***
Мэй с ухмылкой смотрит на него поверх стакана, позвякивая кусочками льда. — Значит, у тебя все-таки есть зубки, офицер? Приятно знать. — Я не такой мягкий и пушистый, как может показаться, — он возвращает ухмылку. Но проблема в том, что он как раз такой. Мэй намеренно не говорит ему, что у ее договора с Флавием есть определенное условие, выполнением которого она вполне успешно занимается, подтягивая Тори до своего уровня. Наверняка в “Мягкой лапке” будут грустить после ухода волшебной лисицы, но рыжая красавица с серыми ушками и хвостом сгладит эту тоску. Мэй интересно, как далеко Масамунэ готов зайти в своих попытках спасти ее. — Не думаю, что у тебя получится посадить Кассия Флавия, уж прости мои сомнения, — говорит Мэй, — какие еще варианты? Будешь обеспечивать мне все мои хотелки, когда я не смогу больше найти работу? По его глазам Мэй видит — он готов. Готов, не понимая, какого уровня у нее амбиции. — Почему бы и нет, — Масамунэ пожимает плечами, — я в самом начале карьерной лестницы, но все равно справлюсь, думаю. — Что дальше? — Мэй забавляется, но все равно чувствует необъяснимую тоску, — замуж меня позовешь? — А если и так? — в глазах Масамунэ горит вызов, и тоска и горечь внути Мэй становятся сильнее. — Переспал с девушкой и готов сразу вести ее под венец? — Мэй не удерживается от нервного смешка, — ты и правда настоящий благородный самурай, Араи Масамунэ. — Что плохого в желании жениться на женщине, с которой тебе хорошо? — кажется, он и правда не понимает. — И ты даже познакомишь меня со своими родителями? — Мэй вдруг становится весело, когда она представляет себе эту картинку, — расскажешь, чем невеста занимается? Масамунэ мрачнеет, и это хороший показатель: до него явно начинает доходить.***
Когда Сатоши звонит Хонгу, тот понимает, что вечер с пиццей и сериалом отменяется, потому что звонит Сатоши из полицейского участка. — Забери меня отсюда, милый, — Сатоши чуть не плачет, — залог четыреста долларов, потому что не я начал драку. Хонг вздыхает и радуется, что Сатоши не видит, как он закатывает глаза. Подобные звонки случаются с удручающей регулярностью. Раньше Сатоши вытаскивала мать, теперь эта почетная обязанность лежит на Хонге. Любовь всей его жизни слишком любит эпатировать окружающих, особо не заботясь о том, кто перед ним. Разумеется, консервативные южане часто реагируют агрессивно. — Добрый вечер, — Хонг здоровается с дежурным офицером, — могу я внести залог? Услышав, за кем пришел Хонг, офицер интересуется: — Вы его адвокат? — Хонг и правда похож, потому что не успел переодеться после учебы. В костюме и с дипломатом он выглядит как самый типичный представитель своего цеха. Когда с формальностями и документами покончено, выводят Сатоши. Он бросается на шею к Хонгу, после чего поворачивается к офицеру и патетично восклицает: — Я же говорил! Мой парень — адвокат! Вы не имеете права меня здесь удерживать! — Пошли, мой парень, — фыркает Хонг, бросает извиняющийся взгляд на офицера и выводит Сатоши на улицу. — Я просмотрел протокол, не хочешь что-то добавить? — спрашивает Хонг. — Это было отвратительно! — Сатоши машет руками, — этот козел сделал замечание моей прическе, а я же буквально вчера обновил стрижку… — Не продолжай, — Хонг все же закатывает глаза и при нем, — ты проехался по его внешности в ответ, он не понял и решил дать тебе по зубам? — Ну… Типа того, — Сатоши уверен в своей правоте, даже если ему пытается сломать ребра очередной амбал. — Ну какого хрена, любовь моя? — Хонг заглядывает ему в глаза, не надеясь, впрочем, найти в них осознание. — Это неважно, ведь у меня есть личный адвокат! — Сатоши, я корпоративный юрист, а не адвокат! — Хонг прикрывает глаза ладонью. — Какая разница? — удивляется Сатоши, — ты же все равно меня защитишь? Когда он так смотрит, самые разумные аргументы растворяются, оставляя Хонга один на один со взглядом Сатоши, полным надежды. Который год он одним движением бровей заставляет Хонга чувствовать себя суперменом, который может решительно все. — Конечно, — Хонг целует его в висок, — защищу.***
Когда Такао приезжает проверить новые грузовики, гараж встречает его наглухо закрытыми воротами. Хмыкнув, Такао тянется за ключами. Обычно, когда на месте кто-то есть, вход не закрывается полностью, и гараж работает в обычном режиме, как любая автомастерская. Войдя внутрь, Такао слышит неясный шум и заполошные шорохи и ухмыляется. Видимо, Юдзуру решил весело провести время с очередной красоткой и совсем забыл про время. К удивлению Такао, ему навстречу выходит Азуми, спешно застегивающая пуговицы на своей рубашке. — Такао! — в ее глазах мелькает страх, и Такао чувствует смутное удивление. Что такого она натворила, что теперь боится? — это не то, что ты подумал! Следом за ней идет Юдзуру и сыто потягивается. — Привет, босс, — здоровается он, — прости, припозднились. Но никого не было, можешь проверить камеры. — Верю, — отмахивается Такао, — но могли и мимо проехать, раз закрыто. Прощаю в последний раз. Юдзуру кивает и отходит в сторону мастерской, оставляя Такао и Азуми наедине. — Такао… — она чуть не плачет. — Что случилось, Азуми? — он поднимает брови, — конец света не наступил. Что-то произошло? — Я… И Юдзуру… До Такао доходит, и он не может сдержать смешок. — Ты решила, что я устрою сцену ревности? — Да, — по ее лицу Такао понимает, что она надеялась на эту сцену. Ведь она точно знала, где он будет и в какое время. И решила использовать своего полевого товарища, чтобы вызвать нужные эмоции. — Прости, милая, — Такао мягко улыбается, — мы ничего друг другу не обещали, так что я не в обиде. Ты правда решила, что я буду крушить собственную мастерскую и бить морду Юдзуру только потому, что ты решила раздвинуть перед ним ноги? — Я предполагала, — на Азуми жалко смотреть, — тебе что, настолько плевать на меня? — Почему же? — Такао проводит кончиками пальцев по бамперу ближайшего грузовика, — мне с тобой очень хорошо, поэтому я и звоню тебе в минуты одиночества. Ты рассчитывала на что-то большее? — Сколько лет я бегаю за тобой, как привязанная собачонка? — Азуми неожиданно срывается на крик. — Так зачем ты это делаешь, милая? — Такао смотрит ей в глаза и честно озвучивает свои мысли. — Мне все равно. Не хочешь необременительного секса — уходи. Азуми, всхлипывая, уходит за своими вещами, и к Такао неслышно приближается Юдзуру. — Зачем ты так с ней? — А ты переживаешь? — усмехается Такао, — на бой вызывать не стану, не волнуйся. Я должен волочиться за ней просто потому что у нее есть какие-то чувства ко мне? Она из-за этих чувств с тобой трахалась? Крыть нечем, и Юдзуру хмурится, опустив голову. — Захочешь утешить — возражать не стану, — Такао хлопает его по плечу, — а теперь покажи мне, что вчера привезли. Область высоких, да и любых других чувств для Такао похожа на Марс — такая же далекая и непонятная. С Азуми ему и впрямь удобно, хоть ее услужливость и утомляет порой. Однако он в состоянии различить, когда девушка, с которой он спит от случая к случаю, больше не заинтересована в нем, а когда она лишь пытается вывести его на ревность. Единственная, кто интересует Такао не только на уровне постели — это Мэй. Но Мэй сильно отличается от всех женщин, которые были у Такао до нее. Независимая и самодостаточная, при этом чертовски привлекательная — мимо нее не прошел бы и мертвый. Такао вспоминает, как она седлала его в отеле, заставляя забыть обо всех проблемах и делах, и задумчиво щурится. Кажется, очередное недельное увлечение превращается во что-то качественно другое, новое. — Какого хрена, Наито Такао? — шипит Азуми, вырывая его из потока мыслей, — о ком ты думаешь с таким лицом? Такао удивленно на нее смотрит. — Что ты имеешь в виду? — Я знаю тебя много лет. Ты выглядишь как кот, обожравшийся сметаны. А раз на меня тебе плевать, значит, причина в ком-то другом. — Ты права, — Такао мечтательно улыбается, — есть одна лисица… Впрочем, это ведь не твое дело? — Пошел ты нахуй, — она вылетает из мастерской, оставляя Такао с Юдзуру. Такао пожимает плечами и все же идет смотреть на новый транспорт.***
Масамунэ сдавливает пальцами виски и зажмуривается. Спина и шея нещадно ноют, но он старается сосредоточиться на текущей задаче. Это очень напоминает старшую школу, когда он не мог до конца отключиться от внешнего шума, постоянно оставаясь начеку. Полицейский участок не сильно отличается, точно так же может потребоваться участие Масамунэ, но в этот раз не в разборках между одноклассниками, а в спасении чьей-то жизни. Логан за соседним столом точно так же перебирает бумаги, стараясь вычленить несоответствия. Желание Масамунэ помочь Мэй и посадить Флавия привело их в обратно в клуб. Стрипушник — отличный способ отмывать деньги, ничем не хуже прачечных и автомастерских или ресторанов. Пока Логан погружается в дела итальянского ресторана, Масамунэ пытается вникнуть в колонки цифр с финансовым отчетом клуба. Их запрос даже не вызвал особого удивления — под Флавия всегда кто-то копает; интерес к точке с любителями животных не должен показаться подозрительным. Если Масамунэ сможет помочь Мэй хотя бы таким образом, значит, он должен постараться. Мэй… Воспоминание о том, насколько саркастично она отреагировала на саму идею о браке, неприятно царапает что-то глубоко внутри. Но и не признавать ее правоту — глупо. Масамунэ невольно ухмыляется, представляя лица родителей, когда он приведет к ним Мэй для знакомства. Узнав, чем занимается избранница сына, мать наверняка схватится за сердце, а потом будет уточнять “ты уверен, милый?” Отец скорее всего ничего не скажет Мэй в лицо, но в приватной беседе начнет кричать, что подобной невестки в своем доме не потерпит. Проблема решается очень просто — достаточно просто не говорить им, где Мэй работает или работала, но она сама на это никогда не пойдет, не считает нужным прятаться, гордится своими танцами. Возможно, однажды Масамунэ придется выбирать между ней и своей семьей. Что-то в полученных бумагах не дает Масамунэ покоя, цепляет взгляд, но он не может ухватить закономерность. Вот если бы была возможность посмотреть те документы, которые хранятся непосредственно в клубе или там, где работает финансист Флавия… Наверняка будут расхождения с официальной отчетностью. Но инициировать налоговую проверку Масамунэ не дадут, а для ордера нет никаких оснований, Кассий Флавий тщательно оберегает свои активы. Активы, к которым относится и Мэй.***
Мэй откидывает волосы за спину и закусывает губу. Такао придерживает ее бедра и позволяет двигаться самой. Каждый секс с ней — как маленькая смерть, не остановиться, лишь падать и падать в пропасть. Такао рывком переворачивает ее на спину и двигается жестче и глубже. Ногти Мэй впиваются в его спину — точно останутся следы, но Такао плевать. Не сдерживаясь, он расцвечивает нежную белую кожу укусами и засосами. Мэй выгибается навстречу и прижимает его голову к себе. Потом она будет недовольна, но сейчас поддается моменту и стонет, получая очередную метку. Он никогда не был собственником, но Мэй хочется покрыть всем собой, заявить миру о своих правах, чтобы каждый видел: она — его. — Сильнее, — приказывает Мэй, скрещивая лодыжки у Такао за спиной, — двигайся, черт возьми. Ее волосы темной волной растекаются по подушкам, волосы Такао закрывают их обоих белой пеленой. Мэй вплетает пальцы в его пряди и притягивает его ближе к себе, жадная, требовательная, раскрывающая губы для поцелуя. — Ты моя, — бормочет Такао ей в губы. — Я своя собственная, — она продолжает дерзить даже с раздвинутыми ногами и с членом Такао глубоко внутри себя. Знает, что он не сможет наказать ее, замедлившись или отстранившись. Он не озвучивает, но и так понятно, что он — ее. Когда они заканчивают, Мэй переворачивается на живот и обнимает руками подушку. — Ты слишком много на себя берешь, — заявляет она, глядя Такао в глаза. — Не больше, чем могу унести, — хмыкает Такао, — тебя точно потяну, лисица. Он поднимается, чтобы достать коробочку, за которой ездил сам. Когда он протягивает ее Мэй, та садится, едва прикрывшись простыней. — Ты американка, но японские корни не спрячешь, — поясняет он, пока Мэй открывает футляр. Она аккуратно вытягивает спицы, украшенные крупными хрустальными каплями. — Это очень красиво, — восхищенно выдыхает Мэй, вызывая удовлетворенную улыбку. Она сразу собирает волосы в небрежный жгут и закалывает его новой безделушкой. — По какому поводу такой щедрый подарок? — спрашивает она после глубокого поцелуя. — Разве нужен повод? — Такао поднимает брови. — Я просто захотел. Если ты еще не поняла, я всегда делаю что хочу. Возможностей для этого у меня достаточно. — Белый тигр Альбукерке, — усмехается Мэй, — что еще ты хочешь? — О чем ты мечтаешь? — Такао отвечает вопросом на вопрос. — Танцевать, — она ни секунды не колеблется с ответом. Подумав, продолжает, — и оставаться свободной. — Ты уже танцуешь, и ты свободна. Твои мечты исполнились? Мэй смеется: — Я в начале пути. Сейчас я танцую, чтобы заработать на обучение. Клуб для фурри-дрочеров — средство, а не цель. — Я оплачу твое обучение, — говорит Такао, — что дальше? — А дальше — Бродвей и большая сцена, — Мэй начинает веселиться, но ее глаза вспыхивают жаждой. Жаждой славы и стремлением показать всему миру себя, получая в ответ обожание и восхищение. — И это я оплачу, — быстро говорит Такао, пока Мэй еще в своей мечте. — Плевать на Альбукерке, поедешь сразу в Нью-Йорк. — Это щедрый и красивый жест, — Мэй щурится, — но как ты решишь проблему с моим работодателем? Флавий меня не отпустит. — Я могу его убить, — Такао пожимает плечами, — вряд ли новый дон будет занят тем, чтобы удержать танцовщицу, пусть и великолепную. Мэй усмехается, плотнее заворачиваясь в простыню. — Да ты щедрый колдун, — она пропускает между пальцами прядь волос Такао, — все мои проблемы решишь щелчком пальцев, да? — Если ты будешь моей — да, — серьезно кивает Такао. Она фыркает и запускает руку в его волосы, заставляя жмуриться от ласки. Простыня соскальзывает, обнажая точеные изгибы, и Такао чувствует, что готов к следующему раунду. Мэй придвигается ближе, опрокидывает его на спину и закидывает ногу на его бедро. — Я не умею любить, белый тигр, — в ее голосе сквозит легкая грусть. — Тебе и не нужно. Ты даже не станешь моей очередной победой, скорее — первым поражением.***
Когда Такао заходит на склад, то видит там зареванную Азуми и мрачного Кадзу. От мысли о том, что Азуми решила заебать всех своей драмой, становится тошно. — В чем дело? — спрашивает он резко. — Ни в чем, — Кадзу кидает быстрый взгляд на Азуми, — разобрались уже. Что-то в его ответе не нравится Такао, царапает неприятно и подозрительно. Такое же “все в порядке” он несколько раз слышал от латиносов, прежде чем получить удар в спину. А неправильное, скребущее чувство возникает, потому что это Кадзу, которому Такао свою спину подставляет без малейшего сомнения вот уже много лет. — Я спрошу еще раз, — с нажимом повторяет Такао, — что здесь произошло? Азуми? Та поднимает на него злые опухшие глаза, но Такао видит в ее взгляде и страх. Боится, что он о чем-то узнает? Такао мысленно пробегает по списку дел, в которые посвящена Азуми — с ними все в порядке, она нигде не занимает ключевую роль и повлиять серьезно не в состоянии. — Что. Ты. Сделала? — он медленно подходит ближе, — не заставляй меня выбивать из тебя правду, тебе не понравится. Кадзу встает между Азуми и Такао и примирительно поднимает руки. — Мы правда уже разобрались и уладили. Кадзу не расколется даже под пытками, о чем красноречиво свидетельствуют шрамы на его спине. Когда-то Такао пришлось вытаскивать его из подвала, в котором его держали люди Монте-Флорес. Кадзу ничего им не сказал, и Такао в очередной раз убедился, что доверяет правильному человеку. Но что-то изменилось, Такао чувствует, а чуйка его обычно не подводит. — Говори, — он смотрит на Кадзу. Кадзу закатывает глаза, но все же сдается: — Она позвонила Хотчу. — Зачем? — удивленно спрашивает Такао, но тут до него доходит, — позвонила, не зная, что он работает на нас и что его раскрыли. — Верно, — Кадзу хмурится, но больше не делает попыток закрыть Азуми собой. — Решила пойти к макаронникам, но вышло неудачно? — тихо спрашивает Такао. По лицу Азуми снова струятся слезы, но глаз она не опускает. — Какого хуя, Азуми? — Я все равно тебе не нужна! — она почти кричит, но Такао слышит ее будто сквозь пелену, настолько его разум заволакивает ярость. — И ты решила подставить всех? Просто потому что я трахаю кого-то, кроме тебя? Азуми, Флавий убьет всех! — Флавию нужна только твоя голова, — она вытирает слезы и хлюпает носом, — остальных он бы не тронул. — Ты дура, Азуми! — Такао повышает голос, — клан — это не только я! Наш бизнес — это не только я! Я не один встаю у Кассия Флавия на пути, мы все это делаем. И я, и ты, и Кадзу, и каждый водитель или курьер, каждый сборщик, который фасует по упаковкам ебаную наркоту! Такао вытаскивает глок и щелкает предохранителем. Кадзу по-прежнему стоит на месте, а вот Азуми в ужасе шарахается в сторону, но явно не оставляет попыток объясниться с Такао. Она хватает его за рукав и с мольбой заглядывает ему в глаза. — Я понимаю, что я ошиблась, но твое равнодушие… Такао стряхивает ее пальцы. — Нет, Азуми. Твоя дурость. И твое предательство. Наказание за предательство только одно. Такао упирает дуло пистолета в ее лоб и нажимает на курок. Эхо от выстрела разлетается по полупустому помещению. Пока Такао убирает оружие, Кадзу присаживается возле Азуми и прижимает пальцы к ее шее, после чего качает головой. — Тело увезти и сжечь. — Кадзу кивает, и Такао продолжает, — и, Кадзу. Это первый и последний раз, когда ты предал мое доверие. — Она не успела навредить, — Кадзу морщится, — информация не ушла наружу. Можно было ее не убивать. — Она предала меня! — Она любила тебя. Такао фыркает. Само понятие “любовь” для него недоступно, и, если это — любовь, то Такао даже рад, что не познал это чувство. День стремительно теряет всякие краски. Мало того что тупая девка чуть не пустила под откос годы его работы, так еще и Кадзу выказывает открытое сопротивление. Такао чувствует разочарование. Кадзу и раньше с ним спорил, и в таких спорах зачастую рождалось наилучшее решение, но спустить с рук предательство… Кадзу должен был сам ее пристрелить, отсекая, как хирург отсекает злокачественную опухоль, а не пытаться спустить все на тормозах и скрыть от Такао. — Это первый и последний раз, когда ты меня подставляешь, — говорит Такао. — иначе следующая пуля будет для тебя. Кадзу поджимает губы и кивает. — Если Мэй поступит так же, и ее пристрелишь? — вдруг спрашивает он. — Мэй так не поступит, — спокойно отвечает Такао, — но да, и ее.