***
Приближались зимние каникулы. Света немного грустила из-за того, что не сможет видеть Александра Григорьевича в школе, но мама договорилась, что они будут заниматься и на каникулах, поэтому в целом Света не особо расстраивалась. Немного отдохнуть от остальных предметов не помешает. Она хотела подарить Александру Григорьевичу что-нибудь на Новый год, чтобы порадовать его — благо, деньги у нее теперь имелись. Но они должны были увидеться не раньше четвертого числа — Александр Григорьевич говорил, что собирается поехать с друзьями в загородный коттедж в первых числа января. Поэтому Света решила купить подарок после Нового года, когда освободится от ежедневной учебы. Они, как обычно, собирались праздновать Новый год вдвоем с мамой. Жаль, конечно, что Света не сможет отпраздновать с Александром Григорьевичем, но ничего — всё еще впереди! Уже через пару лет это станет возможно.***
Новогоднее утро началось с неожиданного пробуждения: — Света, вставай! — затормошила ее мама. Света разлепила глаза и уставилась на нее, спросонья не понимая, что той нужно. — Сходи в магазин, пожалуйста. Я вчера забыла картошку купить, а мне на салат надо. Света совсем не хотела в праздничный день вставать так рано и куда-то тащиться. — Да зачем эти салаты? Мы ж вдвоем празднуем, — она попыталась возразить. — Ну а как без салатов? Новый год же! — маму было не переубедить. — Сходи, пожалуйста, в магазин, у меня времени нет, у меня уже кипит всё! — мама начинала раздражаться, чуть ли не срываясь на крик, и Света вместе с ней: — Ла-адно, ладно! Схожу! «Раз ей надо, пусть сама бы и сходила!» — подумала Света, но решила промолчать — незачем было раздувать конфликт. — Ну чего ты сразу огрызаешься! «Да потому что ты начала орать!» — подумала Света, но снова промолчала, потому что заранее знала, что мама могла бы ответить на это: "Ты еще не знаешь, как я ору". Вместо препираний Света резко откинула одеяло и стала собираться. Мама, добившаяся своего, ушла на кухню — видимо следить за тем, что у нее там кипело. Это у Светы уже всё кипело! Сейчас она была даже рада оказаться подальше от мамы, и прогулка до магазина несколько успокоила ее нервы.***
— Да не такую картошку надо!!! — с порога заорала мама, когда Света вернулась из магазина. — Ну сама тогда и покупай, раз не такую! — Света ответила ей тем же. — Что ни попроси — ничего не сделает! — мама продолжила бросаться обвинениями, не слыша никаких возражений. — Ой, вырастила!.. Теперь Света не понимала, то ли мама высказывала претензии ей, то ли просто жаловалась в пространство. И какие действия от нее ожидаются? Извиниться? Бежать покупать новую картошку? — Ну давай схожу за новой, — не сумев скрыть раздражения, предложила Света, уже испытывая поганое чувство вины. Она сама себя виноватой не считала, но всё равно не могла избавиться от этого ощущения. И это злило! — Ой, не надо. Сходила уже… — начала отнекиваться мама. Света ненавидела, когда она так говорила! И сделала она не то, что от нее хотели, так еще и исправиться не дают, и вообще не говорят, как с этим быть. Такая хаотичная и эмоциональная обстановка давила на Свету. — Не надо так не надо! — выпалила Света, убежала в свою комнату и хлопнула дверью. Новогоднее настроение было испорчено! Она весь день просидела в своей комнате. Ее грызла мысль, вдруг маме нужна помощь с готовкой? Но сама мама ни о чем больше не просила, а Свете было слишком противно с ней разговаривать, поэтому она так и не смогла заставить себя выглянуть из комнаты до самого вечера. Но по звукам, доносящимся из кухни, Света понимала, что мама уже скорее всего закончила с готовкой. Часов в одиннадцать мама постучала в дверь ее комнаты. — Светочка, — начала она ласково. Но не стала дожидаться разрешения войти и просто ввалилась в комнату. Свету это всегда раздражало! Но сколько бы она ни говорила об этом маме, та не принимала ее просьбы во внимание. — Всё готово, — радостно сказала она без тени злости. У Светы сразу же возник диссонанс: еще недавно она на нее орала и обвиняла непонятно в чем, а теперь лебезит. Был ли в этом какой-то подвох? — Пойдем кушать, — позвала ее мама. Света всё еще чувствовала себя виноватой за то, что даже не предложила помочь маме с готовкой. И за то, что продолжала на нее злиться, хотя та так мило звала ее к столу. Невысказанные противоречия буквально раздирали Свету изнутри, создавая плохо осознаваемый дискомфорт. «Может, и не надо было на нее злиться? — начала сомневаться Света. — Всё ведь хорошо». — Ну ладно, — осторожно согласилась Света и проследовала за мамой на кухню. Резкая перемена в поведении мамы всё еще вызывала у Светы недоумение, которое она пыталась заглушить мыслью, что на самом деле всё нормально. Вот же, мама вежливо с ней разговаривает, предлагает поесть. — Наряжаться будешь? — по-доброму спросила мама, но Свете даже в этом тоне чудились обвинения. Как будто бы она одета неподобающе. — Новый год всё-таки, — добавила мама, но открыто не настаивала. — М-м, — Света долго не могла решить, но в итоге уступила маминому мнению. — Ладно, подожди меня, сейчас надену что-нибудь праздничное, — и снова ушла в комнату. Новый Светин наряд маме, кажется, снова не понравился. — Ну чего ты эту серую юбку надела? — начала причитать мама. — Могла бы и поярче что-то — знаешь, какой год будет по китайскому календарю? Говорят, надо в этот год ярко наряжаться, а то несчастливым будет! — Да мало ли, что говорят! — Света уже не могла сдерживаться. — Ой, ну хочешь — сиди в своей серой юбке! Всё, я тебе ничего не говорю! — мама сделала вид, что согласилась со Светой, но видно ведь было, что она на самом деле не одобряет ее выбор! Да еще и как будто бы незаметно критикует ее. «Вообще-то юбка симпатичная!» — думала Света, но не решалась продолжать возражения, ведь никогда ни к чему хорошему это не приводило. Когда они сели за стол, уже ближе к двенадцати, Света решила хоть как-то сгладить конфликтную ситуацию и начать ничего не значащий разговор в стиле «что вижу, то пою»: — Ой, какой у нас новогодний стол! Столько всего! М-м. — Я одна всё готовила-горбатилась! — мама опять ядовито выпрыснула на нее свои обвинения. Света закатила глаза. — От тебя-то помощи не дождешься! — продолжила причитать мама. Света чувствовала вину, обиду и злость. На мгновение ей показалось, что комок, подступивший к горлу, как обычно не даст ей ответить что-либо. Но почему-то сейчас ярость, накопленная за все эти годы, подхватила Свету, как потоком, и она выпалила: — Ну тогда сиди сама и ешь свои салаты! Как будто краем сознания различая какие-то громогласные возражения мамы, Света, движимая неведомыми ей ранее инстинктами, вскочила из-за стола, на автомате накинула на себя куртку и выбежала на улицу, даже не закрыв дверь.***
Почему Света раньше не убегала из дома? Может, потому что некуда было бежать? Но сейчас ноги сами несли ее в единственное убежище, которое она знала, — к Александру Григорьевичу. Она, не задумываясь, могла найти путь к его дому даже во мраке ночи, пусть и освещенной периодическими взрывами салютов. Они грохотали то тут, то там, но мысли были громче — они так и барабанили в голове, не давая покоя, сжимали в тиски и рвали в клочья. Света мчалась, не обращая внимания на укусы мокрого холодного снега, врезавшегося прямо в лицо. Разгоряченная гневом, обидой и возмущением, она, казалось, не замечала объятий ледяного ветра, раздувающего ее волосы и обгладывающего ее голые пальцы — впопыхах она забыла надеть шапку и перчатки. Чувство вины, как невидимый грозный страж, не позволяло злости выплеснуться наружу и заставляло Свету безнадежно биться — как отчаянного зверя в капкане. Инстинктивно сунув руки в карманы куртки, чтобы согреться, Света не нащупала ничего из того, что обычно там носила: телефон, деньги, карточку. Теперь она даже не могла позвонить Александру Григорьевичу или заказать такси — заплатить было нечем. С ностальгической, непонятно откуда взявшейся усмешкой на губах Света вспомнила, как Александр Григорьевич отшлепал ее за то, что она ходила в юбке по морозу. «А за такой легкомысленный наряд он мог бы меня крепко наказать, — эта радостная мысль мелькнула у Светы в голове, как гирлянда витрины, мимо которой она пробегала. — Сегодня ведь еще холоднее, чем тогда». Предвкушение удовольствия размывало ее противоречивые чувства, вызванные ссорой с мамой. Теперь ей казалось, что она не бежит от беды, а догоняет удовольствие. Когда она заскочила в подъезд Александра Григорьевича, физические ощущения начали возвращаться в тело. В мягком и сыром тепле помещения ее руки, словно на контрасте с окружающей температурой, загорелись холодом. Только сейчас она осознала, насколько ее одежда была неподходящей для такой погоды. Ей было немного неловко вот так вот без приглашения заявляться к Александру Григорьевичу посреди новогодней ночи. Свете казалось, что, возможно, это неуместно, и теперь ее начал подтачивать легкий страх, что он может не принять ее. Но пути назад уже не было. С каждым шагом она подступала всё ближе к желаемому. Разбросанные рваные мысли потихоньку сглаживались и теперь будто вмещались в пространство этого маленького лестничного пролета. С этими мыслями Света подошла к квартире Александра Григорьевича и позвонила в звонок. Свете не пришлось ждать долго. Он открыл дверь и посмотрел на нее с искренним удивлением. Стыдно представить, что предстало его взору: промокшая и продрогшая от снега Света, в наспех застегнутой куртке, в возмутительно короткой юбке, без шапки, шарфа и перчаток. Свете стало неловко и за свой вид, и за свое неожиданное появление, поэтому она виновато опустила глаза в пол. Но увидела, что на колготках пошла стрелка — видимо, она зацепилась за что-то по пути — и ей стало еще более совестно. Света надеялась, что Александр Григорьевич не заметит в ней этих чувств — вины и отчаяния — которыми сейчас было пропитано всё её нутро, но его взгляд был неумолим. Он пронзал Свету насквозь и, казалось, видел самые потаенные уголки её несчастной души. — Заходи, — сказал он. Раньше эти слова всегда звучали, как радушное приглашение, но сейчас в них явственно чувствовались командные нотки. Он не спрашивал, почему она здесь. И хорошо. Меньше всего Свете сейчас хотелось вспоминать недавнюю ссору с мамой. Наоборот, она старалась забыть об этом. Вместо беспокойных расспросов Александр Григорьевич еще раз окинул ее взглядом с ног до головы и вынес строгий вердикт: — За такой наряд тебя следует наказать. Мы ведь уже говорили о том, что не следует ходить зимой в юбке. У Светы вспыхнули щеки, и лишь ее неровное дыхание выбивалось из завораживающей атмосферы спасительной неотвратимости. Света невольно скользнула взглядом за руками Александра Григорьевича, которые опускались к ремню, заправленному в джинсы. Возбуждение загорелось, как гирлянда на ёлке, и наконец осветило радостью сегодняшний праздник. Теперь это будет праздник не только души, но и тела. — Заодно и согреешься, — он уже вытаскивал ремень из джинсов, и застежка так заразительно звенела, будто вторя ликующей Свете. Но ее и без того бросило в жар фантазий. Хотя, надо признать, дома у Александра Григорьевича было достаточно тепло, так что Света уже начала согреваться. — Юбку и всё, что ниже, — на тот стул, — распорядился он. Свету не покидало смущение, хотя до этого она уже не раз перед ним раздевалась. Но сейчас всё было по-другому. Может, ей было стыдно не от наготы, а от того, что ее сейчас накажут? Накажут… Света не могла сама справиться со своим давящим чувством вины, но Александр Григорьевич, казалось, поймал его, как злого джинна в бутылку, и теперь мог выпустить его и подчинить своей воле, своему желанию. Света чувствовала благодарность и облегчение. Она была почти счастлива. Что-то гнетущее и бесформенное наконец обрело очертания — словно неуловимое вдохновение воплотилось в картине искусного художника — с четкими мазками и ясным замыслом. Теперь с этим можно было справиться. Он справится с этим за нее. Сейчас он так же раскрасит ее душу и тело в яркие цвета. Преодолевая сладкое смущение, Света медленно расстегнула юбку, подошла к стулу, на который указывал Александр Григорьевич, и вопросительно посмотрела ему в глаза. — Умница, — коротко похвалил он ее. — Продолжай. Она аккуратно повесила юбку на спинку, затем стянула колготки и краем глаза заметила лежащие рядом пакеты из какого-то ресторана. «Наверное, он заказывал доставку», — подумала Света, оттягивая самый смущающий момент. — Я жду, — напомнил ей Александр Григорьевич, уже державший в руках сложенный пополам ремень. Ремень, на который Света всё это время неровно дышала — еще с момента их первого дополнительного занятия в школе. Ремень, которым он дразнил ее во время прошлого наказания. Света сняла трусы, словно обнажая перед Александром Григорьевичем не только свое тело, но вместе с тем и свой стыд, и свои тайные желания. Она была рада, что эта тайна стала явью. Ей не верилось, что это происходит с ней. Слепящая радость затуманивала сознание, и указания Александра Григорьевича высвечивались там, как в командной строке. — Ложись животом на постель. Света сделала так, как он сказал. Рваные моменты перед началом наказания, как родное лоскутное одеяло, накрывали Свету с головой, мысленно перенося ее в чувство безопасности, которое витало где-то совсем рядом. Казалось, его можно было поймать руками. Приятное волнение потрескивало в груди, словно невидимый внутренний огонь — согревающий и обжигающий. Света была готова отдаться Александру Григорьевичу целиком и полностью. Легонько звякнула бляшка ремня — будто звонок, оглашавший начало урока. Гибкое и манящее, орудие воспитания вот-вот должно было приземлиться на ее ягодицы. За громким хлопком почти сразу последовал сдавленный стон Светы. Первый удар был отрезвляющим и пьянящим одновременно. Александр Григорьевич не стал дожидаться, пока она замолкнет, и добавил второй удар, на секунду заглушивший Светин стон. Теперь Александр Григорьевич выдержал паузу, будто наслаждаясь моментом. Всё обнажение ее чувств и мыслей было для него одного. Всё ее тело было для него одного. Но сейчас ему, казалось, было достаточно только Светиных ягодиц, которые уже горели от продолжающихся хлестких ударов ремня. Он стегал ее, приговаривая что-то про ее сегодняшнюю одежду и про мороз. Разумеется, Света была с ним полностью согласна. Но его слова сейчас не имели своей обычной силы. Это всё сосредоточилось в языке ремня, страстно облизывающем ее ягодицы снова и снова. Наказание начинало ощущаться как ласка, пусть и грубая. Размывающая все чувства, кроме одного — возбуждения и желания отдаться. Отзвенел последний удар ремня, и тишина повисла в воздухе, как сладкая вата. Теперь Света была счастлива. Теперь она чувствовала покой и безопасность. Ягодицы горели огнем страсти, будто крича: «Дотронься до меня!» Но просить было не нужно. Выдержав паузу, Александр Григорьевич подошел к ней и начал ласково водить руками по ее попе. — Ну как ты? — спросил он с нежностью, которой Света раньше не видывала. — Нормально, — протянула Света. — Нет, даже хорошо. — И, окутанная негой прощения, расплылась в улыбке. — Спасибо. — Этого достаточно, — сказал Александр Григорьевич, продолжая ласково гладить ее ягодицы. Теперь ласка отзывалась болью — слабой и сладкой. Но Света не хотела запрещать ему трогать ее. Наоборот, была в этом некоторая упоенная уязвимость, к которой она невольно стремилась всеми фибрами своей души. Ее ягодицы немного дрогнули от прикосновений, и она чуть подвинула одну ногу. Александр Григорьевич опустил руку ниже, продолжая ласкать ее. Теперь боль терялась в удовольствии. «Он ведь так поймет, что меня это возбуждает!» — встревожилась Света, но ее раскалившийся стыд только усилил вожделение. Ей хотелось всем телом прильнуть к его рукам, дарящим покой и наслаждение. Но в таком положении сделать это было бы сложновато. Света простонала что-то непонятное и лишь сильнее раздвинула ноги. Александр Григорьевич отнял руку от ее тела и, судя по звуку, начал расстегивать свои джинсы. Спустя пару мгновений он резко схватился за Светины ягодицы, пронзая ее болью и… удовольствием. Сейчас секс ощущался гораздо более чувственным, чем в первый раз. Света улетала всё дальше с каждым движением. Ей казалось, что наслаждение захватывает и перемалывает ее, как жернова — зерно. Света не знала, посеял ли Александр Григорьевич сегодняшней ночью семя какого-то неведомого ей ранее порока, но она точно знала, что хочет повторить это снова.