Химия

На следующем дополнительном занятии по химии Света сидела на коленях у Александра Григорьевича и ела кусок черничного чизкейка, который он принес. Внутри аппетитного, политого сиропом десерта красовалось несколько крупных свежих ягод. Обычно учитель приносил что-то попроще, но сегодня было особенное угощение в честь того, что Света прошла на региональный этап олимпиады! Она доела и посмотрела на Александра Григорьевича ликующим взглядом. Он улыбнулся и предложил ей добавки. — А вы будете? — спросила Света. — Съем кусочек, — ответил Александр Григорьевич. — Только кусочек? Но вы же целый торт купили. — Я не большой любитель сладкого. Одного кусочка мне хватит. — Как та-ак? — искренне недоумевала Света. — Это же черничный чизкейк! Как можно его не любить? Александр Григорьевич усмехнулся и положил лакомство себе на тарелку. Его лицо выглядело спокойным и ласковым. — Люблю, но умеренно, — ответил учитель и отломил вилкой край своего чизкейка. Люблю, но умеренно… Светино сознание наткнулось на эту фразу, как корабль на мель. Александр Григорьевич говорил это про сладости, но Свете на миг подумалось, что он говорил это о ней самой. Она вспомнила недавнее ощущение отчаяния, ненужности и брошенности, которое изводило ее перед наказанием. Конечно, она знала, что тогда ей всего лишь показалось. Александр Григорьевич логично объяснил, почему он поступал именно таким образом, и на самом деле это было продиктовано заботой. Да. И он уверил ее в том, что его чувства к ней не изменились. Но почему же Свете было так больно слышать эту фразу? Люблю, но умеренно. Она хотела не думать об этом. О том, что такая ситуация вообще возможна. Что такие чувства могут раздирать и обгладывать ее до костей, как безжалостные церберы. Свете было страшно даже признавать, что такие чувства существуют в этом мире. На миг она снова ощутила беспомощность и оцепенение, как тогда, когда ей казалось, что Александр Григорьевич перестал обращать на нее внимание. Ей хотелось любым способом откреститься от этих тягостных эмоций и воспоминаний, зарыть их, как труп, и сбежать от них подальше. Она прижалась к Александру Григорьевичу и крепко обняла его. Ей хотелось вжаться еще больше, но она боялась сделать ему больно. Света закрыла глаза и погрузилась в магию ощущений: в тепло его тела, в его ровное спокойное дыхание, в тесное, почти душащее прикосновение. Она забиралась руками под его пиджак и утыкалась носом в его рубашку, как кошка, соскучившаяся по хозяину. Запах его тела был как расслабляющий дурман. Учитель поставил недоеденный торт на стол и обнял Свету в ответ. Он крепко прижал ее к себе и начал поглаживать по голове. В Свету будто залили живительный концентрат счастья. Щемящее удовольствие разливалось где-то в груди, горячее, как лава. Это ощущение было таким ценным и хрупким, что Света отчаянно вцепилась в его источник — как будто боялась, что ее лишат этого. Да, ей нужно было подтверждение, что он ее любит, что он ее не оставит. Ведь ощущение счастья не должно быть хрупким. Оно должно быть крепким, надежным и непоколебимым. Света потянулась к учителю за поцелуем. Одних губ ей оказалось мало. Как можно довольствоваться ими, когда он весь такой притягательный? Света обратила внимание, что его взгляд стал чуть более серьезным и… обеспокоенным? Самую малость. Если бы перед ней был не Александр Григорьевич, а какой-то другой человек, она бы, наверное, и не заметила перемен в его настроении, но Александр Григорьевич был ей так дорог, что она невольно улавливала каждую деталь. Пусть его лицо снова станет спокойным, ласковым и радостным. Ради этого она сделает всё что угодно. Свете хотелось поцеловать и его скулы, и щеки, и лоб, и подбородок, спрятанный за мягко-колючей щетиной. Она повернулась к учителю лицом, широко расставила ноги и спустила их со стула за его спиной. Света плотнее прижалась к нему и прильнула разгоряченными губами к его лицу, покрывая поцелуями каждый сантиметр. Она пылала желанием. Лирика сменилась физикой. И почему глубокие чувства всегда в итоге сводятся к сексу? Свету это наблюдение не беспокоило, а скорее забавляло и вызывало любопытство. Света так плотно прижалась к Александру Григорьевичу, что почувствовала, что он тоже возбужден. Мысленно Света довольно усмехнулась. Сойдет ли это за подтверждение того, что он ее любит? И да, и нет. Ей нужно было подтверждение посерьезнее. И почему ей вдруг стало так весело? Впрочем, она уже давно заметила, что возбуждение чудным образом разгоняет все печали. Хотя бы на время. Учитель внезапно отнял Светино лицо от своего, но Света не расстроилась. Ей было радостно, и она задорно посмотрела Александру Григорьевичу в глаза. Он ответил ей доброй улыбкой. — Света, — начал он многозначительно. Она была вся во внимании и ловила каждое слово любимого человека. — Собирайся и спускайся на первый этаж. Я выйду первый. Напишу тебе, когда и где садиться в машину. Он делал так и в прошлый раз, когда отвозил Свету домой, поэтому схема казалась ей знакомой. Но она же только пришла. — А занятия не будет? — Не нужно сегодня занятие, - загадочно ответил Александр Григорьевич. Света пока не поняла, радоваться или расстраиваться. Почему занятие не нужно? Он просто так его отменяет или предложит что-то получше? Вся спонтанная радость будто израсходовалась, уступив место серьезности, как зиме после жаркого лета: — А куда мы поедем? — Ко мне. У Светы опять глаза загорелись. — К вам? — она чуть ли не закричала от радости и удивления. — Тише, — учитель ласково сделал ей замечание и подтвердил. — Ко мне. Света ничего не ответила и лишь смотрела на него, чувствуя смущение, сила которого несколько смягчалась ликованием. — Так хитро смотришь, — усмехнулся учитель и ласково погладил ее по лицу. Она поцеловала его руку и сказала: — Думаете, напрасно? — Не напрасно. Свете было немного тревожно от предвкушения, но в то же время так радостно, что ее мысли начали скакать от предмета к предмету. Ей было неловко обсуждать предстоящий поход в гости к учителю, поэтому она сменила тему: — А как же торт? — С собой возьмем. — Ура-а! — Так, всё, Света, собирайся. Он снял ее со своих колен и поставил на пол. Точно как кошку.

***

Получив сообщение, Света выбежала из школы и направилась к крайнему подъезду соседнего дома. Александр Григорьевич написал, что будет ждать ее там. «В штанах действительно тепло», — подумала она. Теперь она могла оценить заботу Александра Григорьевича и следовала его указаниям с искренним желанием. Света быстро дошла до машины и увидела некоторые изменения в дизайне. Когда она села рядом с учителем, то обратила на это внимание: — Ух ты, стекла теперь тонированы? — Да. — А зачем? — Чтобы нас не увидели снаружи. Света расплылась в тупой улыбке, представляя, что могли бы увидеть снаружи. Если бы Александр Григорьевич сейчас посмотрел на нее, он бы, наверное, опять сказал, что она хитро улыбается. Но он смотрел на дорогу и выглядел очень серьезным, хотя на Светину болтовню отвечал мягко и с легкой улыбкой на лице. — А дорого тонировать стекла? — Не так уж. Тебя конкретные цифры интересуют? — Да не очень, честно говоря. Вы их специально для меня затонировали? — Да, — ласково ответил он. Света никак не унималась: — Как будто похищаете меня! Ха-ха. Тайные сообщения, тонированные стекла… Задор вырывался из нее, как пар из кипящего чайника. — Ха-ха, можно и так сказать, — учителя, кажется, Светино сравнение позабавило. — И что вы будете со мной делать? — вкрадчиво спросила Света. Она с самого начала догадывалась, что он собирается делать, но ей хотелось коснуться этой темы непосредственно в диалоге. — А что делают с пленницами? — улыбаясь, ответил учитель вопросом на вопрос. — Зависит от того, ради чего их похитили, — из-за размышлений над ответами Света стала более серьезной. — Тебя похитили ради секса и кормления тортиками. Звучало, как какая-то фраза из сериала. Александр Григорьевич выглядел сосредоточенно и довольно, а Света стала более собранной и даже немного нервной — от предвкушения. Он сказал это так просто и буднично. Она ходила вокруг да около, намекая всеми этими «Что вы будете со мной делать?», а он сказал прямо, как есть. Света не знала, что ответить про секс, но обрывать диалог ей не хотелось, поэтому она решила зацепиться за вторую часть ответа Александра Григорьевича: — Тортики? То есть, их будет несколько? — Мы везем черничный, а у меня дома еще вишневый. — Но вы же не особо любите сладкое. — Да. Не мог решить, каким тебя сегодня порадовать, поэтому купил два. — А что, если бы вишневый тортик пропал, раз вы его не едите? — с грустью сказала Света. — Да уж с тобой не пропадет, — улыбнулся учитель. Света рассмеялась. И правда. Проехав загруженный перекресток, Александр Григорьевич начал шутить: — Видишь, как легко тебя соблазнить. Сладостями. Свете пришли в голову совершенно неуместные ассоциации с маньяками, которые заманивают детей конфетами, но она быстро откинула эти мысли. Вздор какой-то! — Да знаете, я бы с вами и без сладостей… Свете стало даже немного стыдно от своей откровенности. Прежде всего перед самой собой. И правда, не нужны были никакие сладости. Не нужно было вообще ничего. Она бы и так отдалась ему в любой момент. Стыдно от такой доступности и покорности. Пусть и всего лишь для одного-единственного человека. Стыдно за то, какое он на нее имеет влияние. — Знаю. В такой ситуации Свете совершенно не хотелось торт. Ей просто хотелось Александра Григорьевича. И всё. Он продолжил: — Но надо же отпраздновать то, что ты прошла на региональный этап олимпиады. Поэтому сладости тоже будут. Они завернули во двор и подъехали к подъезду какой-то небольшой, но аккуратной на вид хрущевки. Александр Григорьевич дал ей указание: — Надень капюшон и, пока мы не зайдем в квартиру, веди себя так, будто мы почти не знакомы. — Хорошо, — согласилась Света, заметив каких-то бабушек на лавке около соседнего подъезда. Не факт, что они их оттуда увидят, но учитель прав — перестраховаться не будет лишним. И чего эти бабки забыли на улице зимой?! Как назло выползли. Света вышла из машины и последовала за учителем. Она вдруг подумала, что даже название улицы и номер дома не знает. И таблички на этой стороне дома нет. Она не представляет, где находится. Света вспомнила мамины предостережения из детства: не принимай сладости от незнакомцев, никуда с ними не ходи и уж тем более не садись к ним в машину. А она уже поела предложенный тортик, села в машину к Александру Григорьевичу и сейчас идет к нему домой. Как же ее ситуация формально похожа на эти и как же отличается от них! Это ведь не какой-то незнакомец, а Александр Григорьевич. И он не может сделать ей ничего плохого. Света бы скорее поверила в то, что Земля перестала вращаться вокруг Солнца, чем в то, что Александр Григорьевич может ей навредить. «А вдруг торт был отравлен? — отчего-то подумалось Свете. — Нет, бред какой-то!» Иногда ее тревожность проявлялась в совсем неподходящее время, но Света умела отбрасывать такие совершенно нелогичные мысли. Ей даже смешно стало от того, какие нелепицы подкидывает ей мозг. Когда они зашли в подъезд и наконец избавились от взглядов прохожих, Света обратила внимание, что в доме нет лифта. «Значит, не получится застрять с ним вдвоем в лифте, — подумала она. — Хотя зачем застревать с ним в лифте, если у нас и так будет секс?» Она поднималась за Александром Григорьевичем по лестнице. «Блин, разве об этом люди думают перед первым сексом?» — начала Света возмущаться про себя. И чего ей в голову лезут такие нелепые мысли — про отравленные торты и лифт? Бред же. Хотя Света не романтизировала первые разы чего бы то ни было, поэтому не боялась «испортить» свой первый секс неуместными предварительными мыслями. До этого она много раз думала о сексе с Александром Григорьевичем, но по этим фантазиям невозможно было определить, первый это раз, десятый или двадцать пятый. Это был просто секс. Первый раз — он просто первый, за ним будут и другие, поэтому незачем придавать ему излишнюю важность. «Хотя стоп, как вообще можно испортить какое-то действие мыслями?» — продолжала сокрушаться Света. За те секунды, что они поднимались по лестнице, Света решила, что ей лезут в голову такие тревожные и абсурдные мысли, потому что она волнуется и не знает, что ей делать. Она ведь до этого никогда не спала с мужчинами. Да и с женщинами тоже… — Закрой глаза, — нежно, но твердо сказал ей Александр Григорьевич, когда они поднялись на второй этаж. Света уже заметила, что они стоят перед квартирой с номером четыре, поэтому решила, что он попросил ее закрыть глаза не для того, чтобы скрыть номер. «А для чего тогда? В прихожей не убрано что ли? Ха-ха», — от волнения Свете уже хотелось перейти на нервный смех. Впрочем, это неважно. Не спрашивая, зачем, она закрыла глаза, как он и сказал. Ему виднее. Она ему доверяет. Он погладил ее по голове и открыл дверь в квартиру.

***

Только что Света была уверена, что доверяет Александру Григорьевичу, но когда переступила порог его квартиры, то ей стало немного боязно. Она приехала в незнакомое место, не знает, куда идти и что делать, и, как слепой котенок, доверяется другому человеку. Но с другой стороны, было в этой уязвимости перед учителем что-то до боли приятное. Такая степень доверия словно подтверждала высокую степень их близости, подтверждала Светину преданность Александру Григорьевичу и его благосклонное и заботливое отношение к ней. Как будто ей могли сделать плохо, но делали хорошо. И почему у Светы получалось ценить только такую заботу? Света оставила все свои вещи в коридоре, на ощупь сняла ботинки, а Александр Григорьевич повесил ее куртку на вешалку. Затем взял Свету за руку и повел дальше. В квартире было тихо. Значит, он живет один? Хотя было бы странно, если бы он пригласил ее в гости при условии, что дома есть кто-то еще. Они ведь собираются… Света смутилась от этих мыслей и начала нервничать еще больше оттого, что этот момент становился все ближе и ближе. Ближе буквально с каждым ее шагом. Она, конечно, долго этого хотела, но реальность оказалась более волнительной, чем фантазии. Когда Света зашла в комнату, пол показался ей необычным на ощупь. Какой-то мягкий, но, кажется, всё же деревянный. Как по циновке ходит. Точно! Это похоже на татами. А вот Света почувствовала ногой какой-то шов между напольными пластинами. Это действительно как будто татами — она видела такие в японских фильмах и аниме, которые ей рекомендовал Александр Григорьевич. Но откуда в его квартире может быть татами? Она не успела обдумать эту мысль, потому что учитель сказал: — Садись. У нее в голове всплыли многочисленные сценки из японского кинематографа, где герои сидели на татами на пятках, поэтому она, не раздумывая, сделала так же: ей даже казалось, что ее тело само сделало это за нее. Оказывается, сидеть на пятках не так уж и приятно. Ноги затекают. — Света, — мягко обратился к ней учитель. Она, не открывая глаз, подняла голову на звук его голоса. Темная пелена перед закрытыми глазами стала светлее — видимо, где-то там наверху была люстра. Учитель ласково взял Свету за подбородок. От неожиданности она почувствовала легкую секундную дрожь. Но в то же время прикосновение было приятным и успокаивающим. Когда зрение бездействовало, а слух мог улавливать только уверенные слова Александра Григорьевича, разгоняющие тишину квартиры, — тогда прикосновения ощущались намного острее, чем обычно. Его руки были теплыми даже после холодной улицы. Свете хотелось поцеловать их, но он медленно повел руку вниз по ее шее. Теперь Света стала чувствовать себя особенно уязвимой, и недавнее напряжение вдруг превратилось в жгучий трепет. Света начала дышать тяжелее. Александр Григорьевич опустил руку еще ниже — теперь его пальцы были прямо под ее ключицами и наверняка чувствовали каждое движение ее взволнованной груди. Он развязал тесемку на ее блузке. Света волновалась, что не знает, что делать, но, кажется, совершенно напрасно: можно просто следовать тому направлению, какое задает Александр Григорьевич. На него можно положиться. Как всегда. И почему в этот раз у нее ушло так много времени, чтобы прийти к этой мысли? Он расстегнул несколько пуговиц и провел пальцем по ложбинке между грудей. Этот еле уловимый жест был настолько эротичен, что вогнал Свету в экстаз. Александр Григорьевич медленно расстегнул оставшиеся пуговицы на ее блузке и взял одну грудь в свою крепкую руку. Света простонала — неудержимое желание обрушилось на нее, как штормовая волна. Учитель сжал ее сосок межу пальцев — ощущения где-то на грани боли и удовольствия. Ей хотелось сказать что-нибудь Александру Григорьевичу, как-то выразить свои чувства, но мысли смешались во что-то неразборчивое, и она не могла выудить из сознания ни одного слова. Она приоткрыла рот и так и застыла, ничего не сказав. Александр Григорьевич жадным жестом распахнул обе стороны ее блузки, и Света ждала, что он потрогает ее еще — страстно, крепко, не сдерживаясь. Но он не делал этого. Наверное, просто смотрел. Тяжело и медленно выдохнув, он сказал: — Света, можешь открыть глаза. Она посмотрела вверх на Александра Григорьевича. Его взгляд казался одновременно четким и туманным, целеустремленным и праздным. Как будто внутри него боролись два демона. Теперь Света могла представить сложившуюся ситуацию со стороны: она сидит на пятках с распахнутой блузкой, а он стоит над ней в своем безупречном костюме и смотрит сверху вниз. Это было как-то…неправильно. Но в тоже время — правильнее быть не могло. Света плохо понимала это смутное, практически неуловимое чувство, но именно оно придавало моменту предельную остроту и пронзительность. Ей нравилось, что Александр Григорьевич был высоким — а когда она сидела, он казался еще выше. Ей нравилось, что он был одет в костюм — а идеальность его образа только усиливалась на контрасте со Светиным полуголым видом. «Наверное, какой-то фетиш», — подумала Света. Рациональная часть ее сознания незаметно подкидывала в котелок мысли для дальнейшего обдумывания. Она продолжала молча любоваться Александром Григорьевичем, как заколдованная, пока он не сказал: — Пошли в ванную. В ванную? А зачем? — Хорошо, — откликнулась Света и встала. Кровь начала вновь приливать к ногам — эта поза на пятках такая неудобная! Хотя с виду по японцам и не скажешь. Поднимаясь, она взглянула на пол и подумала: «И правда, татами!». Но сейчас ее сознание было заторможено приливом эмоций, поэтому ей не хотелось задавать Александру Григорьевичу лишних вопросов и выяснять что-то постороннее, не связанное с целью визита. Цель визита… Ванна тоже ведь связана с целью визита? «Ах да, надо же помыться перед этим. Наверное…» — Света потихоньку возвращалась в реальность и начинала соображать в более практичном ключе. Когда они вошли в ванную, учитель сказал ей раздеться полностью, а сам стал внимательно и серьезно на нее смотреть. Под его — Света не знала, как это назвать — то ли взором, то ли присмотром раздеваться было значительно более стыдно, чем если бы он и сам раздевался вместе с ней. Но Света не стала противиться. Ее вполне устраивало то, как Александр Григорьевич распоряжается ситуацией. Почему-то Света начала раздеваться с блузки — наверное, потому что та была уже полностью расстегнута и распахнута. Было логично завершить начатое. Учитель снисходительно усмехнулся: — Необычный выбор. Как правило, раздеваются в другой последовательности, стараясь как можно дольше оставить закрытыми интимные части тела. Особенно, когда стесняются. Впрочем, я нисколько не возражаю. У тебя очень красивая грудь. — Спасибо, — от неловкости Света не нашла, что еще можно ответить. — Интересно, если бы мы играли в карты на раздевание, в каком порядке ты снимала бы одежду? — А в каком вы хотите? — спросила Света, расстегивая штаны. — Хороший ответ, — опять усмехнулся и похвалил ее Александр Григорьевич. — Учитывая, что, приходя на мои дополнительные занятия, лифчик ты обычно снимаешь, действительно, логично начать с блузки. — А я не знаю, в каком виде вы более возбуждающий: в костюме или голый, — откуда-то у Светы появилась смелость для таких откровенностей, но она тут же запереживала, что такая формулировка может быть воспринята, как оскорбление, и поспешила исправиться. — Я не имею в виду, что у вас может быть некрасивая фигура! Просто вы мне так нравитесь в костюме… — Скоро узнаешь. Света сняла штаны и сложила их на стиральную машинку. Учитель окинул взглядом ее почти голое тело с головы до ног и строго сказал: — Снимай трусы. Это было самое сложное и самое приятное. Самое стыдное и самое желанное. Света медленно стянула с себя нижнее белье и теперь была полностью голая. В лице учителя ничего не изменилось. Хотя… Свете показалось, или оно стало чуть более довольным? Впрочем, Александр Григорьевич всегда очень сдержан, поэтому даже Свете иногда сложно определить, что он чувствует. — Открой кран, пусть ванна набирается. Света стояла ближе к крану, поэтому просьба показалась ей логичной. Учитель добавил: — Надписи на кранах соответствуют. «Надо же!» — подумала Света. Обычно везде на горячем кране написано «cold», а на холодном «hot». Из-за точности и порядка даже в мелочах Света почувствовала уважение к учителю. Когда она повернулась и наклонилась к крану, он подошел к ней и легонько потрогал ее голую попу. Она моментально вспомнила, что он делал с ней на прошлом занятии — эти жгучие шлепки и сладкий стыд. В этом было довольно неловко признаваться даже самой себе, но Свете вдруг захотелось, чтобы он еще раз ее шлепнул. Или еще много раз… Но она стеснялась попросить его об этом, поэтому промолчала. Он немного поводил ладонью по ягодицам и отнял руку. «Интересно, он будет шлепать, только если я его ослушаюсь? — подумала Света, но тут же вспомнила, что тогда действительно сожалела о своих поступках, ведь это могло доставить неудобство Александру Григорьевичу. — Нет-нет! Не надо нарушать его указания только ради того, чтобы он отшлепал! Нужен какой-то другой способ». Но об этом Света подумает потом. А сейчас… Шум воды снова возвращал Свету в реальность. Она обратила внимание, что эта ванна не похожа на стандартные ванны от застройщиков, которые стояли в квартирах у нее с мамой и у ее ближайших родственников. Ванна Александра Григорьевича была шире и выше, а отверстие для перелива было закрыто какой-то изящной металлической крышкой, поэтому ванну можно было наполнить почти до самых краев. — Залезай в ванну, — сказал он Свете. Она опустилась в воду, которая пока что покрывала лишь ее щиколотки, и расслабилась благодаря приятному теплу. Света оперлась спиной на один край ванны и продолжила смотреть на Александра Григорьевича. Он начал раздеваться. Не так медленно, как Света. Без тени стеснения. Буднично, словно Светы здесь и не было. Иногда поглядывая ей прямо в глаза. Почему раздевался он, а стеснялась Света? Александр Григорьевич аккуратно повесил пиджак на крючок и начал расстегивать рубашку. Света внимательно следила за его пальцами, которые с каждой секундой обнажали всё больше прекрасного тела. Света уже видела его торс на фотографии, которую он присылал ей на каникулах, но в реальности это было еще эффектнее. «Действительно, как он и говорил!» — подумала Света, вспомнив, что учитель обещал ей, что реальность будет гораздо лучше виртуальной картинки. У него было крепкое тело и смугловатая кожа, а на груди и части живота росли аккуратные волосы. Света завороженно на них смотрела. Почему-то волосы на мужском теле казались ей привлекательными и ассоциировались с надежностью и уютом. Когда Александр Григорьевич полностью снял свою белоснежную рубашку, Света не могла определиться, было это возвышенно-прекрасно или примитивно-возбуждающе. Затем Александр Григорьевич начал расстегивать брюки. Его движения были такими функциональными, как будто он действительно раздевался только для того, чтобы принять ванну. Звякнула бляшка ремня, когда учитель расстегивал его. Это привлекло Светино внимание. Четким движением он вытащил ремень из брюк и многозначительно посмотрел на Свету. Ей опять вспомнилось предыдущее дополнительное занятие: как Александр Григорьевич погладил ее холодным ремнем по разгоряченным ягодицам. Как он не стал хлестать ее ремнем. А что, если бы стал? Эта мысль должна быть жутко противоестественной и неправильной, но Свету она увлекала. И никак не мешала чувствовать возбуждение. А, может, она его даже усиливала? Света еще раз кинула взгляд на ремень: темный, плотный, кожаный… Аккуратный, но видно, что долго ношенный. Свете вдруг вспомнилось, как она сама расстегивала его ремень на одном из занятий, чтобы… Александр Григорьевич повесил ремень на крючок, и Светино внимание снова перешло на его брюки. Которые он уже расстегивал… Света согнула ноги, обняла их руками и вцепилась взглядом в происходящее, как в кино. Она сосредоточилась так сильно, что почти не замечала шум воды. И то, что вода уже дошла до середины ее голеней. Александр Григорьевич так же быстро снял брюки и аккуратно сложил их на стиральную машинку рядом со Светиными вещами. Света почувствовала, что лицу стало жарко: то ли от того, что она долго сидела в почти горячей воде, то ли от того, что учитель был почти полностью голым. Он прислонил кисть к резинке своих трусов. Света начала дышать чаще. Он снял трусы и так же спокойно сложил их на брюки. Как ни в чем не бывало. Затем весело посмотрел на Свету и с едва уловимой игривостью по-доброму спросил: — Ну что, я голый достаточно возбуждающий по сравнению с костюмом? Когда он заговорил, Света наконец смогла отвести взгляд от его паха и робко подтвердила, глядя ему прямо в глаза, но как будто куда-то сквозь него: — Достаточно… Конечно, он возбуждал ее полностью раздетый. Но Света не была уверена, что больше, чем в костюме. Пожалуй, сейчас все-таки чуть больше из-за новизны ситуации: она ведь впервые видела его полностью раздетым. Но Свете почему-то казалось: как только она привыкнет, он будет одинаково возбуждать ее в любой одежде и без нее. Света отметила про себя, что всё-таки для возбуждения важнее характер взаимодействия, а не факт обнаженности. Но она собиралась вернуться к этой мысли позже. А сейчас… Александр Григорьевич залез в ванную и сел, опершись спиной на противоположный край. Вода сразу поднялась и коснулась Светиных сосков. Учитель вытянул ноги и коснулся ее бедер. Он был по пояс в воде, поэтому ничего не оставалось, как смотреть выше пояса. Света посмотрела ему в глаза, внимательно и проникновенно. Он улыбнулся, и Свету это успокоило. — Всегда нужно мыться перед сексом, — пояснил он. Света усмехнулась про себя. Опять он взялся за свои нравоучения. Но в то же время это делало ситуацию менее напряженной, как будто переводя внимание на практичные вопросы. — Прям всегда? — озорно переспросила она. Интересно, уловил ли Александр Григорьевич нотку дерзости в ее голосе? Может, уловил, — потому что снисходительно усмехнулся. Может, не уловил, — потому что спокойно ответил: — Конечно, это правило не всегда соблюдается, — начал он серьезным тоном. — Иногда людей охватывает такая страсть, что про любые правила забывают. Но хотя бы подмываться рекомендуется. — А почему тогда мы сейчас моемся? — Свете казалось, что их тоже охватила страсть. По крайней мере, ее уж точно. — Потому что я счёл это нужным, — ответил он. — Лучше иди сюда, помою тебе спину. Света переместилась к противоположному краю ванны, прильнула спиной к Александру Григорьевичу и почувствовала блаженную расслабленность и безопасность. И убедилась, что он тоже возбужден. Он намылил мочалку и нежно тер ее спину — довольно долго. Создавалось впечатление, что ему это тоже нравится. Он решил вместе принять ванну, чтобы был повод окружить Свету заботой? Когда он касался ее линии позвоночника, Света тихо вздыхала, и ей хотелось выгнуться от удовольствия. Это расслабляло и будоражило одновременно. Александр Григорьевич еле ощутимо поцеловал ее шею сзади. Если бы можно было сравнить его прикосновения с цветами, то они были бы такими же нежными, как лепестки, а ощущались бы так остро и отчетливо, как шипы. Свете хотелось еще. Она выгнула шею, и Александр Григорьевич подарил ей еще один легкий поцелуй. Света расплывалась в эйфорической неге. Он ласково провел мокрой рукой по ее спине и прошептал на ушко: — Всё, помылись, теперь выходим. Расслабленность исчезла, как тишина после выстрела. Света вдруг вспомнила, ради чего она вообще приехала к нему в гости. И с выходом из ванны этот момент будет всё ближе. Ей очень этого хотелось, но где-то внутри ее подтачивали неуверенность и смущение. Света посмотрела на спину Александра Григорьевича, который только что вылез из ванны, и это придало ей спокойствия. Всё будет хорошо. Света встала рядом с Александром Григорьевичем. Он развернул для нее широкое полотенце, а когда Света ступила к нему чуть ближе, то крепко обнял со спины, укутывая в мягкую махровую ткань. Света закрыла глаза и снова наслаждалась умиротворением и ощущением безопасности. Она так плотно прижималась к учителю, что даже сквозь полотенце чувствовала, как от дыхания у него вздымается грудь. Он обхватил Свету еще крепче, и ей захотелось поцеловать его руки. Но она бы не достала до его ладоней и пальцев, поэтому просто слегка повернула голову и уткнулась носом в его мокрое плечо. — Можно, я вас вытру? — тихонько спросила Света. — Если хочешь, — разрешил учитель. Света неохотно высвободилась из его объятий, сняла со своих плеч полотенце, полностью оголяясь, и начала вытирать им Александра Григорьевича. Она могла бы провести в его уютных объятиях хоть целую вечность, но нежные чувства уже переполняли ее, и ей хотелось как-то их проявить. Света легонько прикоснулась к плечу Александра Григорьевича через полотенце и повела руку вниз, наблюдая, как вслед за этим на его коже исчезают капли воды. Затем Света принялась вытирать его грудь, потом опустилась на живот. Александр Григорьевич молча стоял и принимал такие своеобразные ласки, нежно глядя на Свету. Он всегда казался Свете идеальным и немного недосягаемым. Как фантом. Даже сейчас она прикасалась к нему лишь через полотенце, как будто всё происходящее было чем-то ненастоящим. К черту полотенце! Света бросила его на край ванны и жадно прижалась лицом к Александру Григорьевичу. Одни невытертые капли воды она случайно задевала своими волосами, другие впитывала губами, когда целовала его тело. Да, да! Теперь это всё точно реально. Она целовала его так долго, так беспорядочно переносила губы от одного участка его тела к другому, как будто стремилась намертво вгрызться в эту реальность. Вцепиться в нее, чтобы она не казалась призрачно неуловимой квинтэссенцией ее собственных желаний. Света увидела капельку воды, быстро стекающую вниз по руке Александра Григорьевича. Вот она уже на сгибе локтя… Света уверенно наклонилась, чтобы поймать языком эту капельку. Она продолжила целовать его руку, опускаясь всё ближе к кисти. Она хотела бы целовать его всего: и лицо, и грудь, и живот, и руки, и ноги… В трезвом состоянии ума ей никогда не приходила мысль о том, чтобы целовать чьи-то ноги — даже Александра Григорьевича. Но сейчас это желание казалось ей таким естественным. Она посмотрела на низ его живота, перевела взгляд на ямочку таза, затем — на мощную мышцу ноги, так красиво выпирающую над коленом. Александр Григорьевич сказал: — Пойдем в комнату. Чем не дал ей продолжить свои поцелуи. Света оторвалась от его тела и посмотрела ему прямо в глаза. Ей казалось, что Александр Григорьевич видит ее насквозь. Света чувствовала себя хрупко и уязвимо, но в то же время прекрасно и изящно — как искусно вылитое стекло. Она чувствовала себя восхитительно!

***

До этого Александр Григорьевич только задавал тон происходящему, оставаясь в стороне и позволяя Свете смаковать, как сладкие леденцы, свои зыбкие душевные удовольствия — стыд, смущение, уязвимость. А теперь учитель сам начал действовать активно! Все происходило так стремительно! Александр Григорьевич впился своими губами в Светины и прижал ее спиной к кровати. Под таким напором ей ничего не оставалось, как переключить внимание на телесные ощущения. Света даже не успела понять, что происходит, и инстинктивно ответила на поцелуй. Осязаемое физическое удовольствие вихрем уносило за собой и робость, и сомнения. Они больше не сдерживали спонтанность. Одной рукой учитель опирался на кровать, а другой трогал Светину грудь. Его прикосновения так отзывались в душе, что Свете казалось — он доставал до самого сердца. Он опустил руку ниже, медленно проводя крепкими пальцами по ее телу. Света без слов поняла, что от нее ожидается, и раздвинула ноги, чтобы Александру Григорьевичу было удобнее ее ласкать. Его пальцы выводили какие-то дьявольские узоры, мастерски выуживая из Светы стоны удовольствия. Прежняя сладость смущения превратилась в пьянящую терпкость. Свете хотелось большего. Александр Григорьевич на миг оторвался от Светы и потянулся к прикроватной тумбочке. — Если будет больно или неприятно, обязательно скажи мне, — заботливо предупредил он ее, надевая презерватив. — Хорошо, — отозвалась она, наблюдая за учителем. Ей казалось, что страсть не заслоняла его сознание полностью, как это обычно бывает у Светы. Даже в такой момент он действовал, хоть и инициативно, но последовательно и разумно. Александр Григорьевич расположился между Светиных бедер и стал ласкать ее чувствительные точки головкой члена, внимательно глядя Свете в глаза. Так приятно, но так мало. Пускай он уже сделает это! Хотя… А что, если действительно будет больно? Но даже в таком случае ей почему-то не хотелось бы прерывать его. Она хотела, чтобы он ее хотел, чтобы он ее имел — как бы грубо и примитивно это ни звучало. Ей хотелось доставить ему удовольствие. Хотелось осознавать, что это удовольствие, которое доставила именно она. Думая об этом, она даже чувствовала какое-то странное торжество и гордость. Момент был напряженным, как натянутая струна. Учитель серьезно смотрел ей в глаза. «И как вообще предполагается расслабиться во время секса? — думала Света. — Разве возбуждение — это расслабляюще?» Несмотря на свою принимающую роль, она чувствовала себя, как зверь на охоте — словно была в каком-то однонаправленном неукротимом трансе. Света не понимала, подхватила она эту бешеную энергию от Александра Григорьевича, или та возникла сама. В любом случае — Света позволяла учителю управлять этой энергией. По его решительному взгляду Свете казалось, что он сейчас начнет трахать ее с таким же неистовством, с каким хищники набрасываются на добычу. Она буквально кожей чувствовала его запал и инициативу. Но вместо этого Александр Григорьевич начал медленно вставлять в нее член. — Не больно? — спросил он. — Нет, — ответила Света. Она знала, что он сдерживается. Ради нее. Он так аккуратен, чтобы ей было комфортно. Света начала тонуть в его заботе, желая вернуть ему эмоциональный кайф десятикратно! Медленные, осторожные, словно подготовительные движения… Ей и правда было не больно. Это ощущалось немного… странно. Но Свете хотелось поскорее привыкнуть к этому чувству. Чувству единения с Александром Григорьевичем. Свете было очень приятно осознавать, что теперь они достигли максимально возможного уровня физической близости. Она чувствовала себя ближе к Александру Григорьевичу, чем когда-либо. Теперь она точно была его. Теперь она была уверена в том, что она ему нужна, что он ее хочет. Учитель немного подался вперед, отчего Светино положение тела тоже изменилось. «О, теперь приятнее! — с любопытством отметила про себя Света. — Но все равно недостаточно приятно…» Света взглянула на лицо учителя — его взгляд был направлен на нее, но будто сосредоточен на какой-то невидимой точке. Света подняла руку и ласково прикоснулась к его щеке, а затем провела рукой по его напряженным плечам и груди. Александр Григорьевич начал двигаться быстрее. Сейчас фрикции ощущались достаточно приятно, но это хрупкое удовольствие не могло сравниться с мощным экстазом от физического и эмоционального слияния. Света как никогда ощущала себя желанной. Она внимательно смотрела на учителя, пытаясь мысленно запечатлеть каждое мгновение. Александр Григорьевич приближался к удовольствию, которое Света хотела ему доставить. Да-а… Да! Это так приятно — видеть, как любимый человек млеет от наслаждения, и осознавать, что это именно она, Света, является причиной его наслаждения. Света тоже будто кончила, только эмоционально, а не физически. Настолько эта мысль вгоняла ее в эйфорию. Александр Григорьевич поднялся и сказал: — Я сейчас приду. — Хорошо. Света подумала, что он пошел выкинуть использованный презерватив — он же всё делает, как полагается. — Я вернусь, и мы продолжим, — добавил он, заманчиво глядя на Свету. Она ничего не ответила, но начала чувствовать смущение. Александр Григорьевич, кажется, заметил это и ободряюще улыбнулся ей. «Продолжим? А что мы будем делать?» — думала Света. Что тут еще можно делать? Да, вообще-то, много чего…

***

Он быстро вернулся. Сел на кровать и посмотрел на Свету с теплотой и нежностью. Почему-то Света ощущала его теплоту, как горячее желание, а нежность — как настойчивость. Александр Григорьевич сидел на некотором расстоянии от Светы. Она ощущала себя уязвимой, но ей это нравилось. Это как смотреть на высокий водопад: совершенно оправданно опасаться его мощного потока и одновременно с тем быть зачарованной его красотой и силой. Так же Света смотрела на Александра Григорьевича. Он приблизился к ней. Она смотрела ему в глаза, не отрываясь. Словно вступала в этот водопад, неумолимо уносящий за собой. Александр Григорьевич начал ласкать ее. И Свету начало уносить. Его пальцы ласкали самые чувствительные точки, доводя ощущения до грани. Эти движения были более четкими, спокойными и выверенными, чем те настойчивые ласки, которыми начинался их секс. Теперь у этих движений была определенная цель… К которой они верно приближались. Чувства дошли до критической точки. Свету будто снесло водопадом, и она почувствовала всю радость и прелесть свободного полета… Стыд притупился, поэтому Света даже не пыталась сдерживать свой стон. Это в кабинете химии нельзя было — там могли услышать. А здесь можно! Сейчас все можно! Света почувствовала ватную легкость бытия. Водопад отбушевал. Теперь он шумел где-то далеко. Умиротворение.

***

Они лежали на кровати в обнимку. Зимняя прохлада чуть обдувала голые плечи, но учитель согревал Свету своими крепкими объятиями. Хотя молчать с учителем было приятно, Свете всё же хотелось о чем-то поговорить. Нечасто выдаются моменты, когда это возможно: то они заняты химией, то ограничены рамками урока, то вынуждены тайно переписываться. Свете хотелось просто послушать голос Александра Григорьевича, повпитывать его присутствие. — А почему у вас на полу татами? Его же в Японии используют. — Да, оно мне очень нравится, поэтому я заказал его сюда. Приятно ходить по нему босиком. — У вас и машина японская. И обогреватель в кабинете, наверное, был японский. А еще вы говорили про японский многотомник по органической химии, — Света сложила вместе все эти факты. — Вы как-то связаны с Японией? Александр Григорьевич улыбнулся и нежно поцеловал ее в макушку: — Ты хорошо анализируешь, тебе точно надо идти на химика. Да, я закончил аспирантуру в Японии. — Ого! — Света была поражена. Она и раньше знала, что Александр Григорьевич очень умный, она даже предполагала, что он занимается наукой. Но чтобы закончить аспирантуру в Японии! Это же такая технически развитая страна! — А вы дадите мне почитать вашу диссертацию? — Ха-ха, — Александр Григорьевич по-доброму посмеялся. — Не думал, что после секса мы будем обсуждать мою диссертацию. Я могу дать тебе ее почитать, но боюсь в этом будет мало толка, потому что она на японском. — Ого-о!.. — Света продолжала реагировать в том же духе. Теперь Александр Григорьевич вообще казался ей полубогом. А мало толка не потому, что она не сможет понять диссертацию такого уровня, а потому что она на японском. Значит, Александр Григорьевич высокого мнения о ее знаниях по химии? — А что нужно обсуждать после секса?.. — смущенно продолжила она. — Например, твои впечатления, — ласково ответил учитель. — Что тебе понравилось, что не понравилось? Не было ли больно? — Больно не было, — сказала Света, и ее лицо стало более серьезным. — Хотя я думала, что будет. — Почему? — Не знаю… Стереотипы, наверное. Света не стала говорить ему о том, что она гуглила, больно ли в первый раз. Но представляя, что он об этом знает, Света начинала стыдиться. Как будто она специально планировала его соблазнить, раз заранее искала ответы на такие вопросы. Соблазнить учителя, который значительно старше. Которого нельзя соблазнять… — Ты так мило смущаешься, — с загадочной улыбкой на лице отметил Александр Григорьевич. Ничего от него не скроешь! — Вам нравится? — от того, что Света сказала, ей стало еще более стыдно. — Да, — твердо ответил он. «Тогда я буду смущаться ради вас» — захотелось ответить Свете, но она решила, что это будет слишком… услужливо. Слишком странно. Поэтому промолчала. Он продолжил диалог сам: — Что ты чувствовала в процессе? Света сомневалась, что ей ответить, и начала прикидывать в голове разные варианты, но учитель прервал ее мыслительную деятельность: — Света, — сказал он строго. — Говори как есть. Она и так не собиралась его обманывать, просто думала над формулировкой. — Вы имеете в виду физически? — решила уточнить Света. — Да, — теперь тон его голоса смягчился. — Эмоционально я видел и чувствовал. — Хм-м, ну, это ощущалось… непривычно. Сначала не было никаких особых ощущений, потом стало приятнее, — Света посмотрела на Александра Григорьевича и добавила тихим голосом. — Но всё равно недостаточно приятно, если вы понимаете, о чем я. Ну, разве что только пальцами… Вот тогда было... очень приятно. «И как женщины врут своим мужчинам и что-то сам симулируют? А главное — зачем? — подумала Света. Ей и в голову не приходило быть нечестной с Александром Григорьевичем. Ей казалось, что лесть, наоборот, унижает достойного мужчину. — Да и что за мужчина такой, который будет довольствоваться сладкой ложью? Невнимательный, незаботливый и тупой!» Почувствовав отвращение к этим гипотетическим мужчинам, Света перевела взгляд на Александра Григорьевича, который спрашивал ее об ее настоящих чувствах и заботился о ней. В груди разливалось мягкое тепло. — Да, Света, извини, всё прошло достаточно быстро, мне было уже сложно себя сдерживать. — А вы себя сдерживали? Свету эта мысль окрыляла. Раз он сдерживался, значит, уже давно ее хочет! — Конечно, — Александр Григорьевич еле заметно вздохнул. — Света, ну не мог же я тебя трахнуть на второй неделе учебы… ТРАХНУТЬ! М-м, да. — Жаль, что не могли… — робко ответила Света, внимательно наблюдая за реакцией учителя. Теперь она даже не пыталась скрывать стыд. Стыдно было так сильно, что кто угодно заметил бы, тем более Александр Григорьевич. — А-ха-ха! — громко рассмеялся он. — Света, ты та еще проказница! — Да… — подтвердила Света и по-детски наивно посмотрела ему в глаза. В таком контексте невинный взгляд наверняка воспринимался вызывающе. Свете даже нравилась такая роль — проказница. Захотелось еще попроказничать. — Ничего, у нас еще всё впереди, — успокоил ее учитель. — В следующий раз попробуем подольше, и в другой позе. Света расплылась в эйфорической улыбке, представляя, что именно там у них впереди. М-м… Ей было интересно, в какой позе, но она решила не спрашивать — пусть будет сюрприз. Иногда приятная неопределенность многократно усиливает эмоции. Ожидание — уже часть удовольствия. — Раз вы долго сдерживались, то почему решили заняться сексом именно сейчас? — Всему свое время. Сейчас тебе это было очень нужно, поэтому дальше откладывать было бы даже вредно. — А как вы определили, что мне это нужно? — Свете и самой было интересно узнать ответ на этот вопрос. Ей не казалось, что сейчас ей это нужнее, чем раньше. Вроде как обычно. Как обычно хотелось Александра Григорьевича… Уже давно. — В последнее время тебе казалось, что я невнимателен и безучастлив. Я, конечно, попытался переубедить тебя, но для внутреннего восприятия важны не слова, а действия. Я не хотел, чтобы ты чувствовала себя одиноко. Чтобы убрать твою тревогу по поводу моего отношения к тебе, прежнего уровня близости могло бы уже и не хватить, поэтому целесообразно было перейти к следующему этапу как можно скорее. Света задумалась. — Хм-м. Звучит логично. Возникает впечатление, что вы понимаете меня даже лучше, чем я сама. Света не могла определить, что она чувствовала в связи с этим: страх — из-за уязвимости, восторг — из-за того, как глубоко Александр Григорьевич ее понимает, или благодарность — из-за того, что он о ней заботится. Наверное, всё вместе. — Это вряд ли, — улыбнулся он. — Никто не может знать тебя лучше, чем ты сама. Конечно, я кое-что понимаю, я ведь старше и опытнее. К тому же, ты для меня важна, и я всегда обращаю внимание на твое состояние. Поэтому я понимаю тебя достаточно хорошо. Ты для меня важна — эти слова как бальзам на душу. Словно укутывают теплым одеялом. Александр Григорьевич продолжил: — Уже ведь дошло до того, что ты начала нервничать, от отчаяния нарываться на наказания и делать довольно опасные вещи. НАКАЗАНИЯ! Слово, заряженное стыдом и удовольствием. — А можно… — Света робко посмотрела ему в глаза, — нарываться на наказания просто так? Александр Григорьевич посмотрел на нее с довольной хищной улыбкой, и Свете даже показалось, что в его глазах мелькнуло жадное восхищение. Наверное, так выглядит похоть, когда ее не удается скрыть. Но Александр Григорьевич снова сделал игриво-строгое лицо и ответил: — Не боишься, что за такую дерзость тебя накажут слишком сильно? Накажут слишком сильно! От этих слов у Светы сердце застучало бешеным ритмом. — А сильно — это как? — поинтересовалась Света, рисуя себе картины будущих наказаний. Но Александр Григорьевич не успел это пояснить — у Светы зазвонил телефон. Она посмотрела, кто звонит. Мама. Удовольствие и предвкушение мгновенно схлопнулись, но бешеный стук сердца остался. — Алло, — нехотя подняла трубку Света. — СВЕТА! — мамин голос казался оглушающим. — Ты там где? Я переживаю, восьмой час уже, а тебя дома нет! «Господи, еще даже восьми нет, а она уже истерит», — подумала Света с раздражением. Спорить с мамой было себе дороже, но почему-то Света никогда не могла удержаться от этого. — Да сейчас всего, — Света посмотрела на часы, — семь двадцать! — Ты ведь обычно раньше домой приходишь… Света закатила глаза. «Опять начинает строить из себя пострадавшую» — Света уже научилась предугадывать основные линии поведения своей мамы, хотя до сих пор некоторые мамины реакции казались ей хаотичными и непредсказуемыми. Но сейчас был их типичный разговор. «Начала с наезда, а теперь пытается вызвать жалость к себе, ага» — подумала Света. Но тут же взяла себя в руки. Спорить с мамой бесполезно Она только себя слышит. Целесообразнее согласиться и переключить ее внимание. — Да вот задержалась на дополнительном занятии, — начала оправдываться Света милым голоском, скрывая свою злость. Во всяком случае, она надеялась, что злость удалось скрыть. — Ой, так до-олго, — начала причитать мама. Теперь нужно переключить ее внимание. — Да, я сегодня узнала, что прошла на региональный этап олимпиады! — Света решила сразу скормить маме хорошую новость. Та всегда реагировала исключительно положительно, когда у нее была возможность почувствовать гордость за Свету. — Молоде-ец! Моя Светочка! Это успех! Ну ничего себе! Я даже не ожидала! Эта фраза, сказанная ангельским голосочком, тоже почему-то ужасно раздражала, хотя Света пока не могла точно определить, почему. Но чувствовала, что что-то в ней было не так. «Радуется так, как будто это она сама выиграла олимпиаду, а не я», — с отвращением подумала Света. — Ну ла-адно, жду тебя дома, — сказала мама мягким, чуть ли не страдальческим тоном. «Как меня просто дома нет, так она сразу орать, а как узнала, что я прошла на региональный этап, так стала добренькой, фу», — подумала Света и бросила трубку. Конечно, вежливо попрощавшись. Ей не хотелось уходить от Александра Григорьевича. Никогда не хотелось. Но надо было. Он мрачно и серьезно посмотрел на Светин телефон. Как начальник, которому предстояло спланировать и распределить выполнение большого объема работ. А потом стал одеваться, чтобы проводить Свету. До вишневого торта сегодня дело так и не дошло.