Единственный исход призыва – смерть

      На его руках, на самом деле, очень удобно добираться из точки А в точку Б. Коридоры плывут, порой освещенные бледно-голубым проблеском луны. Тело мерно укачивает, нет и мысли о том, что можно упасть. Эхом разносит скрипение подошвы, играют рефлексы на свежевымытой белизне мрамора, и, глядя на потолки, выпуклые и расписанные красками, заметно, как красиво танцуют тени.        «Каллисто».        «Что?»        «Каллисто. Каллисто. Каллисто. Прислушайся. Звучит как звон бокалов».        «Ты больна, мисс... это просто имя. К слову, поздравляю: ты наконец его запомнила. Сколько же тебе понадобится лет, чтобы придумать ласковое прозвище?»        «А вы... ты хочешь прозвища?»        «Хочу увидеть, как у тебя сморщится лицо».        «Ну раз так, я промолчу».        «Уже придумала? — он даже притормозил от неожиданности, оборачиваясь. В его неподдельный интерес примешалась радость. — Какое?»        Обрезая любые пути к отступлению, кронпринц приподнял меня немного повыше. Приблизившись, я замерла. Испугалась. На мгновение заколебалась. Но он же обещал, да?        Короткое, проникновенное слово сорвалось с уст.        — Калли.        Мой выдох обжёг его ухо.        Вмиг становится тихо.        — ...        «Ты...»        Пальцы под коленками шелохнулись, едва заметно сжимаясь.        «Я ожидал от тебя какой-то мерзости, но не этого... ты попрятала свои колючки после нашего разговора?»        «А ты хочешь кусаться?»        «Твой черед принимать эстафету».        «Я ведь не шучу».        «Какая бы часть моего тела тебя не привлекала, я не против. Давай».        Я укусила.        «Нацелилась на одну из самых легкоотрываемых конечностей... Неплохой выбор», — меленькая дрожь прокатилась по донышку желудка.        Внутри что-то затрепетало, проступая мурашками от поясницы до шеи. Словно наэлектризованный, втянутый в лёгкие воздух скомкался.        Взгляд, которым он посмотрел на меня, выражал то, что не выражали мои самые смелые фантазии.        «Хочу тебя поцеловать. Можно?»        Чувствуя, как сердце сжалось, я хрипло прошептала «да».        Касание.        Сердце не просто останавливается – оно заживо сгорает.        За всю мою жизнь я никогда себя не чувствовала такой... с головы до ног любимой.        Не переступая черты, нежными мазками губ он завлек меня в поцелуй. Страх всё так же стучал в висках, но мне не хотелось думать – только, смелея, отвечать.        «Если не хочешь, чтобы я продолжил, самое время остановиться», — охрипшим голосом прошептал кронпринц. — «Для тебя это уже огромный шаг».        «Я не уверена, что хочу останавливаться».        «Тебе понравилось?» — ответ сорвался внезапно, выскальзывая из головы, и вызвал у него прилив нежности. — «Я рад. Когда этот грёбаный мир будет спасён, обещай, что мы вернёмся к этому разговору».        Взъерошенная и получившая чмок в щеку, я поморгала с запоздалым пониманием, что искра между нами пробегает в самый неподходящий момент.        «Удивлён, что ты хоть и молчишь, но прекрасно знаешь, что я договариваюсь о свадьбе», — возвращая себе обыденный тон, заговорил Каллисто. — «Тебя всё устраивает?»        «Ну да?» — взаимно удивилась я. — «А не должно?»        Стараясь оставаться невозмутимым, кронпринц не смог скрыть беспокойство в глазах, отведённых чересчур быстро.        «Ка-алли», — протянула я, решив подергать пару раз за ткань рубашки. — «Что не так?»        Он будто бы опомнился.        «Просто не подумал о твоём мнении».        «А». — до меня резко дошло. — «Так вот, в чём дело...»        Пенелопа.        Одно воспоминание исполосовало сердце.        — Ваше Высочество, — сглатывая куски стекла, проглоченные вместе со спешлами новеллы, я обратилась к нему как можно спокойнее. — После того, как вы сказали, что знаете о моих чувствах, а потом эпично скончались, я уже зарекаюсь медлить... Развестись или убить вас можно всегда, а вот расписаться, с нашей-то жизнью, нет... В конце концов, это же штамп, а не приговор, да? Это ничего не поменяет ни в нас, ни в наших отношениях. Почему я должна бояться штампа? Или ответственности императрицы, если вы сказали, что я могу не думать о титуле? Я вам верю.        «Снова на вы...»        — Может, меня должно, конечно, расстраивать, что я не успею побывать девушкой, но мне тяжело себе это представить. Быть женой прикольнее, — я размечталась, наблюдая, как тени скачут по потолку. — Выбивать двери с воплем «МУЖЕНЁ-ЁК!», рассказывать охуительные истории, пока твоя свита будет подбирать с пола челюсть... Если будешь уставать, находить свой способ решать имперские дела... Подбивать тебя всё бросить и сбежать, если нас всё достанет... Здорово же, да? Туда, где нас никто не найдёт. Только ты и я.        «Только ты и я...» — эхом повторил Каллисто, о чем-то крепко задумавшись. — «Напоследок можем прихватить императорскую казну».        «И скинуть все дела на Седрика», — мстительно добавила я.        «Мне чертовски нравится ход твоих мыслей», — он взглянул на меня с восхищением и странной гордостью. — «Куда бы ты хотела?»        «Туда, где много песка и мало людей», — к тому моменту, как я ответила, мы уже добрались до кухни. Несмотря на то, что была середина ночи, дохнуло парким, прогретым воздухом и смесью запахов: от печеного мяса до манящего аромата хлеба. — «А ты?»        «Без разницы. Куда скажешь», — усадив меня на стул, он подошёл к окнам и дёрнул за ручку, впуская прохладу. На одном из столов стояли накрытые полотенцами плюшки. Вручив мне целую тарелку, кронпринц лязгнул дверцами печи. Будучи занятым приготовлением ужина, он молчал, кажется, нарочно давая собраться с мыслями.        — Я считала, что у меня достаточно времени подготовиться до восемнадцатилетия Пенни... — присыпанная пудрой плюшка переливалась. — По моему плану я бы привлекла на нашу сторону героев, и мы бы вместе придумали, как уничтожить Лейлу. А потом бац... пошла я нахуй.        — Почему молчала? — не поворачиваясь, спросил он. — Я бы помог.        — Начались соревнования... Не хотела, чтобы у в-... у тебя лишний раз болела голова... — я неохотно откусила кусок.        — И про встречу с маркизом ты поэтому не сказала?        — Ты привык решать всё сам, поэтому мне совершенно не горело повторять один и тот же разговор дважды, просто в разном контексте.        — Правда? Я думал, именно ты ставишь меня перед фактом.        — Тц... — крыть нечем. Воскрешение как минимум было одним из фактов, перед которыми я его поставила.        — Мы с тобой оба невыносимы. Согласна?        — Учитывая, что ты узнал обо всём от Астры – да, — впиваясь в булку пальцами, я раздражённо дёрнула плечами. Читать чужие мысли скоро станет дурной привычкой. — Почему ты прямо не спросил у меня?        — Зачем? Мисс, я устраиваю допросы только политзаключенным перед казнью. Расспрашивать тебя о твоих делах, когда ты ясно даёшь понять, что не хочешь о них говорить, идиотское решение.        — Ага... А следить за мной исподтишка через переводчика, значит, решение, достойное гения? — ... — Слушай...        — Я не хочу давить на тебя, — перебил Каллисто, вдруг занервничав. — В этой стране ты – госпожа, которая вольна делать всё, что пожелает... однако как бы хорошо ты не знала этот мир, я чувствую ответственность за всё, что происходит с тобой здесь...        Поникнув, Регулус пристыженно отвёл взгляд. Почему-то он резко смолк, словно бы пожалев о сказанном. Я долго вглядывалась в его черты лица, вспоминая, как в манхве он тайно отслеживал геолокацию Пенни. И как вёл себя в сайд-стори. И как однажды одинокой ночью, лёжа под одеялом, я бегала глазами по строкам, представляя себе это лицо: немного смущенное, немного печальное, как у собаки, ищущей человеческой любви и боящейся отхватить сапога. Хватило мига, чтобы к вискам прилила тоска, которую я переживала там, в те минуты, обжигаемая светом экрана, потерявшая школу, маму и друзей, и желавшая только одного: сказать человеку, чья улыбка была не для меня, но всё равно касалась души...        «Не держи всё в себе».        Когда ты просто читатель, ты вынужден молчаливо сопереживать. На какие бы мелкие осколки не распадался внутри, ты можешь лишь стучать пальцами по экрану. Твои слова никогда не достигнут их ушей. Их – людей, которых нет и никогда не было, и все равно любимых сильнее, чем тысяча реально существующих.        Благодаря бессоннице, девочка из мангалиба имела достаточно времени, чтобы повзрослеть за чтением. Погружаясь в чужие миры, ломать голову: «а что бы на её месте сказала я?».        Признаться, не ожидала, что он откроется мне настолько честно.        — Ага... — спустя полминуты обронила я. В голове гудели шестерёнки и шуршали страницы. — Если перефразировать... Ты испытываешь страх, что что-то пойдет не так, тебя охватывают навязчивые идеи, как это предотвратить. Они странные, тебя это нервирует, ты не знаешь, как с ними справиться, но не хочешь говорить, боясь, что если скажешь, я восприму это в штыки. Тебе это несвойственно, поэтому тебе сложно держать себя в узде, — особенно после того, как ты увидел будущее с Пенелопой. — Ты не хочешь быть навязчивым, не хочешь делать это общей проблемой, поэтому ищешь компромиссы между тревогой и решением. В этом случае: всё знать, но делать вид, что нет... Волки сыты, овцы целы, короче. Правильно?        — ...Меня пугает твоё понимание того, о чём я ни разу не упоминал.        Для человека с травмой, но адским желанием правильно любить, это естественно.        — А ты знаешь, как мне страшно, когда я просто на тебя смотрю? — я приглушенно засмеялась. Безрадостно. — Мне кажется, что как только где-то появится Пенелопа, вы каким-то магическим образом сойдетесь и я останусь одна.        — Похоже, стоит выслать Эккартов в изгнание, чтобы они никогда не мельтешили у нас перед глазами... — пробормотал под нос кронпринц, хмуря брови. — Ты не должна переживать о подобном.        — В этом-то и фишка навязчивых мыслей, — я слабо улыбнулась, вставая. — Давай, садись. Моя очередь.        Кронпринц послушно сел. Сев на него поудобнее, чтобы не съехать с колена, я вздохнула:        — Дурачок, — и с тяжёлым сердцем склонила его голову, прижимая к себе. — Наговорил мне столько хороших вещей, а себе сказать не смог...        Я не видела выражения, с которым кронпринц смотрел на печь, но чувствовала, как напряжённо он слушал биение моего сердца. Подбородок щекотали его пряди, нежно перебираемые рукой.        — Знаешь, какая твоя черта мне понравилась, когда я читала новеллу? — заговорила я тихо. — Ты всегда хочешь как лучше. Как лучше для матери, которая хотела мести, как лучше для Пенелопы, которая ничего от тебя не хотела, но ты всё равно всё ей отдавал... для всех, кого любишь. И как будто бы ничего – для себя.        — Я давал ей всё, потому что надеялся удержать её подле себя. Чистый эгоизм.        — О да, и всё своё имущество переписал из эгоизма. И оскорбления терпел из эгоизма. И на кучу лет в Тмутаракань отпустил из эгоизма. И бить себя разрешил тоже из эгоизма. Эгоизм так и прёт, — закатила я глаза.        — Всего-лишь выражал доверие. Не говори это таким тоном, будто меня к этому принудили.        — При этом от тебя требовали доказательств и злились, если их не получали, — помрачнела я. — У меня в этой теме своя философия: «если к тебе обращаются так, как ты не обратишься даже под страхом расстрела, это ненормально».        — А что, стоило ударить женщину в ответ?        — Пф-фт, — это было бы смешно... стоп! — Нет!        — Это было заслуженно, так что тебя смутило в том эпизоде? Я бы позволил тебе избивать себя сколько угодно, если бы был виноват.        — При том, что... блять, это работает в обе стороны... как донести-то... «Что не позволено Сатурну, то не дозволено Юпитеру»? Например, тебе было нельзя, а ей поднимать руку было можно? В любых отношениях должно быть равенство. «Оба или никто». Ну типа для баланса. Как только он нарушается, его уже не вернуть. Поднял руку один раз – поднимешь снова. Так со всем. В плане насилия, мне нравится вариант «никто». Потому что лично я слишком тебя люблю, чтобы бить, даже если буду максимально хотеть придушить. Ты, блять, не с бешенством, чтобы не понимать речи. Язык боли – самый последний язык на планете, — разразилась я, не сумев сдержаться, и приобняла сильнее, будто надеясь передать чувства с искрами тепла. — Я это к тому, что хуйня в духе «тот, кто цепляется» и «тот, кто отталкивает» и прочее нихуя не романтично. Если цепляются, то оба. Если сдувать пылинки, то тоже оба. Улавливаешь?        — Так ты считаешь, что женщина, которую мне чуть не подбросила судьба, недостаточно хорошо заботилась обо мне? — по его голосу можно представить, как в ухмылке приподнимается уголок губы.        — Да, — абсолютно честно подтвердила я. — Считаю. Исключительно субъективно.        — Пхахах... так что, мисс, если я попрошу тебя проявить заботу, ты мне не откажешь? — тут уже я не смогла не залыбиться как идиотка.        — После свадьбы узнаешь, — хехекнула я мимолётно, а потом продолжила: — Естественно, неизвестно, что да как там было вне комикса... И всё равно, боль, пренебрежение или холод не должны быть нормой. Ни у тебя, ни у меня. Уяснил?        Уткнувшись носом мне в грудь, Регулус обжёг выдохом кожу.        — Уяснил. Ты так забавно отчитываешь меня за то, чего я не сделал.        — Если ты увидел в этом отчитывание, разговор затянется до утра, — проворчала я, поражаясь гладкости волос. Пара недель в Инк – и к ним вернулся былой блеск. — Твоей вины ни в чем нет. Ты лучший мужчина жанра.        — Хах... Ещё чуть-чуть, и я загоржусь.        — Просто знай, что я от тебя не сбегу, если ты скажешь, что так боишься за мою жизнь, что хочешь запереть меня в подвале и сам от этого в ахуе... С навязчивыми мыслями будем справляться вместе. Более того... Я вообще не сбегу от тебя, — утыкаясь в россыпь прядей носом, пообещала я. — никогда.        Так получилось, что ты въелся мне под кожу быстрее, чем я успела это понять.        Пусть другие думают, что ты не нуждаешься в словах. Хороших, обнадеживающих, искренних... что твоё кредо – взваливать на себя мир без оглядки... для меня ты всегда сильный, даже когда с чем-то не справляешься. Был им и будешь.        Кронпринц кивнул. Мне не хотелось знать, сколько компрометирующих мыслей он услышал за эти несколько минут.        — Винтер Верданди... тоже должен был стать нашим союзником?        — Ну да. А что? — какое подозрительное молчание... — Увидел в параноике конкурента?        Молчание продлилось. Я прыснула:        — Ты... АХАХ... побоялся, что... ха-ха-хах... я увижу в нем мужчину своей мечты, раз он тоже маг?!.. Аха-ха..! Или, аха-хах, побоялся, что он вдруг начнет за мной ухлестывать, ха-ха-ха-ха?!        — Не смейся над наследным принцем. Я спросил, потому что увидел на тебе незнакомое украшение, — Каллисто поерзал, усердно отворачиваясь. — Ни одно из тех, что подарил я, ты ни разу не надела.        — Пресвятой Хийка... эта безделушка временно стабилизирует магию. Прости, надо было сказать сразу. Поверь, от Винтика я бы и платок не взяла.        — Хах... ты выдумываешь уничижительные прозвища на ходу?        — Ага.        Отстранившись, Каллисто внезапно наградил меня чмоком в висок. Я на пару секунд зависла.        — Ты... ты чё... на-... нам ещё мир спасать... ты это завя-... — у меня отняло последнюю речь от того, как заливисто Каллисто засмеялся.        — Просто подумал, что ты лучшее, что случалось в моей жизни.        — ...О-отстань! Всё! Терапия окончена, дай слезу..! — я попробовала соскочить с дофаминовой иглы, но как любая другая зависимость, Каллисто оказался проворнее:        — Это то, в чём я смертельно нуждаюсь. Хочешь обречь меня на кончину, не успев стать вдовой?        — Ну ты и..! — плюнув, я торопливо потянулась к чашке. Каллисто любезно подал её, сияя, как начищенная монета. Говнюк. — Давай вернёмся к делу!        — А после дел мы вернёмся к вопросу оказания заботы? — руки змеями обвили талию. Будто околдованная, спина медленно приземлилась на его грудь. От прикосновений стало уютно, как под одеялом субботним вечером. Это чёртово домогательство.        — Быстрее начнём – быстрее закончим.

***

       Если бы культисты узнали, что мужик, которого они ненавидят до потери пульса, приедет к ним на блюдечке с золотой каёмочкой, ещё и упакованный красивеньким мешочком на головушке, они бы покрутили пальцами у висков с выразительным «мечтать не вредно». А ненавидели они реально сильно, как римляне – Карфаген. Их ненависть читалась по глазам, потому что при виде Каллисто в них загоралась жажда кровопролития.        В основном же как чёрные тени... как куклы, лишенные нутра, они приглушенно вели переговоры с императрицей, изрядно помятой после нашей дружеской встречи.        — Моя слуга обязана проконтролировать передачу из рук в руки богине. Лично.        — Нам запрещено приводить на остров посторонних.        — А вы готовы столкнуться с последствиями, если Каллисто Регулус, оказавшийся магом, сможет от вас улизнуть?        — Это не ваша забота.        — Это не вам решать. Лишь моя слуга способна удержать его в узде. Она наложила проклятие. Чтобы поддерживать его, нужно находиться в непосредственной от ублюдка близости.        — Мы... Пока они спорили, я демонстративно отпустила цепь ошейника – Каллисто, сидевший на коленах с завязанными глазами, ко всеобщему ужасу, зашевелился.        — Удостоверелись? — насмешливо скрестила руки на груди императрица, махая рукой, мол, «возьми обратно». — Ваш план посыплется карточным домиком, если он умудрится сбежать. А что, если он накинется на вашу богиню? Не недооцениваете гены этого сукиного сына. Он уже доставил вам немало проблем. Вы правда считаете риск оправданным, либо в вас взыграло уязвленное самолюбие? Вы как никто другой должны понимать, на что способна загнанная в угол крыса.        Словно ангел мести, эта женщина в своём кроваво-красном платье, облитым пайетками и черной вуалью, была убийственно хороша. Всё, что оставалось – притворяться немой, задавливая жажду убийства. Каждая секунда приближала к воскрешению Лейлы, и у меня всё меньше времени на то, чтобы тратить его на фарс.        — Я преподношу в подарок богине её злейшего врага. Взамен прошу позволить своей слуге проконтролировать процесс, — непоколебимым тоном женщина поставила фанатикам условия. Те, протормозив пару секунд, словно зомби, обменялись замутненными взглядами.        — Нам нужно отлучиться, — прошелестел один из них, исчезая в другой части комнаты. Далее зазвучал язык, непонятный остальным, но понятный мне – английский. Однако выслушивать их споры было скучно. Гораздо интереснее было дергать Каллисто за ошейник, как за поводок.        «Чёрт...» — тон, которым он выражал своё неудовольствие, очень веселил. — «Мисс, почему бы тебе не быть нежнее? Я сижу в такой позе третий час».        «Тихо, ты сейчас в моей власти».        «У тебя изменились предпочтения?» — кронпринц, кажется, усмехнулся. — «Впрочем, я не против, если ты на меня наступишь».        «Чт-...»        — Я должна поблагодарить тебя, — за этим, как оказалось, пристально наблюдала императрица, вращая в руке бокал. — Это прекрасное зрелище.        Обогнув меня, она остановилась напротив Каллисто. Сделала глоток. Свысока, преисполненная отвращением и ненавистью, взглянула на перемазанные грязью локоны. Они всегда сияли ярко. Ярче, чем у её сына. Мешковина, вымоченная в грязи, обмазана запахом навоза. Для неё это лучше, чем мерещившийся всюду запах императора.        — Ну, каково это? Быть на дне, — на лице женщины заиграла улыбка. — Ты закончишь хуже, чем твоя жалкая мать.        Резкий звон – стекло бокала разбилось о висок кронпринца.        В горле застрял крик.        Тело оцепенело.        Пульс высокочастотным писком разрезал слух.        На миг картина опустившего голову Каллисто заволокло пеленой.        Словно стрела на туго натянутой тетиве, я мелко задрожала. Сдерживать гнев стало настолько сложно, что костяшки побелели.        Императрица, стоявшая в двух шагах, вот-вот загорится.        «Я в порядке», — послышалось вдруг. — «Сосредоточься на плане».        Не успели эти слова отрезвить, как нутро объяло нечто, холоднее мороза: в тишине сбросив туфлю, императрица нагнулась за ней. Она нарочно выпрямлялась медленно – чтобы вцепиться молниеносно.        — Бляденыш! — рывком задирая голову, она заносит туфлю.        Я срываюсь с места.        — Хватит!        Эмоции бегут впереди меня – за долю секунды каблук исчез в огне, почернел и посыпался пеплом.        — Ты... — оборачиваясь, она пронзает сумасшедшим взглядом: — не вмешивайся!        — Что подумают культисты, когда увидят раны на том, кого преподносят в подарок? — я быстро загораживаю кронпринца спиной. — Хочешь, чтобы он сдох в дороге или твой договоришко расторгли из-за неуважения к Лейле?        — Да как ты посмела... на данный момент он всё ещё моя собственность! Он принадлежит мне!        — Да неужели? — сверкнула я глазами. — Ты недостойна власти, раз не можешь удержать себя в руках.        Эта фраза разрубила пополам иллюзию союза.        — Ты-ы... чёртова колдунья, — процедила женщина, почти захлебываясь ядом. Её взгляд не предвещал ничего хорошего, но мне повезло, что тени выпорхнули из-за угла с роковым:        — Мы согласны.        Я стиснула зубы.        Незаметно касаясь кронпринца, от души пожелала ране зажить, а фальшивым побоям не исчезнуть до финала.       Инициатива наказуема, сучка.