***
2002
Остановившись возле парка Альворадо, чтобы взять себе кофе, Такао замечает знакомую фигуру. Пока он раздумывает, позвать или нет, Мэй оборачивается, будто почувствовав его взгляд. Она сразу видит его, ярко выделяющегося белыми волосами, и кивает в знак приветствия, заметив, что он смотрит. — Здравствуй, Такао, — говорит она, приблизившись, — здесь варят отличный кофе. — Мэй, — кивает он, — не станешь подозревать меня в том, что слежу за тобой? Она смеется, перекидывая волосы через плечо. — Я высокого мнения о себе, но стараюсь сохранять объективность. Думаю, тебе есть чем заняться помимо того, чтобы сопровождать меня по дороге на тренировку и обратно. Только теперь Такао замечает, что Мэй одета в шорты и свободную футболку. Каким-то образом она умудряется выглядеть потрясающе притягательно в любом наряде, будь то платье, костюм лисицы или невзрачные растянутые тряпки. — Тренировка? — уточняет Такао. Почему-то он думал, что свои программы Мэй отрабатывает в той же “Мягкой лапке”. — Хреновый из тебя преследователь, — фыркает Мэй, — с другой стороны парка танцевальная студия, в которой я занимаюсь днем. Такао разводит руками. Он действительно не пытался что-то выяснять, опасаясь привлекать лишнее внимание. С другой стороны, повышенное внимание к Мэй как раз не выглядит подозрительным… Эта девушка лишает его логики. Они забирают свой кофе и, не сговариваясь, идут рядом. Такао с удовольствием разглядывает Мэй, не пытаясь это скрыть. Ее “дневной вариант” не менее привлекателен. Красивые, правильные черты лица не скрыты гримом или косметикой, а длинные ножки в кроссовках так же сексуальны, как и в узких туфлях. — Если ты продолжишь так смотреть, — Мэй хмыкает, — то я поменяю свое мнение о преследовании. — Ничего не могу с собой поделать, — Мэй настолько хороша, что Такао не чувствует себя виноватым, — ты привлекаешь все взгляды, а я нагло пользуюсь знакомством с тобой. — Я не против, — она подмигивает, — но если ты продолжишь, то мы рискуем даже не дойти до твоей машины. А трахаться в парке — не предел моих мечтаний, поверь. Ее слова моментально плещут огнем в кровь. Такао останавливается и притягивает ее к себе. Мэй с готовностью делает шаг навстречу и кладет свободную руку на его плечо. — Твоя прямолинейность завораживает, — признается Такао, запуская ладонь ей под футболку и поглаживая шелковистую кожу на спине. — Я не поблагодарила тебя за подарок, — негромко говорит Мэй, потянувшись к его уху. — Он был сделан безвозмездно, — отвечает Такао. — Спасибо, Такао, — она заканчивает фразу и лукаво смеется, — ты что, решил, что я лягу под тебя за побрякушки? Такао прижимает ее ближе к себе, давая почувствовать свою заинтересованность. — А просто так ляжешь? — хрипло спрашивает он. — А что, есть варианты ответа? — она легко скользит пальцами по его боку вниз и оглаживает твердеющий член. Такао шипит сквозь сжатые зубы и наклоняется к ней за жадным поцелуем. Она отвечает сразу же, впуская его язык и цепляясь на рубашку. — До моей машины отсюда минуты три, — бормочет Такао, оторвавшись от нее. — Веди, белый тигр, — Мэй ухмыляется, не скрывая голодного блеска в глазах. Почти бегом возвращаясь к машине, Такао чувствует себя подростком. Садясь на переднее сидение, Мэй оглядывает его с таким предвкушением, что хочется плюнуть на все и отъехать на ближайшую парковку. — Даже не думай, — предупреждает Мэй, и Такао понимает, что последнюю мысль озвучил вслух, — я похожа на уличную девку? — Ты похожа на принцессу, — Такао снова прижимается к ее губам, — я знаю неплохой отель неподалеку. Когда Такао паркуется возле Хомвуд Сьютс, у него звонит телефон. Номер неизвестен, и Такао, нахмурившись и коротко взглянув на Мэй, принимает звонок. — Меня раскрыли, — Хотч, — удалось уйти, но Рикс успел выстрелить. Ранил в плечо. — Где ты сейчас? Хотч диктует адрес, и Такао прикидывает расстояние. Если без пробок, то он доберется за час, не меньше — Хотч прячется недалеко от складских помещений, и в больницу ему нельзя. — Жди, я пришлю Кадзу, — бросает Такао, прежде чем отключиться.***
Кадзу находит Хотча привалившимся к какой-то балке. Со стороны дороги его не видно — хватило ума и сил спрятаться. — Как ты сюда добрался? — спрашивает Кадзу. Самое главное сейчас — замести следы. — На своей машине. Бросил в квартале отсюда. — Найди и отгони, — Кадзу кивает Арэте, и тот, насвистывая, скрывается в указанном направлении. Машину переправят в гараж и разберут на запчасти, с этим проблем не будет. — Что с рукой? Навылет? — Кадзу наклоняется над Хотчем и осматривает его. Бледный, тяжело дышащий и с потрескавшимися губами. — Нет, пуля внутри. Мне нельзя в больницу, — видимо, ранение отбило у него желание шутить. — Не переживай, в приемный покой не повезу, — хмыкает Кадзу и достает телефон. — Привет, дед. Ты дома? Из Качайна Хиллз Чонган уезжать наотрез отказывается, согласился хотя бы переехать в нормальный дом. Кадзу помогает Хотчу вылезти из машины и перекидывает его здоровую руку через свою шею. Хотч остается в сознании, но ноги заплетаются. — Тебя жизнь вообще ничему не учит? — Чонган ворчит, встречая их на пороге. — Ну почему же, я научился приходить за помощью к тебе, — Кадзу дергает щекой и поудобнее перехватывает Хотча, заводя его в дом. Чонган задумчиво чешет бороду и идет за ними. — Сам знаешь, что делать, — говорит он Кадзу, — ставь чайник. Он укладывает Хотча на кушетку и осторожно срезает рукав с раненой руки. — Пулю тебе придется вытаскивать, — говорит он, — у меня пальцы уже не те. Кадзу кивает и снимает куртку. Чонган красуется, конечно, все у него в порядке с руками, зашивает он точно получше некоторых хирургов; старик просто не любит огнестрельные ранения. Сколько раз они привозили к нему членов клана с самыми разными повреждениями — не сосчитать. Травы сейчас мало чем помогут, и Кадзу ломает ампулу с анестетиком. — Ты знаешь, что делаешь? — с сомнением спрашивает Хотч, глядя, как Кадзу набирает жидкость в шприц, но Кадзу лишь приподнимает бровь, скептически глядя на него. — Не переживай, сынок, у этого парнишки было много практики, — утешает его Чонган, — давай, Кадзу. Кадзу быстро обкалывает поврежденную руку. — Полностью чувствительность не уйдет, но от болевого шока не умрешь, — предупреждает он Хотча. Смыв кровь, Кадзу достает нож. — Варвар! — ругается Чонган, — скальпель возьми, в ящике лежит. Хотч смотрит на него с благодарностью. Пожав плечами, Кадзу достает нужный инструмент. Сделав аккуратный надрез, Кадзу раскрывает рану пальцами. — Кость не задета, — констатирует он, — но пуля перекрывает артерию. Нужно прижигать. Хотч никак не реагирует на замечание, и это плохой знак, действовать нужно быстро. — Подожди, достану второй скальпель, — говорит Чонган. Возвращается он с чистым скальпелем, горелкой и пинцетом. В четыре руки они споро вытаскивают пулю и прижигают открывшееся место. Наблюдая, как Чонган ловко зашивает рану, Кадзу едко замечает: — Руки уже не те? — Не ерничай, — отмахивается Чонган.***
Получив от Кадзу сообщение, что все в порядке, Такао откидывается на спинку дивана. Мэй вопросительно смотрит на него поверх чашки с чаем, сидя у стола, но не задает вопросов. — Возникла проблема, — поясняет Такао, — но уже все в порядке. — Прекрасно, когда есть на кого положиться, — комментирует Мэй, слышавшая, как Такао дает указания Кадзу, — особенно когда ходишь по краю. — Верно, — соглашается Такао, немало времени потративший на выстраивание надежного тыла. — Если все в порядке и никто не умер, — Мэй отставляет чашку, легко поднимается и подходит к дивану, — мы можем продолжить? Она седлает Такао и одним движением стягивает с себя футболку. В ее глазах нет ни капли беспокойства или сожаления, и это неожиданно восхищает. Такао оставляет поцелуй на ее голом плече, пока она расстегивает его ремень. Отступившее было возбуждение накатывает с новой силой. — Тебя вообще ничего не может смутить? — спрашивает Такао. — Меня смутит, если сейчас ты будешь думать о делах, а не о том, как стянуть с меня шорты, — отвечает Мэй и чувствительно прикусывает его нижнюю губу. После этих слов Такао не думает вовсе. Они спешно раздеваются, оглядывая друг друга. — Как ты хочешь? Вместо ответа Мэй встает коленями на диван и прогибается, опираясь на спинку. Волосы шелковым плащом закрывают ее спину. Такао чувствует, как дыхание срывается от этой картины. Мэй вся — как произведение искусства. Даже если в данный момент это искусство порнографии. — Я хочу быстро и жестко, — говорит она, обернувшись через плечо, — хочу чувствовать, как ты наматываешь мои волосы на кулак. И еще я хочу, чтобы ты очень, очень постарался, Такао. Не выполнить такое пожелание — преступление.***
— Давай прогоним эту связку еще раз, — предлагает Мэй после короткого перерыва. Тори мученически стонет, но покорно поднимается. В светлом, залитом солнцем зале она чувствует себя куда увереннее, чем ночью на пилоне. — Стрипы, — напоминает Мэй, — хореографию ты знаешь, но практиковаться необходимо на тех же каблуках, которые будут в клубе. — Зачем это все вообще нужно, — вздыхает Тори, — как только я снимаю майку, всем становится наплевать, правильно я двигаюсь или нет. — Ууу это ты зря, — хмыкает Сино, растягивающая себя в шпагат у дальней стены, — сейчас наша лисичка сядет на своего любимого конька и начнет читать тебе лекцию. Тори с интересом оборачивается к Мэй, и та раздраженно закатывает глаза. Спорить с Сино не имеет смысла, она прекрасно себя чувствует на том месте, которое когда-то заняла. — Любой танец — это прежде всего искусство, — Мэй все же не может удержаться, — и танцуешь ты для себя. Если речь только о зарабатывании денег, то хватит и шпагата, как у Сино. — Подтверждаю, — поднимает руку Сино, — просишь Сатоши загримировать тебя под змею и никаких проблем. Мэй вскидывает брови и изящно садится в продольный шпагат. Тори восторженно наблюдает за ней и, не удержавшись, хлопает в ладоши. — И ты продолжаешь придумывать и заучивать новые движения! Зачем? — Потому что это искусство, — повторяет Мэй. — У меня нет желания до конца жизни раздеваться перед уебками, которые считают, что полтинник дает им право на что-то, кроме просмотра. Ну или по крайней мере, до того момента, пока мое тело будет выглядеть достаточно привлекательно. — Это нужно не всем, куколка, — мягко улыбается Сино, — вот меня все полностью устраивает. — Вот и выбирай, — хмыкает Мэй, — даже прямо сейчас перед тобой два пути. Ты планируешь крутиться вокруг шеста годами? Или хочешь чего-то большего? — Я не останусь в “Мягкой лапке” надолго, — вспоминает Тори сказанные когда-то свои же слова. — Тогда натягивай стрипы и вставай! — Мэй повышает голос, — становишься лучше — идешь дальше. Другого пути нет. Ты должна становиться лучше для себя, а не для тех, кто не в состоянии это оценить. Пока Тори возится с застежками, Мэй думает о том, что выбор Сино это тоже путь. Мэй ее абсолютно не осуждает. Не всем нужно стремиться к звездам и стараться бежать быстрее и прыгать выше. Нужны и те, кто будет существовать в своем уютном мире, довольствоваться малым и не пытаться достигнуть невозможного. — А я останусь, — хмыкает Сино, подтверждая мысли Мэй, — а потом выйду замуж за какого-нибудь любителя кошечек и буду мяукать у него дома. — Главное, не рви обои, — смеется Мэй.***
Рикс хмуро наблюдает, как Кассий подкуривает очередную сигарету и кашляет. — Ты загонишь себя в гроб быстрее на радость японцам, — говорит он. Кассий хрипло смеется. Несмотря на происходящий пиздец и потери, его глаза горят живым хищным блеском — старик будто создан для интриг и разборок. Все же свой титул дона он носит не зря. — Ты как всегда прав, мой мальчик, — ухмыляется Кассий, — узкоглазая зараза просто не успеет сожрать меня так быстро, как это сделает рак. — Ты имеешь в виду?.. — Именно то, что я сказал, — Кассий жадно затягивается, — по твоему настоянию я был у врачей. Оперировать меня уже поздно, блевать и мочиться под себя после химии я не готов, уж уволь. Пара лет у меня еще есть, судя по прогнозам, но эту войну я уже не возглавлю. — Я не знаю, что сказать, Кассий, — Рикс качает головой, — мне жаль? — Оставь свою жалость при себе, пацан, — фыркает Кассий, мне не жалость твоя нужна. После бегства этой крысы… Он прерывается, чтобы откашляться снова, и против воли Рикс чувствует укол сожаления. Хотч пропал со всех радаров, и регулярные рейды по всему городу и окрестностям не дают никаких результатов. Зная осторожность и изворотливость Такао Наито, удивляться не приходится — наверняка спрятал своего соглядатая на другом конце страны. — У меня заканчиваются люди, которым я могу доверять, — продолжает Кассий, и титаническим усилием воли Рикс заставляет себя не вздрагивать, — поэтому войну должен возглавить ты. — Войну? Ты хочешь выступать открыто? — это очень, очень плохой вариант, они просто зальют город кровью. Жертв среди непричастных будет слишком много. — Нет другого пути! — рявкает Кассий. — Мы теряем время и деньги, исполнителей. Как будто мы не на юге США, а в ебаной Азии! Семья Флавия не может и дальше спускать подобное отношение. Я хочу голову белого тигра на серебряном подносе, и мне наплевать, чего это будет стоить. В его глазах горит фанатичный огонь, и Рикс представляет, как в открытом бою сходятся белоснежный японский тигр, полный сил, и матерый итальянский волк. И все это при его, Рикса, попустительстве.***
Масамунэ впервые любуется Мэй при свете дня. Он старается делать это незаметно, чтобы не походить на очередного фанатика, который зациклился на одной-единственной девушке, хотя на самом деле именно так он себя и ощущает. Мэй замечает и улыбается, заставляя Масамунэ смущаться еще больше. Без косметики она выглядит совсем юной, вызывая желание укрыть ее от всего мира и защитить. Умная, талантливая и целеустремленная — через что есть пришлось пройти, чтобы взрастить в себе такой цинизм, позволяющий раз за разом выходить на сцену и раздеваться под жадными взглядами незнакомых мужчин и женщин с не самой стабильной психикой? Не удержавшись, Масамунэ покупает ей в ближайшем фургончике мороженое, и Мэй смеется. — Это свидание, на котором ты решил радовать меня, как дитя? — она слизывает стекающие сладкие капли так, что Масамунэ совсем не думает о том, что она похожа на ребенка — дети не вызывают у него подобных мыслей. — Мы в Альбукерке, сейчас жара; мороженое это самое меньшее, чем я могу исправить ситуацию, — оправдывается Масамунэ. — Принимается, — Мэй облизывает губы и лукаво заглядывает ему в глаза, — но я бы предпочла помещение с кондиционером. И кроватью. Кажется, что воздух за пару секунд нагревается еще на несколько градусов — другого объяснения, почему вдруг стало труднее дышать, у Масамунэ нет. — А ты прямолинейная, — он наконец находится с ответом. — Я просто хорошо понимаю, чего хочу, — Мэй прикасается к его руке и тянется, чтобы оставить на его щеке легкий поцелуй, после чего шепчет на ухо, — а ты понимаешь, Араи Масамунэ? О, он очень хорошо понимает. И еще лучше он понимает, что если прямо сейчас сделает с Мэй все, что хочет, то наименьшее, что им грозит — это штраф за непристойное поведение. — Я спрошу иначе, — она ухмыляется совершенно по-лисьи, — в твоей квартире есть кондиционер? Самая красивая девушка откровенно предлагает ему себя, и Масамунэ все же не настолько придурок, чтобы отказываться от подобного. Он берет ее за руку и ведет к машине.***
Целоваться они начинают еще в лифте. Возле двери Масамунэ прижимает Мэй к стене и не может от нее оторваться. — Ключи, офицер, — смеется Мэй, уворачиваясь от очередного поцелуя. Руки дрожат, но в замочную скважину Масамунэ попадает с первого раза. Руки Мэй на поясе не помогают сосредоточиться, и в квартиру они вваливаются. Наедине Масамунэ дает волю своим рукам и губам. Мэй стонет и гнется под его ладонями, заставляя рассудок туманиться. — Ты был прав насчет жары, — она отстраняется, тяжело дыша, — душ? — Вместе? — кажется, он забывает как говорить, пока Мэй стягивает с себя майку. — Представим. что мы в тропическом лесу, — она тянет его футболку вверх, заставляя поднять руки. В душевой кабине они продолжают целоваться, и это какое-то сумасшествие. Теплые струи воды попадают Масамунэ на лицо, заливают глаза, но ничто сейчас не заставит его оторваться от Мэй. Она смотрит на него из-под мокрых ресниц и смеется. Капли стекают по белой коже ее груди, и Масамунэ наклоняется, чтобы слизать их. Он прихватывает зубами каждый сосок, заставляя Мэй охнуть и простонать его имя. Тягучее, со стоном, оно звучит как музыка. Масамунэ прижимает Мэй к стенке душевой кабины и с жадностью терзает ее рот. Она не отстает, прихватывает зубами губы и спускается к шее поцелуями-укусами. Очень хочется кусаться в ответ, пометить ее всю, но Масамунэ сдерживается. На такой нежной коже точно останутся следы, и Мэй вряд ли обрадуется подобному, когда охватившее их пламя угаснет. Мэй змеей соскальзывает вниз и опускается на колени. Она смотрит снизу вверх, и в ее глазах тлеют угли пожара. Когда она обхватывает ртом его член, все, что может делать Масамунэ —- это запрокидывать голову и хватать воду ртом, чувствуя, как реальность исчезает за пределами душевой кабинки. Она умело подводит его к краю, но не позволяет кончить, замедляясь и переходя поцелуями на бедра. Масамунэ дергает ее вверх и вторгается в жаркий рот языком. Льющаяся сверху вода только обостряет ощущения, заставляя торопиться и не думать о кровати и простынях. Масамунэ оглаживает Мэй между ног и скользит дальше. Внутри она скользкая и обжигающе-горячая. Мэй умопомрачительно стонет и кусает его ниже ключицы, а потом шипит в место укуса: —- Да отпусти ты себя хоть раз, —- и он подчиняется. Рывком разворачивает ее лицом к стенке и давит раскрытой ладонью на спину, заставляя прогнуться. Она течет настолько, что никакая стимуляция не нужна, и Масамунэ сразу въезжает членом на всю длину —- так, как и хотел. Ладонями Мэй упирается в стекло, смазывая капли воды. Она громко стонет, подмахивая и не позволяя замедлиться. В голове остается пустота и лишь одно слово —- безумие. Масамунэ не может остановиться и бормочет, насколько Мэй великолепна и как одуряюще-приятно в ней двигаться. Мэй отвечает жаркими стонами. Она сжимается на нем, и от этого перед глазами пляшут разноцветные пятна. Чувствуя, что вот-вот кончит, Масамунэ сильнее обхватывает ее талию и тянется к самой чувствительной точке. Если провести пальцами чуть дальше, то можно прикоснуться к месту, где его член входит в нее. Эта мысль заставляет Масамунэ резко выйти из нее; он кончает ей на спину, и струи душа тут же смывают всю сперму. — Ты не закончил, — она поворачивается и требовательно тянет его за руку. Ей хватает буквально нескольких движений пальцев, чтобы запрокинуть голову и последовать за Масамунэ с громким вскриком. Они продолжают лениво целоваться, пока вода смывает остатки жаркого секса. После Мэй сидит на высоком барном стуле и пьет воду со льдом. — Ты вообще не употребляешь алкоголь? — интересуется Масамунэ. — Я пила с тобой шампанское в прошлый раз, — напоминает Мэй, — пью, но редко. Предпочитаю полностью отдавать себе отчет в своих поступках и не сваливать потом ответственность на лишний бокал. Такая позиция очень импонирует Масамунэ. Но он все еще не представляет, как Мэй справляется с нагрузками на трезвую голову. Для подобного нужно иметь стальные нервы, либо быть полностью равнодушной к происходящему вокруг. А может, это просто защитная реакция человека, который ничего другого в жизни и не видел?.. — Помнишь, ты как-то сказала, что от Флавия не так просто уйти? — спрашивает он, и Мэй кивает. — Что, если я тебе помогу? Мэй, не скрываясь, смеется, заставляя Масамунэ нахмуриться. Наконец она серьезно на него смотрит, готовая продолжать диалог. — И как ты мне, интересно, поможешь? — она весело прищуривается. — Посадишь самого влиятельного дона юга за решетку? Надолго ли? Хотя нет, неверный вопрос. Думаешь, решетка его остановит? — Вообще-то именно над этим я сейчас и работаю, — Масамунэ не нравится, что приходится посвящать ее в рабочие вопросы, но другого выхода он не видит. — Осторожнее, Араи Масамунэ, — предупреждает Мэй, враз теряя свое веселье, — ты же понимаешь, что с подобной информацией я могу пойти прямо к Флавию? — Но ты не пойдешь, — Масамунэ качает головой, — он не погладит тебя по головке за то, что ты спишь с копом прямо у него под носом.