***
Пока Генри занят настройкой Фредбера, Майкл начинает рисовать. — Нам нужно сделать кроссовер Фантаймов и оригинальной четверки, — предлагает Майк, делая набросок головы медведя. — Реклама для Афтон Роботикс. — Поверь, твой папа уже делает более чем достаточно, — смеется Генри, закручивая болт на ноге Фредди. — Но это отличная идея, Майк. — Спасибо! — Майк высовывает кончик языка, когда рисует, прямо как его папа. Это всегда заставляет Генри улыбнуться. — Эй, Хен? Генри замирает. Хен. Лучший друг. — Да, Майк? — Он… он подарил мне цветные карандаши. Очень дорогие. Он называл меня сыном. И… когда всё стало плохо, он дал мне уйти. Бросил меня. Он уговорил меня сгореть, — Майк не вытирает лицо, но улыбается, когда поднимает глаза. — Ты очень хороший человек, Генри Эмили. Генри немного краснеет. — Ты тоже, Майкл Афтон, — Генри откладывает в сторону гаечный ключ и поворачивается к подростку, сидящему на полу. — Я скучал по тебе. Я ждал тебя всё это время. Ты… Ты был моим первым другом, Майк. «Простите.» «О, ничего страшного. Ты в порядке, дружище? Ты выглядел рассеянным.» — И, если бы я встретил другого… другого меня, я бы надрал ему зад, Майк. Майк громко смеется. — О, ты бы точно победил. Я бы поставил на тебя все деньги на свете, — он поднимает постер. Фантайм-Фредди помогает Бон-Бону дотянуться до горшочка с медом, который висит на крюке Фокси. — Нравится? — Очень.«М-Майкл, нам нужно упокоить их. И нам тоже пора уходить.»
***
В другом времени Изабелла Барнет была слишком слаба чтобы даже встать с кровати. Она как могла отшучивалась перед Генри, держала его за руку, кашляла, становилась всё бледнее и бледнее и иссыхала в своей постели, сжимая в другой руке ведро. Её волосы поредели. Это расстраивало её сильнее всего, её волосы. На старых фотографиях у бабушки не было волос. У мамы они были короткие. Папа всегда носил её на руках. Чарльз и Флора Барнет держали свою девочку на руках, пока её муж плакал в другой комнате. Генри знал, как плохо ей было, когда он плакал. Ей никогда не нравился Уильям. Она знала, он был жесток, холоден. Как пиявка он высасывал свет из глаз Клары. Совсем как та дрянь, которая высасывала свет из её. Она это видела. И она знала, что Клара тоже видела. Она не была дурой. Но каким-то образом Уильям, словно война, отнял у неё Генри и Клару. Она никогда не интересовала его. Слишком добрая, услышала она как-то раз от него. Однажды ночью она упала на колени, молясь Богу. Её руки дрожали, слабые ноги ныли. «Пожалуйста, Боже, не дай ему отнять свет у моей Шарлотты. Я не смогу защитить мою девочку.» Сейчас Изабелла Барнет стоит позади своей дочери. Шарлотта читает книгу по астрономии, изредка поглядывая на мать через зеркало. — Просто косички, — говорит она, перелистывая страницу. — Но мне нравятся твои кудри, мама. Мне тоже надо сделать. — В следующий раз пойдем в салон вместе, детка, — говорит Белла и проводит пальцами по волосам дочери. — Тонкие или толстые? — М-м… Тонкие. Белла смеется. — Эксплуатируешь меня. — Так точно, мэм, — Шарлотта ухмыляется, коротко поднимая взгляд от книги. — Знаешь, — говорит Белла, — когда ты была маленькой, ты постоянно смотрела на дождь. Тебе очень нравился дождь. Но, кажется, твой день рождения испортил это. — «Слава Богу за твоего дядю», — отвечает Шарлотта, копируя голос матери. — Это правда, — Белла мычит, беря расческу. — Мы с твоим дядей поругались, когда он узнал, что я беременна тобой. Шарлотта опускает книгу. — Да? — Да. Он говорил, это опасно для меня. Шарлотта фыркает. — Вау, ни хрена себе. — Ты можешь так разговаривать только рядом со мной, ясно? Не с твоим отцом. — Знаю, знаю. Но, мам, это же правда. Я же вижу, тебе всегда холодно. Белла дрожит в своем свитере. — Я знаю, милая. Но я ни о чем не жалею. Благодаря твоим ужасно упрямым дяде и тете, я в порядке, честно, — он целует макушку дочери, разделяет её волосы пополам кончиком расчески и начинает заплетать первую прядь. — Назовешь созвездие в честь своей мамы? Шарлотта смеется. — Большая Изабелла. — Чудесно, — Белла улыбается. — Я так горжусь собой, детка. Всегда. Чарли ухмыляется. — Я знаю, мама, — их глаза встречаются в зеркале, блестят как звезды.***
— Мне кажется, это «семейное время» просто оправдание, чтобы я делал работу за вас, — ворчит Майк, когда пытается повесить постер в кабинете Беллы. — Выше? — Ещё чуть-чуть… Идеально! Идеально, спасибо, Майкл, — Майк спрыгивает со стула, едва не ударяясь головой об угол доски. — Готов к учебе? — Ага. Но только не к математике. — Твой папа тебя выручит. Вставь наушник в ухо, он будет диктовать все ответы. Майк смеется. — Да, было бы полезно. О, я буду изучать скульптуру в этом семестре! И я дополнительно выбрал управление бизнесом, как Уилл, то есть папа, на случай если… возьму на себя компанию. — Отличная идея. У тебя и твоего папы всегда полно идей, — Белла опирается рукой о парту, глядя на мальчика, который однажды появился побитый и окровавленный на её пороге. — Например, закинуться кислотой. Майк смеется, проводя рукой по волосам. — Это скорее давление сверстников. Но, да. Это было… что-то, — Майк давно стал выше неё. Он встает рядом с ней, облокотившись о парту, касается её руки. — Я не знал другую тебя. Она умерла ещё до моего рождения. Она была… как сказка. — Хорошая, я надеюсь. — Как и все мертвые, наверное, — Майк фыркает. — Просто розовые очки. Но… я не могу представить жизнь без тебя, Изабелла Барнет. «Уильям?» «Фриц.» «Ну, тут ты точно умереть не можешь.» — Я тоже, Майкл Афтон, — она хлопает в ладоши. — Так. Помоги мне переставить парты. Майк закидывает голову назад с усталым стоном, и она смеется.***
Клара Афтон, в другом времени, смотрела на свои пустые глаза в зеркале, сжимая в руке баночку с таблетками, и считала, сколько раз она позволяла своему мужу избивать их сына. Она сбилась со счету. Почему она это делала? Она боялась, что он что-то сделает с ней? Нет, Билл бы никогда не обидел её. Она боялась, что Билл убьет Майка? Нет, несмотря ни на что, Билл бы не убил Майка. Ах, да, вот что — потому что это делало Билла счастливым. Как же прекрасно существовать всецело ради другого человека. Она приняла решение. Впервые за долгое-долгое время, по-настоящему и честно. Она взяла баночку и высыпала таблетки себе на ладонь. Она запила их бокалом вина и написала короткую записку. Клара Афтон закрыла глаза, представляя, что готовит в их старой тесной кухне вместе с Нонной. Может, ей удастся увидеться со своими детьми, прежде чем она отправится в Ад. Детьми, на которых она могла смотреть. Детьми, которые не обрекут её на иллюзорные муки, потому что ей было невыносимо смотреть на них. Однажды она спросила Билла, почему Баллора танцует с закрытыми глазами. Он что-то пошутил тогда, но так и не ответил. В своих снах Клара Капуто танцевала, затем — нет, и её тело навсегда обмякло. Сейчас, доктор Клара Афтон ставит ногу сына на место, его движения такие неуклюжие. — Не представляю, как Джереми справляется с этим, — говорит она. — У тебя совсем нет координации. Не мой сын, нет. — Я пытаюсь, мама. — Это ритм, Майк. — Да я знаю! Клара смеется и ведет своего сына по гостиной. — Недавно ко мне приходил пациент, сказал, что они с семьей ходили в ресторан. Ему очень понравились новые постеры. — Правда? — Да. Разве твоя мама когда-нибудь лгала тебе? — Никогда, знаю, — Майк смотрит на свои ноги, пытаясь следовать ритму. — Ты говорила с доктором про… про мою терапию? — Не смущайся так, Майкл. У тебя великолепный мозг. — Ты говоришь как папа. — Папа говорит как я. Я умнее. Майк фыркает. — Я знаю. — Да. Твой доктор знает, что ты переезжаешь. Он сказал, что мы можем поменять расписание. Если не сработается, я знаю нескольких хороших специалистов. Не переживай. Влево, влево, вправо, Майкл. — Вправо, вправо. Мама? — Да? — Спасибо… за то, что ты моя мама. «Не двигайся, милый. Я же сказала не двигаться.» «П-прости.» Клара улыбается. Наконец Майк нашел ритм. — Она… Она не смотрела на меня. Не могла. Это я нашел её, когда она… когда её не стало. — О, Майк, я как неизлечимая болезнь, ты от меня никогда не избавишься, — она смеется и смотрит на Майка со слезами на глазах. — Мой чудесный мальчик. Слава Богу, в тебе есть кровь Капуто. Перевешивает ужасную стряпню твоего отца.«Я не могу смотреть на него. Он мой сын, и я не могу смотреть на него.»
***
В другом времени Шарлотта Эмили и Джереми Фитцджеральд пали жертвами монстра. Сейчас, они смеются, когда Майкл Афтон давит на газ, и они несутся по улице на Тандерберде. — Дядя Уилл нас убьет! — кричит Чарли. — Он сказал мне только не поцарапать её! — отвечает Майк, перекрикивая радио. Он бьет по тормозам, когда они подъезжают к скейт-парку, где часто катается Джереми. — Шлем, чувак. — Есть, сэр, — протягивает Джереми, снимая свою кепку, и надевает шлем, украшенный наклейками. Недавно они начали искать себе квартиру. Они будут называть её «Лунная база», потому что Чарли так попросила, и потому что Джереми сказал, что будет накуриваться так, что улетит в космос. Чарли берет контейнер из машины и достает себе брауни. — Джерм, покажи новый трюк. — Щас! — тут же он падает лицом вперед и смеется, когда его шлем бьется об асфальт. — О, ты спас мне жизнь, Майки. — Знаю! — Майк и Чарли садятся на край горки, наблюдая как Джереми разгоняется и пытается повторить новый трюк. — Колледж будет таким странным, — говорит Майк. Чарли кивает, перебирая пальцами уложенные волосы, и морщится, когда Джереми снова падает на землю. — Ага. Знаю. Больше никаких гиперопекающих родителей. Майк смеется. — Это лучше, чем что могло бы быть. Когда Майк говорит это, он звучит так, словно знает, что могло бы быть. Иногда Шарлотта задается вопросом, может, каким-то волшебным образом он и правда знает. Может, он заглянул в другое место, другое время, без неё. Возможно, только в его снах. В это время Джереми поднимается на ноги, переводя дыхание, и снова берет свой скейтборд, чтобы повторить трюк, который он показывал мистеру А. Ему кажется, Майку очень повезло, и ему самому тоже очень повезло. Он задается вопросом, смогут ли они жениться когда-нибудь. Это глупо, нереалистично, жениться на ком-то, кого ты знаешь со школы. Он пытается не слишком много думать о будущем, хотя оно всегда здесь, нависает над ними. Джереми не знает, сделает ли он достаточно Фитцджеральда из Майкла, и он совсем не против, если этот парень с розовой краской на волосах сделает из него Афтона. Они существуют не ради друг друга, не из-за друг друга, а рядом друг с другом. И Джереми кажется, это очень хорошо. Они ещё дети. Джереми улыбается. — Эй, Майки, зацени это. Майк откусывает брауни, не думая ни о чем. Как и ожидалось, папа сам приходит, чтобы отвезти их домой. Он точно телепат, думает Джереми и знает Чарли.«Майки. Ты в порядке?»
«Отвали. От меня. Афтон.»
***
В другом времени Элизабет, Эван и Кэссиди Афтон пали жертвами пренебрежения, аниматроника, ножа, Уильяма Афтона. Однажды ночью, холодной ночью, ночью, когда Эван Афтон кружил во тьме Фредбера, напуганный, кричащий, плачущий, потому что даже после смерти он мог только плакать. Только злиться. Майкл, Майкл, Майки, Майки был его любимчиком, и это его благодарность? Это вся его благодарность? ОН БЫЛ ВСЕГО ЛИШЬ РЕБЕНКОМ, а теперь он был плачущим, злым и запертым в ловушке н а в с е г д а. Но Элизабет всегда была умнее, чем её брат, чем оба её брата. Она увязла в металлических схемах, потому что если фаворитизм вогнал младшего в костюм с пружинными замками, то среднюю — в современную механику. Клоун, думала Лиз, вот, чем считал её папочка? Клоун? Что-то глупое, нелепое, тупое и розовое? Она была глупой? Да, наверняка. Она осталась с Малышкой, она намеренно ослушалась отца, потому что устала вечно быть рядом с ним, она хотела сделать хоть что-то, что угодно без опеки её самого любимого человека. И теперь без её любимого человека, Майки будет новым папиным любимчиком. Теперь у неё не было Майки, но была музыка. Они должны были танцевать, и она считала, считала, считала чертовы дни, пока не вернется Майки, или это был папа, ох, да какая разница, она просто хотела выбраться из этого проклятого подвала. Поэтому, она считала. В закусочной она встретила забавного мужчину. Очень забавного мужчину. Он танцевал и пел, и всё это в костюме Спрингбонни. Боже (она не верила в него, потому что он никогда не отвечал), Кэссиди обожала Спрингбонни. У неё была потрепанная золотая футболка и порванная плюшевая игрушка. Кажется, единственное её счастливое воспоминание было о блестящих, ярких коридорах пиццерии Фредди Фазбера. Ей очень нравился этот забавный мужчина в костюме кролика. Она ему доверяла. Он был единственным, кто за все тринадцать лет её жизни приносил ей радость. Она гордилась тем, что не была глупой. Не доверяй незнакомцам. Не доверяй своей новой семье. Не плачь, когда тебе больно. Не будь дурой. Но Спрингбонни не был незнакомцем. Это же был Спрингбонни. Но в его глазах была странная пустота, как будто он был не совсем здесь, и Кэссиди спросила: «Спрингбонни? Ты в порядке?». Какие глупые последние слова для глупой девочки. Не успела она подумать об этом, как оказалась рядом с громким, плачущим ребенком. Он звал отца, которого любил, брата, которого презирал. Но она гордилась тем, что не плакала, даже если от ножа и руки, сжимающей её горло, было очень больно. Сейчас, Эван, Лиз и Кэссиди тихо смеются. Майки возвращается домой, идет к себе в комнату и устало падает на кровать. Трое выжидают момент, выскакивают из его шкафа и кидаются на него с подушками. Он испуганно вскрикивает. — За что?! — он отталкивает их от себя в тщетной попытке защититься. — Ты, — говорит Эван, хватая его за шею, — должен отвезти нас… к Фредди! — Зачем? — Затем, — говорит Лиз, надувая жвачку, пока Кэссиди проводит руками по своим теперь черным волосам, — что у нас всех есть свои аниматроники, поэтому Кэсс и Чарли достаются костюмы из закусочной. Кэсс напишет на одном свое имя. — Это тупо. — Заткнись, — отвечает Лиз. За это Майк хватает её за лодыжки и поднимает вверх ногами. Она кричит: — Ненавижу тебя, ненавижу тебя, ненавижу! — Ложь. — Нет! — Мгм-м-м. Значит, везти вас никуда не надо? — Майки, — ноет Кэсс, дергая его за джинсы. — Ты должен. А то я нажалуюсь Бону. И у тебя будут проблемы. — Уф. Ладно. — Майкинаучименяводитьмашину, — выпаливает Эван на одном дыхании. — Ты ещё маленький, — отвечает Майк, Эван забирается на его спину и обхватывает, как коала. — Через пару лет, хорошо? — Ну ладно. — Не веди себя как Лиззи. Потом не отучишься. — Хорошо! — Майк смеется и заставляет их сесть в машину. В один голос они подпевают радио, пока Майкл едет как можно медленнее. Когда они приезжают в закусочную, он ведет их подсобку. Кэссиди достает из кармана маркер, подходит к Фреду и пишет прямо под лапой: К. Афтон. Она машет рукой Спрингбонни, словно они старые добрые друзья. — Майки, — жалобно говорит Эван, спрыгивая со сцены прямо в руки старшего брата. — Тебе нельзя уезжать в колледж. Майк удивленно смотрит на него. — Почему? — Потому что… — он хмурит брови. — Я буду скучать. Я… только ты и папа понимаете меня. Майк тихо смеется и поднимает Эвана себе на плечи. — Я всё ещё буду рядом, чувак, не волнуйся. Я буду показывать тебе новые картины, и ты можешь звонить мне каждый день и рассказывать про аниматроников. — Обещаешь? — Клянусь на мизинцах, малыш, — он переплетает их мизинцы, затем смотрит на него снизу вверх очень серьезно. — Я никогда не брошу тебя, Эв. Обещаю, — в этот момент Кэсс и Лиз возвращаются. Он указывает на них. — И вы двое. Вы должны звонить мне каждый вечер и рассказывать все сплетни, понятно? Лиз хлопает руками, Кэсс хитро улыбается.ЭТО Я
Будет больно только на мгновение.
Я никогда тебя не отпущу.
***
Сьюзи, Джереми, Габриэль и Фриц, пропавшие дети, ходят в школу, получают хорошие оценки, ходят в ресторан, в закусочную, идут домой, он возвращаются домой, они наконец-то возвращаются домой. Десятки детей по всей стране возвращаются домой, а Спрингбонни это просто Спрингбонни, не безумный мужчина, не грустный, не жалкий мужчина с ножом, ведущий их к смерти. Дети — просто дети, дети это дети, дети живут, они здесь, и они дома. Все дома.***
В другом времени в свой выпускной Майкл Афтон судорожно выкурил сигарету позади школы. Он ничего не сказал своему дяде. Единственный свет его жизни обнял его за плечи, и Майкл смотрел в пустоту. Неспособный плакать, он курил, гадая, неужели так чувствовал себя его папа. — Майкл Афтон, — директор называет его имя, потому что, конечно, Майкл один первых в списке, и на мгновение в зале едва раздается хоть несколько искренних хлопков, но, нет, нет, вот они, много, много людей, его семья, аплодируют ему с такой силой, что директор вздрагивает от оглушительной волны. Майк смущенно улыбается, выходя на сцену, пожимает мужчине руку и берет свой диплом. Он поворачивается к толпе, ребята из команды по борьбе, из арт клуба хлопают ему. На трибунах дети и их родители, родители, которые стерпели путешествие во времени и все его причуды, кричат и аплодируют ему так громко, что остальные родители оглядываются на них. Майк поднимает диплом в воздух, и, прежде чем уйти со сцены, возможно, ему кажется, но, нет, он точно слышит тот самый голос: — Это мой мальчик.***
В другом времени Уильям Афтон был монстром. Не волнуйтесь об этом. Этого таймлайна больше нет. Может, он не здесь. Может, он был стерт. Может, он где-то ещё. А может, он вообще никогда не существовал. Может, это просто чья-то история. Кто знает? Самое главное, что знает Уильям Афтон, это то, что он очень, очень счастлив.***
— Твоя мама, — говорит Уильям, — хотела подготовить тебе что-то ещё, и мы это сделаем, не волнуйся, но… Я хотел подарить тебе это, Майкл, — он отходит в сторону, чтобы показать то, что прятал за спиной: костюм, сшитый на заказ для Майкла Афтона, с галстуком цвета бургунди, такого же как Фокси. Уилл неуверенно сглатывает, Майкл молча смотрит на свой подарок. — Я знаю… Я знаю, он носил костюмы, и… Может, ты… — Ты носишь костюмы, папа, — шепчет Майк и, улыбаясь, вытирает лицо. — Это… Он идеален, папа. Мне нравится. Я… Я, конечно, не смогу носить его на занятия, но что-нибудь придумаю. Только не на похороны. Уилл смеется. — Никаких похорон, Майк. Иди сюда. Я покажу тебе, как завязывать галстук. — Я умею завязывать галстук. Ложь. Майкл ужасно это делает. Уилл это знает. Он знает всё про своего сына. Это его радость. Он похлопывает Майка по плечу, когда они вместе встают перед зеркалом. Близнецы, думает он. Как я, но мягче. — Я очень горжусь тобой, Майкл, — шепчет Уилл. — Я чертовски горжусь тобой. Майк улыбается. — Спасибо, папа. Я… Я тоже. И Майкл Афтон знает, что он тоже очень, очень счастлив.***
— Я не понимаю, зачем завязывать мне глаза, — Майк идет, вытянув перед собой руки, и Уильям смеется. — Просто доверься мне, ладно? — Я доверяю тебе, — Майк спотыкается, но его отец ловит его. — Бля, спасибо. — Следи за языком. — Не могу. У меня глаза завязаны, — они оба улыбаются. — Так, так, встань здесь, — Уилл кладет руки на плечи Майка и останавливает его прямо перед главным входом в ресторан, чтобы открыть двери. Он снова встает позади Майкла и ведет вперед. Через мгновение, повязка падает с его глаз. Чарли стоит на сцене за каким-то устройством, похожим на самодельную будку диджея, и машет ему. Генри толкает кого-то… это Джереми, Джереми идет вперед в костюме, идеально сидящем на нем. Майк вдруг понимает, его отец водил его парня покупать костюмы. Весь ресторан украшен в тематике старшей школы, везде банты и шарики (и даже аниматроников нарядили), столы накрыты черными скатертями, сцену освещают свечи. Майк поворачивается к отцу, уже готовый спросить его, что здесь вообще происходит. — Итак! — говорит Уилл, хлопая руками. — Это мой план. Я знаю, выпускной был замечательным, и вы все повеселились, но ты не мог пригласить Джереми, так что… — отец драматично отбивает дробь о лоб Майка. — Бал! Бал у Фредди. Чтобы ты мог пригласить своего парня на свидание. Майк неверяще смотрит на него. — Это был твой план? — Да! Что думаешь? Майк моргает, один раз, два раза, и ещё раз, чтобы убедиться, что он ещё здесь, потому что иногда он просыпается и не понимает, где он. Он впивается ногтями в ладони. Его отец, похоже, понимает его волнение, поэтому слегка трясет Майка за плечи и довольно ухмыляется. — Что думаешь, Майкл? Майк разжимает кулаки. Он не поранил себя. У него не идет кровь. Майкл Афтон не кровоточит. Он улыбается, немного удивленно, немного нервно, но совершенно уверенный в том, какой же его отец чудак. — Мне очень нравится, папа. — Отлично! А теперь танцевать! Иди… Уильям не договаривает и заливается смехом, потому что Майкл бросается на него с объятиями. Он так крепко обхватывает его руками, что тело немного немеет, и Уилл внезапно замечает, каким высоким стал его мальчик. Не таким высоким как он, но выше, чем должен был быть. Сильнее. Теплее. Мягче. Майк салютует отцу, машет Чарли и берет Джереми за руку. Они идут на танцпол, и он ведет танец, как его мать научила его. Клара выходит из кухни, вытирая руки о фартук, и облокачивается о плечо мужа. — Думаю, мы хорошо справились, Уилл. — О, это точно. Посмотри, как он танцует. Весь в свою маму. — И её маму, — фыркает Клару. Белла подходит к ним. Она обнимает её руками и кладет подбородок на её макушку. Генри тяжело вздыхает, как всегда беспокоясь о каждой мелочи. Чарли поворачивает ползунок, и весь ресторан заливает музыка. Над тобой ярко светят звезды, ночной бриз шепчет: «Я люблю тебя». Уилл протягивает жене руку. — Потанцуем, любовь моя? — она улыбается и скидывает с себя фартук. — Я веду. Он фыркает. — Я думал, это очевидно, — Белла тоже тащит Генри танцевать. Он немного неуклюжий, но компенсирует это за счет энтузиазма. Уильям Афтон обнимает жену, улыбается своему мужу, своей подруге и смотрит на своего сына, на детей, которые стали неотъемлемой частью его сердца, и он почти уверен, в следующую их встречу с Сарой, он будет показывать ей фотографии этого вечера, без конца рассказывая обо всем. Он танцует в такт. Своеобразное удовлетворение приходит к нему, когда он понимает, что по крайней мере в этом маленьком мире, в этом семейном ресторане всё хорошо. Может, это не навсегда. Но это нормально. На мгновение он задается вопросом, что бы подумали его родители, если бы увидели это, что бы подумал монстр, но эти мысли быстро уносятся, исчезают, сгорают как бумага в пламени. Тепло. На душе становится тепло с осознанием, как ужасно всё было, прежде чем стало так прекрасно. После урагана. После наводнения. После бомб. Может, эта история была совсем не об этом. Может, только об этом. Великом и незначительном. Он не знает. Он просто улыбается. Ему всё равно. Отдавать и брать. Заслуживать. Птицы поют на деревьях. Надеюсь, в твоих снах найдется место для меня. Отец и сын. Они существуют, и он знает, что этого достаточно.