Химия

В конце декабря назначили родительское собрание за первое полугодие. На первый взгляд, Свете, тихой и послушной отличнице, не стоило переживать из-за этого, но ее мама всегда могла найти, к чему придраться. Более того — придраться так незаметно, исподтишка. Вставить свой тонкий укол-укор, который почему-то чувствовался очень остро и неприятно. Мамины реакции могли быть хаотичными, излишне эмоциональными и непредсказуемыми, поэтому предстоящее родительское собрание Свету немного нервировало. Но Александр Григорьевич обещал потом рассказать Свете всё в подробностях и, если понадобится, встать на ее защиту в учительско-родительских обсуждениях. — Но так, чтобы никто ни о чем не подумал! — предостерегла его Света. Это было еще одним поводом для волнения — вдруг кто-то узнает об их с Александром Григорьевичем отношениях. Волнений у Светы было достаточно, несмотря на кажущуюся со стороны беззаботную и беспроблемную жизнь примерной ученицы. — Конечно, — уверял ее Александр Григорьевич. Он не пускался в пространные объяснения и успокаивания, но это было и не нужно. Его уверенный голос и крепкие, заботливые, обнимающие руки действовали лучше слов.

***

Александр Григорьевич подходил к кабинету, в котором с минуты на минуту должно было начаться родительское собрание. Еще из коридора он услышал какие-то громкие женские восклицания — судя по интонации, достаточно эмоциональные, хотя не злые. Приблизившись к кабинету, он смог разобрать слова: — Хоть у нас и общеобразовательная школа, учителя у нас все равно замечательные; не хуже, чем в гимназиях! — восклицала женщина. — Мою Свету так хорошо подготовили к олимпиаде по химии! Я, честно признаться, была приятно удивлена! У Александра Григорьевича эта речь вызвала легкое отвращение — ведь сквозь похвалу и восторг в ней проступало явное пренебрежение и презрение. Чему удивляться? Что он смог подготовить Свету к олимпиаде? Хвалить учителя за его базовые компетенции было оскорбительно — как будто от него не ожидали профессионализма. Когда Александр Григорьевич зашел в кабинет, женщина моментально подскочила к нему: — Александр Григорич! Ну наконе-ец-то, — у Александра Григорьевича слегка дернулась бровь от того, как исковеркали его отчество, но он не подал виду. — Мы только вас и ждем! — женщина говорила приторно-радушно. Настолько, что это становилось немного противно. Наверное, это должно было звучать, как доброе приветствие, но звучало, как обвинение в опоздании, которого, кстати, не произошло. Он посмотрел на часы: — Сейчас без пяти семь. Я пришел даже раньше, — сказал он, отстраняясь от назойливой мамаши. Женщина как-то странно посмотрела на него, но тут же вернулась к своей прежней риторике: — Только что вот говорила всем, какие у нас замечательные учителя в школе! Перед кем она хотела покрасоваться? Перед Александром Григорьевичем, чтобы он отметил, какая она хорошая, раз она его ценит и хвалит? Или перед родителями, чтобы они завидовали тому, какая Света молодец, раз прошла в городской этап олимпиады? Ведь похвалить учителя за Светины достижения — это лишь прикрытие, чтобы на самом деле сказать: «Смотрите все, какая у меня умная дочь! Не то, что ваши дети!» Александру Григорьевичу это было ясно как день. И противно — лицемерие и то, что кто-то другой пользуется Светой в своих целях. Классная руководительница обратила на себя внимание — она начинала собрание, поэтому Светиной маме пришлось оторваться от диалога с Александром Григорьевичем. Или скорее от монолога. На собрании, как обычно, не происходило ничего интересного — обсуждение предстоящего ремонта школы, организационные вопросы новогодних каникул… Хотя, когда речь шла об итогах полугодия, Светина мама не могла сдержать себя и всё же иногда вставляла пару слов о своей дочери, собирая от окружающих натянутую похвалу. Через час с небольшим все начали расходиться. После того как большинство родителей и учителей покинули кабинет, начал собираться и Александр Григорьевич. Мама, изобразив ненавязчивость и скромную спонтанность, подошла к Александру Григорьевичу — как будто просто рядом постоять хотела. Он вопросительно посмотрел на нее, но ничего не сказал. Тогда мама решилась: — Александр Григорьевич, — сказала она с нотками то ли виноватости, то ли, наоборот осуждения; сложно было разобрать, — Можно вас на пару слов? — и указала взглядом на коридор, как будто приглашая его поучаствовать в ее заговоре. Поведение этой женщины продолжало вызывать у Александра Григорьевича странный, почти раздражающий дискомфорт и настороженность, но он согласился. Светину маму нужно было узнать как можно лучше. Они вдвоем вышли в коридор и встали у дальнего угла. Можно подумать, их там никто не мог заметить. — Я вас слушаю, — нейтрально-отстраненно, в деловом тоне сказал Александр Григорьевич. — Ох, Александр Григорьевич, я вам так благодарна, что вы подготовили мою Свету к олимпиаде! — ее тон так резко и удивительно изменился. Теперь ее лицо было каким-то чересчур ликующим, а интонации — более высокими и даже немного жалостливыми. Это он уже слышал. Она продолжала рассыпаться елейными благодарностями, перескакивая от одной мысли к другой так, что из-за отсутствия логики и последовательности Александру Григорьевичу приходилось умственно напрягаться. Его раздражала необходимость напрягаться ради чуждого ему человека. Но это была Светина мама. Поэтому это было важно. — Я просто исполнил свой учительский долг, — попытался остановить ее словесный поток Александр Григорьевич. — Ох, вы так много сделали для моей Светочки! — продолжала причитать мама. Ее Светочки?! Нет, его Светочки. Александр Григорьевич всё больше убеждался, что Свету нужно как можно скорее изолировать от деструктивного общения с этой женщиной. С ней ведь даже просто рядом находиться тяжело. Но, к сожалению, быстро и легко это сделать не получится. — Это всё, что вы хотели сказать? — он хотел поскорее перейти к делу. Если здесь вообще было дело. — Нет-нет! Я как раз хотела вас попросить… — Да? — Александр Григорьевич надеялся как можно скорее обсудить ее просьбу и завершить диалог. — Я знаю, это против правил, но… Александр Григорьевич снова вскинул одну бровь. — Вы не могли бы позаниматься со Светой дополнительно? Как я понимаю, у нее впереди городской этап олимпиады. А там — если все получится — то и всероссийский! — лицо мамы оживилось, словно это она сама могла стать победителем олимпиады, а не ее дочь. Будто она и ее дочь — это одно и то же. Казалось, она воспринимала Светины достижения своим личным триумфом. — Не за бесплатно, разумеется! — поспешила добавить она. Будь ситуация немного другой и имей Светина мама другой характер, Александр Григорьевич без раздумий согласился бы заниматься со Светой без какой-либо платы, прикрываясь образом идейного учителя, по-настоящему болеющего своим делом. Но у него возник план получше. План, который мог бы в итоге принести Свете гораздо больше пользы. — Как вы верно заметили, это запрещено… — Да-да, но мы ведь не будем никому говорить! — она смотрела на его так хитро и игриво, будто была не взрослой женщиной, а пятилетним ребенком, намылившимся сделать какую-то шалость. И это ей совершенно не шло. Участвовать в ее заговорах Александру Григорьевичу не хотелось, но Света была важнее. Александр Григорьевич окинул взглядом кабинет, выходя из которого некоторые учителя и родители всё же могли заметить, что они со Светиной мамой тут секретничают, и скептически ответил: — Ну да. Немного помолчал и согласился: — Хорошо. Но я не смогу заниматься с ней в школе больше того времени, что предполагают официальные дополнительные занятия. — Можете проводить занятия у нас! — мама искрилась каким-то нервным, притворным радушием. — Нет. Я попрошу Свету приходить ко мне. Это будет проще, чем постоянно таскать с собой нужную литературу и оборудование, — на самом деле, никакой особой литературы и тем более особого оборудования для занятий не требовалось, но Александр Григорьевич посчитал нужным настоять именно на этом варианте. — Конечно-конечно! Света будет к вам ходить! — Вот и договорились. Детали обсудим позже. Я сам переговорю со Светой на нашем дополнительном занятии в школе, и мы определимся со временем. Давайте обменяемся телефонами, я свяжусь с вами позже. Мамино лицо выражало какое-то легкое недоумение и ступор. Вероятно, она сама хотела всё обсудить со Светой, а то и навязать ей время дополнительных занятий, которое лично она считала удобным. Судя по ее поведению, Александру Григорьевичу нетрудно было предположить, что именно так эта женщина и поступала. Но он не собирался такого допускать. Обменявшись формальностями, они наконец расстались. Александр Григорьевич тактично отклонил предложение Светиной мамы вместе спуститься на первый этаж — сказал, что у него еще есть дела в школе. Как только мама скрылась за лестничным пролетом, Александр Григорьевич достал телефон и написал Свете, что собрание прошло благополучно и что у него есть для Светы хорошая новость. На сегодня его дела были закончены.