Arche

His hair's a mess and he doesn't know who he is yet But little do we know, the stars Welcome him with open arms…

      Прошло всего несколько дней, а Гарри всё ещё не мог привыкнуть к семейным посиделкам.       У Дурслей все выглядело совершенно иначе… «Обычная из обычнейших» их семья могла называться также «чертовски патриархальная» и «весьма расистская». Дурсли просили его идти чуть позади, выходя на публику. Гарри был настолько очевидно приемным ребенком, да и потрескавшийся шрам на половину лица не очень-то добавлял ему шарма. Неудивительно, что его стыдились. Неудивительно, что он и сам стал себя стыдиться.       Но всё перевернулось с ног на голову, когда Сириус и Гарри впервые встретились.       Это был первый раз, когда кто-то с восхищением вглядывался в черты его лица и говорил ему о том, что видел: «Вылитый Джеймс, я так и знал… А глаза от Лили… Просто невероятно!» Гарри чувствовал себя ценным, но появилось ощущение, будто он — фарфоровая статуэтка, с которой обращались излишне бережно.       Тогда он не понимал, что крестный ничего такого не имел в виду. С ним просто никогда не случалось стать объектом искренней родительской радости. Никто не рассказывал ему, какими чертами и в кого из родителей он пошел (за исключением глаз; в остальном он мог разве что гадать по фотографиям), и уж тем более не восхищался этим. Он не понимал, как так получилось, что семья Дурслей была белее снега, уступая, разве что, Малфоям с их призрачно-белым цветом волос, а он — нет. Но стоило Сириусу подробнее рассказать об отце Гарри, как у него сложился пазл. Он давно не чувствовал себя так комфортно в собственном теле…       Оказавшись рядом с Бродягой и Лунатиком, не обращающими на внешность особого внимания, Гарри стал беспокоиться только сильнее. Он случайно ловил моменты, когда Сириус нежно гладил выпуклые шрамы, толстыми нитями пересекающие переносицу Ремуса, или его щеки, или руки. Иногда он видел, как Ремус по утрам в гостиной расчесывал непослушные волосы Сириуса и ругался, потому что его по-королевски роскошные кудри явно были созданы не для расчески. И Гарри всё это нравилось. Это были милые и заботливые жесты одного любящего человека к другому.       Потом это бережное обращение начало перекидываться на него самого — и он испугался. Маленькими, тихими, но уверенными шагами его начали приучать, будто уличного котенка к ласке, к тому, что он — полноценная часть семьи. Ему было так страшно признавать это до конца, потому что казалось, что он заходит слишком далеко, вторгается в чужое личное пространство, не отравленное его присутствием.       Он пытался высчитать, какая его черта внешности или характера была не к месту, с чем именно Сириус и Ремус не смогли бы смириться. Первое, что ему пришло на ум — шрам, огромный чертов шрам. Белыми линиями по смуглой коже, будто на разбитой и склеенной заново вазе, он полз от лба и до скулы по правой стороне его лица, пересекая часть переносицы и даже веко. Болезненное напоминание о смерти его родителей. О смерти друзей Сириуса.       Бродяга, видимо, решил действовать на опережение. Стоило ему заметить, как мальчик оттягивает волосы на правую сторону, он, осторожно спросив, не мешает ли ему челка (и не дослушав ответ), взял что-то из шкатулки на камине, промурчав:        — Это не дело, ты и без того ходишь в очках, юноша, — и заколол его челку с правой стороны двумя небольшими заколками с изумрудами. — Как раз в цвет твоих прекрасных глаз! — довольно щурясь, сказал Сириус, даже не заметив шрама, оставляя Гарри слегка озадаченным.       Ремус, наблюдавший за этой сценой с немым удовольствием, тихонько засмеялся и сказал что-то, что Гарри запомнил надолго:        — Поверь мне, Бродяга не позволит ни одному человеку в своем доме чувствовать себя плохо из-за того, кем он является.       Правило: «Не вздрагивать каждый раз, когда слышишь комплимент», — было понято в первые три дня, но не очень хорошо усвоено. Сириус прекращать напоминания об этом не планировал. Нужно было выработать привычку.       Прошла первая неделя жизни в новом доме. Стоило Сириусу немного попривыкнуть к присутствию крестника, как из него тут же потоком начала выходить вся родительская любовь, которую он так долго не мог проявить. Не дурацкая и приторная, в длинных пафосных речах, а просто: «Я помню тебя ещё крошечным, ты у меня в руках помещался… Мерлин, и вот мы здесь!», «Когда ты только учился ходить, твоим любимым занятием было полазать по Ремусу. И хорошенько его обслюнявить… В общем… ты недалеко ушел от Бродяги», и далее по списку. И Гарри определенно не был против, хотя и краснел, стоило Сириусу начать восхищенно о чем-то ворковать.        — Перестань его смущать, — в шутку осудил его Ремус. Сириус, в это время следящий за кофе в турке, поднял на него возмущенный взгляд серых глаз. И прежде, чем Ремус мог поспешно добавить что-то от себя, абсолютно такой же взгляд поднял на него и сам Гарри.       На кухне воцарилась тишина.        — Дай мне вставить слово! У меня тоже полно историй про его детство, между прочим, — воскликнул вдруг Ремус.        — Это потому что мы оба там были, когда они происходили, волчья ты морда!       Иерархия новой семьи для Гарри изначально представлялась как «Я — ребенок, Сириус — опекун. Я — подчиняюсь и веду себя хорошо. Сириус — опекун. Стоп, что…» — то есть каких-то особых ожиданий, кроме отсутствия банальной жестокости, у него не было.       К тому же, в уравнении появилась третья переменная — Ремус. Это меняло всё. Не профессор Люпин, не свидетель при подписании бумажек, не Ремус-мой-хороший-друг, а муж жених Сириуса; мягкий, добрый и, как казалось Гарри, самый сильный из них всех. Маленькие аккуратные кольца из драгоценного камня на их безымянных пальцах выглядели правильно, и Гарри не нужно было беспокоиться, что рано или поздно он станет обузой при разгребании проблем в чьей-то личной жизни.        — Лунатик, — Гарри попробовал это прозвище на слух, улыбаясь самому себе. — Это чувствуется иначе. Почему ты не рассказал мне во время учебного года?        — Ты бы слишком быстро раскрыл мою волчью природу, а мне хотелось тебя обезопасить до поры до времени.       Всякая возможная патриархальность семьи отпала мгновенно. Сначала Гарри был почему-то уверен, что Сириус — исключительно глава дома. Но стоило присмотреться, и Ремус одним взглядом заставляет Сириуса поутихнуть в споре, положить шоколадку на место до ужина или банально заткнуться. У Дурслей особенно не было времени, чтобы начать пояснять Гарри о том, кто такие геи или лесбиянки (не в хорошем смысле; любые пояснения из их уст заканчивались обычно фразой: «Если ты из этих, то можешь начать копить на переезд прямо сейчас»), но он слышал об этом в школе.       Он слышал много плохих вещей, но, видя союз Лунатика и Бродяги, все чаще задавался вопросом: откуда вообще брались эти предубеждения?.. Он знал, что есть жены, а есть мужья, но два мужа — какая разница-то? Когда он сказал об этом Сириусу, Ремус молча подвинул ему стакан с водой и прошептал: «А ты боялся…»        — Нам ведь не нужно поднимать вопрос: «Кто из вас муж, а кто — жена». Или что-то такое? — тихо спросил Сириус. Гарри пожал плечами.        — Может у меня и плохое зрение, но я могу догадаться, что жен в этом доме нет.        — Слава Мерлину, полагаю, — выдохнул Ремус. Ситуация была по меньшей мере комичной.       На удивление самого Гарри — его стали ограждать от потенциально тревожных для него ситуаций. Сворачивать споры и ссоры, если он выходил из комнаты, переставать ругаться, быстро находить компромиссы и извиняться друг перед другом. Появилось смешное шиканье: «Не при ребёнке!» — которое в первый раз вовсе не показалось Гарри смешным.       Стоило Сохатику впервые его услышать, как он содрогнулся. Это была такая микро-черта, до боли банальная и привычная всем другим детям, о которых всегда заботились, что Гарри перемкнуло. Сириус вообще собирался выругаться, но Ремус предвидел это каким-то шестым чувством, на абсолютном автоматизме шепнув достаточно громко: «Не ругайся при ребёнке!»       Это был первый раз, когда Гарри не смог сдержать откровенных рыданий перед ними. Сириус чуть не выронил что-то из рук от неожиданности, когда услышал детский плач, а Ремус замер. Но они попытались успокоиться, усадили Сохатика за стол и начали успокаивать уже его.        — Ты расстроился потому, что я собирался ругаться или потому, что Ремус меня остановил? Или всё вместе?        — Все вместе, — сквозь всхлипы признался Гарри. Нутром он чувствовал разгорающийся стыд: он вёл себя, как маленький ребенок.        — Прости. Мы не хотели тебя расстраивать, — Ремус протянул руку через стол и сжал ледяные ладони Гарри в своих.        — Я реально постараюсь не ругаться больше, — пообещал Сириус, присаживаясь на стул рядом с крестником.        — Да не в этом дело, — раздраженно вдруг отмахнулся Гарри. Его тут же еще сильнее обожгло — он не хотел срываться на людях, которые искренне хотели о нем позаботиться.        — А в чем тогда? — осторожно переспросил Сириус, положив руку ему на плечо.        — Никто никогда… — Гарри запнулся на этом слове. — При мне всегда спокойно ругались. Но я знаю, что в других семьях при детях так не делают. И при Дадли никто никогда не ругался, — он стиснул кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Ремус осторожно, но настойчиво разжал его кулаки, большим пальцем поглаживая середину взмокшей ладони. Сириус сидел рядом, глубоко задумавшись. Его взгляд уходил куда-то сквозь пространство.       Сириус выглядел сначала виноватым, потом — разозлившимся, но остановился на взволнованном выражении лица.        — Ты ведь понимаешь, что так не должно быть? — осведомился Сириус, не зная даже, с чего именно начать.        — О чем ты?        — Перед детьми никто и никогда не должен ругаться. Ни плохими словами, ни хорошими. Это не детское занятие — пытаться мирить взрослых. Или успокаивать их злость. Или поддерживать. Понимаешь? Для этого есть другие взрослые.       Он вздохнул, подбирая слова.        — То, как я сейчас думал ругнуться — это шутка. Я бы никогда не сделал этого всерьез при тебе. А эта маленькая перепалка — она шуточная. Но то, как она заставила тебя беспокоиться… Ты правда не думаешь, что мы бы хотели заботиться о тебе? Даже в таких мелких вещах, как отсутствие грубых слов в твоем присутствии?       Гарри чувствовал себя слегка нервно. Он не понимал, сделал ли что-то правильно или облажался. Он не понимал, на кого Сириус злится в этой ситуации, и Ремус, пристально смотревший в это время на него, будто пытаясь зацепить его взглядом и развернуть лицом к себе, вообще не помогал.        — Сириус пытается сказать, — вмешался Лунатик, — что всё, что сейчас произошло — совершенно нормально. И у тебя была такая яркая реакция, будто мы как минимум ради тебя поезда во всем Лондоне остановили. Ребенок не должен думать о таких вещах вообще или считать их чем-то, что он не заслужил. Ты заслужил. Просто по тому факту, что ты под нашей опекой. Этого достаточно. Так будет понятнее?       Гарри неуверенно кивнул. Кажется, это имело смысл. Его мозг прекрасно складывал этот пазл, но, когда он пытался перенести все эти мысли на свою ситуацию, они будто бы сразу теряли весь смысл.        — Остановимся просто на том, что мы о тебе заботимся. Это норма. Это то, что мы обязаны делать, потому что ты живешь с нами, — серьезно сказал Сириус. — И потому что мы тебя очень любим, — он смягчился, чтобы его речь не звучала слишком официозно. — Это минимум, который мы можем тебе дать, чтобы твоя жизнь была чуточку лучше. Принято?       Конечно, блять, принято. Как вообще можно было возразить?..       Именно вот такими случаями первая эйфория переезда начала медленно вымываться, переходя в повседневность. А повседневность — не всегда отдых, нужно было начать делать дела. В первое время Ремус, Сириус и Гарри вместе сидели в гостиной и что-то делали. Сириус и Гарри играли в шахматы, совершенствуясь под руководством Ремуса; они вместе обедали и ходили в магазин; Сириус наконец по-нормальному познакомился с Гарри в виде Бродяги. Еще он заставил Гарри сесть с ним рядом и выбрать мебель в его комнату из каталога, что было нелегко — ребенок отпинывался чуть ли не ногами, говоря, что ему ничего не нужно. Мебель доставили на следующий же день, и они в шесть рук собирали её до конца недели. Становилось легче, но осадочек всё ещё оставался.       Сохатик слишком долго учился прятаться, бояться и ненавидеть себя, чтобы разучиться за неделю. Он подкрадывался неожиданно, мог часами сидеть в комнате, забывая, что может спокойно выйти, кошмары вернулись. Но теперь они выглядели иначе. Темные фигуры, одна больше другой, замахивались на него, кидались чем-то большим, что разбивалось с грохотом, пока он пытался убежать. Он мог бегать часами, умолять отпустить его, но ничего не срабатывало. Гарри просыпался уставшим и пока не знал, стоит ли рассказывать об этом взрослым.        — Лунатик!       Ремус выглянул из своего кабинета в коридор и вопросительно поднял брови.        — Шоколадки закончились, мне жаль.       Люпин закатил глаза, и его растрепанная макушка тут же исчезла. Гарри попытался скрыть смущенную улыбку за чашкой.        — О чем задумался, детеныш? — в своей шутливо-дружелюбной манере спросил Сириус, доставая из шкафа банку с черничным джемом.        — Да так, сон снился, — улыбнулся Гарри, но улыбка эта была скорее виноватая, чем радостная.        — О чем?        — Оу, — он покраснел от напряжения. — Ничего такого. Я почти ничего не помню.       Это было бы не очень «я счастливый беззаботный ребёнок с которым нет совершенно никаких проблем» с его стороны, верно? Гарри сглотнул. Он мог только порадоваться, что не кричал во сне, как это случалось раньше.        — Какие-нибудь планы на день? Нам придётся сходить в магазин. Иначе Ремус будет ходить с недовольной мордой. У нас кончился шоколад…        — Я всё слышал! — крикнул Ремус.        — Хочешь пойти со мной? — Сириус его проигнорировал, радостно улыбаясь.       Гарри просиял. Помогать Бродяге всегда было приятным бонусом, да и он совершенно не знал район, в котором они жили. Возможность совместить приятное с полезным подвернулась вовремя.        — Конечно!

***

В этой жизни мне точно никто ничего не должен В этой жизни мне пока ничего не принадлежит Вчера было так хорошо, что хотелось даже сдохнуть Сегодня стало плохо настолько, что хочется жить

      Это был один из дождливых июльских дней. Погода на западном побережье была странная: то заморозки, то жара. Синоптики обещали, что это последний холодный день недели.       Сириус настоял на шарфе — ему никогда не нравилась мерзлявость Джеймса и Лили вместе с их желанием переносить болезни на ногах. Он не хотел проверять, унаследовал ли такой же прикол их сын. Так что на улице они вместе появились в очень веселом наряде: Сириус поверх футболки и домашних штанов в клеточку накинул леопардовую шубу, а на крестника нацепил Ремусовский свитер и гриффиндорский шарф.       До ближайшего супермаркета идти было минут пять-семь. Сириус решил прогуляться, чтобы получше осмотреть место.        — Так, Лунатик составил список, — с сомнением сказал Сириус, вынимая из кармана небольшой отрывок бумаги. — Несколько плиток шоколада… Хлеб, молоко. По классике. Взбитые сливки и какао. Кофе закончился. Хм… — он посмотрел на что-то в списке, вопросительно приподнимая одну бровь. — Гарри, что ты хочешь на завтрак в ближайшее время?        — Эм-м, не знаю, — Гарри пожал плечами.        — Точно?        — Я могу посмотреть в самом магазине, если вдруг мне что-то захочется, — он знал, что крестный будет беспокоиться, если он совсем откажется. На самом деле, он подумывал попросить кого-нибудь купить хлопья, но не был уверен, что его идею поддержат. Петуния обычно говорила, что это слишком много сахара для такого дохляка, как он.        — Договорились, — улыбнулся Сириус.       Это был очень красивый район. Дома — разные, но в чем-то схожие по стилю: невысокие, светлые деревянные и кирпичные, с дикими кустами под окнами, деревьями там и сям (на чьем-то участке даже были остатки того леса, что отделял прибрежную полосу от поселка). Было слышно чей-то смех, мимо проезжали дети на велосипедах, соревнуясь, кто быстрее. Здесь все было живым и теплым, родным, приятным.       Гарри ловил соленый ветерок — глубоко в легких зарождалось чувство свободы и спокойствия, почти опьяняющее своей новизной. Ему давно так легко не дышалось. На мгновение он зажмурился, плечом прижавшись к плечу Сириуса, чтобы случайно не сойти с дороги, и попытался телом поймать всё, что происходило вокруг. Мягкость свитера Лунатика. Теплоту шарфа, пахнущего слегка ментоловыми сигаретами, которые тайком курил Бродяга. Легкость собственного шага в новых кроссовках. Ветер в волосах. Улыбающийся взгляд крестного, ведущего его в какое-то новое место. Отзвук недалекого моря.       От него во все стороны сквозь пространство прошли электрические импульсы и вернулись обратно, заставляя распахнуть глаза.        — Я рад, что тебе здесь нравится, — тихо сказал Сириус. Гарри в ответ только улыбнулся.       Местный супермаркет по меркам больших городов был, наверное, крошечным, но Гарри не жаловался. Они взяли тележку, направляясь сначала к продуктам по списку.        — Ты смотри, если что хочешь — говори сразу. Это не проблема.        — Угум.       Они взяли свежий хлеб из отдела местной пекарни. Потом нашли пакеты с кофе, и Сириус долго и муторно искал тот самый, который, по словам Ремуса, не горчил даже за пару дней до полнолуния. Потом он решил докупить себе чая с жасмином — старый заканчивался. Гарри всё это время вился рядом с ним хвостиком, не отвлекаясь ни на что вокруг.        — Будешь что-нибудь из сладкого? — спросил Сириус, когда они подошли к шоколадкам. Он сразу выхватил взглядом те, которые обожал Лунатик, и закинул в тележку несколько штук.        — Эм-м, — Гарри впервые действительно поднял взгляд на полки. Он не так уж хорошо разбирался в еде. Первый раз ему было позволено что-то выбрать только по пути в Хогвартс. И теперь ему надо было привыкать к магловскому супермаркету?        — Мне нравится шоколадное печенье с апельсиновой цедрой, — решил начать Сириус, видя его замешательство. Его взгляд тут же забегал по полкам. — Вот оно. Хочешь, возьмем?       Гарри посмотрел на упаковку в его руках. Ну, он ведь сам предложил, так что, почему нет?        — Да, давай, — обрадовался Гарри.        — Что-нибудь еще?        — Нет, спасибо.       Когда они переместились в отдел с молоком, они неизбежно наткнулись на хлопья. Гарри задержал взгляд на красочных упаковках, но ничего не сказал.        — Хей. Ты уверен, что ничего больше не хочешь?       Этот вопрос застал его врасплох. Сириус в своих смешных домашних штанах и этой дурацкой шубе прямо сейчас стоял с двумя бутылками молока и озадаченным взглядом.       Прошёл от силы месяц с того момента, как Бродяга жил полностью на свободе, с любимым человеком, и теперь они вместе заботились о Гарри. И это было так много всего за раз… Если бы можно было в словарь в качестве синонима слова «домашний» приложить фотографию, Гарри сфотографировал бы Сириуса прямо сейчас и непременно бы приложил. Бродяге сейчас просто невозможно было лгать — такому безопасному, мягкому, волнующемуся за него. Гарри, облокотившись на тележку, уронил голову себе в ладони. На него резко накатил один из этих дурацких приступов невыразимой тоски.        — Сириус, это какой-то кошмар, — признался Гарри. Он очень надеялся, что, говори он в шарф — его никто не услышит.        — Что именно? — Сириус поставил молоко в тележку и подошел ближе, поглаживая крестника по спине.        — Всё. Я так кошмарно неправильно себя чувствую, — продолжил Гарри, будто его тошнило словами. — Всё так хорошо. И заботливо. И свободно. Я не могу не думать о том, что вы с Лунатиком на это не подписывались. Может, вы хотели ребенка, но мне явно не два месяца, я подросток, мальчик-который-выжил со всеми вытекающими. Но вы… меня забрали. Это из чувства вины? Из чувства долга? Я не понимаю. Я ничего больше не понимаю, я не могу вести себя хорошо. И всё равно вы делаете вид, будто я не доставляю вам проблем. Но я поломанный. И я даже хлопья с молоком не могу попросить без того, чтобы не заплакать.       Молчание сдавило его виски, и только теплая ладонь на спине заставляла дышать спокойно.        — На самом деле, — Сириус подумал пару секунд, очень серьёзно проводя в голове взвешивание всех за и против. — На самом деле, Гарри, я никогда не хотел детей. Я единственный никогда не грезил о том, чтобы быть родителем. И ты стал для меня полной неожиданностью.       Что делать с этой информацией Гарри решить не успел, потому что Сириус вновь открыл рот.        — Твой папа сейчас очень осуждающе на меня смотрит с небес, потому что как только ты появился на свет, меня невозможно было от тебя оторвать. Что-то пошло не по плану.       Он улыбнулся почти виновато.        — Моя жизнь слегка остановилась, когда я попал в Азкабан. А до этого я был безбашенным подростком. Каким я был, таким и пошёл на все тринадцать лет этого ада. И пока ты сидишь один — у тебя много времени на размышления. Поэтому ты сейчас видишь меня и Лунатика вместе постоянно. Я устал терять время зря. Когда я узнал, как ты живешь, я тут же понял, что надо делать.       Сириус погладил его по голове. Это все звучало, будто затянувшееся извинение.        — Я последний нашёл постоянного партнёра, — Сириус обвёл взглядом кольцо. — Мечты про ребёнка у меня никогда не было. А потом я ужасно полюбил тебя баловать, и все поменялось. И потом у меня все это забрали. Но я не сожалею о том, как сложилась моя жизнь. Прекрасно, спасибо. Я сожалею о том, как сложилась твоя жизнь, пока меня не было, чтобы сделать её лучше. Но прошлое я поменять не могу и, честно говоря, я рад тому, как у нас всё складывается с тобой сейчас.       Гарри шмыгнул носом. Ему тоже все очень нравилось, просто он не верил, что кто-то разделял его радость. Все-таки он ни о ком не заботился, хотя очень старался. Основные трудности ложились на Сириуса и Ремуса.        — Ты классный крестник. Ты хороший человек. Я помогаю тебе на пути во взрослую жизнь. Я тебя ужасно люблю, Гарри. И Лунатик тоже в тебе души не чает. Именно поэтому мы решили, что ты будешь жить с нами: мы тебя обожаем, родной, и мы очень хотим, чтобы у тебя все хорошо складывалось в жизни. Мы оба будем повторять это столько раз, сколько понадобится. А теперь, будь добр, клади любые хлопья, которые хочешь. Я тоже люблю хлопья.       Гарри замер, смотря на слегка растерянного Сириуса. Немного подышав, он оторвался от собственных ладоней и ткнулся лбом крестному в плечо. Шарф пах ментоловыми сигаретами, от футболки Сириуса пахло его зубной пастой, и на фоне гудели холодильники супермаркета. Он немного постоял так, чувствуя, как Сириус гладит его по затылку, а потом молча кинул в тележку несколько цветастых упаковок.

***

      Проблемы со сном у Гарри стали просто невыносимыми. Это был один из тех дней, когда он пообещал себе и Сириусу лечь пораньше, достаточно поел за ужином, пошел в душ за час до одиннадцати, надел чистую пижаму, но всё равно в два часа ночи осознал, что прямо сейчас пялится в потолок, отложив книгу на тумбочку. Гарри не выключал будильник себе же в наказание: если он не мог себя контролировать усилием воли, он заставит своё тело истощиться достаточно, чтобы заснуть. Но тело, истощаясь, всё ещё не давало ему поспать, мучая только сильнее. И это было кошмарно. Он не знал, как рассказать об этом хотя бы Сириусу, чтобы тот не слишком много винил себя.       В эту ночь было совсем плохо. На часах уже четыре утра, и на небе появилась светло-серая предрассветная дымка. Разве что птицы ещё не чирикали. Гарри не мог заставить себя закрыть глаза, из них безостановочно катились слезы обиды и отчаяния. Он не мог себя пересилить.       На лестнице раздались тихие шаги Ремуса к кухне — ночью оборотень обычно крался, но ступеньки все равно поскрипывали.       Гарри лежал и думал, что либо он сделает то, что должен сейчас, либо не сделает никогда — и будет страдать ещё долго. Выскользнув из-под одеяла, он почти бегом, чтобы не передумать, спустился на кухню. Взлохмаченный, грустный и заплаканный, он появился перед Ремусом, судорожно хватая ртом воздух.       Лунатик просто спустился попить водички. За минут пять до этого Сириус вскрикнул от очередного кошмара, не просыпаясь впрочем. Но Ремуса разбудил. И теперь прямо перед ним стоял растерянный Гарри с мокрыми щеками, измотанный попытками уложить себя спать, будто маленькая версия Сириуса. Ремус стоял напротив в чёрной футболке с Пинк Флойд и домашних шортах, не готовый к этому всему. Он глупо сонно моргал, будто не замечая тревожных звоночков.       — Гарри, ты что не спишь? — тихо спросил Лунатик, со сна почти не соображая.       Сохатик ничего не ответил, подбежал и буквально вцепился в него. Он тихо заплакал, даже без всхлипов, прижимаясь к Ремусу. Тот проснулся в одно мгновение, крепко прижимая мальчика к себе, пытаясь успокоить.       Гарри много общался с Сириусом, у них была особенная связь, как и должно быть у крестного и крестника. Но Ремус не надеялся получить и части подобной связи. Он даже не позволял себе называть Гарри как-то иначе, кроме как по имени. И, всё же, сейчас Сохатик чувствовал себя в безопасности именно с ним на кухне в четыре часа утра. Возможно, Гарри чувствовал себя под молчаливой, но осязаемой защитой Волчицы. Возможно, ощущал себя спокойнее с тем, кто не терял голову от чувства вины рядом с ним. Сейчас это не имело значения.       — Послушай меня, детка, хорошо?       Гарри прислушался, но всё ещё стоял, уткнувшись лицом Ремусу в руку и шмыгая носом. Его хватка ослабла, а Рем не спешил его отталкивать, похлопывая по спине, как в детстве. Гарри это всегда помогало от икоты.        — Я хочу, чтобы ты меня выслушал. Я вижу, что тебе очень плохо, что тебе сложно справляться с чем-то тяжёлым в одиночку. Но тебе и не нужно это делать. А ещё тебе нечего стыдиться. Сейчас я уложу тебя спать и буду с тобой, пока ты не уснёшь. Как мы будем справляться с этим, начиная с завтрашней ночи, мы решим завтра. Сейчас главное, чтобы ты смог нормально отдохнуть.       Гарри закивал, соглашаясь. Он смог сделать несколько нормальных вдохов.       — И нам нужно будет рассказать об этом Сириусу.       Вот он, камень преткновения. Гарри протестующе захныкал, но это не продлилось долго — Ремус крепче обнял его за плечи. Рассказать об этом всём крестному значило в очередной раз разрушить свой образ сильного и независимого, беспроблемного ребенка. Это было его ночным кошмаром — показать, что для него придётся делать что-то большее, чем просто кормить его и одевать (а ведь ему даже с этим было непросто).        — Всë-всë, родной, успокаивайся. Ничего страшного не случилось. Давай-ка…       Ремус подтолкнул его к выходу с кухни. Гарри, отлипнув от его плеча, немного неловко потер покрасневшие глаза. Без очков он выглядел совсем уж потерянным, ориентируясь лишь на физические ощущения и очертания знакомых предметов вокруг. Ремус думал недолго прежде, чем подхватить ребёнка на руки, охнув. Не потому, что было тяжело, а наоборот — Гарри весил, как десятилетка в свои тринадцать. Он был совсем легким даже для Ремуса, не слишком привыкшего таскать тяжести.       Чердак встретил светом прикроватной лампы и застоявшимся воздухом. Опустив мальчика на кровать, Рем первым делом открыл окно.        — Подвинься, а то я не помещусь, — попросил он. Гарри, удивившись судя по взгляду, подвинулся ближе к стенке, позволяя Лунатику сесть рядом. Он взял подушку, положил себе на бедро, как бы молча предлагая лечь туда головой. Сохатик не стал отказываться.       То ли сыграло чувство защищённости, то ли тёплые заботливые руки, подтыкающие ему одеяло, и резко сброшенный груз вины, но Гарри спокойно заснул. Ремус был собой доволен — и встревожен одновременно. Бедный ребёнок так долго страдал, и чего ради?       Рем вернулся в кровать. Сириус крепко спал, обнимая скомканное одеяло.       Когда их разбудило солнце, и Бродяга пришел в спальню в десять утра, чтобы обрадовать Рема кружкой кофе, у них состоялся небольшой разговор о том, что случилось ночью. Ремус забрал из комнаты Гарри будильник, заведенный на шесть утра, и теперь тот крепко спал, наверстывая упущенные часы сна.        — У него не кошмары? — Сириус выглядел виновато. — Он просто не может заснуть?.. Бессонница у ребенка?        — Помнишь твои первые дни у Андромеды?       Сириус, конечно, помнил. Тогда у него под глазами залегли глубокие фиолетовые тени и еще сильнее заострились скулы. Он ужасно плохо ел и отвратительно спал. Или предпочитал вовсе не спать всю ночь. Он просто не мог, даже если выматывал себя днем. Его тело не могло расслабиться, он чувствовал вину за то, что не мог подарить Лунатику долгожданную близость, и у Ремуса ушло много времени, чтобы успокоить его.        — Гарри нужна помощь. Как нужна была тебе.       Уже на следующий вечер Сириус подошел к Гарри, когда тот читал в гостиной. У него были влажные после душа волосы и взгляд любопытный, со смешинкой, а пижама состояла из чёрной футболки с вырвиглазно-розовой надписью Sex Pistols и штанов в клетку. А еще в тот вечер до Гарри дошло, что Лунатик, вероятно, подворовывает у Бродяги футболки.        — Привет. Двигайся, — заявил Сириус. Гарри сначала смутился, но когда понял, что происходит, радостно откинул книгу, отложил очки и придвинулся к спинке дивана. Сириус сел на край, скинул тапочки и, закинув ноги на плед, лег рядом, начиная о чем-то болтать. Но шепотом. Гарри, довольный донельзя, закутавшись в плед по самый нос, сразу лёг на бедро Сириуса головой, пока тот гладил его. И очень быстро заснул.       Сириус щелкнул пальцами и свет погас. Гарри высунул руку, ухватившись за край его пижамной футболки, и у Сириуса в голове осталась лишь звенящая тишина. Он замолк.       Сириус смотрел на него во все глаза, улавливая каждый тихий вздох, каждое полусонное ворчание. Гарри был ребенком, но, смотря в его серьезное измученное резкими переменами лицо, Сириус болезненно сжимался где-то внутри. Еще несколько недель — и Гарри стукнет четырнадцать. Такой резкий контраст между маленьким лопочущим комочком, помещающимся в его руках и тянущимся к погремушке, и подростком, искренне плачущим от радости из-за обретенной семьи, очень больно бил Сириуса под ребра. С размаху так, без всякой жалости. И Бродяга знал, что прекрасно видит в Гарри самого себя, но не знал, уместно ли будет подарить ему заботу.       Что ж, пока Бродяга здесь, и пока его крестник тоже здесь, лучше он попытается, чем потом будет жалеть об этом.       Резко Сириусу стало до чёртиков обидно, что поднять крестника на руки уже не так легко. Сам он ослаб за срок в Азкабане, а Сохатик вырос. Ну, то есть, всё это было возможно с физической точки зрения, но помимо физики существовала ещё скрипящая спина Бродяги.       Сириус наполнился решительностью! Он осторожно подсунул руки ему под коленки и под спину, в лёгком одеяле соскребая с дивана. «Это уже не оленёнок, это лосëнок…» — про себя решил Сири, тихо смеясь.       Он уверенно направился на чердак. Примерно на полпути из плотного одеяльного кокона снова высунулась рука, и Гарри во сне ухватился за футболку Сириуса. Тот остановился посреди лестницы, не верящим взглядом смотря на тонкие детские пальцы, сжимающие его футболку тем же жестом, что больше десятка лет назад.       Стоило уложить Гарри в постель, как он отпустил Сириуса, свернувшись калачиком в одеяле. Да, может, он проспит еще всего лишь полчаса. Но он поспит — это главное. Бродяга погладил тёмные кудри, тыльной стороной руки проверил температуру, хотя Гарри на неё не жаловался, тяжко вздохнул и принялся подтыкать одеяло.       — Детеныш, — покачал он головой, выходя из комнаты. — Представить себе не можешь, как сильно мы тебя любим.       Стоило двери закрыться, радостная улыбка расплылась у Гарри на лице.       Через полчаса Ремусу пришлось относить в кровать уже заснувшего мужа.