — спрашивает Майк, вспоминая, как они с Уиллом писали его завещание. Уилл усмехается. — Вообще-то, да. Это был один из курсов на выбор. Профессор терпеть меня не мог, но это было… очень информативно. Хотя твоя мама говорила, что единственные курсы гендерной социологии, которые мне нужны, это увидеть, как её мать готовит семейный ужин. — Кстати, Нонна и Нонно прислали открытку. — Они отправили тебе деньги? Я убью их, если они отправили тебе деньги. — Нет. Просто поздравления, всё такое. Сказали, что скоро приедут к нам и куда-нибудь сходим вместе. Я сказал им, что можно съездить в Джуниор. — Какой Джуниор уже владеет тем местом? — М-м, четвертый, кажется. Они все выглядят одинаково. Как клоны. Здесь налево. — Хм. Знаешь, он скучал по тебе. Нам пришлось солгать. Мы сказали, что тебе нужно было… внезапно переехать. Но думаю, он подозревал, что… случилось на самом деле, — Уилл улыбается. — Кстати, он помог нам, когда мы открывали закусочную. Дал нам с Генри несколько советов. Хороший человек. — Ага. Знаешь, у меня так и не было работы в тот раз. Он не разрешил мне работать в ресторане, и до того, как я вошел в «реальный мир», я… Ты знаешь. Но зато стал хорошим охранником, — Майк фыркает, но Уилл не смеется. — Прости. — Ничего. Ты просто немного больной, как твоя мама. — Я всегда был больным. Просто никогда не рассказывал вам, — Майк прислоняется головой к окну. — Раньше я представлял, что деревья у карьера — это виселицы. — Майк, я всегда знал, что ты чертовски больной. Ты подружился со мной. Только больной на это способен, — Уильям улыбается. — Я представлял, что деревья это здания. Перед ударом бомб. — Та же хрень. — Господи, Майкл, следи за языком. — Это у меня от тебя вообще-то! — Хочу думать, что ты унаследовал от меня ещё что-то, кроме этого. Может, рост. — Мама тоже высокая. Может, это я в неё такой. — Тогда креативность. Творческие качества. — Наверное. Думаю, это врожденное. Может, Старик постарался. Может, поэтому я не умею рыбачить. Уильям стучит пальцами по рулю. — Это не сводит тебя с ума? Знать? — он спрашивает не своего сына, а лучшего друга. Майк пожимает плечами, надувая жвачку. — Ну, я не знаю знаю. Типа, я знаю, что есть какое-то место между. Но я не увидел, что будет после этого. Я должен был двигаться дальше, — он усмехается. — Каков отец, таков и сын и лучший друг, да? — Точно, — Уильям быстрее стучит пальцами. — Куда мы… — Здесь. Направо, — Уильям делает, как он говорит. — Надо ехать быстро, а то застрянем в грязи. — Майкл, я клянусь Богом, если кто-то украдет мою машину, я сам вытащу тебя из колледжа, и ты будешь работать на меня пока я не умру. — Есть, сэр, — Майк смеется, выходя из машины. Он спускается к поляне, мимо высоких деревьев, мимо грязи, уже забывшей следы эти шин. Тут до Уильяма доходит, куда они приехали. Карьер выглядит дерьмово. Из-за отходов, возможно. Он скорее умрет, чем позволит своему сыну плавать здесь. — Думаешь, это метафора? — спрашивает Майк, когда они подходят к воде. — Насколько коричневой она стала? Уилл пожимает плечами. — Слишком. Это больше говорит об эффективности министерства экологии, — он прячет руки в карманы и тяжело вздыхает. Сегодня не так холодно, но изо рта выходит морозный пар. — Тридцать лет назад в этом месте и так было слишком много метафор. Учиться плавать. Тонуть. Они уже прошли через все шаги. Майк приседает, стряхивая пыль со своих рваных джинсов. Он подбирает с земли камешек и морщится, когда грязь пачкает его руку. Отведя локоть, он запускает его по воде. Отскочив от поверхности всего два раза, камень тонет. Майк чертыхается. — Вот так, Майк, — Уилл берет гладкий камешек и кидает следом, тот подпрыгивает четыре раза. — Хм. Раньше у меня получалось лучше. — Это как ездить на велосипеде или типа того, — Майк собирает ещё несколько камешков в кучу, снабжая их припасами для этого бессмысленного занятия. Уильям вздыхает, глядя на скалу, где он рассказал Фрицу, что не умеет плавать. — Я возвращался сюда, — шепчет он, подняв голову к серому небу. — Я возвращался, чтобы поговорить с тобой. Я попрощался с тобой. — Да, ты так делаешь. Всегда возвращаешься, — камешек Майка подскакивает трижды. Уильям хмурится. — Прости. — Нет, не… Извини, я не это имел в виду. Я хотел подбодрить или… что-то, — Майк протягивает отцу камешек, они кидают их одновременно. Уильям улыбается, когда камень Майка пролетает чуть дальше. — Я просто… раньше никто никогда не возвращался за мной, кроме одного человека. Все остальные уходили от меня. И… если они всё-таки возвращались, то страдали от этого. Всегда случалось что-то плохое. Но здесь… всё лучше. Гораздо, гораздо лучше, папа. — Я знаю, — Уилл сдавливает камешек, пока тот не впивается в его ладонь, и он вздрагивает, разжимая руку. — Я буду скучать по тебе. Я буду так сильно скучать по тебе. Я знаю, знаю, это не навсегда, ты будешь приезжать на праздниках и выходных, но, поверь Майк, они пройдут так быстро, эти четыре года. И… Однажды я больше не буду твоей семьей. Будет Джереми и, возможно, ваши дети. А я буду просто твоим папой. И это честь для меня, но… — Тебе кто-нибудь говорил, что ты так много болтаешь, когда боишься или нервничаешь? — Да Господи, Майк, — ворчит Уильям, невольно улыбаясь. — Я тоже буду по тебе скучать. Да, да, я становлюсь самостоятельным и так далее, но… я не лгал. Ты мой лучший друг, папа. Уилл. Я…. Боже, я никогда раньше не был в колледже! — Я знаю! Я говорил то же самое. Но… В колледже и весело, и ужасно, тебе понравится. Если нет, я вернусь за тобой. Я… Я всегда буду возвращаться за тобой. Не волнуйся. — Папа? — Да? — Спасибо… за… за всё. Так, теперь ты можешь сказать, что гордишься мной, потому что я тоже очень горжусь тобой. Уильям смеется. — Я очень, очень горжусь тобой, Майкл Афтон, — ещё мгновение он держит камешек в теплой ладони, затем отдает его Майку. Майк кивает, сосредотачивается и, согнув запястье, запускает камень вперед. Тот отскакивает от воды целых восемь раз. Майк радостно смеется. Новый рекорд. — Ты видел? Папа, ты… Майк поворачивается к отцу, в его глазах стоят слезы. Уильям вытирает их рукавом. — Я… Я не могу. Я больше никогда, никогда не попрощаюсь с тобой, ты слышишь? Мне всё равно, даже если ты уплывешь в океан или улетишь в космос, я не смогу сделать это снова, Майк, я не… я не буду. Я отказываюсь. Я никогда не попрощаюсь с тобой снова. Тебе ясно? Фриц, скажи… Прости, прости. Майк, просто… Вы оба, ты, я не прощаюсь с тобой. Нет ни грустного конца, ни счастливого конца… это просто всё. Всё вместе. Да? Банни, ты меня понял? Майк смеется сквозь ком в горле, сквозь боль в груди. Смеется, вытирая покрасневшее лицо. — Я понял, Уилл. Папа, — Майк встает прямо и протягивает ему руку. — Меня зовут Майк. Сначала Уильям не понимает, но вскоре тепло улыбается и пожимает руку сына. — Ты не похож на местного. Он не потерялся. Больше нет. Один очень сильный мальчик помог ему найти дорогу домой.

***

— Звони мне, ясно? — мама, Клара, целует Майка в лоб. — Как только еда в столовой будет хуже, чем дома. — Тогда мы позвоним первым же утром, — отвечает Шарлотта, пока Белла, тетя Белла, и Хен, дядя Генри, целуют и обнимают её. — Следи за этими двумя, молодой человек, — папа, Уилл, указывает Джереми и похлопывает по кепке. — Я серьезно. Ещё узнаешь, каково это жить с ними. Майк, Фриц, прикусывает язык, чтобы не сказать: «Да ладно, не начинай. Ты будешь скучать по мне», но он знает, что это испортит настроение, поэтому просто смеется над недовольным лицом Джереми. Он с улыбкой оглядывается на комнату, уже чересчур оригинальную, гадая, это ли чувствовал Уилл, когда впервые смотрел на свою пустую спальню. Новое начало, маленькая империя, которая будет расти и расти. (— Ты бы вернул его? — спросил Майк однажды ночью, когда они не могли уснуть. — Если бы бассейн с шариками сработал, ты бы остановил его? Ты бы спас меня? Папа пожал плечами, отпивая свой чай. — Всё было бы по-другому, если бы я это сделал. У меня бы не было тебя. А это самое важное. Вы все были бы другими. И я тоже был бы другим. И я доволен тем, как мы живем сейчас, Майк. Если бы я снова увидел, как Фриц умирает, я бы не выдержал, но… нет, гипотетически, я бы ничего не изменил. Даже если делает меня ублюдком. — Никакого странного дяди Фрица. Папа тихо посмеивается. — Никакого странного дяди Фрица. Но это же не про Фрица, не так ли? Это про тебя. Про нас. Про… то, чтобы быть лучше. Нет протагонистов или злодеев, просто… нелепые абстракции, вот и всё.) Генри крепко обнимает его. — У вас сломался телевизор, — шепчет он, — но никому не говори. Это мой повод приехать через пару дней, чтобы починить его, — Майк смеется, когда понимает, что у Генри запотели очки. — Скоро увидимся, Майк. — Ты, — Белла сжимает его ладонь, — не попадай в неприятности. Не как мы, когда были в колледже, ясно? И глаз не спускай с моей дочери, хорошо? Не знаю, что бы я без неё делала. Проследи, чтобы она назвала созвездие в честь своей мамы. — Понял, понял. — Ты, — говорит мама, снова целуя его в лоб, — звони мне. Звони мне, звони, звони. Если нужно будет переехать кого-нибудь на машине, профессора, может. Я примчусь за секунду, ладно? Ты понял? — Да, мама, я знаю. Папа обнимает Чарли, прощается (и, скорее всего, говорит указания на будущее) с Джереми, а затем поворачивается к Майку. Мама ещё сильнее стискивает его, когда папа подходит к ним и обвивает их обоих своими длинными руками. — Я так тебя люблю, — шепчет он. — Я очень тобой горжусь. Майк тоже пытается обнять своих родителей, но они так крепко сжали его, что он с трудом обхватывает их по бокам. — Спасибо, папа. — Я серьезно. — Я знаю. Я тоже вас люблю. Я люблю вас. Позвоню сегодня вечером. Скоро увидимся, обещаю. Папа протягивает свой мизинец. — Обещай-обещай. Майк улыбается, переплетает их пальцы и покачивает вверх-вниз. — Обещаю, папа. — Так, нам нужно ехать пока не начались пробки, — говорит мама, хотя Майк знает, что это просто оправдание, чтобы дать новоиспеченным студентам побыть одним в своей новой квартире. — Идемте, идемте. Родители продолжают повторять, чтобы их дети чаще звонили им, когда идут по коридору. Майк вздыхает, закрывая дверь, и устало прислоняется к ней. — Однажды, — говорит Чарли. Его отец крутит ключи на пальце, поправляет свитер, — ты расскажешь, что за хрень случилась с вами двумя, клянусь. Хен и Белла поедут на пикапе. Остальные дети ещё в школе, они заедут за ними, когда вернутся в Харрикейн. Может, заберут их пораньше, если приедут быстро, сводят их в кино или за мороженым. Он облокачивается о свою машину, не думая о сигарете, потому что она ему не нужна. Больше он думает о том, что им нужно привезти сюда ещё одеяла, если зима в Юте всё-таки будет холодная, и его дети замерзнут. — Мы хорошо справились, дорогой, — Клара целует мужа в щеку и запрыгивает на пассажирское сиденье Тандерберда. — Мы очень хорошо справились. Давай. Отвезем детей за мороженым. Они умрут от востор… То есть, будут очень рады. Генри показывает Уиллу знак, чтобы они ехали за пикапом. Белла высовывает голову из машины и машет в окно, где живет её дочь и её друзья. Уильям Афтон вздыхает, подходя к машине с другой стороны, благодарный Кларе за то, что она уже включила радио. Он представляет, что всю дорогу будет держать её за руку, вспоминая времена, когда Майк был ребенком, и его слова, которые должны были стать предвестником грядущих времен. Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя… Я никогда тебя не отпущу. Майкл Афтон. Он постукивает по капоту машины, уже собирается сесть внутрь, но вдруг слышит, как открывается окно. Майкл Афтон машет своему отцу. — Папа! Уильям поднимает голову, глядя на сына, который одновременно так похож и совсем не похож на него. — Увидимся! Уильям Афтон улыбается и машет в ответ. — Увидимся, Майк, — тихо отвечает он. Может, это не конец. Может, это начало чего-то нового. Может, это просто очередная глава. Господи, а может, действительно конец. Может, нет. Какая к черту разница? Но в конце концов, они здесь. И они достойные.