Трое в лодке, не считая Бродяги

Шестьдесят пять. Именно столько раз Сириус сказал «прости меня» за прошедший июнь — примерно по два извинения на каждый день, исключая те дни, когда Римус забирал из их спальни мантию Джеймса и Карту и, невидимый, отправлялся побродить по замку. Тридцать один. Именно столько раз Римус сказал «отъебись, Блэк», пока наконец не понял, что это полностью бесполезно — все равно что посылать на хуй цветочный горшок. И, что ж, в плане эмоциональной восприимчивости они и правда были очень похожи. Примерно к середине июня он понял, что чертовски устал от того, что его слова не имеют никакого воздействия, и решил выбрать другую стратегию — игнорирование. Он уже имел опыт в этой сфере, когда на четвертом курсе осознал свою влюбленность, так что… ему было не привыкать. Он продолжал повсюду таскаться с какой-нибудь книгой и утыкался в нее каждый раз, когда видел кого-нибудь из Мародеров на горизонте. Его поведение не вызывало лишних вопросов ни у кого, кто не принадлежал в их компании, потому что все видели — это просто он, просто Римус Люпин, зануда, который скорее руку себе отсечет, чем расстанется с интересной книгой. Наверняка никто даже не задумывался, что именно происходило в их маленьком мирке. И только когда — в редкие моменты — они оставались вчетвером, неприятная правда вылезала наружу. Их спальня из приветливого и дружелюбного превратилась в зловещее и мрачное место, куда никто не хотел возвращаться, она словно… больше не принадлежала им по-настоящему — каждый из них чувствовал себя в ней незваным гостем. Невозможно было услышать чей-то громкий веселый смех или пластинки с магловской рок-музыкой. Никто больше не прыгал в чужие кровати, дурачась, и не кидался подушками. Вообще-то, если совсем уж честно, там было тише, чем в гробу, и Римус первый способствовал этому. Возвращаясь из библиотеки поздно вечером, он закрывался в ванной, чтобы переодеться в пижаму, затем забирался в кровать и, не говоря никому ни слова, задергивал полог. Ему редко удавалось заснуть сразу после этого; гораздо чаще он просто лежал на спине, безо всякой мысли прислушиваясь к приглушенным голосам Мародеров и шороху их одежды. Впрочем, не то чтобы он мог что-то расслышать — они-то полагали, что он спит, и разговаривали между собой как можно тише. В одну из таких ночей, в конце июня, когда оставалось всего несколько дней до конца семестра, Джеймс просунул к нему свою лохматую голову и позвал: — Лунатик? Римус поколебался, но всего секунду. Он лежал с открытыми глазами, так что весьма глупо было бы в последнюю секунду стараться сделать вид, будто он тут сладенько спит. Так что он перевел взгляд на Джеймса и приподнялся на локте, потирая лицо ладонью: — Что случилось? — О, ты не спишь… — сказал Джеймс, видимо, воспринимая его слова как приглашение, потому что он тут же забрался к нему в постель и уселся, скрестив ноги. Римусу пришлось подвинуться, чтобы освободить ему место. — Короче говоря, я думал о наших планах на летние каникулы. Помнишь, мы с вами все время планировали прогулку по магловскому Лондону? Ты еще согласился руководить нами во время нее, как самый большой знаток магловского мира из нас четверых… Я подумал, почему бы и нет? Почему бы не сделать это, скажем, в июле или августе? — Сохатый, — со вздохом сказал Римус, когда Джеймс наконец дал ему вставить хоть слово, — я не смогу провести летние каникулы с вами. Судя по лицу Поттера, тот далеко не сразу понял смысл его слов. Его рот открылся и снова закрылся, как у рыбы, брови взлетели высоко над очками. Он силился сказать что-то, но не мог. — И что это значит? — донесся вдруг голос Сириуса снаружи — слишком близко, из-за чего Римус вздрогнул. Он не успел ответить, потому что в следующий момент из-за занавески показалось лицо Блэка — бледное, со сведенными к переносице бровями и жестким ртом. Римус смотрел на него пару секунд, не в силах отвести взгляда, потому что за прошедший месяц впервые видел его так близко. Это было даже забавно с учетом того, что они жили в одной комнате. Потом Римус вспомнил, что вообще-то все еще иногда подумывает задушить Сириуса полотенцем за то, что он сделал, и это перестало казаться ему забавным. Он сглотнул, опуская взгляд и стараясь не обращать внимания на пустившийся вскачь пульс. Блядский, блядский Сириус Блэк. Он был так близко, что Римус мог слышать биение его сердца. — Это значит именно то, что я сказал, — ответил он. От взгляда Сириуса, устремленного куда-то ему в висок, даже начинала болеть голова. — Я знаю, что я обещал вам. Но я не смогу. Он хотел извиниться, но в последний момент передумал. Чего-чего, а его вины в этом точно не было. — И что, ты… — Сириус запнулся, подыскивая слова, — проведешь все лето за чтением? Так же, как и весь учебный год? Помилуй, Лунатик! Это же ебаный бред! Отъебись, ты, придурок. Да пошел ты, Сириус Блэк. Мои планы тебя не ебут, высокомерный ты мудила. Я люблю тебя даже тогда, когда пиздец как ненавижу, о господи. Он мог бы сказать ему так много, но вместо этого, повернувшись так, что они снова оказались лицом к лицу, прошипел: — Я не хочу проводить с тобой в одной комнате ни минутой больше необходимого, ясно? И я не думаю, что смогу простить тебя хоть когда-нибудь. Так что извини уж, что отказываю. Он увидел — или ему просто показалось, — как по лицу Сириуса пробежала тень нечеловеческой боли. Но — честь ему и хвала — он сумел удержать себя в руках и даже не моргнул, глядя на Римуса сверху вниз. — Не прощай. Это не значит, что я когда-нибудь перестану раскаиваться. И… если ты не хочешь находиться со мной рядом, тогда я просто уеду домой до сентября. Это будет проще всего. — Договорил он, уже отпустив занавеску и исчезнув в темноте комнаты. Римус заметил, как его слова заставили Джеймса вздрогнуть. Он, конечно, постарался ничего не показывать, но все равно выглядел предельно напуганным. Кажется, до него только в этот момент доходила серьезность ситуации. И если бы Римус когда-нибудь захотел сделать так, чтобы Джеймс возненавидел его больше всех на свете, он бы, наверное, принял предложение Сириуса. Но Римус этого не хотел. И как бы сильно он ни ненавидел Сириуса сейчас, он знал, что Джеймс любит его. И что лето без Сириуса будет, должно быть, худшим во всей его жизни. Он не был способен на такую жестокость — по крайней мере, по отношению к одному из своих друзей. — Я не допущу, чтобы ты поехал домой, Блэк. Ты заслуживаешь многого, но не этого. Он говорил достаточно громко, чтобы Сириус расслышал его, но он не знал наверняка, достигли ли его слова адресата — тот ничего ему не ответил, и слова утонули в напряженной тишине комнаты. Джеймс снова беспомощно посмотрел на него, прежде чем покачать головой и выбраться наружу. Римус постарался не думать о том, что это, возможно, был первый раз за все их знакомство, когда Поттер выглядел таким грустным — искренне, неподдельно грустным. Его сердце щемило из-за чувства вины, когда он залез под одеяло с головой и отвернулся к стенке. Следующим утром Римус проснулся раньше всех, но несколько часов провел, валяясь в постели и прислушиваясь к сопению Джеймса и бормотанию Питера во сне. Сириус не издавал никаких звуков и даже вертелся редко, так что создавалось впечатление, что он тоже не спит — может быть, всю ночь не спал. Проверять он, конечно же, не собирался. Он дождался, пока все отправятся на завтрак, и только тогда наконец вылез из-под одеяла, чувствуя себя так, будто какое-то время был мертв, а потом воскрес, и, поскрипывая костяшками, выбрался из могилы. Шея и спина болели, но разминка сделала только хуже, так что он решил просто не обращать внимания — само пройдет. Не чувствуя острой необходимости куда-то спешить, он, как и был, в пижаме и тапочках, отправился в ванную. Он как раз чистил зубы, когда дверь позади него со щелчком закрылась. Ему даже не нужно было поднимать взгляд к зеркалу, чтобы знать, кто там; он слишком хорошо знал этот запах. — Серьезно? — только и спросил он, сплевывая пасту в раковину. — Прости, но тебя без книги можно застать только в ванной, — ответил Сириус — ни нотки иронии или насмешки в голосе, только… непривычная пустота. Римус раздосадованно вздохнул, вспоминая, что оставил палочку на прикроватной тумбочке — а какой удобный момент, чтобы бросить в него проклятие. Что-нибудь безобидное, но унизительное, типа проклятия желейных ног. — Я уже сказал все, что хотел сказать, я не собираюсь с тобой спорить, Блэк, — сказал он, плеская воду в лицо, из-за чего часть его слов звучала довольно неразборчиво, — что еще тебе нужно? — Я правда не могу отпустить тебя домой, Римус. Так же, как и ты меня. Я знаю, что ты меня ненавидишь и не сможешь простить, но… ты все равно один из нас. Ты один из Мародеров. И лето без тебя будет отстойное. Джеймс с ума сходит, пытаясь придумать «разумное решение». Римус слушал его, не поднимая взгляда, и на пару секунд ему даже показалось, что все как прежде, что ничего этого не было — ни Сириуса с его идиотским розыгрышем, ни блядского Снейпа, который мог умереть от его — Римуса — руки… или, точнее, лапы. И Римус вовсе на Сириуса не обижался, и ему не нужно было день за днем спрашивать себя «может, я уже готов простить его?», и они все были просто подростками, которые планировали свои законные летние каникулы. Но затем он поднял взгляд и встретился глазами с отражением Сириуса, и прежние чувства нахлынули на него с новой силой. — Я даже смотреть на тебя не могу, — глухо пробормотал он, изо всех сил цепляясь пальцами за края раковины. — Да, — сказал Сириус, и хотя голос его дрогнул, Римусу показалось, что он вдруг как-то по-странному оживился. — Да, не можешь. Но тебе… тебе не обязательно на меня смотреть. — О чем ты? Римус, не глядя, прошел мимо Сириуса и вышел обратно в спальню. До его прихода он планировал принять душ, но теперь об этом, конечно, и речи не шло. Сириус ходил за ним следом, явно не собираясь отставать, и вряд ли понял бы, если бы на середине его объяснения Римус начал раздеваться. Хотя Римусу бы понравилось его смущенное и шокированное лицо… — О том, что… я могу не быть собой, — запальчиво продолжил Сириус. — Не заставляй меня задавать еще больше уточняющих вопросов, просто говори, Блэк. — Да, хорошо. — Сириус нетерпеливо облизал пересохшие губы. Судя по его сердечному ритму, ему очень нравилась его идея. Хотя Римус до сих пор не понимал ее смысл. — Я могу побыть Бродягой до конца лета. Тогда ты не будешь чувствовать дискомфорта из-за моего нахождения рядом, а Джеймсу и Питу не придется разорваться напополам между нами. Сириус опустился на край своей кровати и замолчал, ожидая его реакции. Римус, стоявший к нему спиной, медленно обернулся — просто чтобы понять, не шутит ли он, не издевается ли над ним. Но нет. Лицо Сириуса было непроницаемо серьезным — как никогда раньше, наверное. Римус медленно сел напротив него. Он прислушался к себе и понял, что идея Сириуса не вызывает у него ожидаемого отторжения. Это все и правда имело смысл — будучи зол на Сириуса, он никогда не злился на Бродягу. И он, по крайней мере, мог смотреть на него дольше пяти секунд за раз. Но… — Я не могу просить тебя об этом, — быстро сказал он и встал на ноги, делая вид, что что-то ищет. — Да. Но тебе и не нужно, — тихо ответил Сириус и, еще пару секунд поколебавшись, бесшумно покинул комнату. С его уходом пропала всякая нужда изображать бурную деятельность, и Римус просто опустил руки по швам, утыкаясь лбом в балку кровати. Он знал, что Сириус уже сам все решил, это было очевидно; если Сириус Блэк что-то задумает — он доведет это до конца, даже если с неба польется кислотный дождь. Дьявол, он уже мог представить себе это унылое и неловкое лето — три друга и собака (которая, вообще-то, на самом деле тоже друг). О, Джеймс точно возненавидит его.