***
Выходные выдаются загруженными, да такими, что не знаешь, за что хвататься. Первым делом он приезжает на винокурню, встретиться и переговорить с сотрудниками, справиться о том, как идут дела, и если что-то требует его незамедлительного вмешательства, сразу отстреляться и забыть. Дальше по плану благотворительный ужин: в этом случае редко что-то не так, всё проходит как обычно. Ещё одно важно дело — день рождения Чарльза. Дилюк довольно быстро определяется с подарком и вырезает изящную статуэтку из дерева в форме ветряной астры. Разумеется, наивно полагать, что заботы на этом заканчиваются. Дилюк заскакивает в химчистку, по пути вспоминая, что в понедельник у него совещание, а значит, нужно каким-то образом выделить время и просмотреть документы и деловую сводку. Суматоху скрашивает одно: он находит время и приглашает Аделинду на ланч. Аделинда, разумеется, журит его и напоминает о том, что он, вообще-то, не ломовая лошадь, и ему тоже нужно отдыхать. От её заботы на душе теплеет. И разумеется, даже среди всего этого хаоса, он всё равно умудряется мыслями возвращаться к Кэйе. Потому что с того злополучного утра каждый день оборачивается для него персональной изощрённой пыткой. Он не может выбросить из головы горячие прикосновения тела к телу и, что хуже, холодный взгляд, который Кэйа бросил перед уходом неделю назад.***
Наступает понедельник, а значит, Дилюк как по расписанию стоит у катка с кофе в руке. Кэйа подъезжает к бортику, благодарит его и больше… Ничего. Ну, то есть, вообще ничего. Всё вроде бы как раньше, но загвоздка в том, что Кэйя тут же разворачивается и уезжает шугануть заигравшихся учеников, пока те ненароком не покалечили друг друга. Дилюк так и остаётся наедине со своим желанием объясниться и принести искренние извинения. Он смотрит Кэйе вслед, чувствуя, как в груди разрастается зияющая чёрная дыра. Может, он просто себя накручивает. Может, ему просто кажется. Всё-таки Кэйа занятой человек, да ведь? Но любые аргументы разбиваются о то, что раньше это никого не смущало, они всегда разговаривали друг с другом, пусть и урывками, улучив пару минут между тренировками. И ладно бы это, но сегодня Кэйа улыбнулся ему. Он улыбается и на следующий день той же самой улыбкой, словно не придаёт особого значения их интересному инциденту в коридоре. С одной стороны, это хороший знак. С другой, в этом и вся проблема. Между ними что-то произошло, что-то куда более очевидное, чем тот неловкий случай на катке. Кэйа точно собирался его поцеловать. Вот только он был в стельку пьян, а Дилюк, — увы, — трезв как стёклышко. Той ночью он ещё долго не мог заснуть, ворочаясь в постели и вспоминая его голодный взгляд, горячее дыхание и то, как горела кожа под чужими прикосновениями. Возможно, стоит перестать загоняться почём зря и отпустить ситуацию. Вот только Кэйа раз за разом встречает и провожает его плоской дежурной улыбкой. Лучше бы он злился и рычал на него, или наоборот, застенчиво краснел, в таком случае было бы понятно, что делать. А так Дилюк не знает, как к нему подступиться, чтобы в итоге не отбросило ударной волной. Не то чтобы поведение Кэйи изменилось в худшую или лучшую сторону, скорее, его так называемое дружелюбие держалось на расстоянии вытянутой руки. Если честно, Дилюк так бы ничего и не заподозрил, если бы не ледяной взгляд, который подарил ему Кэйа вместо прощания. Эта картина до сих пор стоит у Дилюка перед глазами, как бы он ни старался её забыть. А что сейчас? А сейчас Кэйа старательно избегает встречаться с ним взглядом.***
В четверг около четырёх утра приходит сообщение от Джинн. Так, я быстро залетаю домой в душ, в 5 буду на катке! Понятно, кто-то снова ночевал в офисе. Дилюк удручённо вздыхает: как бы там ни было, злиться на неё он попросту не умеет. По традиции, они с Барбарой заезжают в Старбакс. Дилюк берёт Джинн её любимый кофе: двойной флэт-уайт с ванильным сиропом. Он его наизусть помнит, Джинн не изменяет своим предпочтениям аж с первого курса. Когда они паркуются, Джинн уже дожидается их внутри. Барбара, с трудом переставляя ноги, тащит перед собой неподъемную спортивную сумку. Не проходит и пяти минут, как Дилюк чувствует, как ему отчего-то становится жарко в собственном пальто. — С добрым утром! — радушно приветствует Джинн, крепко обнимая сестру. На ней тёмно-синий костюм, тот самый, который как нельзя лучше подчёркивает цвет её глаз. Правда и синяки под глазами — тоже. — Джинн? Что ты… То есть, да, привет! — невнятно бормочет Барбара, уткнувшись лицом Джинн в живот. Дилюк решает не стоять у них над душой. Они не так часто видятся, чтобы мешать трогательному моменту воссоединения. Он направляется к катку, нужно отдать Кэйе его кофе. Тот со стороны наблюдает за сёстрами Пегг, склонив голову набок. Сложно сказать, о чём он думает, его лицо ничего не выражает. — Доброе утро, — говорит Дилюк. На руках Кэйи тёплые перчатки, он осторожно забирает стакан, не отрываясь взглядом от сестёр, награждая Дилюка кратким «м-м-угу». Его губы сжаты в тонкую линию. Кажется, происходящее за пределами катка он находит куда более занимательным, чем, например, разговор с Дилюком. Затем он вдруг словно приходит себя, моргает и с улыбкой поворачивается. — А оно доброе? — спрашивает он, подмигивая. Потрясающе, и как на это отвечать? Собственно, поэтому, не мудрствуя лукаво, Дилюк решает промолчать. — Привет! — Джинн подходит к ним, разбавляя повисшее молчание. — Кэйа, как твои дела? — Лучше не бывает, — отвечает Кэйа. — Останешься посмотреть? Дилюк протягивает Джинн кофе. Она, кивнув, забирает стакан и делает небольшой глоток. — Да. Обычно у меня по утрам всё забито, так что вот, пользуюсь случаем. Уф-ф, — ёжится она. — Я уже и забыла, как тут холодно! Вздохнув, Дилюк скидывает с себя пальто и набрасывает его Джинн на плечи. — Ой, ну ты что! Не нужно было, — бормочет она, норовя вернуть вещь обратно. — Если заболеешь, то потом совсем похоронишь себя в работе, — безапелляционным тоном говорит он. — Ничего страшного, я не замёрзну. Кэйа всё это время наблюдает за разворачивающимся действом с каменным лицом. — Как благородно с твоей стороны, Дилюк, — говорит он. Дилюк чувствует, как краснеет до кончиков ушей. Последний раз, когда Кэйа обратился к нему по имени, случился в том злополучном коридоре, когда зажал он его у стены, опаляя алкогольным дыханием губы. Дилюк отводит взгляд и складывает руки на груди. Ни о чём не подозревающая Джинн только посмеивается. — Так, ладно, давай отпустим Кэйю. А ничего другого и не остаётся. Они занимают свободные места на трибуне и, потягивая кофе, наблюдают за тренировкой. Барбара двигается просто великолепно: она практически летает по льду, а её сверкающую улыбку видно аж с другого конца катка. — Вот, значит, где ты занимался, — оглядывая полукруглый купол, тянет Джинн. Дилюк кивает, чувствуя, как поневоле улыбается. — Да. Этот каток был мне как дом родной. Шесть из двенадцати лет, что я живу в Мондштадте, я провёл здесь. Джинн переводит взгляд на Барбару, которая входит во вращение. — Должно быть, с этим местом у тебя связано много воспоминаний. Дилюк находит глазами Кэйю. Тот активно жестикулирует, подгоняя учеников. — Очень. По большому счёту, он начал заниматься фигурным катанием задолго до того, как познакомился с Кэйей, но каким-то необъяснимым образом все воспоминания о катке неразрывно связаны именно с ним. Дилюк вспоминает, как в детстве они носились наперегонки из одного конца в другой, как пинали старые автоматы, когда в них застревали оплаченные чипсы, как в раздевалке хвастались полученными синяками, как срывали голос, подбадривали друг друга на соревнованиях. Всё здесь напоминает Дилюку о нём. — Кого я вижу! — голос выводит Дилюка из задумчивости, он оборачивается. Лиза поднимается на трибуны, сонно потирая глаза. Сегодня на ней леггинсы и очередной топ с глубоким декольте. Каштановые волосы забраны в небрежный хвост и перекинуты через плечо. — Обычно ты не остаёшься на тренировки. Решил изменить традиции, м-м? — играя бровями, она опускается рядом на скамейку. — Ты нас представишь? Дилюк оживает, откашливается и поворачивается к Джинн. — Джинн, познакомься. Это Лиза, бывшая партнёрша Кэйи. Я как-то рассказывал тебе про неё. Лиза протягивает руку через Дилюка, обмениваясь с Джинн рукопожатием. — Я э-э… Я Джинн. Очень рада знакомству, — смущённо лепечет она. Дилюк пристально вглядывается в её лицо. Чтобы Джинн, да запиналась через слово? Никогда такого не было. Её щеки трогает розовый румянец, и Дилюк очень сомневается, что это из-за холода. Он сидит неподвижно, боясь дышать. — Ты сестра Барбары, верно? — спрашивает Лиза, перевешиваясь через колени Дилюка. — Чудесная девочка! А какая старательная!.. — Это правда, но я тут не при чём, — отвечает Джинн, только сейчас отпуская руку Лизы. — О, не скромничай! — обольстительно-сладко говорит Лиза. — Сдаётся мне, этим она в тебя. — В меня? В смысле, то есть… Нет, я… — К слову, кем ты работаешь? — мягко перебивает её Лиза. — Я окружной прокурор. — Серьёзно?! — нарочито елейно восклицает Лиза. Дилюк даже не участвует в разговоре, но готов поклясться, что сам вот-вот покраснеет. Лицо Джинн заливает краска. — А ты… Тренер, да? — спрашивает она, продолжая разговор, героически противостоя чарам Лизы. Что, конечно, почти подвиг, учитывая размер её груди. — Да, тренирую и ставлю хореографию. Через год получу докторскую степень и… — О-о, а в какой области? — Ну, строго говоря… — Так, прошу меня извинить, — встревает Дилюк, поднимаясь. Джинн вздрагивает, глядя на него глазами испуганного оленя. Она словно забыла о его присутствии. — Я на минуту. Он спускается с трибун и сворачивает в коридор, ведущий к туалетам. Он меряет его шагами от стенки до стенки, нервно прокручивая телефон в руках. Наконец он замирает, не зная, чего ему хочется больше: засмеяться или картинно вздохнуть, усмехнувшись себе под нос. Никогда прежде он не видел, чтобы Джинн краснела как школьница и прятала взгляд. Погружённый в свои мысли, краем глаза он вдруг замечает фотографию на стене. На ней запечатлена спортивная команда, дюжина совсем юных, подающих надежды фигуристов. Дети гордо держат медали, вытянув руки перед собой. Он замирает, а потом нерешительно подходит ближе. Рамка устлана толстым слоем пыли, стекло порядком поцарапалось и замутнилось от времени. Из нижнего левого угла ему улыбается рыжеволосый мальчишка, он гордо хвастается золотой медалью. Дилюк слабо улыбается при виде себя, совсем ещё юного, безудержно ликующего от одержанной победы, но его взгляд тут же приковывает мальчик, который стоит рядом с ним, закинув локоть Дилюку на плечо. Его лицо украшает до боли знакомая ухмылка, в свободной руке сверкает серебряная медаль. Сердце затапливает щемящая нежность. Воспоминание вспыхивает перед глазами так ярко, что он готов поклясться, что почти ощущает, как Кэйа прижимается холодной щекой к его, как держит в потных руках ещё теплую медаль. На стенах рядком висят десятки похожих фотографий, Дилюк медленно, одну за другой рассматривает их и понимает, что больше никого не узнаёт. Других их с Кэйей совместных фото тоже нет. Зато рядом с дверью к трибунам красуется большая фотография Кэйи и Лизы. Они одеты в спортивные куртки с эмблемой команды и держат в олимпийский флаг, ослепительно улыбаясь в камеру. Эта фотография сделана четыре года назад. В этом году наверняка повесят новую, думает Дилюк. И на этот раз, решает он, он во что бы то ни стало тоже будет на ней, даже если в качестве зрителя на трибунах. Хватит бояться своих чувств к Кэйе, хватит бегать, хватит пытаться подавлять в себе то, что неопровержимо. Хватит.***
Он возвращается на каток. К тому времени Лиза загадочным образом куда-то испарилась, а Джинн стоит у бортиков и о чём-то болтает с Кэйей. Из лобби, эхом проносясь над льдом, доносится громкий повизгивающий смех. Видимо, тренировка кончилась пару минут назад, раз ученики уже успели разбрестись по раздевалкам; только самые медлительные до сих пор возятся и запихивают коньки в сумку. — Вот ты где! — Джинн возвращает ему пальто. — Я тут подумала, знаешь, я сама отвезу Барбару домой. Дилюк перекидывает пальто через руку, шумно вздыхая. — Ты как, сможешь встретиться на неделе? Джинн виновато улыбается. — Не знаю. Эта неделя обещает быть очень загруженной, я буду в офисе допоздна. Дилюк берёт её за руку, ободряюще сжимая в своей. — Тогда до встречи в офисе. Заметно просияв, она сжимает его руку в ответ. — Договорились. Была рада пересечься, Кэйа. — Абсолютно взаимно, — говорит он, вымучивая из себя улыбку. Джинн по-видимому, этого не замечает и, махнув рукой на прощание, скрывается в дверях. Следом за ней с гиканьем и воплями на улицу проталкивается стайка новичков. Каток пустеет. На трибунах сидит от силы парочка детей, сгрудившись у телефона, другие копаются в гардеробе в поисках своих курток. Дилюк поворачивает голову и ловит на себе долгий испытующий взгляд Кэйи. Кэйа шагает на дорожку. Он стоит так близко, что их руки почти соприкасаются. Господи, какой же он высоченный на коньках. Глаза Дилюка оказываются примерно на уровне его подбородка, и ему стоит неимоверных усилий не пялиться на впадинку между ключицами. — И давно вы встречаетесь? — Почти десять лет.— отвечает Дилюк. Кэйа изумлённо вскидывает брови и пытается не кривиться в открытую. Осознав, что только что ляпнул, Дилюк тут же исправляется: — И мы не встречаемся. Если бы он мог, он бы себя пнул. — Мы друзья, — говорит он. Кэйа недоверчиво прищуривается. Дилюк чувствует, как вдоль позвоночника сбегает капелька пота. — Мы не… — Он делает неловкий жест рукой и борется с подступающим раздражением из-за отказавшего ему красноречия. — Мы геи. В смысле, я гей. Кэйа наклоняется, надевая защиту на лезвия, а когда выпрямляется, его лицо проясняется, прежнее раздражение, если оно и было, рассеивается. Он моргает. — Оу. — Да, — неуклюже подтверждает Дилюк. — Мгм-м, ясно. — Он наклоняет голову набок. — Буду знать. Под пристальным и неприступным взгляд синих глаз Дилюк вдруг отчётливо чувствует, как руки пробивает тремором. Кэйа смотрит на него так, будто что-то просчитывает, Дилюк почти слышит, как мысли проносят у того в голове, вот только какие именно, остаётся загадкой. — Всё в порядке, — заверяет Дилюк. — Ты не первый, кто так подумал. Плюс, в университете мы… — Оу, — снова произносит Кэйа, на этот раз куда более выразительнее. — Я понял. Дилюк понимает, что краснеет. — Давай сделаем вид, что этого разговора не было. — М-м… — нараспев мычит Кэйа, его губы растягиваются в длинной улыбке. — А что мне за это будет? Дилюк отводит взгляд, его лицо горит. — Дурак, — фыркает он. Кэйа разражается громким гавкающим смехом. Воздух между ними становится менее электризованной, магнитная буря утихает; всё снова возвращается на круги своя. Дилюк чувствует, как чужая рука задевает его, и поначалу ему кажется, что ему померещилось. А потом Кэйа хлопает его по плечу. От одного только мимолётного прикосновения Дилюка подбрасывает так, что к щекам приливает жар. Как мало ему для этого надо, к своему стыду, замечает он. В голове лейтмотивом вертится мысль: Возьми меня за руку! А лучше, возьми как угодно! Он отчаянно пытается держать язык за зубами. — «Дурак»? — спрашивает Кэйа, смеясь. — Тебе что, пять лет? …Дилюка хватает только на неразборчивое ворчание в ответ. Кэйа отпускает его плечо и снимает перчатки. Дилюк гипнотизирует взглядом его запястья и не сразу слышит вопрос. — Кстати, чуть не забыл. Ты никуда не спешишь? Дилюк резко вскидывает голову — практически задирает, будь эти коньки неладны. Кэйа изображает на лице самую невинную улыбку. Он кивает в сторону коридора, ведущего к раздевалкам. Поколебавшись всего мгновение, Дилюк кивает и идёт следом, невольно задаваясь вопросом, каким образом Кэйа даже на коньках умудряется так грациозно ходить. — Я на днях нашёл кое-что. Уверен, ты оценишь, — говорит он, заходя в тренерскую раздевалку. Дилюк обводит взглядом помещение. Если ему не изменяет память, главная раздевалка не в пример больше, тут даже особо развернуться негде. Вдоль стен стоят синие шкафчики, пол отдраен до блеска. Пахнет здесь также, как в лобби: влагой и резиной, но теперь к ним примешивает ядрёный запах хозяйственного мыла. Кэйа открывает свой шкафчик, роется в рюкзаке. С внутренней стороны на двери висит какая-то фотография, но Дилюк не успевает разглядеть, кто на ней запечатлён. Кэйа поворачивается к нему, держа в руках плоскую вещицу золотистого цвета. — Помнишь? — спрашивает он с лёгкой усмешкой, которую иной счёл бы робкой. — Мы тогда… — Поменялись медалями, — подхватывает Дилюк, чувствуя, как за рёбрами всё сводит, сердце болезненно сжимается. Он берёт медаль в руки, оглаживает большим пальцем гладкую поверхность. Подумать только: казалось бы, всего лишь железка, а сколько изнуряющих тренировок, непримиримой борьбы, взлётов и падений за ней стоит. И всё ради того, чтобы в итоге, пошатываясь на коньках, взойти на заветный пьедестал. Дилюк как сейчас помнит, это были их первые международные соревнования в Ли Юэ, он взял золото, Кэйа — серебро. На обратном пути домой они поменялись медалями, тайком обнявшись на заднем сиденье заказного автобуса. Больше всего на свете тогда Дилюк хотел его поцеловать. Больше всего на свете он хочет поцеловать его сейчас. — Да, — отзывается Кэйа. Он задумчиво пропускает ленту между пальцев с невыразимой нежностью во взгляде. Нет, поправка: Дилюк пиздец как хочет поцеловать его сейчас. Он пристально смотрит Кэйе в лицо; на длинные ресницы, на розоватые губы, растянутые в кривой улыбке, на тронутую загаром кожу. — Я думал, ты забыл, — притихшим голосом признаётся Дилюк. Кэйа поднимает глаза, и глядит на него так пронзительно, что сердце неистово бьётся в груди. — Тебя трудно забыть. В любой другой момент Дилюк бы счёл это неуклюжим флиртом, кокетством ради кокетства. Может, отчасти это оно и есть — но только отчасти. За признанием Кэйи кроется что-то неуловимое, интимное, почти сентиментальное. Кэйа закусывает нижнюю губу, будто только что понял, как это звучит. Дилюк набирает воздуха в легкие и, отбросив мысли, произносит едва ли громче шёпота: — Можно тебя поцеловать? Он готов поклясться, что Кэйа покраснел. — Ну, — Кэйа слегка подаётся навстречу. — Раз уж ты так вежливо попросил… Дилюк выясняет, что губы у него потрескавшиеся, слегка шершавые. Поцелуй настолько неторопливый, что он чувствует, как что-то внутри него грозит надломиться. Он кладёт руку Кэйе на шею, другой придерживает локоть. Пульс грохочет в ушах. Дилюк целует его медленно, поначалу не смея поверить себе, мягко, затем поцелуй становится более вдумчивым, глубоким. Лёгкие горят, в груди нарастает неистовый голод. Каким-то чудом ему хватает силы воли позволить Кэйе разорвать поцелуй и отстраниться. Тот фокусирует взгляд, приходя в себя, в его глазах поблескивают искры. Кэйа смотрит ему прямо в лицо. — Ох, — ошалело улыбаясь, рвано выдыхает он. Его хватает только на это. Лицо Дилюка пылает. Прежде, чем он находится с ответом, Кэйа сокращает расстояние между ними и сминает его губы поцелуем. Поцелуй этот дикий, яростный. Кэйа кусает его нижнюю губу, проводит по ней языком и проталкивается в рот. Он запускает руки Дилюку в волосы, требовательно тянет на себя, вжимаясь всем телом. Дилюк ощущает всполох неуместного желания глубоко в животе. Не отрываясь, он скидывает с себя пальто, отбрасывает медаль в сторону и рывком дёргает Кэйю на себя, нетерпеливо обхватывая точёную талию. Кэйа обводит кромку зубов и вновь скользит языком внутрь, посасывая. В нос ударяет знакомый терпкий аромат — пот, мороз и дымные, пряные нотки. У Дилюка против воли вырывается несдержанный стон. Сердце колотится так сильно, что вибрация отдаётся в каждый сантиметр его тела. Дилюк покрывает шею Кэйи влажными поцелуями, скользит вниз, проводит губами над ярёмной веной. Кэйа нетерпеливо мычит зарывшись лицом ему в волосы. Дилюк чувствует, как его собственный член твердеет, как жар устремляется вниз по позвоночнику, там, где Кэйа вплотную прижимается к нему бёдрами. — Мм-х, мать твою, на людях ты такой охуительно сдержанный, но на самом деле ты совсем не такой, верно? — сдавленно ахает Кэйа. — Да. На самом деле ты жадный, и ты не умеешь делиться. Дилюк отстраняется, смущённо краснея. Кэйа ухмыляется. Он спускается руками Дилюку на плечи и толкает его назад, притерев к шкафчикам. Взгляд Кэйи темнеет, шея покрывается красными пятнами. — И знаешь что? — шепчет он ему на ухо, на каждом слове покачивая бёдрами, как бы подчёркивая сказанное. — Я тоже. Он увлекает его в горячий несдержанный поцелуй, беспардонно сплетаясь языками. Дилюк крепче обхватывает его бёдра. У Кэйи перехватывает дыхание, он тихо стонет ему в губы. О-о-о, матерь божья, как же хорошо. Сознание плывёт, выражать восторг от происходящего цензурными словами становится в разы труднее. Кэйа наматывает его волосы на кулак и резко дёргает назад. Пронзительно-яркое удовольствие пронзает тело, сотрясая волной искрящихся горячих мурашек. Дилюк надсадно стонет, подставляя шею. Кэйа прижимается ближе, обводя языком подёргивающийся кадык; он находит губами линию пульса и накрывает это место ртом, втягивая кожу, и ощутимо кусает. — Блять! Кэйа самодовольно посмеивается. Кожу, влажную от слюны, приятно холодит. — Ого, да ты и материться, оказывается, умеешь? — Ты даже не представляешь, — бездумно выдыхает Дилюк. Кэйа снова посмеивается, на этот раз громче, и просовывает бедро ему между ног. От такого обращения член начинает пульсировать резко и часто. Кэйа хищно распахивает глаза, чувствуя, что у Дилюка стоит. Отбросив всякую скромность, Дилюк скользит руками вниз по спине и стискивает его задницу. Чуть надавив руками на неё, Дилюк привлекает Кэйю ближе. Твою мать, как же долго он об этом мечтал! Сколько раз неистово на неё дрочил? Он сбился со счёта. Он чувствует, как перекатываются налитые мышцы у него в ладонях. Кэйа издаёт тихий звук, мажет губами по шее Дилюка, кое-где задевая кожу зубами. Он изо всех сил пытается думать головой, а не членом. Это не входило в его планы. Нет, он не жалуется, но всё же хотелось бы… — Подожди, — задыхаясь, говорит Дилюк. — Здесь не... — Согласен, в коридоре у туалетов атмосфера была получше, но что поделаешь, — соглашается Кэйа, с энтузиазмом расстёгивая верхние пуговицы его рубашки. — Что? Нет! Я имел в виду… — Дилюк глубоко вздыхает. — …Ты мне нравишься. Да, если так подумать, звучит совсем по-детски. Кэйа удивлённо моргает, поднимая брови. Он выглядит как произведение искусства: бездонные глаза, припухшие губы, кривоватая ухмылка. — Правда? Ты раньше не говорил, — медленно произносит он, растерянно хлопая глазами. Дилюк чувствует, как краснеет до ушей, и старается не думать о том, что с большой долей вероятности его лицо сейчас под цвет волос. — Правда, — со всей уверенностью говорит он. Кэйа слегка отстраняется, глядя на него с прищуром. Он вжимается ногой ему между бедёр, надавливая, и настойчиво елозит. Вообще-то, Дилюк собирался сказать что-то ещё, но мысли напрочь вылетели у него из головы. Яркая вспышка удовольствия ошпаривает позвоночник, Дилюк вздрагивает всем телом. — Вообще, я догадывался, — лукаво тянет Кэйа, хватая его за ворот. Его глаза загораются ярким пламенем. — Наверняка мысленно ты меня уже во всех позах отымел. От сочетания стыда и гулкого жара, скапливающегося внизу, появляется дрожь в коленях. Блядский Боже, у него так стоит, что если они продолжат в том же духе, он позорно кончит от простого петтинга. — Может мы не… Давай не здесь, — из последних сил протестует Дилюк. Кэйа насмешливо вскидывает брови и слегка отводит ногу, ослабляя давление. — Да, ты прав, — тихо говорит он, отступая на шаг. Дилюк почти мгновенно ощущает нехватку чужого тепла. Взгляд у Кэйи темный, почти чёрный, из-за расширившихся зрачков, а свитер, стараниями Дилюка, беспорядочно задрался. Дилюку страшно льстит, что рядом с ним Кэйя тоже теряет связь с реальностью. Осознание этого пьянит лучше любого алкоголя. Дилюк прикасается поцелуям к его пальцам. — Тогда позже? Кэйа смотрит на него долгим взглядом, который иначе как ошеломленным не назовешь. — Да, — наконец произносит он, улыбаясь ослепительно-ярко, и заправляет прядь Дилюку за ухо. — Позже.***
— Дилюк? — взволнованно спрашивает Джинн. По ту сторону в трубке слышен гомон голосов, шуршание бумаг и звонкое цоканье каблуков по плитке. Дилюк представляет, как она поднимается из-за стола и на минуту отворачивается, чтобы ответить на звонок. — Да, — лаконично отвечает он. Она вздыхает. — Всё хорошо? — на всякий случай участливо переспрашивает она. Дилюк не может сдержать улыбки. — Да. Всё хорошо.