***
— Это... вау... что, чёрт возьми, здесь произошло? Наруто отпихнул в сторону слегка дымящуюся деревянную доску, которая, возможно, когда-то была частью стены, и оглядел двор. Когда ему рассказали о поместье Зуру и о том, сколько оно стоит, он ожидал увидеть нечто впечатляющее. Возможно, многоуровневый особняк. Даже столетний сад дзен. Вероятно, сотни слуг. И хотя стоять среди обугленных останков особняка, который был настолько растерзан и выпотрошен огнём, что от него остался не более чем скелет из чёрных балок, пепла и щебня было впечатляюще — особенно то, как он дымился и коптился в утреннем тумане — однако, такого никто не ожидал. Растерянный, Наруто повернулся, чтобы посмотреть на своих товарищей по команде. — Так было всегда? Какаши довольно подозрительно посмотрел на Сакуру, которая, в свою очередь, возилась с невидимым пятнышком грязи на щеке Эноки. Младенец крепко спал, как и положено после такого изнурительного испытания, и хотя для новоиспечённой матери было вполне естественно суетиться из-за ребёнка, особенно если ему вживили ужасающе могущественного мифического зверя, она явно старалась не замечать, где они стоят. — Сакура... А ещё она чудесным образом оглохла. — Что ты сделала? — громко спросил Какаши. Щёки Сакуры слегка покраснели, и она раздражённо посмотрела на мужчин. — Почему вы оба смотрите на меня? — Потому что ты выглядишь более подозрительно, чем если бы у тебя в руках была горючая смесь и коробка спичек, — упрекнул Какаши, проводя рукой по волосам. — Должно быть, это тот свет, который ты видел, Наруто. — Я не виновата, что никто не удосужился его потушить… — угрюмо сказала Сакура. — Напомни мне не злить тебя, — решительно сказал Какаши. — Как будто это тебя когда-либо останавливало. Наруто сморщил нос и отвернулся, чувствуя, что вот-вот начнётся ссора. — Надеюсь, внутри никого не было, — сказал он, оглядывая чёрно-серые обломки, которые в прошлой жизни могли быть чем угодно. — Он заброшен. Внутри никого не было, — сказал Какаши. — Откуда ты знаешь? — с сомнением спросила Сакура, в голосе звучало лёгкое беспокойство. — Я бы почуял. Пахло бы чем-то вроде подгоревшей свинины, если... — О, не надо! Не при ребёнке, — прошипела она, закрывая нежные ушки Эноки. — Похоже на то, что я обычно говорю, — возразил Какаши. К этому времени Наруто уже меньше злился на себя за то, что никогда не замечал связи между этими двумя. Они были как кошка с собакой, ссорились и рычали, да так сильно, что трудно было поверить, что они гордые родители прекрасного мальчика. Он не видел особой привязанности между ними, по крайней мере, не больше, чем обычно, хотя он понимал, что сейчас они оба были подавлены и не в духе. Жизнь их ребёнка изменилась навсегда, ещё даже не начавшись. Как бы ни было заманчиво указать на себя и сказать: «Не так уж плохо быть таким крутым», они не хуже него знали, что его жизнь была чертовски трудной... и ему просто повезло. Большинство других джинчурики были убиты преждевременно, за ними охотились экстремисты вроде Акацуки, или они сходили с ума, становясь нестабильными машинами для убийства, которым нельзя было доверять находиться рядом с другими людьми. Это было нелегко. Это определённо была не та жизнь, которую Наруто пожелал бы кому-либо, и, хотя Какаши и Сакура изо всех сил пытались притвориться, что всё в порядке, им было трудно принять ситуацию. То, что ни один из них даже не заговорил о том, что случилось с их сыном с тех пор, как они выбрались из озера, было достаточным доказательством того, что это был слишком глубокий шок, чтобы выразить его словами. В этом поместье ничего не осталось. Ничего, кроме щебня и останков. Наруто окинул взглядом заброшенные здания и вздохнул. Поблизости тоже никого не было. Не было никаких признаков того, что клан Хатаке остался здесь после кончины своего лидера, а если там и был кто-то из обслуживающего персонала, то они давно ушли. Поместье было по-настоящему мёртвым. Он оглянулся через плечо на Какаши и Сакуру, готовясь стать свидетелем ещё одной перепалки. Но за те несколько мгновений, пока он отвернулся, чтобы осмотреть ущерб, нанесённый поместью, Какаши сел на каменные ступени, ведущие к тому, что осталось от главного дома, а Сакура села на ступеньку под ним, между его ног. Они оба смотрели на Эноки. Больше всего внимание Наруто привлекла рука Какаши на шее Сакуры, наполовину переплетённая с её волосами. И это обеспокоило его. На несколько секунд ему пришлось сдержать сильное желание броситься туда и снова дать Какаши по морде. Затем он увидел, как Сакура улыбнулась ему и... что ж, желание кастрировать Какаши не совсем исчезло, но, по крайней мере, его было легче игнорировать. Сакура что-то увидела в их сенсее. Вероятно, ей нужно было проверить зрение, но Наруто знал, когда что-то было не его делом. Возможно, несколько месяцев назад ему было бы что сказать о них и их отношениях, но время для упрёков давно прошло. Теперь у них был ребёнок. К лучшему это или к худшему, но они были семьёй. Он вернулся к ним, и рука на шее Сакуры довольно быстро исчезла, когда Какаши повернулся, чтобы посмотреть на него. В тот момент он понял, что его сенсей намеренно воздерживался от нежности к Сакуре в его присутствии, вероятно, из совершенно рационального страха перед физическим насилием. В какой-то степени это его немного успокоило. Ему не хотелось думать, что Какаши равнодушен к Сакуре. Но в то же время это заставило его задуматься, так ли уж хороша была идея сделать то, что он собирался сделать. — Я возвращаюсь в Коноху, — сказал он, доставая из подсумка меченый кунай и бросая его Какаши. — Держите его при себе. Я вернусь примерно через полчаса со снаряжением для перемещения, чтобы вытащить вас двоих...э-эм... троих отсюда. Кунай был помечен печатями Хирайшина. Пока его не уничтожат, Наруто мог свободно перемещаться между ним и тем, что находился в его квартире. Какаши взвесил его в руке и убрал подальше. — Не беспокойся. — Вы справитесь сами? Как только он это сказал, Наруто понял, что на самом деле беспокоится не об их безопасности, а о том, что Какаши будет делать с Сакурой в его отсутствие. Возможно, они сделают что-нибудь ужасное... например, поцелуются. А у Какаши было такое лицо, которое, казалось, говорило: «Я точно знаю, о чём ты думаешь». Он смотрел на Наруто со слабой улыбкой, пока парень не покраснел и не перевёл взгляд на Эноки, который размахивал маленькими пухлыми ручками, пытаясь поймать Сакуру за волосы. — Цунаде-сама будет рада услышать, что с вами всё в порядке, — сказал он, после чего активировал Хирайшин и исчез, с едва различимым дуновением ветра. Хотя то, как она будет рада услышать о шестихвостом джинчурики, осталось невысказанным.***
Улыбка Сакуры постепенно исчезла после ухода Наруто. Прислонившись спиной к груди Какаши, она осторожно высвободила прядь волос из липкого и удивительно сильного кулака Эноки. Они росли уже больше года и, если Эноки будет продолжать так хвататься за волосы, их придётся отрезать, как только она вернётся. — Он собирается вернуться с другим экстренным транспортом, — сказала она вслух. — Я слышал, — беспечно ответил Какаши. — У тебя ещё есть шанс уйти до его прибытия, — тихо сказала она. Руки Какаши опустились и свободно обвились вокруг её плеч. Она почувствовала его тёплое дыхание у своего уха, шевелящее её волосы. — Ты хочешь, чтобы я это сделал? — Нет... но... да. — Она прикусила язык. — Ты знаешь, что я имею в виду. Если ты вернёшься с нами, они точно посадят тебя в тюрьму. Ты только что сбежал. — Сказал поджигатель, — пробормотал он. — Ты собираешься отнестись к этому серьёзно? — огрызнулась она. — Речь идёт о твоей свободе. — Что такого свободного в том, что тебя изгнали и тебе некуда идти? — Он пожал плечами, прижавшись щекой к её макушке, и протянул Эноки свой мизинец. — Я бы предпочёл быть рядом с вами, даже если это будет подземная камера в Конохе. Ты ведь навестишь меня? — Нет, — упрямо ответила Сакура. — Правда? — Судя по его голосу, он сам в это не верил. — Даже для супружеского свидания? Сакура ткнула его локтем в живот. — Не шути, — сказала она, хотя щёки у неё порозовели. — Это не смешно. — Я не могу придумать ничего менее забавного, — сказал он. — Знаешь, они наблюдают через двусторонние окна. Это отвратительно. Особенно когда ноги прилипают к полу в смотровой комнате. Не то чтобы я много знал об этом, конечно… Сакура резко встала и поднялась по остальным ступеням, взволнованно и застенчиво вставая наверху. — Ты не серьёзен. — Нет, ты не слушаешь, — сказал он, поворачиваясь к ней. — Я никуда не собираюсь уходить. — Ты снова ведёшь себя как благородный болван, — огрызнулась она на него. — Не будь таким наивным — ты ничего не выиграешь, если сядешь в тюрьму… — Кроме достоинства. Для нас, — коротко прервал её Какаши. — Ты понимаешь, в какой ситуации мы сейчас находимся? Одно дело просить меня бросить тебя с новорождённым ребёнком, но совсем другое — просить, чтобы я бросил тебя с монстром. — Какаши! — предостерегла его Сакура. — Как ты можешь так говорить?! Ты думаешь, Наруто тоже такой? Монстр? — Монстр внутри него, и внутри Эноки тоже, — сказал он. — Ты не можешь это игнорировать. В конце концов, через пять, десять или пятнадцать, мы снова увидим этого биджу. И где буду я, когда это произойдёт? Скрываться в какой-нибудь дыре в другой стране? Ну уж нет. Сакура полностью отвернулась от него, слегка покачивая Эноки, словно пытаясь утешить его, хотя мальчик был совершенно расслаблен. Как обычно, Какаши мог отличить, когда она вымещает на нём свой гнев. Сейчас она была напугана. Не более. — Неужели ты настолько низкого обо мне мнения, что ожидаешь, что я ухвачусь за возможность оставить тебя с этим бременем? — спросил он. — Я думал, что уже доказал тебе, что готов заплатить любую цену, какую придётся. — Я просто хочу быть уверена, что ты никогда не сможешь обвинить меня в том, что я не оставила тебе выбора, — обиженно сказала она, бросив на него укоризненный взгляд через плечо. — И никогда больше не называй его монстром. Я убью тебя. Серьёзно. Он был совершенно убеждён, что она не шутит. — Прости, — сказал он, и они оба на мгновение замолчали, потому что оба знали, что этот мальчик будет часто слышать слово «монстр» на протяжении всей своей жизни. — Он наш сын, — наконец сказала Сакура. — И на этом всё. — Я знаю, — тихо сказал он, — но ты не единственная, кто боится. И ты не представляешь, как мне жаль, что я не смогу быть рядом с тобой. Что я вряд ли увижу его... Ноги Сакуры снова затопали по ступенькам, и вот она уже сидит рядом с ним, грузно облокотившись на него. — Ты действительно боишься, да? — догадалась она. Он поднял руку, которая слегка дрожала, когда он пытался держать её ровно. — Смотри, — сказал он. — Это из-за того, что ты принял наркотики, — заметила она. — Ну, ты не должна так говорить... У Эноки сложится неправильное представление обо мне, — вздохнул он, обнимая её за плечи, чтобы почувствовать, как она прижимается к его боку. Это должно было стать для них радостным временем, но оно было омрачено всем тем, что последует дальше. Ему нравилось, когда Сакура была рядом, когда он чувствовал её тепло на своём боку, но как он мог по-настоящему наслаждаться этим, когда знал, что это может быть последний раз, когда он будет так близко к ней в течение месяцев — возможно, даже лет? И как он мог наслаждаться, глядя на ребёнка у неё на руках и гадая, какие черты его лица передались от него, а какие — от неё, когда всё, что он видел, это то, что досталось ему от биджу? При свете дня стало очевидно, что изменения были не просто парой родимых пятен необычной формы на его спине. Его глаза, которые на фотографии были тёмно-синими, теперь были странного бледно-жёлтого цвета. Это был не человеческий цвет. Любая надежда на то, что его сын может сойти за обычного мальчика, рухнет, как только кто-нибудь хорошенько рассмотрит его глаза. Эноки, не обращая внимания на страхи родителей, пискляво зевнул и решил задремать. Несмотря ни на что, Сакура всё ещё тихо смеялась, радуясь своему сыну, какая бы трагедия его ни постигла. Какаши тоже улыбнулся, уверенный, что будь то джинчурики или нет, их мальчик был самым милым в Конохе. — Я не знаю, как я буду справляться без тебя, — прошептала Сакура, не желая беспокоить Эноки. — Вы будете друг у друга, — тяжело произнёс он. — Но ни денег, ни дома у меня нет, — вздохнула она. — По крайней мере, это не изменилось. Какаши открыл рот, чтобы заговорить, но быстро закрыл его. Что бы он ни собирался сказать, он передумал и вместо этого сказал: — Если тебе не хватает денег... ты ведь понимаешь, что мы находимся в одном из богатейших поместий в Стране Дождя, которое было полностью заброшено и теперь стоит без охраны. Сакура сидела очень неподвижно. — Я уверен, что большая часть этого богатства сгорела в огне, — продолжал он непринуждённо, — но кто знает, какие ценности могли уцелеть и сейчас скрываются под кучами пепла, ожидая, когда их... эм... спасут? — Ты предлагаешь нам… грабить, Какаши? — тихо спросила она. — У тебя есть какие-то серьёзные моральные возражения против того, что ты не должна была совершать поджог, Сакура? — спросил он. Её рот скривился на одну сторону, когда она задумалась. — Знаешь, они ведь так и не заплатили мне за работу... Он посмотрел на дымящиеся руины. — О, они заплатили. — Ну... может быть кое-что... — Сакура встала и снова побрела вверх по ступенькам. — Полагаю, нет смысла пропадать даром такому добру... Озорной натуре Сакуры не потребовалось большого искушения, чтобы выйти поиграть. Какаши слабо улыбнулся про себя и последовал за ней внутрь разрушенного особняка, легко перелезая через груды упавших балок, черепицу и обугленные стеновые панели. — Бесценная ваза маньчжурской династии... разбита. Гобелен, изображающий битву в долине Сенгу... сожжён. — Сакура пошарила носком ботинка в куче пепла. — Я начинаю чувствовать себя немного неловко из-за того, что подожгла всё это. Какаши пинком открыл что-то, очень похожее на шкатулку для драгоценностей, но внутри лежала лишь пара пластиковых колец. Можно было с уверенностью сказать, что, уходя, слуги действительно вынесли из поместья всё ценное. Фактически, единственной вещью, которая не была разбита, сожжена или украдена, было огромное каменное кресло, на котором господин Зуру когда-то проводил аудиенции; то самое, на котором восседал Карасу, когда сюда прибыл Какаши. Оно торчало из обломков, и если бы не это кресло, невозможно было бы сказать, что они стоят в некогда самом величественном зале поместья. Какаши сел в него, положив ноги на остатки дымохода. Сакура присела на широкий подлокотник. — Стоит по меньшей мере пару миллионов, — сказала она, водя пальцем по узорам гравировки на чёрном камне. — Но я не думаю, что мы сможем его унести. — Уверен, что сможем. Просто отдай мне Эноки, и ты сможешь… — Придурок, — она легко рассмеялась. — Ты не получишь ни одного визита, ни супружеского, ни какого-либо другого, если будешь продолжать в том же духе. — Оу? — он посмотрел на неё с растущим интересом, но улыбка Сакуры быстро угасла, её взгляд был устремлён на что-то вдалеке. Проследив за ним, Какаши быстро понял, на что она смотрит. — Не так пустынно, как я думал, — пробормотал он. — Я вижу несколько крыс... Сквозь пар и дым проступали новые очертания. Какаши услышал, как хрустят обломки под их ногами, и когда они подошли ближе, он начал различать, кто они такие — члены верхушки и члены побочной ветви. Похоже, после ночных событий клан перегруппировался. Но кто теперь их возглавлял? Мидори, за которой по пятам шли две маленькие тени-близнецы, казалось, двигалась с наибольшей властностью впереди всех остальных. Она остановилась в нескольких метрах от каменного кресла. Сакура напряглась. Сейчас они почти наверняка были окружены. — Мы слышали от тех, кто последними покинул пещеру у озера, — начала Мидори, — что Карасу мёртв? Какаши коротко кивнул. — Тогда, — сказала она, опускаясь на одно колено, — теперь ты Карасу. И один за другим все они повторили её действия, опустившись на одно колено и упираясь кулаком в пол в традиционной для шиноби демонстрации подчинения. Именно так ниндзя Конохи кланялись Хокаге — за исключением Какаши, который кланялся только Сакуре. Не все из них опустились легко. Некоторым членам верхушки потребовалось несколько секунд, прежде чем они смогли заставить свои конечности подчиниться. Какаши поймал на себе особенно злобный взгляд Шушуя, когда тот отвернулся лицом к земле. Хотя рот Сакуры был приоткрыт от шока, Какаши не почувствовал ни малейшего удивления от такого поворота событий. Он снова перевел взгляд на Мидори. — Прошлой ночью вы все были готовы смотреть, как я умираю. — Мы выполняли приказ Карасу, — холодно ответила она. — Мы также будем выполнять твои приказы, какими бы они ни были. — Интересно, — сказал Какаши и краем глаза уловил, как Сакура пристально посмотрела на него. — Шушуй? Мужчина вздрогнул. — Карасу-сама? — Сними куртку и рубашку и отдай их мне, — Какаши провёл рукой по своей обнажённой груди. — Утро сегодня прохладное. В утре в тропическом лесу не было ничего «прохладного». Шушуй явно боролся с какими-то внутренними противоречиями, прежде чем подняться на ноги и начать расстегивать молнию на своём сером жилете и стаскивать чёрную рубашку. Он молча протянул их Какаши, при этом мышцы на его челюсти всё это время быстро дергались, а затем отступил назад и уставился на землю. Какаши надел рубашку и жилет, которые были ему немного велики, и громко понюхал рукав. — Хм, — хмыкнул он с мрачным недовольством. — Теперь снимай штаны. — Карасу-сама! — запричитала Мидори. — Пожалуйста, будь зрелым. — Почему ты меня так называешь? — спросил он. — Не помню, чтобы соглашался быть Карасу. Я бы предпочёл быть королем свалки, чем лидером этого клана, хотя, думаю, разница невелика. Можно сказать, что я лучше буду заключён в тюрьму моим Хокаге, чем снова смотреть на ваши тошнотворные лица. — Ты... ты предпочтёшь быть пленником своей деревни, чем быть главой своего клана? — ошеломлённо спросила Мидори. — Я не верю, что… — Да какая разница! — рявкнул Шушуй. — Он всё равно не годится! Его отца изгнали, потому что он породнился с чужаком, и он ничем не отличается! — Мой отец добровольно покинул клан, до того как его «изгнали», — отметил Какаши. — Но ты прав, да, я ничем не отличаюсь от него. — Он наследник, — прошипела Мидори. — Карасу ясно дал понять, что линия наследования должна перейти на сторону Сакумо после его смерти. — Да, но Карасу… — пробормотал Шушуй. — Не ожидал, что я буду жив, когда это случится, верно? — догадался Какаши. — Как долго он планировал убить меня? Кто-нибудь из вас может ответить мне на этот вопрос? Я предполагаю, что он планировал убить меня с тех пор, как узнал, что у меня будет ребёнок, но мне интересно, может ли кто-нибудь из вас сказать, как долго он желал моей смерти? Очевидно, никто из них не мог. Те, кому, скорее всего, могли довериться, таким как Мидори и Шушуй, просто смотрели друг на друга, явно ища в лицах друг друга хоть какой-то признак того, что Карасу доверял им больше. Какаши чуть не рассмеялся. Карасу всегда держал всех вокруг себя в неведении и заставлял их тщетно бороться за доверие, которого он никогда не оказывал. Возможно, однажды он планировал, что Эноки станет тем человеком, которому он доверит все свои знания и все свои планы, но вместо этого он умер раньше, чем намеревался... и синдикат умер вместе с ним, оставив всех его подчинённых рыскать в поисках хоть какого-то знака, как выполнить последнюю волю, которую он никогда не озвучивал. Карасу ясно дал понять, что он хотел, чтобы линия наследования перешла к линии Какаши, но он также хотел смерти Какаши. Неудивительно, что маленькие овечки были в замешательстве. Они одновременно стремились к его лидерству и плевали ему в лицо. — Возможно, неделю назад я бы соблазнился вашим предложением, — сказал Какаши. — Большинство из вас были мне хорошими друзьями на протяжении многих лет. Но это было до того, как вы продемонстрировали свою готовность вонзить мне нож в спину по прихоти своего лидера. — Теперь Какаши действительно рассмеялся. — Я сделал всё возможное, чтобы укрыть вас всех от гнева деревень, которые подстрекал Карасу, но потом вы укусили руку, которая вас кормила. Так что же мне делать? Вы осквернили моё дитя. Что мне делать? Близнецы за спиной Мидори придвинулись чуть ближе друг к другу. — Эм! — В толпе нерешительно поднялась рука. — Я просто хотел сказать, что меня не было здесь прошлой ночью... Вчера во время тренировки меня ударили по голове, и я был с дядей Эно. Я узнал об этом деле с биджу только после пожара... Я был занят спасением оставшихся слуг. — Даже у Сано, который не может увернуться от удара, чтобы спасти свою жизнь, больше моральных устоев, чем у всех вас вместе взятых. Неужели никому из вас не стыдно? — взмолился Какаши. — Стыдно из-за чего? — хмыкнул Шушуй. — Если ты не хочешь быть Карасу, прекрасно. Мы заберём истинного наследника – того, за которого Карасу отдал свою жизнь! — Эй, — предостерегающе крикнула Мидори, но Шушуй проигнорировал её. Он нацелился на ребёнка на руках Сакуры и ринулся к ним. Какаши по-прежнему расслабленно сидел в кресле. Обеспокоенный его пассивностью, Шушуй остановился, ожидая, что он встанет и преградит ему путь. Но, решив, что Какаши не собирается останавливать его, он сделал последние несколько шагов вперёд и попытался схватить Сакуру за руку. Он не ожидал, что её рука опередит его и ударит в грудь с силой, примерно в сто раз превышающей ту, которую он мог ожидать от девушки её комплекции. Шушуй отлетел в сторону, скользя и перекатываясь по пеплу, пока не врезался в одну из оставшихся опорных балок. Она раскачивалась, грозя обрушиться, но в этом не было нужды. Шушуй лежал на обломках, задыхаясь и хватаясь за грудь. Сакура свирепо оглядела всех, кому пришло бы в голову выкинуть такой же трюк, а Какаши перевёл взгляд на Мидори. — И я думаю, что это проясняет ситуацию, — сказал он. — Вы не получите нашего сына. — Тогда что нам прикажешь делать? — требовательно спросила она. — Мне всё равно. Вы больше не моя проблема, — сказал Какаши, пожав плечами. — Возвращайтесь в Страну Облака и найдите остальных членов клана, чтобы предупредить их... потому что когда я вернусь в Коноху, я расскажу им всё. Ваши имена, все наши убежища, где находятся ваши дети... Я расскажу им всё, так что вам всем лучше бежать прямо сейчас. И если кто-нибудь из вас ещё раз приблизится ко мне или моей семье, я убью вас. — Мы твоя семья, — сказала ему Мидори. Он покачал головой. — Со вчерашнего дня у меня нет семьи, кроме этих двоих, — сказал он, положив руку на руку Сакуры. Девушка напряглась. Возможно, после такой угрозы она ожидала, что его родственники набросятся на него и попытаются убить. Это был бы логичный выбор для наёмников, которым нужно было защищать свои личности. Но постепенно, один за другим, они начали уходить. Они исчезали так же, как и появились, почти бесшумно, словно призраки, растворяясь в паре и дыму. Мидори задержалась дольше всех. — Помнишь, — сказала она, — как мы пошли в гриль-бар в Отафуку Гай? Я, ты, Карасу, Рейка и остальные? Ты пошутил, что однажды облажаешься и тебя выгонят, как твоего старика? Какаши невозмутимо встретил её взгляд. — Помню, — спокойно ответил он. — Это не ты облажался, а мы. — Она повернулась и начала удаляться по обломкам. — Ты нас больше не увидишь, Какаши, я обещаю тебе. Сакура посмотрела на руку Какаши и заметила, что костяшки его пальцев побелели. Он не расслаблялся до тех пор, пока последняя фигура не скрылась из виду. Его голос и лицо могли казаться совершенно невозмутимыми, но Сакура знала, что он не так равнодушен, как притворяется. Она ничего не знала ни о его прежней жизни, ни о его отношениях с семьей. Услышав, что он занимался чем-то столь обыденным, как ужин с безумцем Карасу и психопаткой Рейкой... она поняла, что воспринимала этих людей совсем не так, как он. Они были для него не только семьёй, но и друзьями. Она сжала его руку в ответ. — Мне жаль, — прошептала она. — Мм? — он всё ещё смотрел куда-то вдаль, в туман. — Мне жаль, что ты их потерял, — сказала она. Ему потребовалось много времени, чтобы собраться с мыслями и ответить. — Думаю, я потерял их давным-давно, — задумчиво сказал он. — Но у меня всё ещё есть моя семья, не так ли? Единственная семья, которая имеет значение. Она слабо улыбнулась и наклонилась, чтобы нежно коснуться его губ своими. — Наруто скоро вернётся, — напомнила она ему. — Я знаю, — вздохнул он. — Давай просто останемся здесь до его прихода. По его настоянию Сакура скользнула к нему на колени и положила голову ему на плечо, когда он обнял её. Какаши посмотрел на спящего младенца и понял, что всё, в чём он когда-либо нуждался или хотел, всё, что он тщетно искал в Карасу, Рейке и остальных своих родственниках... всё это было здесь, в его объятиях. Так скажи ей, прошептал тихий голос у него в голове. — Э-э-эм, — начал он немного нерешительно. — Ты же знаешь, что я люблю тебя, да? Сакура хмыкнула. — Это так мило. Ты заикаешься. Проклятие. — Я под наркотиками, помнишь? — Что, ты любишь меня, потому что ты на наркотиках? — Её рот сжался в скептическую линию. — Нет, я имею в виду… — Я прикалываюсь, — сказала она с дерзкой улыбкой и, используя руку, которой не держала Эноки, притянула его голову вниз для ещё одного поцелуя, более сладкого и продолжительного, чем предыдущий. В таком виде их и застал Наруто, когда появился перед ними, держа в руках четыре огромных свитка с измученным выражением лица. — Я так и знал.***
Сакура предполагала, что этого следовало ожидать, но от этого не становилось легче наблюдать, как АНБУ уводят Какаши во второй и последний раз. Она не протестовала. Если Какаши смирился со своим решением, то и она постарается сделать то же самое. Они прибыли в административное здание, в кабинет самой Хокаге, где собралась целая толпа, чтобы посмотреть, как Какаши уводят в разведотдел, хотя не все понимали, почему. Судя по поспешному объяснению Наруто Хокаге, когда он внезапно прибыл в поисках свитков, Хатаке Какаши только что выполнил экстренную миссию по спасению ребёнка, который, по слухам, был его, и он не только преуспел, но и в одиночку уничтожил Синдикат. Когда он проходил мимо, раздалось немало одобрительных возгласов и аплодисментов. По крайней мере, пройдёт ещё несколько дней, прежде чем остальные новости разлетятся по сарафанному радио и похвала утихнет. Станет известно, что Хатаке Какаши на самом деле сам был членом Синдиката. Что он вовсе не разрушил его. Что ребёнок, о котором ходили слухи, был не только его, но ещё и биджу. И что он не участвовал в экстренной миссии по его спасению, а похитил его после побега из тюрьмы и превратил в монстра. Что он сам был лидером синдиката. Такова была природа слухов. Сакура была готова к этому. Она даже была готова к тому, что её шишо с жалостью посмотрит на ребёнка на её руках и объявит, что его нужно изолировать и осмотреть печать, прежде чем он сможет смешаться с остальным обществом. Так что первые дни возвращения Сакуры в Коноху были холодным и одиноким испытанием: прикованная к кровати в переполненной больнице, в ожидании новостей о своём ребёнке или возлюбленном. Наруто составлял ей компанию. Ино навестила её однажды, но, казалось, не могла встретиться с ней взглядом, когда разговор заходил о Какаши, и Тензо заглянул к ней с несколькими джонинами, чтобы извиниться за само существование Какаши. Кроме того, нужно было провести восстановительные работы и позаботиться о множестве раненых и больных. В основном Сакура оставалась лежать в постели, больная и несчастная, физически скучая по Эноки едва ли не сильнее, чем эмоционально. Каждый день тянулся мучительно медленно, усугубляясь тем, что завтрашний день был неизвестностью. Вернётся ли к ней завтра Эноки? Узнает ли она, наконец, о приговоре Какаши? Решат ли они, что она достаточно здорова, чтобы уйти, и вышвырнут ли её на улицу? Проведёт ли она здесь ещё одну ночь в одиночестве, или завтра будет спать на диване Наруто? Она плакала намного чаще, чем хотелось бы. Медсёстры любезно пытались напомнить ей, что после родов её гормоны всё ещё находятся в дисбалансе, но она знала, что правда в том, что она просто несчастна. Если печать Эноки окажется испорченной, а Какаши приговорят к казни, то ради чего ей вообще жить? — Всё будет хорошо, Сакура-чан, — пытался успокоить её Наруто, но с каждым разом слова звучали всё тише и слабее. Вместо этого он пытался отвлечь её, задавая вопросы о Какаши. Когда это началось? Почему это началось? Что, чёрт возьми, она вообще нашла в этом старом пердуне? Разве она не знала, что он извращенец? Но, постойте, с каких пор Какаши курит? Сакура всё ещё улавливала тонкий намёк на то, что Наруто не согласен с их отношениями, но чем больше он приставал к ней с расспросами, тем больше, казалось, воспринимал это как должное. — Я видел Какаши сегодня, — сказал он ей на третий день. — В следственном изоляторе. Он там выворачивается наизнанку. — Надеюсь, не буквально, — пробормотала Сакура. — Нет, я имею в виду, что он рассказывает им всё. Они заставили его написать эту исповедь, вместе с Ино, и она занимает около сорока страниц, а почерк у него крошечный. На самом деле, они с Ино сейчас немного странные. Она там, чтобы проверить всё, что он им сообщает, но они как будто даже не в одной комнате, они пытаются игнорировать друг друга. Это как когда Неджи застукал Тен-тен в общественной душевой, и они неделю не смотрели друг на друга. Ага. — Как он? — Думаю, он уже смирился с этим. Тен-тен в конце концов простила его, но спроси его об этом, когда он напьётся, и он расскажет тебе всё о родинке на её… — Какаши! Я имела в виду Какаши! Наруто скрестил руки на груди, задумавшись. — Он... не счастлив. Выглядит довольно угрюмым. Он постоянно спрашивает о тебе и Эноки, а я не могу ему ничего рассказать. Мне не разрешают. Я даже не знаю, что сказать ему об Эноки... ты ведь ничего не слышала, да? Сакура напряжённо покачала головой. — Цунаде держит это в строжайшем секрете. Даже от меня. Он поморщился. — Она хочет как лучше. — Правда? — вяло спросила она. — Я просто хочу вернуть его. Но я не знаю, что делать дальше. Куда мне идти? Я думаю, мне придётся растить его одной, но... джинчурики нуждается в особом уходе или что-то в этом роде? — Я так не думаю, — сказал Наруто, пожав плечами. — Просто обычный уход. — Ты думаешь, нам всем запретят говорить об этом... рассказывать ему? — прошептала она. Наруто замер. — Если она попытается, я её отговорю. Сакура неуверенно посмотрела на него. — Одна из худших вещей, которые они сделали — это держали всё в секрете от меня, — грустно объяснил он. — Я знаю, что они хотели как лучше, но когда я неожиданно узнал об этом от человека, который пытался меня убить, это было ужасно. Хотя потом стало легче, потому что тогда я хотя бы понял, почему все меня ненавидят. Не знать было хуже всего. В ту ночь Сакура легла спать с тяжёлым сердцем, прислушиваясь к звукам больницы и плачу какого-то другого ребёнка в какой-то другой комнате по какой-то другой матери. Хотя она знала, что это не было похоже на Эноки, каждый звук пронзал её насквозь, болезненно напоминая о том, чего ей не хватает. Где он сейчас? Плакал ли он по ней? Голоден ли он? Холодно ли ему? Может быть, в него тыкали, щупали и изучали команда нерадивых специалистов по печатям, которые рассматривали его как вещь, а не как человека? Они делали ему больно? Когда на четвёртое утро Шизуне вошла в её палату с кучей сложенной одежды в руках, это было почти облегчением. Выписка была, по крайней мере, сменой темпа, положившей конец этому ощущению подвешенности в воде без малейшего представления о том, где верх, а где низ, даже если в этот момент ей некуда было идти. — Цунаде хочет видеть тебя в своём кабинете, прежде чем ты уйдёшь, — сказала ей Шизуне, помогая одеться. Сакура не знала, откуда взялась эта одежда, но она сидела лучше, чем та, что была у неё. Для такой прохладной погоды в начале марта ей выдали свитер с капюшоном и форменные чёрные брюки, которые носили все чунины, джонины и их матери. У неё были тёплые вещи, но, как и всё остальное, что ей принадлежало, они были проданы с аукциона вместе с домом. Он всё ещё был выставлен на продажу? Может быть, кто-то уже выкупил его и въехал? Шизуне проводила её через больницу до выхода, и хотя Сакура ожидала нескольких пристальных взглядов, она не знала, что люди могут быть настолько нескромными. Некоторые из её коллег-медиков даже остановились, чтобы посмотреть на неё, как будто она была каким-то призраком, проплывающим мимо, и она поблагодарила свою счастливую звезду за то, что, по крайней мере, она не была так знаменита, как кто-то вроде Какаши, и как только она вышла из дверей больницы, не так много людей знали её имя, и ещё меньше знали её лицо. Она повернула направо. — Куда ты идёшь? — спросила Шизуне, указывая налево. — Административный офис в этой стороне. — Я не хочу видеть Цунаде, — сказала Сакура, чувствуя вялость и безразличие к своей шишо. Женщина держала её в неведении четыре дня, ни разу не навестив и не прислав никаких известий о её ребёнке, и если она собиралась вызвать Сакуру, то Сакуре хотелось встать в позу. — Я собираюсь пойти в банк... посмотреть, не внёс ли кто-нибудь депозит на мой дом, погасив мой долг. Кто знает? Может быть, у меня будет достаточно денег, чтобы снять квартиру? Шизуне выглядела удивлённой. — Сначала ты должна зайти к Цунаде, — сказала она и украдкой огляделась вокруг. Так получилось, что за ними наблюдала пара курящих медиков, стоявших у входа, так что всё, что Шизуне могла сделать, это многозначительно округлить глаза, глядя на Сакуру. Которая внезапно всё поняла. — О, — сказала она и сразу же поспешила в сторону башни Хокаге. Она не обратила внимания на все новые взгляды, которые на неё бросали, когда она оставила Шизуне позади и почти взбежала по ступенькам административного здания. Пара чунинов, с которыми она работала в прошлом, попытались остановить её и поздравить с уничтожением синдиката — а также с рождением ребёнка — но Сакура увернулась от них, не останавливаясь ни на секунду, чтобы добежать до двери кабинета Цунаде. Стучать она тоже не стала. Цунаде подняла глаза от корзины на столе, когда дверь распахнулась, и в её руке замерла синяя погремушка. Сакура могла только стоять, слабея от облегчения. — В ходе нашего тщательного расследования, — сказала Цунаде, усевшись в кресло и прокашлявшись, — мы обнаружили, что синяя погремушка нравится ему больше, чем зелёная. Сакура закрыла дверь от любых любопытных носов, которые неизбежно попытались бы сунуться внутрь. — Он?.. — В безопасности? Да. Насколько мы можем судить, — сказала Цунаде, проводя руками по поразительному количеству бумаг на своем столе. — Подойди и посмотри. Сакура подошла к столу, но её глаза были устремлены только на урчащего мальчика в корзинке. Ей не было дела до всех графиков, диаграмм и таблиц, которые показывала ей Цунаде. — Печать принадлежит Ива, — сказала Хокаге. — Она не такая сложная, как та, что была поставлена Наруто, но она изнашивается примерно через тридцать лет, так что со временем её придётся заменить. Я беспокоюсь, что если Йондайме позаботился о том, чтобы между душой Кьюби и душой Наруто было как можно меньше пересечений, то в данном случае это может оказаться не так. Но пока я не могу сказать, что это опасно. Тот, кто это сделал, знал, что делает. Карасу просто повезло, что он был мёртв. — Совет хотел провести более инвазивные тесты, но мне удалось убедить их, что в этом нет необходимости, — продолжила Цунаде. — Трудно сказать, злятся ли они на то, что у нас появился ещё один джинчурики, или в восторге от того, что он может стать ещё одним Наруто. Из-за этого мы окажемся под большим международным давлением, как только в другие страны просочится информация о том, что у нас есть второй джинчурики, а я уверена, что это уже произошло. Против нас наверняка будут введены санкции... договор может быть даже разорван, и мы вступим в очередную гонку вооружений с деревнями, пытающимися снова использовать силу хвостатых зверей. Если бы у нас не было Наруто, я бы очень беспокоилась, что мы подвергнемся нападению. А так я уверена, что пройдёт совсем немного времени, прежде чем другие деревни или независимые группировки вроде Синдиката, начнут планировать похищение Эноки. Сакура вынула сына из корзины и улыбнулась его маленькому круглому личику, выглядывающему из-под огромной шапочки. Она боялась, что он не узнает её, когда она наконец снова возьмёт его на руки, но то, с каким энтузиазмом он замахал руками, увидев её, и то, как он сразу же вцепился в прядь её волос, успокоило её. Трудно было поверить, что такой маленький ребёнок может причинить столько неприятностей одним своим существованием. Но разговоры о нарушенных международных договорах и экономических санкциях мало что изменили для Сакуры. Что она могла сделать? Она не выбирала этого для своего сына и не могла исправить то, что сделал Карасу. Её больше беспокоил тот факт, что могут существовать группировки, планирующие снова забрать его... хотя в данный момент она была очарована маленьким голубым пижамным костюмчиком, в который его кто-то нарядил. Голубой цвет был хорош, но Сакура сделала мысленную заметку купить ему несколько розовых нарядов в тон его волосам. — Ты меня слышала? — спросила Цунаде. — Ему грозят неприятности, я поняла, — тихо сказала Сакура, играя с крошечной ручкой своего сына. — Не только от посторонних, но, возможно, и от жителей этой деревни, — сказала её шишо. — Нам повезло, что в прошлом у нас не было прямых столкновений с Рокуби, но некоторые из живущих здесь людей — бывшие беженцы из поселений в горах страны Травы, на которые двадцать лет назад напал последний джинчурики Рокуби. Было бы неразумно недооценивать обиды. В детстве на Наруто было совершено несколько покушений теми, кто потерял близких людей во время нападения Кьюби. Честно говоря, удивительно, что он дожил до зрелого возраста, будучи так долго предоставленным самому себе. — Но с Эноки всё будет по-другому, — резко сказала Сакура. — У него есть я. — Да. — Цунаде кивнула со слабой улыбкой. — И у него также будет Наруто. Я сказала паршивцу, что через несколько лет он сможет начать его тренировать. Я прослежу, чтобы те же ошибки не повторялись снова. Я уверена, что Эноки будет окружён любовью всю свою жизнь, и Наруто сказал мне, что не нужно запрещать говорить о его состоянии. Что-то вроде, что если относиться к этому как к чему-то постыдному, то это станет постыдным. Не могу сказать, что я в восторге от распространения новостей; было бы неплохо, если бы все, включая другие страны, оставались в неведении относительно ситуации, но, возможно, он прав. Конечно, мы ничего не выиграем скрывая от него правду. Когда придёт время, ты должна будешь сказать ему, кто он такой. Сказать ему, кто он такой? Сакура моргнула, на самом деле не задумываясь так далеко наперёд. Она предполагала, что ей придётся многому научить его... как держать ложку, как читать, как чистить зубы, а потом будет что-нибудь о пестиках и тычинках, а однажды у него появится девушка, и Сакура, вероятно, возненавидит её... Она обняла Эноки чуть крепче. Ей было о чём подумать, когда она даже не была уверена в том, что принесёт завтрашний день. Цунаде расправила плечи. — Итак, — сказала она, — мы мало что знаем об используемом запечатывающем дзюцу, поэтому могут возникнуть непредвиденные трудности. Если ты заметишь, что печать изменилась или её части потускнели, немедленно сообщи мне. Если отметины на его спине станут темнее или больше, или изменятся каким-либо другим образом, ты должна немедленно предупредить меня. Если его глаза изменятся, или тебе покажется, что его поведение изменилось, или у тебя возникнет какое-либо беспокойство, например... — Например, однажды я прихожу домой и нахожу гигантскую пылающую птицу на том месте, где должен быть мой ребёнок? — Предупреди меня немедленно, да, — сказала Цунаде, судя по всему, смертельно серьёзная. — Медсёстры объяснили тебе, как его кормить? Отрыгивать? Купать? — А... нет. — Я пришлю к тебе Хинату позже. У неё несколько младших братьев и сестёр, так что я думаю, что она даст тебе лучший совет, чем я. Ты уже подала заявление на декретный отпуск? — А... нет, я... — Я уже взяла на себя смелость, — сказала Цунаде, протягивая ей сложенный бланк, который уже был заполнен. — Следующие полгода ты будешь находиться в оплачиваемом отпуске, хотя, если понадобится, можешь продлить его. О, вот твой аванс. Он основан на сумме, которую ты заработала за последние шесть месяцев. Цунаде протянула ей ещё один листок бумаги, и когда Сакура увидела все нули, она чуть не выронила ребёнка от шока. — Ого… — прошептала она. — Но... я не... это намного больше, чем я заработала за последние шесть месяцев… — Да? — прервала её шишо, равнодушно пожав плечами. — Кстати говоря, вот и твоя зарплата за последнюю миссию. Сакура уставилась на второй листок бумаги, который ей протянули. — Но это не была заранее оговоренная плата… — Ты действительно жалуешься? — огрызнулась Цунаде. — У тебя достаточно денег, чтобы купить… — Чтобы купить квартиру, я знаю! — крикнула Сакура. — Я просто не понимаю, почему. — Потому что тебя отправили на простую разведку, а в итоге ты проникла в самое сердце синдиката, что в итоге привело к его уничтожению. В твоё отсутствие задание было повышено до S-класса, и оплата соответствует этому. Но я всегда могу снова понизить рейтинг, если тебя что-то не устраивает... — Нет, всё в порядке! — Сакура отступила назад, прежде чем Цунаде смогла выхватить листок. — Я просто удивлена. — Почему? Это не подачка, Сакура, ты заработала эти деньги. И я думаю, тебе они понадобятся, потому что дети — не дешёвое удовольствие, ты же знаешь. Их нужно кормить, одевать, учить, покупать им игрушки и кроватки, и это после того, как ты потратишь целое состояние на то, чтобы обезопасить дом, когда он начнёт ползать — в наши дни существует так много способов, которыми дети могут поджарить себя. — Я… — растерянно начала Сакура. — Я думаю, что мне, наверное, стоит обзавестись домом, прежде чем думать о том, как его обезопасить. — Что? — Цунаде бросила на неё раздражённый взгляд. — О чём ты? У тебя есть дом. — Да... но я потеряла его, помните? Он был выставлен на аукцион, — сказала она. — И был продан, насколько я помню, — согласилась Цунаде. — И твой долг был погашен. Продан? Какая-то часть Сакуры хотела зачахнуть и умереть, несмотря на хорошие новости о том, что дни её долгов закончились. Любая надежда вернуть дом её детства, принадлежавший женщинам её семьи на протяжении нескольких поколений, вылетела прямиком из окна в ближайшую канализацию. Сакура ждала, что Цунаде поймёт это, но когда её шишо продолжила смотреть на неё так, словно это она была глупой, она взорвалась. — Вообще-то у меня нет запасного дома! У меня был только этот! — Разве Какаши не сказал тебе? — уточнила Цунаде. — Ты хочешь сказать, что ты была с ним почти шесть месяцев, и он ни разу не сказал тебе об этом? — Сказал мне о чём? — Сакура была близка к тому, чтобы задушить женщину. — Какаши купил твой дом, — сказала Цунаде, хлопнув рукой по какой-то бухгалтерской книге, лежащей под всеми бумагами Эноки. — Это написано прямо здесь, в деталях его счёта, которые они подняли несколько дней назад во время расследования. Третьего октября прошлого года он сделал ставку на твой дом примерно через три недели после того, как ты уехала на миссию в Страну Дождя, и выиграл её. Он не очень-то богат – эти деньги составляли более двух третей денег на его счету — и дом всё ещё записан на твоё имя. Чёрт возьми, если бы я знала, что он это сделал, я бы, возможно, не мучилась так долго вопросом, кто отец этого мальчика. Такой глупый поступок можно совершить только из любви... или из страха перед невероятным шантажом. Я ещё не решила, что именно, но ты хочешь сказать, что он никогда не говорил тебе, что сделал это? Сакура уставилась на свою шишо с открытым ртом. Какаши никогда не рассказывал ей. Неужели он забыл? Она достаточно часто упоминала ему, что фактически бездомная, но он так и не счёл нужным развеять её беспокойство? Почему он так поступил? — Я не шучу насчёт расходов, — сказала Цунаде, открывая книгу учёта, чтобы она могла посмотреть. — Он поступил очень самоотверженно. У него сейчас не осталось денег... Он думал, что ты вернёшь ему долг? Если бы он так думал, он бы упомянул об этом. — Или, может быть, он знал, что дни его свободы сочтены, — тихо сказала Сакура. Цунаде со вздохом опустила голову на руки и уставилась на все бумаги на своём столе. Это заставило Сакуру молча оценить, что они вдвоём, она и Какаши, создали огромное количество работы и головной боли для этой женщины. — Как Какаши? — спросила Сакура после тягостного молчания. — Изумительно, — двусмысленно сказала Цунаде, хотя её улыбка казалась скорее весёлой, чем язвительной. — Он был приговорён прошлой ночью. Сакура резко вдохнула, хотя и постаралась не показать своего потрясения. Ледяные иголки впились в её голову, когда она представила себе самое худшее. Казнь, подумала она. Определённо казнь. — Что... эм?.. — Пять лет, — коротко сказала Цунаде. — До... его казни? — Сакура вздрогнула. Цунаде терпеливо закрыла глаза. — До его освобождения, Сакура, — вздохнула она. — Совет зачитал его признание, в котором, должна отметить, он отрицал гораздо больше, чем признавался, и рекомендовал приговор. Я порекомендовала другой. Мы немного поспорили, но мне удалось снизить срок до пяти лет благодаря искреннему раскаянию, новому семейному положению и тому, что он использовал своё положение в Синдикате, чтобы саботировать некоторые операции против нас, и если он и помогал нанести нам какой-либо ущерб, то сделал это неосознанно. И, основываясь на твоих показаниях и показаниях Наруто, он также способствовал неизбежной гибели Синдиката. Некоторые радикалы могли бы назвать его героем... но не совет, поскольку есть некоторые доказательства того, что дезинформация Какаши напрямую ответственна за убийство половины предыдущих членов совета. Что, наряду с другими последствиями его обмана, не может остаться безнаказанным. Сакура сглотнула. — Я понимаю, — пробормотала она. Пять лет — это не так уж плохо, подумала она, учитывая всё, что произошло. Вот только что пять лет — это всё ещё долгий срок, и Эноки проведёт самые важные годы своего развития без отца. Ещё пять лет, и ей будет двадцать пять, а потом двадцать шесть, а ей всё ещё казалось, что до этого ещё целая жизнь. — Смогу ли я увидеть его? — спросила она Цунаде. — С Эноки? Цунаде широко улыбнулась. — Конечно. Подозреваю, так часто, как тебе захочется, — сказала она. — Его заключение не будет особенно строгим. — Думаю, это хорошо, — тихо сказала Сакура, с грустью глядя на Эноки. Это будут трудные пять лет для всех. — Я предлагаю тебе пойти домой и отдохнуть, — сказала Цунаде, заметив мешки под глазами Сакуры и её бледный цвет лица. — Я думаю, что время для себя и своего ребёнка — это то, что тебе нужно, а если тебе понадобится что-то ещё, надеюсь, ты понимаешь, что у тебя много друзей, готовых помочь тебе. — Спасибо, но я думаю, что мне нужно научиться быть самодостаточной, — сказала Сакура, вспоминая, как в прошлом году она жила практически на гроши и часто занимала у таких друзей, как Ино, чтобы свести концы с концами. Так больше не могло продолжаться. Теперь, когда на её попечении был маленький ребёнок, она должна была повзрослеть и взять на себя ответственность, и теперь, когда Какаши погасил её долг, она знала, что у неё есть реальные шансы на успех. Возможно, когда-нибудь она сможет вернуть ему долг. — Сакура, растить ребёнка чрезвычайно тяжело, — спокойно сказала ей Цунаде. — Это не то, что кто-то может сделать в одиночку. Это не то, что кто-то должен делать в одиночку... Шишо замолчала, опустив глаза на бумаги, лежащие на её столе. Она вздохнула, а затем улыбнулась Сакуре. — Корзина за счёт администрации. Подойдёт, пока ты не раздобудешь кроватку. — У меня есть, — сказала Сакура, улыбаясь в ответ. — Моя старая кроватка стоит на чердаке. Как и все мои старые одеяла и одежда. — Тогда всё хорошо, — сказала Цунаде, подмигнув. — Береги себя, Сакура. — Спасибо, шишо. — Она положила Эноки обратно в корзинку и низко поклонилась своей наставнице, которая отвернулась от неё, вытаскивая какую-то подозрительную ресничку, попавшую ей в глаз. Когда она спускалась по лестнице, то, что другие люди изо всех сил старались не пялиться на неё, делало ещё более очевидным, под каким пристальным вниманием она находится. Большинство из них обходили её стороной, и вряд ли они стали бы это делать, если бы на её руках не было ребёнка джинчурики. Шизуне встретила её в фойе с улыбкой. — Хочешь, я провожу тебя до дома? — Нет, всё в порядке, — сказала Сакура, стремясь остаться наедине со своими мыслями, ребёнком и старым домом. Ей не хотелось поддерживать легкий разговор и уверять Шизуне, что с ней всё в порядке. Ей хотелось хоть раз побыть самой собой. Она шла по протоптанной тропинке домой, улыбаясь Эноки, который, казалось, был очарован всем, что он мог видеть из своей корзины — в основном Сакурой, небом и случайной приветливой пожилой женщиной, которая остановилась, чтобы сделать ей комплимент по поводу такого красивого ребёнка: — Но какой странный цвет глаз... Пройдут недели, прежде чем станет известно, что желтоглазый мальчик — новый джинчурики деревни, и незнакомцы на улицах начнут шарахаться от него. Пока же Сакура просто радовалась тому, что на её пути домой не было осуждающих взглядов, и с каждым шагом у неё на сердце становилось всё легче. Она шла домой. Дом, который, как ей казалось, она потеряла несколько месяцев назад, по-прежнему был местом, куда она могла вернуться, и чувство правильности и принадлежности, которого ей не хватало, пока её перевозили с места на место в Стране Дождя, наконец-то вернулось. Вот что такое дом. Идти с работы по той же дороге, видеть те же дома, те же сады, ту же собаку, сидящую у магазина на углу, терпящую суету и поглаживания проходящих мимо детей. Та же облупившаяся краска на двери дома номер шесть, и тот же ржавый велосипед, который стоял между двумя гаражами столько, сколько она себя помнила. Прежняя жизнь, которую она боялась потерять, когда бежала в Страну Дождя, снова оказалась в её руках, только теперь она возвращалась к ней вместе с Эноки. И когда она свернула на свою улицу и увидела знакомую садовую калитку, её сердце ёкнуло, и она поняла, что убегала отсюда не из-за ребёнка, а потому, что потеряла свой дом. — Вот он, — сказала она Эноки, открывая скрипучую калитку, которая протестовала всегда под одним и тем же углом в шестьдесят пять градусов. — Отныне ты будешь называть это домом. Больше никакой больницы, никаких обследований, никаких монстров. Только много одеял и плюшевых игрушек, хорошо? Однако Эноки просто выглядел сонным. Тихонько посмеиваясь, она потянулась за запасным ключом под цветочным горшком на крыльце — цветы уже давно погибли после жаркого лета, когда их никто не поливал — и нашла его на месте. Сорняки нужно было прополоть, но времени для этого было предостаточно. В конце концов, у неё было шесть месяцев отпуска. — Я дома! — воскликнула она, ни к кому конкретно не обращаясь, открывая дверь и вдыхая знакомый запах. Он был слегка затхлым от долгого простаивания, но он всё ещё был тёплым и хранил едва уловимый аромат, который всегда напоминал ей о матери. Однако здесь было и что-то ещё. — С возвращением. Сакура резко выпрямилась, каждый мускул в её теле напрягся от тревоги. Неужели ей просто почудился этот голос? Она настороженно оглядела зал и даже просунула голову в арку, ведущую в гостиную. Шум, донёсшийся из кухни, заставил её подпрыгнуть. Похоже, кто-то только что открыл холодильник. Либо это был ужасно самонадеянный грабитель, либо... Крепко ухватившись за ручки корзинки Эноки, Сакура бросилась по коридору к кухне в задней части дома. И вот, пожалуйста, в её холодильнике копошился мужчина. Он медленно выпрямился и помахал ей бутылкой испорченного молока. — Какаши... — выдохнула она. — Здравствуй, любовь моя, — весело сказал он, но она быстро поняла, что он обращается не к ней. Он обошел стол и вынул сонного малыша из корзинки, чтобы поднять его повыше и поцеловать в щёку. — Злые старики проделывали в тебе дырки? И одели тебя в голубую одежду? Какой ужас. — Какаши. — Тебе бы больше подошёл белый цвет — он бы гармонировал с твоими волосами. — Какаши! Он слегка отпрянул от неё. — Или мы можем ограничиться голубым, он классный. — Какаши. Что ты здесь делаешь? — прошипела она, оглядывая его с ног до головы. Он был чисто выбрит, его волосы были подстрижены, и на нём была свежая одежда, похожая на его собственную. Это было невозможно. Её разум не мог этого принять. Стресс в конце концов довел её до галлюцинаций, и единственный способ, которым её мозг мог справиться с мыслью о том, что Какаши проведёт в тюрьме пять лет — это вызвать его образ перед ней. Что Сакура отказывалась принять. Она была не настолько слабохарактерной, чтобы сойти с ума от небольшого одиночества. — Что ты имеешь в виду? — рассеянно спросил он, легонько похлопывая Эноки по спине. Он действительно стоял там, не так ли? — У тебя будут большие неприятности! Пять лет было снисхождением! Как ты думаешь, сколько они дадут тебе после этой выходки? — требовательно спросила она. Теперь её разум начинал улавливать и рационализировать происходящее. Конечно, он не был иллюзией. Конечно, он стоял там. Просто он снова сбежал из тюрьмы. Этот идиот просто взял и всё испортил. Если он не мог отсидеть даже один день из своего пятилетнего срока... — Я всего лишь убирался в холодильнике, — запротестовал он. — У твоего салата выросли ноги, а в кастрюле с рисом полно дохлых мотыльков, выдающих себя за рисовые зерна, что более тревожно, чем кажется. Не говоря уже о том, что вон та рыба выглядит хитрой, жирной и удивительно здоровой для шести месяцев без еды — я думаю, у тебя в аквариуме было несколько рыб, когда ты уходила, верно? — Какаши! — почти крикнула она. Сейчас ей было совсем не до шуток. — Ты не рада меня видеть, — твёрдо произнёс он. — Конечно, я рада... Нет, я чертовски не рада тебя видеть! — поправила она себя. — Ты должен быть в тюрьме! Его глаза слегка сузились. — О, тебе бы этого хотелось, да? — сказал он, изображая возмущение, которое не могло выглядеть более фальшивым. — Так ты сможешь заполучить этого парня себе, да? Что ж, Сакура, читай и рыдай. Он скользнул по листу бумаги, лежавшему на кухонном столе рядом с ними, и отвернулся, чтобы подойти к задней двери, которую он распахнул перед её приходом. Там он стоял в лучах солнца, глядя на сад и нежно поглаживая младенца, который решительно вырубился на его груди. Сакура взяла бумагу и начала читать. Условия и сроки содержания под домашним арестом Подсудимый Хатаке Какаши, будучи полностью проинформирован об альтернативах, настоящим признаёт и соглашается со следующими условиями содержания под домашним арестом: — Домашний арест? — громко повторила она. — Ты под домашним арестом? — Так там написано, — сказал Какаши. — Но… Цунаде-шишо сказала мне, что ты сядешь на пять лет. — Да. — Он взглянул на неё через плечо. — Сюда. Я надеюсь, ты не возражаешь, но поскольку технически я купил этот дом у тебя... Она уставилась на него с открытым ртом. — Но... почему? — спросила она. — Твоя квартира больше, и у тебя есть телевизор. Если мне предстоит провести следующие пять лет в заточении, то предпочитаю место покомфортнее. — Нет, я имею в виду, почему они посадили тебя под домашний арест? Почему не в тюрьму? — Это то, что ты бы предпочла? — спросил он, стараясь казаться обиженным. — Просто скажи это, Сакура, серьёзно. Ты хотела убрать меня с глаз долой. Меня посадили сюда, потому что я произнёс очень волнующую речь о твоей ситуации и напомнил им, что дети, оставшиеся без отца, на пятьдесят процентов чаще становятся преступниками. Я это выдумал, но они поверили слезам. — По сути, ты плакал, пока тебя не отпустили. — Не говори так… — вздохнул он. Он осторожно положил Эноки обратно в корзину на кухонном столе и повернулся к ней, слегка приподняв руки. — И это всё, что я получаю? Допрос? Мне удалось придумать способ постоянно досаждать тебе в течение следующих пяти лет, а ты просто стоишь и смотришь с выражением ужаса на лице? — Я просто... ты не... — Она изо всех сил пыталась вспомнить, как говорить. В течение нескольких дней, недель, даже месяцев она мысленно готовила себя к неизбежному заключению Какаши, к тому, что ей придётся в одиночку воспитывать ребёнка и стараться не скучать по нему. — Ты свободен? — В какой-то степени, — сказал он, всё ещё терпеливо протягивая руки. — Тебе не следует читать мелкий шрифт. Это действительно удручает. Они будут прослушивать телефоны, чтобы убедиться, что я не разговариваю ни с кем плохим, и если я буду вести себя хорошо, мне разрешат выходить на час каждый день под присмотром, и нас смогут посещать только предварительно одобренные люди, в список которых, очевидно, не входят уголовники — и ещё это. Он указал на свою ногу, и теперь, когда она посмотрела, она заметила пластиковый браслет, обмотанный вокруг его лодыжки. — Чешется, — пожаловался он. — Это устройство слежения? — невозмутима спросила она. — Стандарт АНБУ. Тоже довольно сложно обмануть. Сакура продолжала пялиться. Его руки всё ещё были приглашающе раскрыты в ожидании. — Сакура, — сказал он. — Мы можем быть вместе... разве не этого ты хотела? Это будет нелегко, но я буду рядом с тобой и Эноки. Она уставилась на него. — По крайней мере, тебе никогда не понадобится няня, — сказал он, его руки начали понемногу опускаться. Внезапно она шевельнулась и бросилась к нему со слезами на глазах. — О, слава богу, я так рада, — выдохнула она. — Я думала, ты будешь заперт в темноте, и тебе будет так одиноко, и я никогда не увижу тебя! Но... ты уверен? Насчёт того, чтобы жить со мной? Он улыбнулся, прижимая её к себе и поглаживая пальцами её мягкую щёку. — Это я должен был спросить тебя об этом. Я как бы сам себя пригласил... Надеюсь, ты не против. — Я не против, — прошептала она, прижимаясь лицом к его груди, чтобы вдохнуть запах, который она так любила. — Я не против. Я хотела этого всегда. Ещё в Амегакуре, когда у нас была только одна комната в гостинице... Я знала, что была бы не прочь быть с тобой вот так. Навсегда. — Навсегда, — повторил он. — Мне нравится. Они погрузились в тишину, которая не требовала слов. Сакура просто крепко обняла Какаши, впитывая его тепло, чувствуя, что у них впереди ещё много времени, чтобы сказать всё, что они хотели сказать. Он тоже обнял её и вспомнил то чувство удовлетворения, которое он мимолетно испытал в руинах поместья Зуру, когда у него было всё, что он хотел, всего на расстоянии вытянутой руки. Он был так близок к тому, чтобы потерять их обоих. И вот, наконец, они вместе... да ещё и по решению суда. Рядом с ними Эноки зашевелился в своей корзинке, посасывая свой маленький кулачок. — Спасибо, что выкупил мой дом, — сказала она наконец. — Пока его не купил какой-нибудь другой бродяга. — Что значит «другой»? — Во сколько тебе это обошлось? — спросила она. Он наклонился, чтобы прошептать ей на ухо свою ставку, намеренно приблизив своё лицо к её, пока их носы не соприкоснулись. Это так подействовало на Сакуру, что она смотрела на его рот из-под полуопущенных век, пока вдруг не осознала его слова. — Сколько? — взвизгнула она. — Как оскорбительно… он стоит гораздо больше. — Не сомневаюсь, — мягко сказал он. — Я должна вернуть тебе долг, — нерешительно начала она. — Я слышала от Цунаде, что это сильно ударило по твоему карману. Он пожал плечами. — Всё в порядке, — сказал он. — Просто позволив мне переночевать здесь, ты вернёшь мне долг. Сакура продолжала смотреть скептически. — Ты подарила мне прекрасного сына, который только иногда выглядит как гриб. Если бы я мог оценить это в денежном эквиваленте, ты бы точно расплатилась со мной в два счёта… — Или это ты подарил мне прекрасного сына, и в таком случае я должна тебе в два раза больше? Он поморщился. — Послушай… Я думаю, что после всего, через что ты прошла — через что я заставил тебя пройти — это самое меньшее, что я мог для тебя сделать, — тихо сказал он. — Верно… — размышляла она. — Но ты купил дом ещё в октябре, до того, как узнал, куда я уехала, и до того, как приехал в поместье искать меня. Значит, ты сделал это, потому что мы рассорились после миссии в Джонане. Это был твой способ загладить вину после того, как ты лишил меня девственности? Полагаю, приятно знать, что моя девственность стоила примерно вдвое меньше, чем мой дом. Он тяжело сглотнул. — Я могу придумать отличный способ, как однажды ты сможешь загладить свою вину, — сказала она, изо всех сил стараясь не ухмыляться и не краснеть. — А до тех пор, я думаю, мне следует должным образом отплатить тебе за дом. Мне не нравится быть у кого-то в долгу... больше нет. — Ты можешь расплатиться со мной, выйдя за меня замуж. Он сказал это прежде, чем смог остановить себя, и Сакура моргнула, глядя на него в шоке. Долгую напряжённую минуту она ничего не говорила, хотя предприняла несколько попыток. Наконец она сглотнула и опустила взгляд на его воротник. — Ты имеешь в виду... взять твою фамилию? Проклятие. Он должен был знать, как Сакура сейчас относится к фамилии Хатаке. — Или я могу взять твою, — сказал он быстро, немного отчаянно. Она мягко улыбнулась, тронутая его готовностью так легко согласиться на подобное. Но… — Не нужно торопиться, — сказала она, проведя пальцем по его подбородку и нижней губе. — Через несколько месяцев я вернусь к работе, и скоро у меня будет достаточно денег, чтобы полностью расплатиться с тобой за дом, и тогда я почувствую, что он снова принадлежит мне. А потом я выйду за тебя замуж. Если к тому времени ты всё ещё будешь хотеть меня. — Скажи мне правду, — вздохнул он. — Это потому, что я преступник, да? Я думал, все девушки хотят плохих парней. — Может быть, несколько месяцев заточения со мной наскучат тебе до слёз? — сказала она. — Тогда ты будешь рад, что не женился на мне так поспешно. — Как мне может быть скучно, когда вы двое рядом? — спросил он, целуя кончик её носа. — С вами никогда не будут двух одинаковых дней. Сакура растаяла. — Но, — сказал он, отстраняясь от неё, — если тебе так будет спокойнее, я могу подождать, пока мы не рассчитаемся. Этот дом принадлежал тебе, твоей матери и твоей бабушке; я понимаю. Ты не хочешь чувствовать себя купленной, а нам предстоит пройти через множество препятствий, прежде чем мы сможем думать о нормальной жизни. — Мм, — счастливо промурлыкала она, не желая отделяться от него. — И первое — кто сменит подгузники ребёнку. — Хм? Он постучал пальцем по своему носу. — Эта штука не врёт. Сакура посмотрела на Эноки, который проснулся и недовольно поморщился. — Но… у меня нет запасных подгузников. — Здесь есть немного, — сказал он, поднимая несколько одеял, сложенных в корзине. — И салфетки тоже. Он протянул их Сакуре, которая тупо уставилась на них. — Ты никогда раньше не меняла подгузники, не так ли? — догадался он. — А ты? — Бывало, — сказал он, пожав плечами. — Я тебе покажу. И довольно легко он перенёс Эноки вместе с одеялами на кухонный стол и начал расстегивать его маленький голубой костюмчик. Сакура села на соседний стул и заинтригованно наблюдала, как Какаши развернул использованный подгузник — разумеется, вручив его ей — и принялся тщательно вытирать Эноки, отвлекая младенца кудахтаньем и кривляниями. Эноки выглядел примерно так же увлечённым, как и Сакура. — Ты идиот, ты ведь это знаешь? — заметила она. Какаши оторвался от процесса застегивания нового подгузника. — Почему? — Потому что так долго ждал, чтобы стать отцом, — сказала она. — После всех твоих «мне всё равно» во время моей беременности, ты без ума от него. Очевидно, для тебя это естественно… — А для тебя нет? — спросил он, уловив лёгкую меланхолию в её голосе. — Не думаю, что могу претендовать на роль прирождённой матери. Не после всего, что я позволила случиться с ним… — вздохнула она. Она уже облажалась настолько сильно, насколько это вообще возможно для родителя... до такой степени, что потеряла своего ребёнка из-за сумасшедшего преступника, который вживил в него биджу. Вред от этого никогда не будет устранён. Она просто надеялась, что Эноки не станет обижаться на неё за это... — Как только мы освоимся, всё будет в порядке, — сказал ей Какаши. — Мы не можем корить себя за то, что уже сделано. Мы можем смотреть только вперёд... и так же будет делать Эноки, когда вырастет. Она улыбнулась. — Спасибо. — Это ты сказала, а не я, — напомнил он ей. — Он наш сын. Он счастлив, он здоров, и это всё, что имеет значение. Он наш, от кончиков пальцев на ногах до кончиков его белых волос. Сакура улыбнулась ещё шире. — Розовых. — Прости? — У него розовые волосы. Какаши посмотрел на Эноки, затем на неё, затем снова на него. — Нет, это не так. Они явно белые. Ты похож на своего папочку, правда, милый? — Нет, они розовые, — твёрже сказала Сакура. — Это просто отражение от его скальпа. — Нет, они определённо розовые. Это был спор, который никогда не будет разрешён.