Where do you go When you're not home? It won't be long Till you are grown «I love you so» «I love you too! So I'll stay right here with you…»
Это был тот случай, когда магия была бессильна перед сложившимися обстоятельствами. У Гарри были большие проблемы со здоровьем, неизлечимая и ничем не покрываемая тяга к любви, а ещё абсолютно понятные в его ситуации страхи. И Сириуса ранил каждый из этих пунктов. Впервые боль настигла его после осмотра Поппи, когда та выдала ему пять листов старых травм за три учебных года. Среди них: сломанные (иногда по нескольку раз) пальцы, ребра, многочисленные ушибы и шрамы, некоторые от ожогов, будто на ребенка проливали кипяток, а ещё слабое сотрясение мозга, из-за которого так легко и быстро в раннем возрасте просело зрение. Гарри говорил, что это из-за того, что он был неуклюжим ребенком и постоянно падал, но Сириус, зная его в первый год после рождения, не поверил бы в такую отмазку ни на секунду. Если ребенок в год был способен удержаться на игрушечной метле, то падать ему в дальнейшей жизни точно не грозило. Сириус тогда еще не хотел показывать свой ужас, но в его животе завязался тугой холодный узел, и к горлу подкатила тошнота. Он был бледным и напуганным, когда смотрел на спящего после осмотра Гарри. Что пережил этот ребенок, пока Сириуса не было рядом? Кто-нибудь помог ему, кто-нибудь был рядом в это время? Об этом он спросил у Поппи, хотя и боялся выслушивать ответ. — Мне кажется, Дамблдор все ещё свято верил в свой план про кровное родство, и он совершенно не обращал внимания на мои просьбы хотя бы пригрозить семье, чтобы они не обращались с ребенком так ужасно… Мне жаль, милый, что я не могла сделать еще что-нибудь для твоего мальчика, — она с сожалением посмотрела в сторону гостиной, где сейчас спал Гарри. — Я верю, что у тебя все получится, и я увижу его совсем другим ребенком в начале нового учебного года. Сириус смог только криво улыбнуться, сжав кулаки покрепче. Да, он расшибётся, но сделает Гарри счастливым — это правда. Жалко, что он раньше этого не сделал. После этого письма Дамблдора стало весьма просто игнорировать, отвечая колкостями на «особенные» просьбы про воспитание Гарри («Я этому старому перд…» — авторства Ремуса, когда он однажды за завтраком заметил сову на подоконнике; загвоздка была в том, что в этот же момент Гарри сидел рядом с ним и молоко у него пошло от смеха через нос…), и, в конце-концов, Дамблдор просто прекратил попытки с ними связаться; либо тот решил, что видеть Сириуса и Ремуса в гневе лично себе дороже, либо у него появился новый план на их дальнейшую жизнь. В любом случае, у Сириуса зародилась важная мысль о защите крестника, в воплощение которой он планировал уйти с головой. Поппи оставила ему множество уже готовых зелий на первое время и несколько рецептов на те, что нужно было сварить дополнительно; Бродяга пообещал вспомнить свои два года обучения на целителя. Но пока он только бегал глазами по буквам, а сознание его пребывало в совсем других темах… Ребенок, который сейчас мирно спал на диване в гостиной, который в эти две недели с трудом просил еду тогда, когда ему хотелось есть, который плохо засыпал, кажется, пока без кошмаров, но точно плохо — что он пережил? Что конкретно случилось? Чем Сириус мог помочь ему теперь, о чем именно ему нужно было рассказать Гарри, чтобы тот перестал нервничать? Сириус уже сказал довольно много, и это помогло мальчику почувствовать себя в безопасности, но он видел, что процесс шел совсем медленно. Бесконечные вопросы, бесконечные возможности неправильного выбора, бесконечность этих дурацких капканов, которые расставила его прошлая «семья», чтобы Сириус с радостью в них наступил и случайно навредил ребенку только больше. Сириус думал о том, что быть храбрым воином трудно в тринадцать лет. И он не хотел, чтобы Гарри приходилось им быть. Не в его доме, не при таких обстоятельствах. Ремус застал его сидящим над кипой бумаг и зелий, побледневшего до цвета мела, с чашкой остывшего кофе. Сириус держался за голову, будто та сильно болела, и нервно дергал собственные волосы. — Бродяга, — позвал Лунатик взволнованно. — Дорогой… Сириус выглядел печально, но с появлением Ремуса будто попытался собрать себя заново по кусочкам. — Луни, мне нужен твой совет, — его плечи опустились, как если бы на них легла большая тяжесть. — М? — Ты ведь вроде хорош с детьми? Ну, за тот учебный год наобщался, и все такое. — Допустим, — кивнул Ремус, не очень понимая, к чему было это уточнять. — Если боишься… навредить ребенку. Эм… Нет, это глупо, прости. И Ремус прозрел, к чему Сириус об этом спрашивал. Сириус был напуган, не хотел облажаться, хотел сделать всё правильно впервые за долгое время. Хотел забрать боль у дорогого ему человека. Зрачки оборотня слегка расширились, когда он по-новому, с особенным нежным обожанием, взглянул на мужа. Уставший, с синяками под глазами и искренней тревогой, которую Ремус не видел уже тринадцать лет, тот посмотрел на него в ответ. Луни знал этот взгляд. И впервые увидел его, когда подошел к Бродяге, стоящему ночью с плачущим Гарри на руках посреди детской: «У него колики, я не знаю, что делать…» — Иди сюда, — Ремус встал рядом, и Сириус уткнулся лбом ему в живот. Люпин опустил руки ему на плечи, нежно погладив. — Что, как ты думаешь, сделал бы Джеймс, если бы это был твой ребенок? — Он бы его защитил с самого начала. — Мы говорим не о гипотетической ситуации, а об уже сложившейся. Ну? — Он… — Сириус призадумался. Иногда вопросы Ремуса действовали как успокоительное, они помогали развеять туман волнения в голове. — Он бы хотя бы попытался узнать, что случилось. И точно много бы разговаривал, а потом клал руку на плечо, или смешил, или подтыкал одеяло, даже если это было бы неосознанно, потому что ты же знаешь… такой язык заботы. — Да, — улыбнулся Ремус, и погладил черную макушку. — Гарри нужна лишь твоя забота, как никому и никогда не нужна была. Ты и так её показываешь постоянно, Бродяга, не смей думать, что ты делаешь что-то не так. Ты уже достаточно хорошо справляешься, даже если ты этого не осознаешь. — Ты ведь не говоришь так только чтобы меня успокоить? — с сомнением пробурчал Сириус в его футболку. — Ты меня знаешь. Я бы не стал. Сириус вздохнул. Лунатик говорил серьезно. — Мне так стыдно, что я вообще допустил всё это. И Дамблдор, блять… — Отдельная песня, — нахмурился Ремус. — Я думаю, это действительно тот случай, когда вмешаться надо радикально. Иначе от Гарри ничего не останется к седьмому году. — Будь уверен, — Сириус заговорил жестко. Плечи его мгновенно напряглись. — Я больше не позволю всему этому цирку продолжаться. Тебе зачитать список травм за последние тринадцать лет? — Список травм? — нахмурился Ремус и потянулся за одним из листков. Быстрого взгляда оказалось достаточно, чтобы в глазах оборотня проблеснул ярко-желтый огонек ярости. — И таких — пять листов. И ты сам видел, в каких условиях он жил, — Сириус сжал губы в тонкую полоску, пытаясь остановить себя и не продолжать. — Как им вообще позволили оставить ребенка? — Магия, — сквозь зубы прорычал Ремус. Сириус покачал головой. На кухне воцарилось напряженное молчание. — Нам нужен чай, — решительно сказал Ремус. — Успокоительный. С ромашкой. И, когда Гарри проснется, мы с ним поговорим. — Хотя бы немного, — закивал Сириус. — Хотя бы немного, — согласился Ремус. — Это то, что должны делать родители. Сириус постарался улыбнуться и надеялся, что улыбка эта вышла не жалкой. В следующий час ему понадобилось около трех кружек чая с ромашкой, два дыхательных упражнения, топ-пять лучших шуток Ремуса, одно унижение Снейпа во время разговора — и он был как новенький. Ну, хотя бы в состоянии для разговора, во время которого он не начал бы кричать матом на весь дом о том, насколько он хочет прямо сейчас аппарировать к Дурслям и разнести там всё повторно. Гарри, как и ожидалось, был чуть заторможенным ото сна, но вполне себе живым и даже радостным. Он вошел прямо посреди очередного анекдота Ремуса и застал Сириуса, смеющегося в полную силу. Только сейчас Гарри заметил, насколько смех крестного напоминал собачий лай или, если шутка была совсем уж отменной, гоготание гиены. Ему эта черта казалась уморительной и заразительной. — Как спалось, родной? — мягко спросил Сириус, вытирая слезы смеха. — Отлично, — кивнул Гарри и присел рядом с крестным. Ремус тут же потянулся за третьей кружкой и, налив в неё чай, подвинул ближе к мальчику. Тот благодарно улыбнулся. — Прости, что заснул до того, как осмотр закончился. — Не за что извиняться, — Сириус, заранее убедившись, что крестник видит его руку, нежно щелкнул его по носу. — Мы и без этого смогли его провести. Так было даже лучше, на самом деле — заклинаниям легче. — У меня… ну, всё хорошо?.. — с небольшим сомнением спросил Гарри, взглянув на Сириуса исподлобья, будто боясь какого-то определенного ответа. Сириус обменялся взглядами с Ремусом. Тот понимающе склонил голову и состроил эти свои «бровки домиком», невинные, как у маленького ребенка. Бродяга беспомощно выдохнул. — Сейчас всё более-менее хорошо. Твое тело немного истощено, — Гарри смущенно закивал, его плечи напряглись. — Придется пропить курс зелий, и нам дали рекомендации по твоей диете. С этим мы справимся. Но осмотр выявил ещё кое-что… Сириус видел, что Ремус пристально наблюдал за любой реакцией ребенка, и, стоило ему под столом ткнуться в него пяткой, Бродяга понял, что что-то не так. Лунатик уловил что-то своей волчьей чуйкой. Легкий запах тревоги. — Гарри, посмотри на меня, — Сириус осторожно коснулся его подбородка и повернул на себя. — Никто не собирается ругать тебя здесь. Слышишь? Всё в порядке. Мы просто слегка обеспокоены и хотим тебе помочь. — Хорошо, — тихо ответил Гарри, всё ещё с небольшим подозрением. — Помнишь, когда мы забирали тебя, — вмешался Люпин. — Ты был заперт в комнате с, что ж, ненормальным количеством замков и решёткой на окне? — Твои родственники явно не были добры к тебе всё это время, — продолжил Сириус. — У тебя есть некоторые шрамы и старые травмы, которые только с помощью магии срослись правильно. И есть одна травма, которая дала тебе плохое зрение раньше положенного. Гарри весь сжался, подтянул колени к груди и сел перед своей кружкой с чаем, будто примерзнув к месту. Он совсем не двигался и смотрел в одну точку, нервно теребя рукава футболки. — Гарри, ты можешь рассказать нам, что произошло? Кажется, тот совсем растерялся. Что именно произошло: как это понимать? Первые тринадцать лет его жизни произошли — вот и всё. — Когда именно? — не понял Гарри. — Родной, у тебя сломаны пальцы, по меньшей мере пятнадцать раз. — Я не думаю, что ломал их, — о том, что это выявило диагностическое заклинание, он напрочь забыл, и ответил так, будто ему пытались приписать то, чего на самом деле не случалось. — Было больно, но Дадли вряд ли мог сломать мне что-то. В конце-концов все проходило быстро… — Твоя магия залечивала тебя, — перебил Ремус. — Дадли ломал тебе пальцы?.. — Когда мы были совсем маленькими, он несколько раз мог прищемить их дверью. Но я не помню, было ли это специально… Сириус нахмурился. Когда он был маленьким, даже учитывая воспитание в его семье, ему никогда не хотелось сломать Регулусу пальцы. Тем более, он никогда не смог бы прищемить его руки пятнадцать раз не специально. Уже после первой такой случайности Сириус однозначно умирал бы от чувства вины и просил прощения любыми доступными способами, даже если он и не очень-то любил Регулуса. И наверняка он прищемил бы себе палец тоже, чтобы между ними все было честно. — А шрам на твоей ноге? — Я сам виноват, — без задней мысли ответил Гарри. — Я уронил на себя чайник. Не вытер руки, он выскользнул. — И сколько лет тебе было? — Шесть, наверное? — произносить это вслух было чуть более абсурдно, чем звучало в его голове. Сириус сидел неподвижно, краска вновь схлынула с его лица; Ремус подвинул к ему свою кружку с чаем, потому что она все еще была полной, и Сириус мгновенно вцепился в неё, как будто она была его спасательным кругом. Думать о том, как шестилетний ребенок обварился кипятком, в этот момент не входило в его планы. — Таких травм очень много по всему телу, малыш, — сказал он уверенно, видимо, желая скорее покончить с этим. Ремус через стол дотянулся до его свободной руки и сжал. Гарри напрягся. — Твоя магия отлично справилась с заживлением. Магия может залечить кости, но твое сознание она очень вряд ли залечит, понимаешь? Гарри понял, к чему он вёл этот разговор. Слишком травмированный. Они всё заметили и, наконец, получше разглядели, что он не просто слегка грустный или депрессивный ребенок, что он правда сломан. Может, раньше Сириус не хотел верить в это до конца. Но теперь он отправит Гарри куда-нибудь подальше, чтобы он там вылечился и вернулся уже в лучшем виде, и тогда взрослые смогут с ним совладать… — Сделай вдох, Гарри, — вдруг спохватился Ремус. — Вдох! Гарри понял, что не дышит уже довольно долго. Горло сжалось, будто на нём затянули веревку, он закашлялся. Сириус отмер, подхватывая его и хлопая по спине. — Тише. Вдох, — удерживая Гарри сидя, он сделал глубокий вдох, синхронно с тем, как попытался мальчик. Сириус перехватил его руку и приложил к своей груди, чтобы тот мог чувствовать, как он набирает воздух в легкие. — И выдох. И еще вдох… Им понадобилась еще пара минут, чтобы полноценно успокоить его, но все обошлось. Совсем притихший, Гарри сидел перед своими опекунами и хотел только провалиться сквозь землю. Он пытался вести себя хорошо или хотя бы нормально, но какая разница, насколько сильно он старается быть нормальным, если в итоге собственное тело так легко предаёт его? — Не переживай, пожалуйста, — попросил Сириус, несмотря на все предчувствия Гарри. — Я… то есть, мы, — он посмотрел на обеспокоенного Ремуса, как будто это они двое сделали что-то не так. — Понимаем, что тебе тяжело. Мы просто хотели заверить тебя в том, что все в порядке, и что всему этому в твоей жизни пришел конец. В нашем доме ты полностью в безопасности. Никто и никогда больше не посмеет навредить тебе. Мы сделаем всё, чтобы не дать тебя в обиду. Гарри выглядел так, будто его вот-вот должна была начать бить крупная дрожь. Его плечи всё ещё были напряжены, и глаза бегали пугливо, как у зверька, загнанного в угол. Сириус не понимал, что еще нужно было сказать. Он для себя уже довольно давно решил, что он переедет в другую страну, сменит личность, бросит все свои деньги, но он не отдаст Гарри обратно, даже если Дамблдор лично заявится к ним домой. Как было рассказать об этом?.. — И ты не захочешь от меня избавиться, — тихий голос Гарри сломался на последнем слове. — Даже если со мной будет слишком сложно?.. — С тобой мне никогда не будет слишком сложно, — у Сириуса в этот момент сердце обливалось кровью. Ему стоило начать говорить первым. — И я никогда не захочу от тебя избавиться. Гарри первым кинулся ему на шею. Что-то внутри Сириуса упало и с грохотом разбилось от облегчения.***
Бродяге сложно было признаться даже самому себе, но, чёрт, кажется ему стало заметно хуже перед этим полнолунием. Гарри вряд ли мог это заметить: он знал-то крестного от силы месяц, а жил с ним всего полторы недели, этого было недостаточно, чтобы понять весь масштаб пиздеца. Но Ремус сразу его раскусил, понял, что что-то не так, неправильно. И это было еще страшнее — признаться самому близкому существу на Земле, что плохое в их жизни не закончилось после освобождения из Азкабана. Неумолимо подступало июльское полнолуние, уже через два дня всё должно было случиться — двадцать второе число, его первое полнолуние с Ремусом впервые за тринадцать лет. Тринадцать мучительных, полных боли и сожалений лет. Цифра звенела в его голове, повторяясь из раза в раз, и он не знал, что с ней делать. Он мог разве что бесконечно накручивать. Впервые за долгое время никто не нападал на Сириуса, никто не пытался сбить его с ног, внешнего врага не предвиделось. Ему нужно было хорошенько подумать насчет себя самого: как он себя чувствует, чего он ждет, о чем переживает — у него было полно времени на это. Он железно не стал отказываться от встречи с Лунатиком, зная, насколько разозлит волчью натуру его отсутствие; он хотел поддержать Луни, хотел впервые за много лет забрать у него боль, а не сделать её только острее. Он очень хотел. Но тревожился, что не сможет, и у них состоится один из тех напряженных, полных боли разговоров, которых и сам Ремус избегал любой ценой. Сириус боялся, что они оба будут слишком изранены. И что Ремус в итоге подумает, что лучше им оставить друг друга до лучших времен — зная Лунатика и его привычку избегать неприятностей, тот действительно мог вытворить нечто подобное. Только вот Сириус не учел, что прошло, так-то, тринадцать лет, и у Луни немного сменился подход к себе и своим страхам. Спасибо ментальному целителю, найденному по наводке Поппи, потому что могло бы быть еще хуже; иногда Сириус содрогался, думая об этом. Какое-то время Бродяга просто плохо ел, не мог нормально засыпать и периодически мучился противными мыслями, предвещающими плохое полнолуние, но это было вполне поправимо именно из-за целителя. Но когда ему стало труднее вставать по утрам — это запустило какой-то новый странный виток самоненависти, которого он не ждал. Он винил себя в том, что не мог позаботиться о Гарри (хотя это было неправдой, и каждый день Сириус так или иначе, но вставал с постели, чтобы проверить ребенка, приготовить обед и почитать с ним что-нибудь, завернувшись в одеяло на диване), что он не был нормальным родителем, и что Гарри жилось плохо под его опекой. Это стало апогеем его депрессии. Он не смог бы себя простить, если бы это оказалось правдой. — Сириус, ты в порядке? Ремус несколько раз вежливо и тихо постучал прежде, чем приоткрыть дверь во вторую спальню. На улице уже было светло и душно — дело шло к летней грозе. Сириус чувствовал себя отвратно, лежа в одной футболке и трусах поверх покрывала, весь потный, с прилипшей к телу тканью, и абсолютно несчастный, хнычущий отголоски боли в бездушный потолок. Ночью он ушел спать сюда, оставив Ремуса в их общей спальне. Его голова раскалывалась, и он точно знал, что это из-за слишком долгого, но плохого сна. Вытащить себя из постели он тоже был не в состоянии. Как и позвать на помощь. — Который час? — проскулил Сириус. — Пожалуйста, не пускай Гарри, если он попросит — я выгляжу больным, что пиздец. — Не… не важно, — Ремус точно хотел попросить его не ругаться, но передумал, Сириус это душой чувствовал. Ребенок в доме влиял на него определенным образом. — Девять. Ты обычно просыпаешься в шесть… Что такое, ты приболел? Ремус в своих милых шортиках, в этой сраной оверсайз футболке и с книжкой подмышкой выглядел как синоним слова «очаровашка», не то, что переломанный как после асфальтоукладчика Сириус, блять. Невозможно было на него смотреть без улыбки. И когда Ремус, прикрыв за собой дверь, очутился рядом с ним на кровати, Сириус действительно улыбнулся сквозь слезы. «Какой же ты милый и по-гейски выглядящий, как ты мне вообще достался, сладкая катастрофа?» Соленые капли с новой силой принялись расчерчивать его мокрые красные щеки. — Я помогу тебе с душем сегодня, — решительно сказал Ремус, так и не получив ответа на свой вопрос, и поднял Сириуса на руки, словно тот ничего не весил. Весь этот день Сириус провел на диване в гостиной, иногда засыпая от слабости. Гарри вертелся где-то поблизости, приносил ему чай (в обмен на шутки про «стакан воды» и старость, разумеется), читал рядышком, пока Сириус не просыпался в очередной раз. Ремус был чуть более строгим: именно на его плечи легла обязанность впихивать в мужа еду, и это было сложно, потому что методом «за-маму-за-папу» можно было только заставить того потерять аппетит. — Я не понимаю, — на кухню были наложены заглушающие чары, потому что они не хотели будить Гарри посреди ночи из-за собственной потребности в ночном разговоре. — Я прошел двенадцать лет Азкабана без единой чертовой царапинки, без единой плохой мысли. Я не сошел с ума. И теперь я могу заплакать, когда проливаю молоко мимо миски, это что вообще такое? Его возмущение было бы смешным, если бы не мокрые покрасневшие глаза. Он двенадцать лет скрывал всякую эмоцию, которой потенциально можно было привлечь дементоров, он почти ни с кем не разговаривал, тем более о своих чувствах; теперь ему было страшно, что он разучился показывать, что на самом деле переживал. Сириус растерялся, оказавшись перед тем, кому действительно нужно было знать, что у него внутри. — Это запоздалая реакция, Бродяга, — Ремус, будто прочитав отчаяние на уставшем лице, привлек его к себе. — Рано или поздно такое должно было случиться. Сириус расправил на мгновение плечи, будто собираясь вновь спорить, но тут же сдулся, реплика умерла в его легких, и из его горла вырвался только тихий щенячий писк. У него сильно болел живот — из-за нервов, — и хотелось согнуться вдвое, лишь бы только успокоиться. — Все в порядке, — заверил Лунатик, и Сириус заплакал только сильнее. Из-за всей этой боли, которая не хотела его отпускать. А он бы так хотел перестать болеть хоть на денек после всего, что случилось тринадцать лет назад! — Ты и с этим справишься. Бродяга, слышишь? Я рядом. После таких разговоров всегда хочется, чтобы мир остановился хотя бы на пару часов, но мир никогда не останавливается. На следующий день Сириус лежал, завернувшись в одеяло, когда время уже перевалило за полдень. За окном тарабанил обещанный ливень, и в комнате стоял непривычный для лета холод. Сириусу было ужасно стыдно перед Гарри и стыдно перед Ремусом. Полнолуние должно было наступить уже завтра, и это Ремус — тот, кто должен был лежать в постели весь день из-за усталости. Часам к двум, когда Сириус провалился в легкий сон уже несколько раз, он почувствовал, что может встать. Он откинул одеяло, опустив ноги на пол; попытался ободряюще улыбнуться и потянуться, но тело чувствовалось слабым, так что он не стал себя заставлять. Стоя перед зеркалом, умываясь, он с каким-то подозрением смотрел на щетку и пасту. Он подержал ладони под струей теплой воды и всё же смог совладать с собой, чтобы почистить зубы, после чего из пижамы переоделся-таки в что-то больше похожее на его обычную одежду. Джинсы для разнообразия были хорошей идеей — Сириус натянул на себя еще и любимую футболку с Квин. То, что Гарри всё это время принимал за забавную черту Сириуса, — не переодеваться из пижамы, — на самом деле было одним из самых нехороших звоночков о том, что у Бродяги не всё в порядке. Сириус подумал немного, стоя перед зеркалом, и решил сделать довольно дурацкую, по его скромному мнению, вещь: он взял собственную палочку, сделал небольшой пучок, как в школьные времена, и заколол его палочкой, будто шпилькой, отпустив с висков две длинные черные пряди. Ремус действительно обожал эту его прическу в школе, и Сириусу она дарила примерно то же чувство, что появлялось от: «Шалость удалась». Все кольца, кроме потенциально свадебных, остались лежать в небольшой чаше на комоде. Сириус явился на кухню только к четырем, накинув поверх футболки рубашку Ремуса, которая была велика ему размера так на два. Его неумолимо тянул сладковатый запах еды — это явно Лунатик развлекался. Гарри был здесь же: болтал ногами, сидя на недавно установленной столешнице. Только увидев его, Сириус уже не смог не расслабиться. Все хорошо, он дома. — Сегодня было соревнование по тому, насколько сильно можно проспать завтрак. А я очень люблю выигрывать, — непринужденно сказал он, взлохматив волосы крестника. — Как спалось, радость моя? — Прекрасно! И смотри, что Ремус дал мне, — Гарри повертел потрепанный сборник перед ним. — О, какой кошмар, и ты туда же, — вздохнул Сириус, с мягкой улыбкой рассматривая прекрасно знакомый ему сборник стихов русских авторов. — Лунатик, тебе не кажется, что стоило сначала познакомить его с валийской культурой и писателями, а не сразу кидаться в ребенка своим странным увлечением русской литературой? — Дай угадаю, ты не успел найти сборник с любимыми французскими стихами? — Я не виноват, что его переиздают в маленьких тиражах! — игриво фыркнул Сириус и мягко поцеловал Ремуса в щеку. Гарри скрыл красное лицо за книжкой. — Я много пропустил, пока был в отключке?.. — Ты ничего не пропустил, — заверил его Гарри. — Но пропустил бы, проспи ты еще час! Мы узнали от соседки, очень милой девушки кстати, что недалеко от нас после полнолуния откроется рынок, будет сезон клубники. Я считаю, что мы не можем упускать случай. — Ты думаешь о том же, о чем я думаю ты думаешь? — Сириус взял кружку с кофе (не его, Ремуса, но это было делом привычным). — Я сделаю торт с клубникой. — Ты сделаешь торт с клубникой. — Мерлин, я лет пять не пек тортов. — Пять? Ты что там праздновал без меня, а? Ремус засмущался. — Это было один раз, в качестве работы, Сириус. — Ты работал в кондитерской? — вдруг осенило Блэка. Гарри наблюдал за их общением во все глаза. Он никогда в жизни не видел настолько живых и любящих друг друга людей. — Да. Точнее, в маггловской пекарне, около полугода. Самая стабильная моя работа за долгое время. Это было прекрасно, если честно, — Ремус взглянул на Гарри. Тот выглядел откровенно восторженно. — Моя мама отлично готовила. — Ты — само очарование, — ляпнул Сириус, не подумав. Флиртовать перед ребенком не входило в его планы, так что он очень быстро сменил тему: — Так, клубника, отлично! А сегодня что делаем? — Ужин, Бродяга, — улыбнулся Ремус. — Поужинаем, и тогда решим. Сириус чуть замедлил свое рвущееся вперед сознание. Да, точно, торопиться-то некуда. — Хорошо, — он улыбнулся. Чтобы чем-то себя занять, пришлось сходить за книжкой в небольшую библиотеку. Эта «секретная» библиотека (скорее «библиотека произведений в которых я не уверен, потому что там точно есть пошлые комментарии, которыми мы карандашом флиртовали на полях книг, так что я лучше перечитаю их прежде, чем их захочет прочитать Гарри») была разложена по небольшим картонным коробкам и задвинута между комодом и шкафом. Сириус просунул руку в щель, оставленную между ними, и нащупал книгу в коробке наугад. Вытянув, хмыкнул. В руках Сириус держал «Одиссею», какое-то старое издание, многое повидавшее. Ох, его толстая картонная обложка покалывала пальцы! Как Сириус помнил — они читали эту книгу друг другу вслух, по очереди, кажется, на пятом курсе, перед рождественскими каникулами. Бродяга оставался в Хогвартсе, а Лунатик уезжал к маме ненадолго. Самые сложные уроки и тесты были позади, и они наслаждались любовью друг к другу, признавшись в чувствах буквально за месяц до этого. Мда, Сириус стал достаточно старым, чтобы ностальгировать по школьному роману с Ремусом… Весь вечер он провел за чтением. Отложить книжку пришлось только во время ужина, чтобы полноценно насладиться едой — Ремус любил готовить что-то поострее ближе к полнолунию. Когда Гарри попытался настоять на том, что он помоет посуду, Ремус выпроводил его с просьбой, цитата: «Выгулять Сириуса», — аргументировав тем, что без долгой прогулки он вряд ли сможет нормально уснуть. Сириус понимал, что он в любом случае не заснет еще долго, но прогулка его хотя бы растормошит. Прошедший днем дождь оставил на улице приятную прохладу и запах влажной земли. Они вышли уже в ночь, когда совсем стемнело, и решили впервые дойти до моря. Сириус чувствовал себя лучше. Кончики его пальцев до сих пор кололо, будто он сильно волновался, но он не понимал, почему… Вокруг стрекотали сверчки, под ногами простиралась приятная дорожка, выложенная плиткой, рядом шел крестник — напоминать себе, что все в порядке, уже вошло в дурацкую привычку. Гарри вот попривык жаться к Сириусу, когда они шли рядом. Хотя бы это было приятно. — Как давно ты видел море? — спросил Сириус. — Я никогда не видел, — моргнув, ответил Гарри. Они шли через небольшой, но очень уютный парк, над ними горели желтые огоньки красивых ламп и шелестела густая листва. Где-то за ними было черное ночное небо. — Никогда? Совсем-совсем? — удивился Сириус. Ему казалось, будто живя в Англии, ну должен же был человек увидеть море или океан хоть раз. — Совсем. Дурсли оставляли меня дома, когда уезжали в отпуск. — Мне жаль. Сириус выдохнул свое сожаление в ночной воздух, перед его лицом образовалось облачко пара. Он посмотрел на Гарри, укутанного в его гриффиндорский шарф и теплую кофту Ремуса, и напряжение внутри него ослабло. Ребенок, как ребенок, идёт, радостно подпрыгивая иногда. Кончики пальцев зажгло огнем — так вот оно что, просто ребенка хочешь за руку взять, чтобы не бояться?.. — Море красивое? — вдруг спросил Гарри. — Бескрайнее, — улыбнулся Сириус, уловив нотки любопытства в его голосе. А еще ему приятно было знать, что он разгадал тайну собственных рук. — Днем оно чуть красивее, как мне кажется. Но ночью оно приятнее звучит. И запах возле него еще более солоноватый. На самом деле, мы переехали сюда по большей части, чтобы быстрее поправить твоё и моё здоровье — возле моря обычно легче дышится. Они вышли на открытый пляж, и мощеная дорожка перешла в деревянную, положенную поверх крупной гальки. Сириус уверенно направился прямо к воде, и Гарри, впечатлённый до глубины души чернотой воды и лунной дорожкой, последовал за ним. — Люмос, — уверенно скомандовал Сириус, достав из кармана кофты палочку — пальцам на ней было самое место. Загорелся яркий желтый огонек. — Посмотри-ка. Гарри опустил взгляд, чтобы разглядеть небольшого оранжевого краба, бегущего вдоль кромки воды, на которого Сириус указывал палочкой. Краб был размером с фалангу его пальца, совсем крошечный, но яркий, и Сириус разглядывал его с таким же детским восторгом, как и Гарри. — Ночью иногда могут еще выползать морские ежи, — с энтузиазмом принялся рассказывать Сириус. — И рыбы подплывают поближе к берегу. В целом, живности ночью обычно больше. Взгляни на это! Сириус указал куда-то подальше в воду, где плавала большая тень чего-то явно живого и, наверное, хищного. Гарри вглядывался в темную движущуюся фигуру, пытаясь уловить в ней очертания какой-то рыбы. — Сириус? — Да, детка? — Спасибо. — Эй, это за что это? — Сириус вопросительно приподнял одну бровь, отрываясь от созерцания дна морского. — За то, что привел меня сюда. И показываешь рыб в море. И море, — перечислил Гарри так просто, как будто это было невероятно очевидно. — И за то, что забрал меня. И… и я тебя очень люблю. Сириус обнял его без слов. Положил руку ему на вихрастый затылок, успокаивающе погладил. Впервые за всё это время объятие было без привкуса удушающей горечи, бесконечного чувства вины и извинений. Сириус просто показывал, что любит этого маленького, но сильного человечка перед собой не меньше. Он хотел рассказать Гарри о том, что полюбил его еще до рождения, даже когда у него еще не было имени, когда Джеймс только сообщил, что Сириус станет крестным. Но это могло подождать. Весь следующий день Бродяга старался занимать Гарри чем-то, чтобы тот быстро устал и, по такой логике, крепче спал ночью: то звал помочь с обедом, то читал ему старые книжки из шкафа, которые сам был рад видеть впервые за долгое время, то просто позволял лежать головой на коленях, медленно проваливаясь в сон и просыпаясь снова через какое-то время, чтобы выпить чаю, и пойти дремать снова. Ремус устроился на боковой части их большого дивана, завернувшись в несколько одеял с головой; рядом с его укрытием лежала толстая книжка с детективами, к которой Гарри однозначно планировал приступить, как только Луни её дочитает. Периодически Сириус приносил небольшие контейнеры с сырым мясом, и Ремус, просыпаясь, весьма стремительно поедал их, после чего засыпал вновь. День был странный, сонный, холодный и пасмурный. Вчерашняя гроза прошла, но дождь всё ещё иногда накрапывал, пришлось сменить летние футболки и шорты на рубашки и джинсы. Сириус настоял на том, чтобы Гарри надел свитер — иммунитет у того был ослабший. Когда на улице начало темнеть, часов в шесть вечера, Сириус разбудил Гарри и отвел его на кухню. У них осталось немного еды с обеда, которую он решил переделать на ужин, добавив других специй. — Родной, я знаю, что мы уже говорили об этом несколько раз, но я все равно спрошу, — Сириус задул огонек на конце своей палочки, как только плита подхватила его и загорелась синим пламенем. — Не сильно боишься оставаться один? — Я справлюсь, — кивнул Гарри, хотя уверенности на его лице было ни на грамм. — Ничего такого. Я знаю, что вам с Ремусом это всё нужно… И ему будет одиноко без тебя. — Нам обоим будет одиноко без тебя, — с сочувственной улыбкой сказал Сириус. — Я бы подумал взять тебя с собой, если честно, потому что Ремус принимает волчье зелье снова, но мы не знаем, как пройдет именно сегодняшнее полнолуние. — Это не очень безопасно? — мальчик явно пытался скрыть свое волнение, но вопрос все равно вышел с тревожными нотками. — Я просто не хочу, чтобы ты был рядом, если вдруг что-то пойдет не так, — уклонился от ответа Сириус. Он не мог рассказать об обозленном волчьем недуге, который мог выйти из-под контроля, если вдруг чувства Ремуса пересилят его рациональную половину. — Я знаю, что ты всё равно будешь сильно волноваться, пока нас не будет, но выбора у нас особо нет. К тому же, это один-единственный раз. Сириус выглядел виновато и расстроенно. Он только сейчас в полной мере понял, как всё это могло выглядеть в глазах ребенка, и ему это совсем не нравилось. — Прости, ребятёнок, это очень противно, что мне приходится вот так тебя оставлять, — искренне извинился он. — Ничего страшного, правда, это не так уж плохо, — Гарри заговорил увереннее. — Я переживу. В этот момент на кухне появился Ремус. Его глаза как будто бы слипались ото сна, но он всё ещё прекрасно улавливал мир вокруг. Без единого слова он прошел мимо Гарри, остановился рядом с ним, погладил по плечу, ткнулся на секунду носом в макушку, прижался к ней губами в милом родительском жесте и, стащив что-то из холодильника, вновь исчез в гостиной. Гарри, не ожидавший такого внимания с его стороны, сидел, замерев. Сириус пытался не смеяться. — Ближе к полнолунию в Муни просыпаются… инстинкты, — попытался объяснить он. — А как это связано со мной?.. — Эм, как бы объяснить помягче, — тяжко вздохнул Сириус, помешивая еду в кастрюльке. — В волчьей стае есть партнер волка, это, например, я, или же Бродяга — для Ремуса не особо видна разница до обращения. На меня распространяется его молчаливое, ну, право что ли? Поэтому мы стараемся ни с кем не пересекаться за день или два до полнолуния — Ремусу от этого неспокойно. — А я? — Видишь ли, — Сириус накрыл кастрюлю крышкой и развернулся к Гарри лицом. — Ремус видит тебя не впервые, он знает тебя с рождения. И это влияет определенным образом. — Оу. — Да, — Сириус отвел взгляд, пытаясь подобрать слова. — Ты тоже часть стаи. Но у тебя в этом всем роль волчонка. Скорее всего волчонка не просто, как концепта, а волчонка Ремуса. Я не знаю, как объяснить это лучше. — Оу! — Гарри от удивления открыл рот, и смотрел теперь на Сириуса, как будто его шокированный взгляд мог что-нибудь вытащить из сознания крестного. — Он будет тебя оберегать в этот период, он будет проверять, все ли с тобой хорошо, скорее всего он захочет держать тебя в поле зрения. Поэтому, наверное, он весь день в гостиной, а не в спальне — ему так спокойнее, — Сириус выдохнул от облегчения, когда понял, что удовлетворил собственный запрос на подробное объяснение происходящего. — Он не очень хорошо сейчас изъясняется словами, но действия говорят сами за себя. И полнолуние всегда проходит тяжко для него, а завтрашнее будет особенно сложным. — …Первым за тринадцать лет, — вдруг догадался Гарри. — Да. Поэтому он такой встревоженный сейчас. Ему не хотелось, чтобы Гарри видел, что ситуация взрослым не подконтрольна, но эта маска уверенности в себе и своих действиях стремительно трескалась прямо на глазах. И смысла скрываться не было. — Это точно не приведет к чему-то очень плохому, если что, но все равно мне не хотелось бы, чтобы ты это видел, — признался Сириус. — Справишься один в эту ночь? — Справлюсь, — закивал Гарри. — Я в тебя верю, — доверительно ответил Сириус, улыбаясь, и поставил перед Гарри тарелку с едой. Через пару часов Сириус, держа в руках небольшую сумку с зельями и вещами для первой экстренной помощи, стоял рядом с камином. Внутри кипело волнение, Сириус все больше и больше накручивал себя, руки тряслись, пока он застегивал один из карманов. Ремус облокотился на него, явно испытывая боль, но все еще сдерживаясь. Гарри смотрел на них с беспокойством, не зная, куда себя деть. — Двадцать минут, — подсчитал Сириус, посмотрев на наручные часы. — Мы постараемся вернуться к четырем утра, но можем задержаться, лучше не жди, иди спать, — посоветовал Сириус сидящему на диване Гарри. — Хорошо, — кивнул мальчик. — Удачи. Ремус улыбнулся сквозь боль и зашел в камин. Сириус на секунду замешкался, но все-таки подошел к Гарри и погладил его по голове. — Мы скоро, — пообещал он. — Будь умницей. Стоило им исчезнуть в зеленоватом пламени, Гарри уткнулся носом в колени и выпустил спертый в легких воздух. Ему повезет, если в домашней библиотеке сегодня останется хоть одна непрочитанная книга.***
Они лежали в поле, в предрассветном холодном и мокром тумане, пробирающем до костей. Где они? Южное побережье? Где-то недалеко от Лайзарда? Сириус, еще не до конца проснувшись, смотрел в светлеющее небо с редкими серенькими облачками, не предвещающими дождя; ему в лопатки тыкалась острая пожухлая трава, как бы они с Лунатиком ни пытались её примять своими свернувшимися в клубок телами. Рядом, зарывшись носом в его безразмерный свитер, абсолютно нагой, как и он сам, лежал уставший, истерзанный ночью Ремус, и спокойно дышал. На плече у него кровоточила свежая тонкая царапина — одна-единственная, которой одарил его ночью Бродяга в попытках защититься. Вся грудь Сириуса, его ребра, бока, бедра, ягодицы — всё было в чудовищных следах когтей, проскользнувших поверхностно. Ужасно саднило задницу. Лунатик был зол, что Бродяга оставил его так надолго, пусть и не по своей вине. Волка не могли успокоить ни человеческая часть сознания Ремуса, ни сам Бродяга, поначалу пытавшийся бороться или убегать. Волком руководило горе. И Сириус был действительно рад, что они не взяли Гарри с собой. Ремус пошевелился рядом, ему на веки пробрался солнечный лучик. Блэк сложил ладони лодочкой, перекатился на бок, ближе к Ремусу, и закрыл его лицо от света. Люпин перестал морщить нос и приоткрыл глаза, растерянно смотря на мужа. — Сириус?.. — Тише, любовь моя, — хрипло ответил Сириус. На его спине было множество мелких царапин, и теперь их тронул слегка прохладный утренний ветерок. Бродяга вздрогнул всем телом, но не сдвинулся с места. — Тебе было плохо ночью. Очень. Нужно немного отдохнуть прежде, чем мы вернемся домой. Хорошо? — Иди сюда, — Ремус, едва соображая от пережитой боли, слабо приподнял руку и впустил под защиту свитера Сириуса. От Люпина веяло теплом, как от костра. Не было смысла убегать. Не было смысла играть в «каждый сам за себя». Они вернулись домой в пять утра, когда небо уже начало краснеть. Гарри, кажется, спал у себя в комнате. Сириус обработал свои царапины должным образом и постарался заживить самые тяжелые раны; Ремус уже завалился в кровать, приняв душ, абсолютно дурной и чувствующий боль каждой клеточкой тела. Под одеялом было тепло, чисто и мягко, он постарался выкинуть из головы все дурные мысли по поводу израненного тела Сириуса. Стоило Бродяге лечь в постель, как с чердака раздался душераздирающий крик. Он поднялся на ноги так быстро, будто его кто-то потянул за руки, и исчез из комнаты, поднимаясь по лестнице, перемахивая через одну ступеньку. Царапины ужасно тянуло, но он не обращал на это никакого внимания. Гарри подскочил на месте и теперь задыхался в слезах. Первый кошмар был не таким ярким, но этот — где Сириус и Ремус никогда не возвращаются, и их дом навсегда остаётся пустым, — слишком сильно ранит его. Он плачет и почти надрывает голос, пытаясь докричаться до Сириуса или Ремуса, но он думает, что они далеко, и никто не придет. И вдруг, на его зов откликнулся Сириус. — Гарри, я здесь. Я здесь, — заполошно заговорил он, врываясь в комнату. — Всë хорошо, мы уже вернулись, ты не один. Не плачь, пожалуйста. Он уже сидел прямо рядом с кроватью Гарри, держа его холодные руки в своих, пытаясь привести мальчика в чувства. Гарри, всё ещё давясь слезами, посмотрел на Сириуса. — Я всё же н-не смог… один… — Ерунда, не думай об этом, — прервал его Сириус, мотая головой. — Пойдём. Поспишь с нами сегодня. Глаза Ремуса слипались, но Волчица, только недавно контролировавшая его тело, проснулась и с новой силой и рвалась защищать волчонка. А потом в дверях появился напуганный кошмаром Гарри, и Сириус, подталкивающий его к кровати. — Тяжкая ночка для всех нас, да? — дружелюбно спросил Сириус, обращаясь, кажется, ко всем, но Гарри только шмыгнул носом. — Тише, детка, всё в порядке, ты не сделал ничего плохого. Ложись скорее. Ремус, совсем сонный, всё же нашёл силы, чтобы приподнять одеяло. Гарри сразу нырнул к нему, сворачиваясь в комок. Люпин принялся выводить круги на его спине. — Кошмар? — Вас не было дома, и я… Я… — он заикался, сворачиваясь в комок всё сильнее, будто пытаясь стать как можно меньше. — Мы уже дома. Всё хорошо. Сириус присоединился к ним, лег с другой стороны от Гарри. Мальчик сначала неосознанно отпихнул всех от себя. Он вообще не хотел беспокоить Ремуса после болезненного обращения, но Сириус, зная всю ситуацию с волчьей сущностью, сам настоял. Теперь они все лежали под одним одеялом: Волчица был успокоена, Гарри — слегка напуган, а Сириус, что ж, просто хотел, чтобы всем сегодня нормально заснулось. В остальной комнате было прохладно, под одеялом — отдельный мир. Занавески на окне то задувало в комнату, то на улицу. Летний прохладный ветерок гулял по дому. Ремус свернулся ровно вокруг Гарри и взял Сириуса за руку прямо поверх маленького детского плеча — тот слабо вздрогнул, лежа на боку, пытаясь не ерзать. Лунатик отключился почти сразу, успокоив зверя внутри себя, и дыхание Гарри тоже стало размеренным. Через какое-то время он будто забыл, где находился, и что ему стоило быть тихим и незаметным: Гарри поерзал, двигаясь к незнакомому доселе теплу, и прижался к боку Ремуса. Во сне тот заботливо приобнял ребенка одной рукой. Сириус перекинул руку через Гарри и переплел пальцы с Ремусом на его животе. Блэк чувствовал тянущиеся по его телу свежие царапины, но ещё он чувствовал тепло родных тел, спокойное дыхание отныне их ребёнка рядом, и камерность этого маленького «мира-под-одеялом» заставляла его глаза, наконец, закрываться. — Мы будем рядом, — прошептал он, приложившись губами к вихрастой макушке. — Доброй ночи, родной.