Небо затянуто тяжёлыми низкими облаками, напоминающими густой туман, накрапывает редкий дождь. Где-то за пеленой туч поднимается солнце, заливая мир мутным голубоватым светом. Дилюк постукивает пальцами по рулю в ожидании зеленого сигнала на пустом перекрёстке.
Он, конечно, тот ещё жаворонок, но часы на приборной панели показывают полпятого — тут даже самый заядлый любитель ранних подъемов триста раз подумает, прежде чем срываться куда-то в несусветную рань. Однако, несмотря ни на что, просьба Джинн — это святое. Светофор мигает, Дилюк поворачивает на широкую петляющую между домами улицу, неосознанно сжимая руль крепче. Кожаные водительские перчатки натужно скрипят.
Джинн просила, нет,
умоляла выручить её, и в последнем, по мнению Дилюка, не было необходимости. Да, сейчас жутко рано, но так уж повелось, что должность Дилюка позволяла ему вести гибкий график, поэтому что ничего страшного не случится, если он разок-другой разгрузит себе утренние часы. К слову, об этом... Ему предстоит отвезти младшую сестру Джинн на каток, и загвоздка в том, что он видел её от силы пару раз. С незнакомыми людьми, — с теми, с кем знаком заочно, — Дилюк всегда чувствует себя не в своей тарелке. Если так подумать, о Барбаре он помнит только то, что она обожает айдолов, по-прежнему ходит с отцом на воскресную службу и не любит горькое. И что-то ему подсказывает, что, учитывая её любопытство, она, скорее всего, знает о нём гораздо больше. Дилюк, разумеется, предпочитал, чтобы личное пространство оставалось личным, но увы.
Никакие вышеперечисленные доводы Джинн, кажется, не смущали. Отчаянно сложив ладони перед собой, она запальчиво объясняла, что из-за последнего дела она буквально живёт в офисе и едва успевает перехватить что-нибудь в обед, времени на младшую сестру катастрофически не хватает. По правде сказать, открыто она никогда не жаловалась, но Дилюк догадывался, поэтому сразу же вызвался помочь. В конце концов, они ведь друзья, а друзья всегда подставляют друг другу плечо.
Дилюк тормозит у большого выбеленного дома семьи Пегг и тянется за телефоном. Открыв диалог с Джинн, он ищет номер Барбары, как вдруг замечает непрочитанное сообщение, отправленное пару часов назад. Чёрт. Дилюк морщис нос, мысленно в красках инсценируя возможный выговор, но дверной хлопок возвращает его в реальность.
Младшая сестра Джинн вприскочку спускается со ступенек. Из-под кепки виднеются светлые кудри, а на ногах Дилюк неожиданно узнаёт протёртые штаны с нашивкой феникса сзади: он помнит, их ещё Джинн носила. Он поспешно убирает телефон и открывает машину.
— Доброе утро! — щебечет Барбара, распахивая заднюю дверь и закидывая спортивную сумку и школьный рюкзак на сиденье.
Хлопнув дверью, она садится вперёд.
— Доброе утро, — Дилюк ждёт, когда она пристегнётся. Когда они последний раз разговаривали? На Рождество в прошлом году? За полгода Барбара изменилась до неузнаваемости, она стала как две капли похожа на Джинн; те же глаза, тот же упрямый подбородок, та же радостная улыбка.
— Спасибо, что заехал, — благодарит Барбара. Дилюк выезжает обратно на главную улицу. — Дорогу знаешь?
— Да, — отвечает он ровно.
— Класс. — Барбара ёрзает на сиденье. Они притормаживают у светофора. На дорогах по-прежнему никого. — У тебя улётная тачка.
— Спасибо, — вежливо отвечает Дилюк.
В ожидании заветного сигнала гробовая тишина в машине особенно остро бьет по ушам. Дилюк близок к тому, чтобы предложить Барбаре поставить её любимую радиостанцию, несмотря на то, что сам радио толком не слушает.
— Джинн рассказала, что ты тоже фигурным катанием занимался! — раздаётся задорный голос Барбары.
— О-э… — выдаёт он от неожиданности. Загорается зелёный. — Это было до нашего знакомства, — сухо отвечает он.
Дилюк выезжает на главную дорогу, набирая скорость.
— А ты участвовал в соревнованиях? — расспрашивает она, видимо, не замечая напряженный тон Дилюка.
— Пару раз, в новисах. — Он включает поворотник и перестраивается на пустую полосу. — Слышал, ты в прошлом сезоне участвовала в международных соревнованиях?
— Да! — весело восклицает Барбара. — Буду кататься в Сумеру. Ты был в Кабри?
В памяти всплывают летние дни, которые тогда казались чем-то бесконечным. Он вспоминает, как запотевал на жаре кувшин сангрией, как Джинн скидывала шлёпанцы и устраивала ноги у него на коленях. От приятных воспоминаний губы невольно растягиваются в улыбке.
— Всего раз. Мы ходили в музей естествознания.
Скорее всего, у Джинн до сих пор где-то лежат фотографии с той поездки. Когда они последний раз были в отпуске?
— «Мы» — это ты и Джинн? — выспрашивает Барбара с неподдельным интересом.
— Да, ездили туда на каникулах, — вспоминает он. — На второй год знакомства, что ли.
— Вау… — тихо выдыхает Барбара.
Дилюк непонимающе косится на неё. Та смотрит в окно и заговорщицки улыбается свобственному отражению.
Оставшаяся дорогая проходит в непринуждённой тишине. Допрос окончен: Барбара, по-видимому, довольна тем немногим, что Дилюк ей рассказал. Невдалеке уже виднеется каток, его крыша взмывает вверх быстро, как кит, прорывающийся на поверхность сквозь толщу воды. Ещё она похожа на чипсину «Принглс», тут уж кому какая интерпертация больше нравится.
Чем ближе они подъезжают, тем явственнее Дилюк чувстует, как за рёбрами неприятно тянет. Когда-то они… Когда-то он буквально жил на этом катке. Он помнит свисающие с потолка выцветшие от времени флаги, живые напоминания о победах прошлых лет. Большинство из них принадлежит хоккейной сборной, но затесалась и парочка с юниорского Гран-при. Он помнит выкрашенные мутно-серой краской кирпичные стены. Он помнит, как пахнет лёд.
Парковка полупустая, так что он бросает машину прямо напротив входа. Барбара выскакивает и ныряет за вещами на заднее сиденье.
— Ещё раз спасибо, что подбросил! — на ходу выкрикивает она.
Дилюк пристально всматривается в тёмный полумрак двойных дверей: горизонт бледнеет в лучах рассветного солнца, однако оно ещё недостаточно высоко, чтобы разогнать бархатисто-чернильные тени.
— Я провожу тебя внутрь.
Барбара улыбается, подтаскивая к себе спортивный рюкзак.
— О, не надо, я сама!
Но поскольку поручения ему отдаёт Джинн, его красноречивого молчания хватает, чтобы дать понять: возражения не принимаются. Он савит машину на сигнализацию и забирает у Барбары рюкзак. Та удивлённо хлопает глазами, точно перепуганный оленёнок, и нерешительно семенит следом.
Автоматические двери со свистом разъезжаются перед ними. Время здесь словно замерло, оставив это место таким, каким оно отпечаталось в его памяти, хотя, казалось бы, чем этот каток ведь ничем не отличается от остальных? Видавший виды алый ковёр хрустит от соли, в вестибюле пахнет мокрой резиной, в гардеробе на полке пылятся кубки. От воспоминаний его охватывает мандраж, он сглатывает подступившись к горлу ком, по телу пробегают мурашки.
Поблизости никого, но Дилюк улавливает приглушенные голоса и едва различимый скрип коньков.
— Вещи на трибуне можно кинуть.
Барбара прерывает поток мыслей Дилюка, который унёсся в неизвестном направлении, оставив после себя лёгкое головокружение.
— Да, точно. Нам туда?
Барбара проводит его мимо стола к стеклянным дверям, ведущим на каток. Очередная пара дверей разъезжается перед ними, бросая им в лицо поток холодного воздуха.
Лёд почти пустой. Пара сонных девчонок, ровесниц Барбары, жмутся к бортикам, лохматый сероволосый мальчишка на трибуне зашнуровывает коньки, поодаль ждут чьи-то родители. Посередине, приковывая к себе взгляды, лениво скользит по льду высокий стройный мужчина, его волосы длиной тёмной лентой развеваются в воздухе. У Дилюка перехватывает дыхание. Нет. Нет, этого просто не может быть...
— Кидай! — Барбара дёргает лямку рюкзака, которую Дилюк стиснул так, что костяшки пальцев успели побелеть. Она тычет пальцем в сторону груды сумок на трибунах, рядом с которой мальчишка мужественно сражается со шнурками. Дилюк идет за ней, и с каждым шагом, что приближает его ко льду, сердце так и норовит выпрыгнуть из груди. Скажите, что ему просто померещилось. Мегаполис, переутомление, с кем ни бывает?
Дилюк кладёт сумку с краю и поворачивается к Барбаре.
— Тебя потом подбросить до школы?
Она открывает рот, чтобы ответить, но её прерывает чей-то бархатный голос, весело окликая:
— Барбара, там волчок с конусами не поладил. Поможешь?
Дилюк, не понимая, оборачивается:
волчок? А потом как понимает:
О чёрт.
Он скользит к ним, неопределённо махая в сторону раздевалок, и он… Он…
Глубокие голубые глаза, в уголках которых то и дело собираются игривые морщинки, смуглая кожа, широкий разрез губ, тонкая талия, обтянутая чёрным свитером, выглядывает из-под дутой жилетки. Барбара что-то тараторит на фоне, но Дилюка вот-вот удар хватит, в ушах звенит, так что Барбара подождёт.
Дилюк чудом умудряется различить, как мужчина заинтересованно спрашивает у Барбары:
— Барбара, кто это с тобой?
— А, это ээ… Моей сестры… — она снова замолкает, когда замечает, как тот смотрит Дилюка. Будто призрака увидел, не иначе.
— Дилюк... — шёпотом произносит Кэйа Альберих, отвечая на свой вопрос.
Дилюк чувствует, как краснеет от бровей до кончиков пальцев. Это невозможно, он, наверное, угодил в альтернативную реальность или, может, во временную петлю.
— Кэйа, — сдавленно выдыхает он. — Хорошо выглядишь.
Сногсшибательно, ты выглядишь сногсшибательно.
Брови Кэйи взмывают вверх. Он стоит так близко, их разделяют какие-то алкие десять метров, не больше. Дилюк не может оторвать от него взгляд. Подумать только... Кэйа здесь, прямо перед ним, один его взгляд ослепляет так, как ни одно показательное выступление по ту сторону экрана.
— Ты… Ты здесь тренируешься? — спрашивает Дилюк, едва не ляпнув «Ты же
не тренируешься здесь», но, слава Богу, вовремя кусает себя за язык.
— Да, я новый тренер, — всё ещё пребывая в прострации, не сразу отвечает он.
На этих словах Дилюк пропал окончательно. Он, конечно, видел громкие заголовки пару недель назад, но открытие бара было на носу, так что ему было просто не до новостей.
— Так вы знакомы? — встревает Барбара, явно не замечая, что в голове у Дилюка все системы коллективно дают сбой и переходят в аварийное состояние.
Кэйа медленно расплывается в уверенной улыбке, приваливаливаясь к бортику с небрежностью, достойной подражания.
— Ещё бы. Когда-то мы тренировались вместе, — говорит он с какой-то неоднозначной интонацией. Дилюк чувствует, что весь мокрый от пота. — Давным-давно.
— Да ла-адно?! — неверяще восклицает она.
Дилюк сейчас отъедет. Упадёт в обморок перед младшей сестрой Джинн и Кэйей Альберихом, потому что Кэйа
прямо здесь, на том самом катке, где они катались в детстве, стоит на расстоянии вытянутой руки, Дилюку хочется коснуться её, сжать в своих ладонях.
— Ага. Давай так: ты поможешь волчку с конусами, а я отвечу на все твои вопросы, идёт? — Кэйа подмигивает, в два счёта очаровывая ее.
Барбара извиняется, точь-в-точь как Джинн, и убегает на подмогу некому «волчку», кем бы он ни был.
Оставшись наедине, Кэйа разглядывает Дилюка с неприкрытым интересом, даже ради приличия не пытаясь отвести взгляд. Дилюк с прискорбием понимает, что у него, должно быть, всё на лице написано. Спустя долгий миг, Кэйа заговаривает первым.
— Давно не виделись, а?
Сердце подскакивает к самому горлу.
— Очень.
***
Дилюку чуть меньше десяти. Он сгорает от стыда и разочарования, глаза на мокром месте. Ещё и шнурки не развязываются! Да почему этот дурацкий сальхов никак не выходит?! Всё остальное он берёт с наскоку, но только не сальхов! Тренер наверняка им разочарован. Прыжок никак не получается, и Дилюк не может понять,
почему.
Ботинок наконец поддаётся, Дилюк сдёргивает его, запоздало понимая, что по неосторожности рассёк ладонь. Он ошеломленно смотрит на хлынувшую кровь. Слёзы обжигают щёки, он плачет навзрыд, как маленький ребёнок.
— Дилюк?
Сквозь прерывистые рыдания он умудряется расслышать осторожный оклик. Всхлипнув, он яростно вытирает рукавом сопли.
— Ну что? — вскидывается он, преисполненный унижения и уязвлённой гордости. Он сердито сверлит взглядом ногу в носке и лужицу солёной воды, скопившуюся под скамейкой. Кэйа неожиданно вырастает рядом, опускается перед ним на колени и берет его ладонь в свою.
— У тебя кровь, — говорит он. — Я принесу…
— Обойдусь! — севшим голосом перебивает Дилюк. — Всё со мной нормально.
Кэйа не отпускает его ладонь и накрывает своей. Кровь медленно стекает к запястью. После долгого молчания он спрашивает:
— Это всё сальхов, да?
— Нет, — упрямо лжёт Дилюк.
У Кэйи нежные руки. Он старается не думать, с каким выражением лица он сейчас сидит.
— Ври больше, — Кэйа, вероятно, закатывает глаза. — Тебя на нём заклинило, да?
Дилюк упорно молчит, но в итоге сдаётся.
— Немного.
Кэйа смеётся, а потом гладит ладонь Дилюка большим пальцем. Дилюку щекотно, руки у Кэйи ледяные. Он всегда казался холодным, а Дилюку всегда нравилась прохлада, на катке — особенно.
— Да просто… — Дилюк вздыхает и опять вытирает лицо рукавом. — Ощущение, что у меня никогда не получится. Что, если я прав?
— Ну и пофиг, — беспечно бросает Кэйа. — Не конец света. Главное, что остальные прыжки получаются.
— Не все, — угрюмо бурчит Дилюк. — Аксель тоже не получается.
— Да никуда не денется твой аксель. — Кэйа, кажется, сдерживает смех. — Ты отлично катаешься, Дилюк, но пойми, жизнь на этом не заканчивается.
Дилюк глядит на него исподлобья, насколько позволяет чёлка. Кэйа, нахмурившись, сочувственно разглядывает раненую ладонь.
— Ты катаешься лучше всех нас, — говорит Кэйа тоном, который не получается прочесть. — Звучит слегка пугающе, но фишка в том, что… Тебе не обязательно всегда быть лучшим, понимаешь?
Дилюк в последний раз вытирает лицо и глубоко вздыхает.
— Извини. Разнылся тут как ребёнок.
— Да ну, Варка сто пудов тоже плакал, — заверяет Кэйа, в два счёта отмахиваясь от беспокойства Дилюка. Он всё ещё держит его ладонь в своей, поглаживая большим пальцем мягкую кожу, и добавляет чуть мягче: — А ты будешь ещё круче, чем он, вот увидишь.
Дилюк сжимает ладонь Кэйи в своей. Кэйа вздрагивает, словно на секунду забыл, что всё это время держал Дилюка за руку.
— Только если ты будешь рядом.
Кэйа неуверенно улыбается.
— Ну конечно, я буду рядом, чтобы тебя…
— Нет. У тебя тоже всё получится. У нас обоих, — настаивает Дилюк. Пусть это по-детски, но он искренне в это верит. — Мы будем вместе. Верно?
— Верно, — соглашается Кэйа, глядя Дилюку прямо в глаза так, что у Дилюка внутри всё сжимается. Как… Когда набираешь скорость для прыжка, но ещё не знаешь, получится он или нет.
Кэйа нашаривает рукой брошенный Дилюком конёк, обхватывает лезвие. Дилюк спохватывается слишком поздно: тонкая кровавая нить тянется у Кэйи через всю ладонь. Он протягивает её Дилюку.
— Обещаешь?
Сбитый с толку, Дилюк смотрит Кэйе прямо в глаза, что-то острое колет в груди. Он отчаянно стискивает ладонь Кэйи, размазывая кровь.
— Обещаю.
В тот день Дилюк понял, что втрескался. Окончательно и бесповоротно.
***
Дилюк сидит на парковке с телефоном в руке, уставившись в одну точку на лобовом стекле. Летом светает рано, туман рассеялся, а ему, между прочим, пора в офис.
Он медленно набирает сообщение, другой рукой сжимая руль до побелевших костяшек.
«Ты знала, что Кэйа здесь тренируется?»
Ответ приходит через две минуты.
«Ну да, Барбара рассказывала, что он тренирует новисов».
Почувствовав, что только что провернула нож в его спине, Джинн набирает еще одно.
«Погоди, ты не знал?!»
Дилюк заводит машину и опускает стекло. Он отговаривает себя от идеи вышвырнуть телефон в окно, вместо этого но кидает его на соседнее сиденье, решив, что игнор тоже своего рода ответ. Головой он понимает, что ведёт себя некрасиво.
Он выезжает с парковки.
В девять у него совет директоров винокурни, после обед с потенциальными инвесторами, далее международный созвон с филиалом Ли Юэ. Вечером благотворительный ужин, а до этого ещё нужно заскочить в бар, проверить нанятый персонал. Дел невпроворот, надо как-то всё успеть, вот только мысли заняты совершенно другим.
Уши закладывает так, будто на него опрокинули ведро ледяной воды. Кэйа вернулся в Мондштадт. Он тренируется на катке, где они провели всё детство. Мысленно Дилюк раз за разом прокручивает, Кэйа одними губами произнёс его имя.
Дилюк. Дилюк.
Он круто сруливает на обочину, врезается в ограждение и кричит, закрыв лицо руками.
***
Признаться, до сегодняшнего дня жизнь Дилюка тоже была насыщенной.
Люк родился тридцатого апреля, за пару дней до их двухлетней годовщины. Мать умерла, когда он был совсем маленьким, он рос под присмотром отца и нескольких воспитателей. Параллельно Дилюк учился в частной школе, играл на фортепиано, освоил три языка и научился блестяще ездить верхом. Когда ему исполнилось шесть, отец подарил ему первые коньки, и лёд
запел у Дилюка под ногами.
Через год к ним приехал жить мальчик из растерзанной войной Каэнри‘ах. Крепус переживал, что сын не захочет делить внимание отца с кем-то ещё, но Дилюк был счастлив иметь «брата» и не отлипал от Кэйи ни на секунду. Даже когда родители Кэйи наконец воссоединились с сыном в Мондштадте, Дилюк отказался его отпускать.
А потом ему исполняется двенадцать, они с Крепусом переехали в Снежную, через год Люк бросает фигурное катание, а ещё через год хоронит отца.
Закончив школу с отличием, он, не тратя времени даром, поступил в университет, там получил степень бакалавра, затем степень магистра делового администрирования, и в двадцать три года возглавил семейный бизнес.
Но есть у него один страшный секрет, который он никому никогда не рассказывал: он не смог забыть Кэйю.
Дилюк с замиранием сердца сидел у экрана, когда тот участвовал в чемпионатах среди юниоров, когда завоевал первую медаль, когда исполнил первый четверной прыжок. Потом Кэйа сменил дисциплину и перешёл в танцы на льду, и теперь выступал в паре с эффектной партнёршей. Дилюк помнит, как смотрел соревнования в Фонтейне в прямом эфире, тогда они бронзу, это была их первую медаль с Гран-при. Он смотрел отборочные туры для Олимпийских игр, каждое выступление приближало Кэйю и его партнёршу к первой десятке. Точно одержимый, Дилюк следил за рейтингом Кэйи, пробил его в гугле и поставил уведомления на поисковой запрос с его именем, зарегистрировался в твиттере, чтобы гневно квотить судей, которые неоправданно занижали оценки.
Последний раз они с Кэйей разговаривали десять лет назад. Незадолго до того, как Дилюк уехал из Мондштадта.
