Дом воронов

Мы не наши печали, Мы не наши шрамы. Мы всего лишь люди. Вот кто мы. Мало что могло сравниться с ослепительно солнечным днём в середине лета. За исключением, пожалуй, более погожего солнечного дня, когда трава не такая сухая и колючая, а десять минут на свежем воздухе не вызывали ощущения жара на коже. Какаши почесал расползающийся красный румянец на предплечье и перевернул страницу книги. Это был детектив об убийстве, полный эксцентричных и глубоко подозрительных персонажей, и хотя он был только на второй главе, он уже знал, кто и как это сделал. Он вздохнул, концентрация покинула его, когда он уставился на слова на странице, не вникая в их смысл. Он скучал по Ича-Ича. Но, как и в случае с сигаретами и алкоголем, они больше не были частью его жизни, запертые в больничном шкафчике Сакуры (вместе с его яичками, как пошутили бы большинство его "друзей"). Конечно, единственная причина, по которой он до сих пор не схватил лом и не освободил их, заключалась в том, что Сакура, вероятно, была права. Когда живешь в доме с существом, чей читательский возраст в четыре раза превышал его реальный возраст и чьим любимым словом было «Почему?», меры предосторожности против настойчивого любопытства были необходимы, особенно после последнего инцидента в школе, когда Ирука-сенсей ворвался в дом, чтобы спросить, почему трёхлетний ребёнок цитирует фразы вроде «Самозарядный пистолет» посреди математики. Плеск реки внизу заставил его на мгновение прищуриться и нахмуриться, после чего он вернулся к книге, не имея ни малейшего представления о том, что произошло на последних трёх страницах. Он вздохнул и перелистнул их назад, решив на этот раз заставить себя быть внимательным. — Па~почка! — пропел тоненький голосок из реки. — Да~а? — Какаши хмыкнул, с досадой понимая, что ему придётся вернуться к началу главы, потому что он понятия не имел, кто такой этот капитан Маргарет. — Посмотри на меня~я! — Я смотрю. — Ты не смотришь! Какаши снова поднял взгляд на маленького мальчика, стоящего посреди реки. Вернее, на реке. — Очень мило, — сказал он, а затем снова уткнулся в книгу. Возможно, он бы впечатлился больше, если бы Эноки не демонстрировал свои способности к хождению по воде уже в сороковой раз. Когда именно новизна должна была иссякнуть? Поскольку выходные выдались на редкость жаркими, они были не единственными, кто отдыхал у реки в тот день. Другая семья с детьми чуть постарше устроила пикник дальше по склону травянистого берега, а вдоль всего побережья стояли случайные рыбаки, ловившие рыбу удочками и наживкой под тенью зонтиков. Какаши с завистью посмотрел на этих людей. В отсутствие тени на этом берегу зонтики выглядели сейчас очень кстати. Эноки тоже заметил мужчин, и помимо того, что он подпрыгивал на покрытой рябью поверхности воды, он время от времени набрасывался на любую проплывающую под ним рыбу. Пока что ему не очень везло, но неудача, похоже, его не огорчала. Какаши догадывался, что удовольствие было не столько в ловле рыбы, сколько в том, чтобы промокнуть и вообще вести себя так, чтобы привлечь взрослых. Были и другие вдоль этой реки, но они были едва заметны, если не искать их; например, ниндзя "не при исполнении", лежащий на траве в нескольких сотнях метров от него, очевидно, дремлющий на солнце, или куноичи, сидящая на скамейке у дорожки над ним, заполняющая кроссворд в ежедневной газете... или мужчина, сидящий рядом с ней и уставившийся на затылок Какаши. Время от времени ниндзя и куноичи "не при исполнении" тоже поглядывали на него, но делали это более незаметно и менее заинтересованно. Пялящийся парень был новеньким. Через несколько недель это задание наскучит ему так же, как и двум другим, и он потеряет интерес. Какаши научился игнорировать их присутствие, и хотя он смог бы прожить без трёх пар глаз, следящих за ним каждый день, когда бы он ни вышел из дома, он знал, что это небольшая цена, которую приходится платить. Были люди в схожем положении, которым повезло меньше… которых заточили в тюрьму или заперли в доме без второго шанса и уж тем более без поблажек. На самом деле, если бы не Эноки, Какаши был уверен, что правила его домашнего ареста были бы гораздо строже. Сейчас он мог ходить, куда ему заблагорассудится и когда ему заблагорассудится, и хотя ему приходилось мириться с постоянным наблюдением, его жизнь была почти нормальной. Почти. Потому что в глубине души у него также было некоторое подозрение, что сопровождающие, которые следили за каждым его движением, также следовали за его сыном в школу, как будто именно за ним нужно было присматривать. Он мало что мог с этим поделать, кроме как надеяться, что его сын был слишком мал, чтобы заметить, понять или подумать, чтобы задаться вопросом: «Почему?» Звуки хихиканья двух детей отвлекли его, и он посмотрел вниз к краю реки и увидел Эноки, стоявшего среди камышей и показывающего что-то девочке примерно того же возраста — вероятно, лягушачьи икринки — и оба были в полном восторге от увиденного. Какаши ухмыльнулся. В отличие от своего отца, Эноки, вероятно, станет настоящим дамским угодником, когда подрастёт. Он обладал определённым невинным очарованием, которое привлекало других детей, как мух, и Какаши подозревал, что это у него от матери. Несмотря на то, что большую часть детства она мечтала быть такой же популярной, как её подруга Ино, и жила в тени этой девочки, у Сакуры всегда были поклонники, независимо от того, замечала она это или нет. — Маю! Маленькая девочка вздохнула и виновато повернулась при звуке своего имени. Какаши сел, внезапно насторожившись при виде женщины, спешащей к детям с протянутой рукой. Она схватила дочь за руку, словно вытаскивала её из огня, и потащила прочь, ни разу не взглянув на Эноки, попутно ругая испуганную дочь на каждом шагу. — Я тебе сто раз говорила, — услышал Какаши, как она шипит на своего ребёнка. — Не играй с этим мальчиком! Он нехороший. Если я ещё раз увижу, что ты к нему подходишь, я расскажу твоему отцу! Она внезапно встретилась взглядом с Какаши и побледнела. Она больше ничего не сказала, пока тащила свою дочь по дорожке, но он не сомневался, что как только они окажутся вне пределов слышимости, мать снова начнёт ругать ребёнка, наполняя её страхом и, в конечном счёте, предрассудками. Дальше по берегу молодая семья, казалось, наконец-то заметила его и Эноки, и хотя их пикник ещё не закончился, а дети громко жаловались, что им не досталось десерта, родители собирали вещи и уходили, старательно не глядя на него. Какаши посмотрел на Эноки, и что-то неприятно сжало его сердце. Он и раньше видел, как мальчишка закатывал истерики, как заливался слезами из-за того, что его любимый плюшевый мишка лишился уха, как иногда ему было так плохо, что это пугало его до смерти. Но ничто не ранило его так, как выражение его лица теперь. Потому что это была не мимолетная истерика, не слёзы перед сном, не болезнь, которая пройдёт через неделю. Это было страдание, которое будет продолжаться до конца его жизни. Эноки смотрел вслед девочке и её матери, как брошенная собака. Он был больше озадачен, чем что-либо ещё. Возможно, сейчас он был слишком мал, чтобы понять, почему мать так резко утащила дочь, как будто та была в опасности, но он был в том возрасте, когда начинал понимать, что это не обычное поведение людей... они вели себя так только с ним. Он был уже достаточно взрослым, чтобы задуматься, не было ли с ним чего-то не так. — Эноки-чан, — мягко позвал Какаши, отвлекая мальчика. Он поднял руку, подзывая его, и Эноки направился к отцу… хотя он шёл без той энергии, которую обычно умудрялся вкладывать даже в самое обыденное движение. Как только он оказался в пределах досягаемости, Какаши подхватил его, усадил к себе на колени и погладил по спине. — Ну что, господин Харуно,— сказал он подчёркнуто восхищённым тоном. — Что тут у нас? Форель мягко извивалась в руках мальчика, но Эноки лишь небрежно держал её и смотрел пустым взглядом, не гордясь и не хвастаясь. Просто пялился. Какаши поднял её и сделал вид, что измеряет. — Это определённо самая большая рыба, которую я видел в этой реке. Может, нам стоит задуматься о твоём призвании рыбака? — Что такое призвание? — медленно спросил Эноки. — Как работа, — сказал Какаши. — Как у мамочки? — Как у мамочки, — решительно согласился Какаши. — А у тебя есть работа? — спросил Эноки, начиная забывать о своей подавленности. Хотя Какаши был единственным, кто сейчас чувствовал себя немного подавленным. Он полагал, что правильным ответом будет: «Нет, я потерял работу, когда ты родился». Но если он будет хорошо себя вести ещё год, то даже совет не сможет придумать больше оправданий, чтобы помешать ему вернуться на работу. — Моя работа, — небрежно сказал Какаши, — присматривать за тобой. Работаю полный рабочий день, получаю паршивую зарплату, но привилегии безграничны. Эноки, вероятно, не совсем понял, что он имел в виду, но всё равно хихикнул. Какаши ласково обнял его и снова обратил внимание на рыбу, которую держал в руках. — Это твой способ сказать, что ты хочешь на ужин рыбу, да? — Агась! — Но сегодня возвращается твоя мама. Я не думаю, что одной рыбкой можно всех нас накормить, — сказал он мальчику. — Может быть, нам стоит поймать ещё парочку. Мальчик заёрзал от едва сдерживаемого возбуждения. — Папочка? Что ж, это ли не самый озорной тон голоса, который он когда-либо слышал. — Мм? — Сделай эту штуку. — Какую штуку? — Эту штуку! — Какую штуку? — ЭТУ штуку! — развеселился Эноки. — Там, где ты пшшш и ззззпппт и потом всё. — Ах, — сказал Какаши, внезапно поняв. — Та штука. — Ага! — Наверное, мне не стоит, — вздохнул он, но когда поднятое лицо Эноки начало дрожать, он понял, что у него нет выбора. — Хорошо. Держи мою книгу. — Даааааа! Какаши встал, добросовестно снял обувь и направился к берегу реки, Эноки скакал рядом с ним. — Держись подальше, — предупредил он мальчика, заходя на заросшее камышом мелководье и осматривая зелёную воду. Сверху и снизу по берегу рыбаки, которые не раз видели, как они играли у этой реки, смотрели с упрёком, некоторые из них сматывали удочки с сердитым бормотанием. Оглянувшись, чтобы убедиться, что Эноки всё ещё стоит на траве, Какаши призвал немного чакры к своим босым ногам и с толчком выпустил её по воде в форме чистой стихии. Несмотря на то, как это описывал Эноки, не было ни звука, ни видимых признаков того, что вообще что-то произошло... до тех пор, пока десятки бледных животов не начали всплывать на поверхность, как яблоки, а река не превратилась в настоящую жатву оглушённых рыб. Если кто-то из рыбаков выкрикивал свои возражения, Какаши притворялся глухим. — Поторопись, — сказал он Эноки. — Возьми две, пока они не оправились. Большие. — Есть! — воскликнул Эноки, бросившись к воде, чтобы схватить всё, что мог, а когда он вернулся, то держал свою рубашку как корзину, неся в ней две трепыхающиеся форели. — Хорошо, — сказал Какаши, бросая маленькую рыбку в руки сына. — Пора возвращаться? Эноки воспринял это предложение с таким же энтузиазмом, как если бы ему предложили шоколад или надувной замок. Не требовалось много усилий, чтобы воодушевить этого мальчишку – или, на самом деле, перевоодушевить его – и Какаши не смог удержаться от улыбки и последовал за Эноки, который бодро взбежал по склону и начал маршировать в сторону дома. В свою очередь, дремавший на солнце ниндзя встал и, похоже, решил направиться в ту же сторону, вместе с разгадывающей кроссворд куноичи и пристально смотрящим сталкером. Однако Эноки никого из них не заметил, занятый тем, что совсем не в такт напевал песенку про рыбок на тарелке, которую Сакура пела ему, когда он ещё не умел говорить. Казалось, это было совсем недавно. Удивительно, как быстро дети могли перейти от ползания к ловле рыбы и коверканию классических колыбельных, и всё же Какаши чувствовал, что сам он за последние четыре года постарел больше, чем за последние двадцать лет своей взрослой жизни. Не в том смысле, что он стал вялым и морщинистым… но наличие ответственности, которой, как он когда-то думал, здравомыслящим взрослым лучше избегать, изменило его. Он был уже совсем не тем человеком, каким был пару лет назад; сейчас он был кем-то другим. Кем-то, кто ему нравился больше. Он знал, что скоро вернётся к работе и начнёт тяжелую борьбу за возвращение достоинства и уважения, и этого дня он ждал с нетерпением. «Но это будет горько-сладкий день», — подумал он. Потому что вернуться к миссиям означало бы оставить Эноки… Прогуливаясь по парку, ему потребовалось мгновение, чтобы заметить, что Эноки перестал петь. Обернувшись, он увидел, что его сын остановился как вкопанный и смотрит на поросшее травой поле справа от них. Какаши проследил за его взглядом и заметил, что они проходили мимо детской площадки. Несколько детей катались на качелях и горках и карабкались туда-сюда по замысловатому каркасу для скалолазания под бдительным присмотром родителей. Какаши почувствовал, как к горлу подступил комок, и резко перевёл взгляд обратно на дорожку, намереваясь продолжить идти. — Пойдём, Эноки, — коротко сказал он, стараясь не звучать как зануда. Он надеялся, что его сын обвинит его в том, что он слишком строгий родитель, и подумает, что именно по этой причине ему не разрешают присоединиться к остальным на детской площадке… а не потому, что как только он это сделает, остальные дети уйдут один за другим, уведённые родителями, или потому, что так поступали, когда видели Харуно Эноки, идущего в вашу сторону. Но Эноки не был глупым ребёнком. Он знал, почему не может присоединиться, и энергия снова покинула его, превратив в маленького неповоротливого трутня, который уставился в землю, больше не интересуясь ни пением, ни попытками не наступить на трещины, ни прыжками от одного следа от ботинок отца к другому. Какаши остановился, и Эноки врезался ему в ноги и чуть не выронил свой улов. — Ты в порядке? — спросил он сына. — Ага… — мрачно и довольно неубедительно ответил Эноки. — О, дорогой. — Какаши опустился и подхватил его, посадив к себе на бедро. Почти сразу же голова Эноки уткнулась ему в плечо, и он начал сопеть и издавать душераздирающие поскуливающие звуки. — Ну-ну. Твоя мама возвращается домой сегодня вечером. Ты же не хочешь, чтобы она видела тебя таким грустным, не так ли? Но даже упоминание о возвращении матери — той самой причине, по которой Какаши проснулся утром от того, что его сын использовал его живот в качестве батута — не смогло его развеселить. Казалось, ему только сильнее захотелось плакать. — Это не конец света, — сказал он, пытаясь успокоить. Но поскольку Эноки никогда не считал, что это конец, это тоже не слишком помогло. Какаши тщетно похлопал его по спине и вспомнил, что бормотание утешительных слов было искусством, которым, похоже, овладела только Сакура. Обычно для того, чтобы сын перестал плакать, Какаши требовалось подкупить его, но в данный момент у него не было под рукой никаких сладостей. Только рыба. — Почему они меня ненавидят? — заплакал Эноки. — Никто тебя не ненавидит, — уверенно сказал Какаши. — Ненавидят! Ненавидят! — настаивал мальчик. — Я не знаю, что я сделал… Какаши терпеливо вздохнул, оглянувшись через плечо на трёх своих сопровождающих, расположившихся в глубине парка. Это было не то время и не то место, где он хотел бы провести подобный разговор, но у него не хватало духу отмахнуться от страданий сына. В конце концов, это была не просто типичная детская истерика. — Никто тебя не ненавидит, — повторил он, поглаживая короткие мягкие волосы сына, — они просто боятся. — Чего? — всхлипнул Эноки. Давным-давно они спросили у Наруто совета по этому вопросу, и Какаши очень хорошо помнил его. «Не лгите ему». Знание причины его социальной изоляции не избавило его от страданий, но то, что его держали в неведении относительно его сущности, невольно стало худшей частью издевательств. Его отец и другие хотели как лучше, когда устроили так, чтобы Наруто пребывал в блаженном неведении большую часть своей юности, но даже если детям не говорили напрямую, что не так с Наруто, они перенимали поведение своих родителей и копировали друг друга, пока не становилось всё равно, знают они о Кьюби или нет. Они вели себя так же жестоко. Теперь то же самое происходило с Эноки, и хотя Какаши испытывал соблазн скрыть всё от сына и попытаться сохранить для него хоть какое-то подобие нормальной жизни, это было безнадёжно. Уже бывали случаи, когда он замечал, как его сын смотрел куда-то в пространство в разгар игры или во время ужина, становясь глухим к голосам родителей, словно прислушиваясь к чему-то другому. К какому-то другому голосу. — Ты знаешь про эту… штуку внутри тебя? — осторожно спросил Какаши. — Штука, которая иногда разговаривает с тобой? Эноки поднял голову и со слезами на глазах кивнул отцу в знак глубокого понимания. — Роки-би? — Да, ну… у других людей нет… у них внутри этого нет. Эноки моргнул, размышляя над этим, и так задумался, что забыл про слёзы. — Ни у кого? — кротко спросил он. — Но… Наруто-сенсей… — Это единственный другой человек, похожий на тебя, — быстро сказал Какаши. Доверься маленькому негоднику, и он найдёт единственное исключение. — Вы оба очень особенные. А другие люди... они не понимают, каково это, поэтому им просто немного страшно, и, может быть, даже немного завидно, что у них нет такого красивого и умного сына, как ты. Эноки очень тщательно обдумал это. — Люди любят Наруто-сенсея… но я им не нравлюсь. Это было слишком правдиво. Какаши надеялся, что Наруто подал Конохе прекрасный пример того, что джинчурики способны быть надёжными, верными и дружелюбными людьми, но со временем стало ясно, что Наруто воспринимается лишь как отклонение от нормы, а старые предрассудки всё ещё глубоко засели в сознании деревни. Наруто усердно трудился, чтобы заслужить доверие жителей деревни и достичь того, что у него было, и Эноки не так просто сесть ему на хвост. Ему придётся работать так же упорно, столкнуться с теми же препятствиями и жестокостью, и в конце концов он всё равно может потерпеть неудачу. — Тебе будет трудно, но ты смелый, правда? — Да! — решительно ответил Эноки. — И ты умный, быстрый и сильный? — Да! — Тебе придётся работать вдвое усерднее, чем другим, чтобы стоять с ними плечом к плечу, но в конце концов ты будешь вдвое более выдающимся, чем любой из этих неудачников. Верно? — Верно! — Ты же знаешь, что твой папа любит тебя, не так ли? И твоя мама тоже? Мы всегда будем любить тебя. К счастью, Эноки был ещё слишком мал, чтобы смущаться из-за этого. — Да, — радостно щебетал он. — Поцелуй? Эноки наклонился и смачно чмокнул Какаши в щёку, а затем захихикал, когда Какаши постарался вытереть её рукавом. — В следующий раз поменьше слюней, милый… — поддразнил он. — А теперь, как бы хороша ни была эта рыба, думаю, нам лучше пойти домой, помыться и переодеться, потому что мы не очень-то пахнем розами, правда? — Мне не нужна ванна. — Мамочка не обнимет тебя, если ты не примешь ванну. — Мама говорит, что тебе запрещено использовать «эмоциональный шантаж» против меня. — Но она ничего не говорила о шарингане, верно? — Ах!

***

Как только она увидела деревенские ворота, Сакура перешла на бег. Она бежала бы до самого дома, если бы ей позволила команда, а у её командира даже хватило наглости посмеяться над её явным нетерпением, когда она рысью подбежала к регистрационной будке и записала своё имя и задание в журнал привратника. — Торопишься? — усмехнулся командир, пока она переминалась с ноги на ногу, заполняя свои данные. — Я сказала, что вернусь к шести, — сказала Сакура, взглянув на часы. — Вот чёрт… уже четверть седьмого. В спешке она бросила ручку руководителю своей группы и почти бегом помчалась по улицам, изо всех сил стараясь не сильно трясти коробку в руках. Технически, она должна была отправиться в административную башню, чтобы отчитаться перед Хокаге, но Наруто поймёт, если она оставит свой отчёт до завтра. Кроме того, она должна была отнести некоторые документы в больницу, и хотя Цунаде была менее понимающей, Сакура предпочла бы столкнуться с её гневом, чем с гневом четырёхлетнего ребёнка, который расстроился из-за нарушенного обещания. Она пронеслась мимо витрины закрывающегося цветочного магазина. — Сакура! — крикнула Ино, перебирая букет орхидей. — Ты вернулась! Как насчёт выпить? — Не могу! — сказала Сакура, не останавливаясь. — Я опаздываю! — Ну, это не новость, — с сарказмом отозвалась Ино. Узнав свою улицу, Сакура почувствовала прилив тоски. Её не было всего неделю, и она проводила много времени вдали от дома (четыре года назад она уезжала на незабываемые шесть месяцев), но она была до глубины души рада снова увидеть знакомую обстановку. До рождения ребёнка она никогда дважды не задумывалась о том, чтобы покинуть дом и отправиться на задание, поскольку других обязанностей кроме как не забыть выключить свет и отопление, у неё не было. Теперь же, тащиться на работу было сплошным разочарованием. Подходя к своему дому, она заметила, что один из её соседей начал выходить из своего дома. Однако она притворилась, что не заметила его, поскольку он только и делал, что бормотал непристойности в адрес её сына, когда видел мальчика. Даже сейчас, краем глаза, она заметила, как он остановился, закрывая дверь, и уставился на неё, когда она торопливо проходила мимо, как будто раздумывал, стоит ли возвращаться внутрь, его намерения были испорчены одним лишь её видом. Что ж, чувства были взаимны. После такого недоброжелательного взгляда всякая веселость улетучилась из её походки, и к тому моменту, когда она миновала садовую калитку и подбежала к двери, она чувствовала себя немного подавленной. — Я дома, — крикнула она, толкая дверь и сбрасывая обувь с пальто в прихожей. Никто ей не ответил, хотя из кухни доносился аппетитный запах жарящейся на гриле рыбы. Прижимая коробку к груди, она просунула голову в гостиную и обратила внимание на мужчину, растянувшегося на диване — если это действительно был мужчина. Трудно было сказать, что именно лежало под этим огромным нагромождением подушек, валиков и игрушек, но можно было с уверенностью предположить, что это Какаши, обычная жертва ковбойских экспериментов Эноки. Судя по тихому храпу, он крепко спал. Широко улыбнувшись, она бесшумно пересекла комнату и поставила коробку на пол, а затем склонилась над погребённым мужчиной. Когда он по-прежнему не отреагировал, она забралась сверху на него, на игрушки и всё остальное. Он охнул и попытался сбросить новый вес. — Нгх… хватит Эноки, — прохрипел он. — Папе нужно проверить свои веки. Сакура отодвинула в сторону плюшевого жирафа, чтобы прикоснуться своим носом к его носу. — Уже нашел в них дырки? — Нм? — глаз Какаши приоткрылся и хладнокровно посмотрел на неё. — А, это ты. — Так холодно, — надулась она, изображая дрожь. — Ты опоздала. — Разве это имеет значение? Ты ведь только пять минут назад включил духовку, верно? — Я никогда не обещал, что ужин будет на столе, как только ты вернёшься. Но если бы обещал, ты бы всё испортила. Хорошо, что я предвидел, что ты нас подведёшь. — Ты имеешь в виду, что ты заснул. — И это тоже. — Прости, я опоздала, — серьёзно сказала она ему. — Мне нужно было разобраться с этим подарком. — Она легонько постучала по коробке на полу. — Для меня? — спросил он. — Для Эноки, — поправила она. Теперь настала его очередь дуться. — Тогда где мой подарок? Её пальцы поползли вверх, чтобы ухватиться за край его маски. — Твой подарок у меня прямо здесь, — сказала она с лёгкой ухмылкой, медленно сдвигая ткань вниз и наклоняясь, чтобы… — Подожди, что это за чертовщина? — А? Сакура резко села, потащив его за собой за лацканы жилета. Отовсюду посыпались плюшевые животные и пластмассовые кубики. Одной рукой она схватила его за подбородок, отведя его в сторону, чтобы пристально посмотреть ему в лицо. — Что это? — спросила она, грубо проводя большим пальцем по безошибочно узнаваемому следу помады на его щеке. — О, я поняла. Кошки нет дома, у собаки раздолье — что ж, это прекрасно. Это прекрасно! Я просто возьму у Наруто список людей, которые посещали нас за последнюю неделю, и мы поиграем в игру "Подбери помаду", а потом я убью того, кто… — Ах, это совсем не то, что ты думаешь — сказал Какаши, выглядя немного обеспокоенным. — Лучше молись, чтобы я только что обнаружила твоё увлечение переодеванием, — процедила она сквозь зубы. — Потому что после того, как я убью её, ты будешь следующим, и я собираюсь не торопиться и насладиться... — Мамочка! — Малыш! — Сакура в мгновение ока отпустила Какаши и с сияющей улыбкой развернулась, чтобы поймать маленького мальчика, налетевшего на неё на огромной скорости. Они упали на пол, смеясь и хихикая, и Сакура осыпала лицо сына десятками поцелуев. — Я скучала по тебе, Эноки, — смеялась она, сжимая его в объятиях. — Ты хорошо себя вёл? — Да! — усмехнулся он. Именно тогда Сакура заметила... — Что это? — спросила она, пристально глядя ему в лицо. — Я как папочка! Прищурив один глаз — но не сумев удержать другой открытым — он указал на линию красной помады на левой щеке, которая почти наверняка была грубой имитацией шрама Какаши. Это было бы очень точно, если бы не тот факт, что он также накрасил губы тем же ярким оттенком. Сакура была впечатлена. Ему даже удалось, так сказать, не выйти за рамки. Она посмотрела на Какаши, который пожал плечами. — Я сказал ему, что «Багровая любовь» — не его цвет, — сказал он, сбрасывая с себя остальные игрушки и опуская ноги на пол. — Удивительно, — сказала Сакура, переводя взгляд с одного на другого с притворным недоумением. — Я не знаю, кто из них кто... и у меня есть подарок для Эноки, но кому его подарить? — Мне, мне! — Эноки выглядел встревоженным и быстро вытер рот рукавом. — Я Эноки, мамочка! — Ах! Так это ты! — Она снова заключила его в объятия и шумно поцеловала. — Поскольку ты был таким хорошим мальчиком и так хорошо заботился о рыбках, пока меня не было в прошлом месяце, у меня есть кое-что для тебя. И это не просто подарок, Эноки, это огромная ответственность. Я доверяю это тебе, хорошо? Она подняла коричневую коробку, которую поставила на пол, и положила её на колени Эноки. Она тихонько зашуршала, и когда Сакура потянула за ленточку, скрепляющую крышку, к восторгу Эноки оттуда высунулась маленькая пушистая головка. — Киска! — воскликнул он. — Она из последнего помёта Ня, — сказала она ему, помогая маленькой трехцветной кошечке выбраться из коробки. — Она доверяет тебе достаточно, чтобы доверить заботу о её котенке, и она будет твоей на всю жизнь. Ты будешь нести ответственность за её воспитание и научишь её говорить. Как ты думаешь, ты сможешь это сделать? Эноки с открытым ртом смотрел на маленькую кошку, которая вертелась у него на коленях, бодаясь головой о его руку. У него был большой опыт общения с животными, от кошек до собак и даже до жаб, но выражение его восторга от того, что у него наконец-то появился свой собственный питомец, было просто потрясающим. — Я постараюсь! — защебетал он, розовощёкий от удовольствия. — Могу я назвать её? — Как захочешь. — Ня-два! — Попробуй что-нибудь более оригинальное, детка. — Эм... — он подхватил маленькую кошечку и осторожно взял её на руки, хихикнув, когда она мяукнула на него. Он посмотрел на её лапки, все четыре из которых были покрыты чёрными пятнами. — Носок! Её зовут Носок! — Сакура. Она посмотрела на Какаши, осознав, что он довольно сильно нахмурился, глядя на неё. — Хм? — она продолжала беззаботно улыбаться. — На пару слов, пожалуйста, — отрывисто сказал он и встал, чтобы выйти из комнаты. Его шаги удалялись вверх по лестнице. — Это никогда не ограничивается парой слов, — пробормотала Сакура. Она в последний раз погладила Эноки по голове и встала. — Помни, играй с ней осторожно. — Угу! — Эноки уже нашёл болтающуюся на его рукаве нитку и радостно подбрасывал её вверх-вниз на потеху котёнку. Сакура оставила его и пошла к Какаши наверх, молча собираясь с духом, потому что, если он хотел поговорить с ней наверху, это обычно означало, что он не хотел, чтобы Эноки это слышал. Она прошла мимо своей старой спальни, теперь принадлежавшей Эноки, и прямиком направилась в главную спальню, которую делила с Какаши. Всё произошло внезапно. Как только она переступила порог, дверь за ней захлопнулась, и тут же перед ней возник Какаши, прижав её к ней. — Что с тобой? — спросила она спокойно, с оттенком вызова. — Что ты делаешь, даришь ему неконина? — возмутился он. — Я думал, мы договорились подарить ему нинкена? Мы должны были подарить ему щенка. — Разве? — она пожала плечами, оставаясь отстранённой. — Я думала, это ты сам так решил. — Сакура... — Ладно. Если хочешь пойти и забрать у него котёнка, милости прошу, — сказала она, скрещивая руки на груди. Какаши нахмурился ещё сильнее. — Это нечестно, Сакура. Это я кормлю его, укладываю спать и читаю ему сказки, пока ты отправляешься на поиски приключений в горы — ты не можешь просто прийти и купить его привязанность подарками. — Не то чтобы мне нравилось уезжать на несколько недель, оставляя его, но кто-то же должен зарабатывать деньги, — упрекнула она, — и, чёрт возьми, это точно будешь не ты. И не притворяйся, что я «покупаю его привязанность». Все знают, что он любит тебя больше всех. — Это неправда, — сказал он, смягчившись. — Он боготворит тебя. — Однако он чаще видит тебя. Я знаю, как это бывает. Не отказывай мне в возможности побаловать его, чтобы убедиться, что он помнит свою бедную старую мать. — Не преувеличивай. — Если тебя это так беспокоит, купи ему ещё и щенка. Нет правила, запрещающего заключать два контракта на призыв, — язвительно сказала она. — И вот что я получаю? Я провожу холодную неделю в Стране Железа, мечтая оказаться здесь со своей семьей, а когда я приезжаю сюда, здесь ещё холоднее? — Она надулась и посмотрела на него из-под ресниц. — Я скучала по тебе. Я примчалась прямиком домой, только чтобы увидеть вас. Неужели я не получу даже маленького поцелуя? Его щека дернулась, как будто он изо всех сил пытался сдержать свой гнев или какую-то другую быстро ослабевающую форму сдержанности. Сакура скользнула взглядом по его фигуре и издала тихий звук благодарности, когда увидела переднюю часть его брюк. — Ну, хоть кто-то по мне соскучился, — пробормотала она, нежно проведя рукой по его бедру. Он оттолкнул её руку. — Не смотри. Это не для тебя. Сакура широко улыбнулась и снова потянулась к нему. — Позволю себе не согласиться... — Ты не заходила в администрацию по пути сюда? — спросил он, заставив её остановиться. — Нет, — сказала она. — А что? — Значит, ты не слышала… — Слышала что? — Саске был замечен неподалеку около трёх дней назад. Сакура отвела руки назад. Она не встречалась с ним взглядом, но её колебания трудно было не заметить, прежде чем она снова начала играть с воротником его рубашки. — И? — И для тебя это ничего не значит? — в его голосе звучало недоверие. Она посмотрела на комод. — Что ты хочешь, чтобы я сказала? — спросила она. — Что-то… — он вздохнул и опёрся руками о дверь по обе стороны от её головы. — Вполне вероятно, что однажды Наруто удастся вернуть его в деревню, и когда это произойдёт… — О, ты думаешь, я сразу же брошу свою семью и побегу к нему? — фыркнула она. — Нет. Я знаю, что ты никогда этого не сделаешь. Но, — тяжело произнёс он, — есть ли шанс, что ты… пожалеешь, что согласилась на меня? Если бы не Эноки, ты бы вообще была здесь? — Что привело к этому? — спросила она, хмуро глядя на него. — Жалость к себе тебе не к лицу, Какаши, ты же знаешь, я люблю и тебя, и Эноки, и ни минуты не жалею ни о ком из вас... — Так почему же ты не хочешь выйти за меня замуж? Она моргнула. — Выйти за тебя замуж? И это всё? — спросила она. — Но я ещё не вернула тебе долг за… — Ты могла бы сделать это завтра, если бы захотела. Я видел твои банковские выписки, ты заработала более чем достаточно, чтобы вернуть мне деньги за дом, — резко перебил он. — В чём, собственно, проблема? В фамилии? Я же сказал тебе, ты не обязана менять свою. Я даже поменяю свою, если ты захочешь. Или мы могли бы поменять обе наши фамилии на господина и госпожу Ямада. Она слегка сморщила нос. — Меня не волнует фамилия… — сказала она тихо. — Дело в сексе? — прямо спросил он. — Боже, нет! — Тогда что? Поморщившись, она огляделась в поисках достойного оправдания, но таковых, похоже, не осталось. — О, Какаши, чего ты ожидал! Ты даже не можешь выйти из дома без вооружённого сопровождения. Как мы должны пожениться? Я хочу настоящую свадьбу, на которую я смогу пригласить всех своих друзей и коллег, и я хочу выйти замуж за парня, который не будет идти к алтарю, когда все будут пялиться на отслеживающее устройство на его лодыжке. — Никто его не увидит, — самозабвенно возразил он. — Но оно там! С точки зрения большинства людей, это обуза. — Она снова принялась возиться с его воротником. — И прежде чем ты начнёшь шутить по этому поводу — нет, единственная твоя обуза в этот день будет не в свадебном платье. Я не хочу, чтобы все пялились и жалели нас в самый счастливый день нашей жизни. — С каких пор тебя волнует мнение других людей… — Он оборвал себя. Сакуру всегда волновало, что думают о ней другие. — Если мы приглашаем друзей, это не должно иметь значения. Настоящие друзья не стали бы смеяться над нами, прикрываясь руками. — Ино, — этим всё было сказано — Ну, значит она не придёт, — коротко сказал Какаши. — Я не могу не пригласить её. — Значит, ты хочешь подождать год, а потом пожениться. Так? — Он раздражённо постучал пальцами по двери. — Я не думаю, что смогу ждать так долго. — О, — усмехнулась она. — И что ты собираешься делать? Перекинешь меня через плечо и понесёшь в ближайший ЗАГС? АНБУ накинутся на тебя в считанные секунды. — Нет, если я сниму блок мониторинга, и не думай, что я не смогу. — Это казалось ужасно серьёзным высказыванием. Сакура прищурилась и посмотрела на него долгим, тяжёлым взглядом, прежде чем сказать: — Это действительно так важно для тебя? Он отвернулся от неё, ничего не говоря. Отношения были полны уступок — это первое, что ей пришлось узнать, живя с отцом своего ребёнка. Она любила его. Она была довольна тем, как обстояли дела, и брак мало что изменит, поэтому она не стремилась к нему, но если она собиралась выйти замуж, то хотела, чтобы всё было так, как она всегда себе представляла. Но потом она посмотрела на Какаши, избегающего её взгляда, и поняла, что для него это было важнее, чем для неё. Сейчас он так мало контролировал свою жизнь. Если он куда-то отправлялся, даже для того, чтобы сделать что-то столь простое, как поход в магазин за продуктами, это должно было быть строго организовано и одобрено за день до этого. Если он шёл забирать Эноки из академии, ему приходилось ждать, пока прибудут его сопровождающие, прежде чем выйти за порог. — Хорошо, — сказала она. — Хорошо что? — ворчливо повторил он. — Я выйду за тебя замуж. Когда захочешь, просто назови дату. На мгновение он был потрясён. Затем, словно проверяя её, он сказал: — Завтра. — Завтра у меня парикмахерская. — Тогда в субботу. — Я работаю. — Воскресенье... — Как насчёт следующего месяца? — быстро предложила она. — Нам нужно время, чтобы всё как следует организовать. Нужно выбрать одежду, разослать приглашения, купить торт... и нам придётся нанять обслуживающий персонал. И — о, я могу надеть старое свадебное платье моей матери! Мне просто нужно его перешить, потому что она была на пятом месяце, когда выходила замуж. Он самодовольно улыбнулся. — Видишь, тебе это нравится, — сказал он. — Тензо может быть шафером, Ино — подружкой невесты. Эноки может быть девочкой с цветами… — Мальчиком. — ...мальчиком с цветами, и все будут так заняты, улыбаясь тебе из-за того, какая ты красивая, что никто не будет думать о том, что у меня на лодыжке. — О, — восторженно пискнула она, намеренно наклоняясь к нему, чтобы обвить руками его шею. — Ты такой подхалим. Но знаешь, что будет действительно потрясающе? — Мм? — он закрыл глаза, его губы были так близко к её. — Если мы дадим клятву не делать этого до брачной ночи. У Какаши сжалась челюсть. — Нет. Её спина с глухим стуком ударилась о дверь, её тело прижалось к его груди, когда его рот внезапно встретился с её. Наконец-то. Семь холодных дней и ночей, и она умирала от желания вновь познать, что такое тепло. Она застонала ему в рот и провела руками по его широкой спине. — Я скучала по этому, — практически промурлыкала она. Он произнёс нечто похожее, только гораздо менее связно. Он покрыл поцелуями её шею и приподнял к себе, пока их тела не оказались в идеальном, восхитительном положении. Сакура вздохнула, услышав треск стягиваемых леггинсов. — Месяц? — прорычал он. — Я едва могу продержаться неделю, не думаю, что смогу продержаться месяц. — Да? — выдохнула она, хватаясь за пряжку его ремня. — Но это будет забавно... делать это с господином Харуно. — О чём вы говорите, госпожа Хатаке? — Просто заткнись и поцелуй меня, — она оттолкнулась от двери, запутавшись ногами в его ногах, и они оба упали на пол в путанице одежды и смеха.

***

Громкий стук наверху заставил Эноки поднять глаза к потолку и посмотреть, как качается светильник. Котенок тоже посмотрел. — Они всегда так делают, Носок, — сказал он своему новому другу. — Всякий раз, когда мама приходит домой, они с папой всегда поднимаются наверх и прыгают на кровати. Глупый ребёнок. Эноки остановился. — Если ты будешь вредничать, я буду тебя игнорировать, — сказал он певучим голосом. Они не прыгают на кровати. — ...а что они делают? Голос рассказал ему, но для Эноки это не имело особого смысла. — Звучит глупо, — сказал он и снова посмотрел на котёнка. — Эй, Носок, хочешь посмотреть сад? Я покажу тебе папину клубнику. Подхватив котенка на руки, он прошмыгнул через кухню и вышел в сад. Носку, похоже, это понравилось. Она весело топала по клубничной грядке, пока не пришла к маленькому пруду под ивой. Здесь водилась рыба, и она остановилась на краю, чтобы внимательно понаблюдать за ней. Просто столкни туда этот комок шерсти. Я терпеть не могу кошек. — А что не так с кошками? — спросил Эноки. Они едят птиц. — Мне нравятся птицы, — сказал Эноки. Хороший мальчик. — Я думаю, что Носок больше любит рыбу, чем птиц, — сказал он, становясь на колени рядом с кошкой, чтобы посмотреть на резвящихся золотых рыбок, которые когда-то жили на кухне. — У нас на ужин будет рыба. Надеюсь, папа не даст ей снова сгореть... смотри, Носок, вот что они называют рыбой! Ры-ы-ы-ба. Поняла? Носок восторженно мяукнула, как прилежная ученица. — А это мяч! Ты подбрасываешь его и всё такое. Эм... а это трава. Она мягкая, когда ты на неё наступаешь. А это... — он указал на зелёный шланг, который извивался по лужайке... — Я не помню, как это называется. Скажи ей, что это змея, пожирающая кошек. Эноки хихикнул. — Нет, это не так. Он дает воду растениям — о, вода! Это то, что ты пьёшь, Носок. Хотя было сомнительно, что Носок понимала хоть что-то из того, что говорил ей человек, она выглядела очень заинтересованной, когда он показывал ей сад, и Эноки решил, что его «призвание» — быть учителем, как Наруто-сенсей. Хотя он полагал, что настоящее призвание Наруто-сенсея — быть боссом деревни. В последнее время у него было не так много времени, чтобы учить Эноки, а если и было, то он учил его скучным вещам, например: сидеть целую вечность неподвижно и стараться опустошить разум. Он называл это медитацией. — Сенсей говорит, что это помогает чему-то научиться, Носок, — сказал Эноки, усаживаясь с котёнком на траву. — Просто не двигайся и не думай. Глупый. — Не будь злым. Кошки не умеют медитировать. Посмотри на неё. Носку быстро наскучило, и она убежала обратно к пруду, чтобы ещё раз взглянуть на рыбу. Хлопок и грохот на кухне дали Эноки понять, что его родители закончили прыгать на... нет, как там это называется? В любом случае, скоро у него будет своя рыба, и, возможно, он сможет попросить отца поделиться с Носком, хотя тот ненавидел кошек так же, как и Рокуби. Тебе тоже не следует медитировать. Это вредно для тебя. — Почему? Потому что. — Сенсей говорит, что это полезно для меня. Думаю, я ему верю. «Сенсей» тоже идиот. Тебе следует держаться от него подальше. Знаешь, лис — худший из нас. Я не могу допустить, чтобы ты умер. Если ты умрёшь, я тоже умру. — Умру… — повторил Эноки. — Что это значит? — Эноки. Он виновато вскочил и повернулся, вытянув шею, чтобы посмотреть на отца. Он не слышал его приближения, и, судя по неприятному выражению его лица, он слышал, как он разговаривал с этим. Отец ненавидел, когда он разговаривал с этим, даже больше, чем кошек. И по какой-то причине он переоделся. — Я звал тебя на ужин, разве ты не слышал? — тихо спросил Какаши. — Прости… — Эноки съёжился. Его отец некоторое время безучастно наблюдал за ним, затем вздохнул и взял его на руки. — Не слушай это, Эноки. Это не твой друг. Что он вообще знает? И кого он называет «этим»? Прости, подумал Эноки и очистил свой разум, как учил его сенсей. Постепенно этот беспокойным, хаотичный голос затих. Это был единственный способ отгородиться, но у него получалось всё лучше, хотя иногда он чувствовал себя плохо; голос не всегда был злым. Старик, живший четырьмя домами ниже, пугал его больше и говорил ему гораздо худшие вещи. — Давайте же, вы двое, — позвала его мать с порога кухни, разгоняя большое количество дыма полотенцем. — Всё в порядке? — спросил его отец. — Да, — кивнул Эноки с улыбкой. — Он ушёл. — Тогда пора ужинать! Давай, Нос... или как тебя так, — позвал Какаши котёнка у пруда. — Носок, — поправил Эноки. — Как скажешь — И отец понёс его в дом, чтобы он присоединился к матери за ужином.