***
— Я так и думала, — Рейнира укоризненно смотрит на короля, который только добродушно смеётся, опуская ладонь на её плечо. — Ты хитрый лис. — Почему нет, Рейнира? Тебе не нравится золото? — Ей не нравятся идиоты, особенно в двойных экземплярах. — Рано или поздно это произойдёт. Взгляни на Деймона, — она оборачивается туда, куда он кивает и впервые видит его. Рейнира отворачивается так быстро, как только может, зацепив разве что неизменно черный костюм. — Даже он наконец понял, как важен брак с правильным человеком. — Рейнира бросает еще один, теперь уже осторожный, взгляд через плечо. Лейне Веларион недавно исполнилось семнадцать и она его племянница, но не родная, и такой брак не вызовет никаких проблем. Она смеётся, прежде чем отвернуться к отцу: Деймон попадает со второго выстрела. — Ты подумаешь? — А ты закроешь глаза на то что я собираюсь спрятаться в старой оружейной и перекурить? — Рейнира склоняет голову и улыбается отцу, как улыбалась в детстве. Он закатывает глаза и даёт отмашку.***
Деймон подает Лейне бокал с вином, забрав его с подноса уже другого официанта, пока слушает рассказ Рейнис о делах в Дрифтмарке. С тех пор, как он покинул пост командира стражи, ему почти нечем себя занять, а Корлис собирает рабочую группу по проблеме террора преступности на Узком море. Лейна, до того казавшаяся ему красивой картинкой подле своей матери, удивляет, приглашая его на танец, и Деймон даже чуть улыбается уголком губ, окидывая ее новым оценивающим взглядом, когда краем глаза замечает красное пятно, выбегающее из зала. В коридоре, ведущем к оружейной, пусто, потому звук шагов выдает его приближение. Деймон и не скрывается особо, но даже себе не может объяснить толком, зачем идет — планирование не было его любимым занятием. Он застает ее, зажавшей меж губ сигарету, и достает зажигалку из внутреннего кармана черного пиджака. — Черные платья закончились? Рейнира облокачивается на высокий стенд и рассматривает большой меч на подставке: ей рассказывали, что это единственное сохранившееся оружие из валирийской стали. Она не смотрит на него, пока подкуривает, и не смотрит, когда затягивается. Рейнира все еще смотрит на меч с датированной табличкой и выдыхает дым. — Племянницы закончились? И эта реакция ему почти льстит. Он ведь ничего не сделал, ничего не объявил — буквально несколько минут постоял около Лейны с ее матерью, а она уже надумала себе только боги знают что. — Семнадцать — прекрасный возраст, — Деймон ничего не подтверждает и не опровергает, и, если Рейнира делает что угодно, но не смотрит на него, он — смотрит только на нее, отмечая до болезненного худые ключицы и плечи. Она ведь и до того была легкой, а сейчас того и гляди ветер унесет. — С кем из близнецов Ланнистеров он тебя сватает? — Я их не различаю, — она проводит пальцем по эфесу меча и касается большим яркого камня по середине. Последний месяц стойко преследует чувство, что больше ничего в мире не может её заинтересовать. Рейнира чувствует себя как следует выжатой тряпкой или пустым портсигаром — она уже ничего не впитает, но и отдать не сможет. Камень переливается, а ей все хочется трогать, поэтому она ведет линии по текстурным разводом и прикидывает, сколько жизней забрала Темная Сестра. — И мне все равно, даже если придется трахаться с ними по очереди. Деймон перехватывает ее ладонь, когда тонкие пальцы скользят от резного эфеса к холодному лезвию. Рука у Рейниры холодная и костлявая, держать ее не тяжело — ноюще больно. Он не говорит ничего, не объясняет слишком долго, словно ведущий спор с самим собой. — Валирийская сталь не тупится с годами, — но в итоге разжимает ладонь, отпуская ее тонкую руку, потому что сам себя уверял, что больше ее не тронет — ни каким из возможных образов. — И не говори о себе так, будто готова стать вещью. Рейнира обнимает свою ладонь сама, рассматривая тонкую кожу на выпирающих костях. Зачем её трогать? Отвратительная. — А может, я готова? Драконья блажь и нездоровые желания покинули моё тело вместе с последней каплей отравленной наркотой крови. Я больше ничего не чувствую. Мне ничего не снится, — голос искажается и она поджимает губы, не собираясь жалеть себя. — Таргариенам не было суждено ничего, кроме слепого обожания своей крови и её грязи. Может быть, Рейнира все же была права в своей этой попытке терапии, потому что любой бы от таких слов испытывал жалость, а Деймон — лишь злобу, наливающую жилы. Порывы жестокости, вспышки желания ее причинять. — Таргариенам суждено все то, чего они сами для себя возжелают, — не соглашается Деймон, наклоняется в попытке словить взгляд Рейниры, но она смотрит не на него, а на свою руку, а потому он обращает на себя внимание, поднимая ее подбородок. — Ты была другой до зависимости. Деймон злится, она чувствует его злость голой кожей плеч и не хочет смотреть в злые глаза; Рейнира ведет подбородком, чтобы сбросить его руку, но не отворачивается, упираясь взглядом в верхние пуговицы его рубашки. — Я всегда была зависима, — признаётся в том, что знает давно. — Ты знал девчонку, которая боготворила своего дядю настолько, что готова была раздвинуть ноги на полу перед камином, только чтобы он не оставлял её. Ты не знал, какая она без тебя. И он снова молчит дольше, чем должен бы. Любой вошедший ощутил бы опасное напряжение, заполнившее помещение. Не то, после которого следует жаркий секс — куда менее приятное и сулящее катастрофу. Он скрипит челюстью, скулы сводит от неприятного ощущения, заполняющего и разум и тело. Деймон снова касается ее ладони, когда берет в свои руки, прилагая усилия, чтобы касание было мягким. — Расскажи мне. Рейнира тушит сигарету о каменную столешницу стенда и опускает взгляд на их руки. У неё не было тяжелого детства — ничего такого, на что можно было бы пожаловаться, но мало кому по-настоящему было дело до ребенка. Девочки. Рейнира быстро привыкла к своему положению и большую часть времени оставалась молчаливой и безучастной, пока дело не касалось его приездов. Она липла к нему, потому что могла вывести на эмоцию или получить внимание там, где с другими не работало. Деймон долгие годы оставался для неё взрывом эндорфинов, единственный, кто заставлял адреналин бежать в крови. А потом его не стало, и в своих попытках почувствовать что-то ещё она дошла до кокса. — К чему это теперь? Мне нужно возвращаться, пока Визерис не хватился, — Рейнира аккуратно пытается вытянуть ладонь из его руки и снова смотрит на эфес меча, ощущая, что ей здесь становится холодно. — Потому что я хочу знать тебя, Рейнира, — Деймон хочет сжать ее ладонь и не дать выпутаться, но вместо того отпускает, потому что и без того слишком часто принуждал. Разбитая и несчастная Рейнира кажется ему целиком и полностью его творением, ошибкой страшнее, чем та, что привела его в изгнание на долгие годы. — Не считая Визериса, ты — единственный человек, который меня заботит, — и это признание тоже дается не легко, но оно давно должно было стать очевидным, исходя из его поступков. Рейнира вдруг смеётся, и смех её звучит как будто не подходяще в этом месте. Она оглядывается, смотрит на кучу оружия, оставленного славой их предков, а потом — на него. В первый раз, кажется, за много-много месяцев. — Я сама себя не знаю, дядя. Жизнь даёт тебе второй шанс: не растрать его на жалость ко мне. Она мне не нужна. Деймон ловит ее взгляд впервые с тех пор, как приковал к койке клиники и ушел, спиной ощущая ненависть и мысленные проклятия. Он делает треть шага ближе и наклоняет к ней голову. — Не притворяйся. Ты знаешь, что это не жалость. Рейнира уже не может отвернуться: знала, что не нужно смотреть. — Лучше бы была она, — она делает диаметральный шаг назад и дрожащими пальцами пытается вытащить новую сигарету из пачки, — я больше ничего не смогу тебе дать. — Как видишь, я ничего не прошу, — Взгляд скользит по бледному лицу, по светлым бровям и аккуратному носу, сухим, готовым потрескаться губам, по бледной шее и красному платью, выделяющему фигуру, к дрожащим рукам. Брови сводятся к переносице. Наблюдает, как она не может включить зажигалку этими трясущимися пальцами, осторожно забирает ее из чужих рук и помогает подкурить. — Зачем ты позвала меня на празднество, Рейнира? — Хотела посмотреть на тебя, — она улыбается, и торопится затянуться. В отсутствии кокса это её единственное легальное утешение. — Ты был прав, мое время прошло. — Можно было бы догадаться гораздо раньше, если бы она проявила чуточку внимания. — Визерис хочет, чтобы я вышла замуж. Я с ним согласилась. В другом времени он мог бы просить ее у брата первее всех претендентов, но на самом деле проблема не только в этом. Далеко не в этом. Хотел бы — увез бы в вольные города, где заключающие браки не спрашивают о происхождении. — В твоем возрасте я был пять лет как женат. Ты продержалась довольно долго, — и все же скулы сводит о горечи. — Выбрала? Один раз он уже задавал ей этот вопрос, тогда она со смехом ответила, что выбрала водителя. Сейчас говорить нечего. — Да, долго, — она выдыхает дым, отходит к высокой колонне и опирается о неё голыми плечами. — Я самая везучая девушка в Вестеросе. — Рейнира смеётся, поглядывая на его волосы. — Отчаянно мечусь между близнецами. Моё сердце буквально рвётся на части от любви к обоим. Деймон снова окидывает ее медленным внимательным взглядом, пока вертит фамильный перстень вокруг пальца — с годами из-за таких движений сталь стирается, и его приходится носить к мастеру, чтобы восстановить размер. — Можешь сбежать со мной. Поженимся в Пентосе и пришлем Визерису открытку со свадьбы. Мустанг до ста за три с половиной разгоняется, через полчаса будем уже у чартера, — он не то чтобы шутит, но предлагает посмотреть на вариант еще более дерьмовый, чем брак из долга. Она улыбается. Полная чушь, и он сам это знает. Но это все равно мило, что он предлагает. — Спасибо, — Рейнира тушит недокуренную о чьи-то старые латы и поворачивается к нему, складывая руки на груди. — Я бы хотела. Он мог бы. Прямо по этому коридору, налево, вниз по лестнице, пересечь внутренний двор и по коридору прямо к восточному выходу, еще десять минут до парковки и тридцать — ну, может сорок, учитывая пробки, — до аэропорта. Визерис сказал, что он может просить все, что хочет, за то, что спас его главное сокровище. Понятие "все, что хочешь" ведь может включать это самое сокровище. Из зала вдруг доносится громкий звук и она напрягается, пока не понимает что это было предупреждение танцев. До оружейной доносятся приглушенные звуки мелодии и она опускает затылок на колонну, немного вскидывая подбородок. — Пригласишь меня на танец? Деймон подходит к ней ближе и почтенно склоняется, протягивая руку ладонью вверх, поднимает взгляд глубоко посаженных глаз, челка опять падает на лицо. — Изволишь, принцесса? Рейнира отталкивается от колонны и вкладывает в его руку свою. Подходит ближе и запускает другую ладонь под пиджак, останавливая не пояснице. Это, конечно, нетипичный танец — Рейнира опускается висок на его грудь и неотрывно следит за дверью — но Деймон теплый, а она ощущает себя рядом с ним мертвой. — Я кое-что видела, знаешь? Не будешь смеяться, если я расскажу? Деймон обнимает ее за плечи свободной рукой, поднимает ладонь в воздух и обнимает своей, маленькую, холодную, костлявую. Рехаб не должен оставлять таких последствий — Рейнира должна была выйти здоровее, чем была. Музыка сюда едва доносится и искажается в эхе коридора. — Клянусь рыцарской честью... — Деймон оглядывается вокруг, взгляд падает на железные латы, булавы и щиты, на Темную Сестру. — Тех, кому это все принадлежало. Памятью предков, если хочешь. Даже не улыбнусь. Рейнира улыбается, заглядывая вверх, в темные глаза, но потом тут же опускает голову обратно, не желая наблюдать за эмоциями на его лице. — Помнишь яйцо в камине? — Рейнира водит пальцем по внутренней стороне его ладони, рассматривая их сплетение. — В те пару минут в ванной, мне показалось, что оно всё таки раскололось. Я знаю, это глупо, но я была так счастлива. Там я чувствовала себя настоящим драконом. А проснулась холодным рыбьим скелетом, — она улыбается, но уголки губ спущены вниз. — Лучше бы я осталась там. — Не знаю, — Деймон опускает голову вниз, отвечая прямиком в светлую макушку, действительно, даже не улыбается. — По мне, ты все еще настоящий дракон, — он ведет кончиком носа по ее жемчужным волосам, дыша их запахом — в основном химия какого-то дорогого шампуня, который Рейнира так и не поменяла за эти полгода. Становится опасно, и Деймон выныривает из своих же мыслей, поднимая подбородок обратно над чужой головой. — Из яйца вылупилась Сиракс? — ему даже не пришлось напрягать память, чтобы вспомнить имя, которое Рейнира называла ему лишь однажды. — Я не знаю, — она выдыхает, даже не пытаясь напрячь память. — Я и тогда мало чего поняла, а теперь уже прошло полгода. Рейнира поднимает голову и хочет что-то сказать, но едва она отводит взгляд от двери, на которую посматривала, та открывается. Деймон ловит ее движение и опускает подбородок, чтобы посмотреть. Вошедшему в оружейную Визерису это кажется совсем не тем, чем было на самом деле. — Это уже выходит за все рамки приличия, Рей… — отец закрывает за собой дверь, прежде чем полноценно повернуться и увидеть их. — …нира? Она отпускает его ладонь и отстраняется, но не торопится отходить. Рейнира смотрит на отца, пытаясь улыбнуться, но выходит неловко. — Я попросила Деймона потанцевать со мной. — Ты, — в одном слове смешать столько шока, презрения и злобы еще нужно уметь — такой тон обычно ожидают от Деймона. — Все верно, давно не виделись, брат, — это паясничество дает еще пару лишних секунд на размышление над ситуацией. — Выглядишь хуже, чем я тебя помню. — Иди в свои комнаты, Рейнира, — Визерис смотрит на дочь куда мягче, чем на младшего брата. — Мне говорили, но я не желал слушать... — Что случилось? — Играть в дурочку у Рейниры всегда получается лучше всего. Она улыбается отцу и переплетает их с Деймоном пальцы, как в детстве. — Мы уже собирались вернуться, — она осторожно заглядывает в отцовские глаза, прикидывая, как далеко он зашёл в своих подозрениях и может ли она еще его развернуть. — Не морочь мне голову, — Визерис повышает голос и Рейнира крепче сжимает пальцы Деймона. — Я знаю, что здесь происходит. — И что же здесь происходит? — Рейнира перебивает, бессовестно вскидывая подбородок. Если он хочет обвинить в чем-то, ему придется сказать это словами и через рот. Она сомневается, что он сможет. Деймон сжимает ее ладонь в ответ и ведет большим пальцем по ребру, обещая то, чего обещать не может в принципе — защиты. Плохо, когда отец твоей женщины — твой брат, еще хуже — когда он твой король. — Порочный принц, — Визерис чуть ли не плюется на этих "п", все еще не произнося вслух обвинения. — Так они тебя называют. Всегда думал, что ты сам себе это прозвище выдумал, а теперь вижу... — Видишь? Ты слеп к семье, сколько я тебя помню. — Замолчи, или я заставлю тебя. Деймон смеется, опустив подбородок. Подобные угрозы от однорукого человека, как минимум, очень амбициозны. — Если угрожаешь мне, — он снимает со стенда Темную Сестру, по оружейной разносится сначала скрежет стали о железо, а потом звон ее, упавшей на каменный пол к ногам Визериса. — Сначала вооружись. Рейнира вздрагивает от звона меча о камень и поднимает на отца глаза: он очень зол и подначивание Деймона только усугубляют ситуацию. — Довольно цирка! — Визерис почти кричит. — Это правда? Те слухи, что ходят по замку? — Он обращается не к брату — к дочери. — Моя дочь и мой родной брат... Он... Совратил тебя, Рейнира? Он заставляет тебя? — Какие слухи? — Доводит, избегая прямого ответа. — Я принцесса. Роспуск подобного рода слуха — измена. Ты не защищаешь меня, а просто сидишь и слушаешь, ожидая когда принесут новую историю? Она и шага навстречу не делает, не знает, что он еще способен выкинуть в подобном состоянии. — Я задал вопрос, — отец делает несколько шагов по направлению от двери и Рейнира неуловимо отступает, не сводя с него взгляда. — Ответь честно, Рейнира, хоть один раз в жизни. — Твои обвинения отвратительны, — ни слова лжи. — После смерти матери Деймон заменил мне обоих родителей, — и снова правда. — Он же твой брат, — Рейнира смягчается, пытаясь смягчить и отца, — и я люблю его. В чем тогда проблема? Деймон остается стоять на месте, когда Рейнира делает шаг назад. Теперь они держат руки, вытянув их по направлению друг к другу, что Визериса должно и вовсе до кипения доводить, и он, можно сказать, прячет ее за своей спиной, когда делает полшага в сторону. Слова Рейниры трогают что-то в груди. — Деймон был моим братом задолго до твоего рождения, Рейнира, думаешь, я не слышу его уловки в твоей речи? Одно это должно было... Отвечай. Я хочу это услышать. — А со мной поговорить не хочешь? — От тебя я ничего, кроме лжи, не услышу. — Очень удобная отговорка для того, кто хочет быть глухим, — наружу вырывается нечто древнее конфликта, который происходит сейчас. — Довольно! — Визерис, взбешенный, хромает на шаг назад и поднимает с пола Темную Сестру. Она ему тяжела, но король все равно направляет ее на младшего брата, его локоть трясется, рука не может держать меч прямо. Деймон не видел его таким десятки лет и почти гордится собой, что достал из него Таргариена. — Отвечай! — Обвини меня, — Деймон не ведет и мускулом на лице, когда отпускает ладонь Рейниры и делает шаг навстречу Визерису. Тот не посмеет — не хватит ни силы, ни смелости. Рейнира обнимает себя сама, не зная, как влезть в этот разговор глубоко обиженных друг на друга мужчин. — Начиная с первого передоза, — еще пол шага. — Я был Порочным принцем тебе дольше, чем братом, — и еще шаг. Меч упирается ему в грудь, рука короля дрожит, он держит ее неровно, и острие режет ткань рубашки. Валирийская сталь не тупится. — Ты уже придумал ответ, который тебя устроит. Руби, и покончим с этим. Может быть, хоть раз покажешь себя мужчиной перед дочерью, и ей не придется искать пример в ком-то еще. — Перестань, пожалуйста, — она в несколько торопливых шагов преодолевает расстояние до них и кладет обе руки на одну его, сжимающую меч. После последних слов своего брата король стал ярче на несколько оттенков в своем желании крови. Рейнира не отбрасывает, не толкает, не пытается забрать: одно движение, и вслед за рубашкой Деймона пойдет кожа на груди. — Что ты хочешь услышать? — Он совратил тебя, — Визерис не смотрит на неё, смотрит на Деймона, и рука у него подрагивает, пока он повторяет — но уже не вопрос, а утверждение. Он совратил тебя. На губах Деймона расцветает довольная улыбка, вызывающая только больше ярости. Визерис прав почти во всем. Они с Рейнирой похожи как человек и его искаженное отражение. Внимание старшего брата ему доставалось только когда он выводил его на злобу и ярость, так разве можно винить того, кто лишь тянется к своей семье? — Нет, — Рейнира склоняет голову, чтобы заглянуть ему в лицо и перехватить его взгляд. — Я говорю правду, меня никто не совращал. — Значит он тебя заставляет, — он всё еще звучит слишком уверенно для человека, который вот-вот выронит меч из рук. — Деймон никогда ни к чему меня не принуждал, — отец всё еще не хочет смотреть на неё, но она настаивает в своих попытках. — Тогда почему? — Визерис кажется искренне растерянным, когда наконец смотрит ей в глаза. Рейнира сжимает пальцы на его руках и не знает, что на это ответить. Почему она решила, что трахаться с дядей — классно? Что вообще на подобное можно ответить? Рейнира поджимает губы и бросает взгляд на Деймона: пытается придумать причину, отговорку, очередную ложь, но отцу, видимо, не нравятся их переглядывания, потому что она чувствует, как напрягается его ладонь на мече, который он вот-вот пустит в ход. — Это уже не важно, папа, — "не-отец" звучит первый раз за последние шесть или семь лет, поэтому не может не привлечь его внимание. — Отпусти меч, пожалуйста. Я выйду замуж. За Джейсона или Тиланда, сегодня же, если захочешь. — Не разрешай ему продавать себя, — подает голос Деймон, за которого она заступается. — Так он поступает с теми, кто не вписывается в его идеальную картину семьи — отсылает. — Возможно, это самая плохая и импульсивная идея из всех, которые когда-либо приходили в его голову. — Отдай ее мне, Визерис, — не человеку, в которого тычут мечом, такое говорить, конечно. — Ты сказал, что я могу просить все, что хочу. Я хочу Рейниру. Долгие годы. Она — единственное, что меня волнует, я л- — Она ребенок! — откуда в загибающемся короле столько силы известно одним лишь богам, он трясет рукой, несмотря на то, что Рейнира держит его, лезвие упирается в кожу Деймона и режет неглубоко, и он инстинктивно ведет плечом назад. — Но не для Ланнистеров. — Ты ее с рождения знаешь, как ты смеешь — Рейнира, пусти меня и иди в свои комнаты! — просить об этом! — Ты знаешь ее с рождения и все же продаешь хер знает кому как породистую суку. Визерис рычит, замахивается мечом и бросает тот на каменный пол. Звон стали эхом отражается и от стен и от лат давно умерших королей, и Деймон вновь упивается своей правотой. Знал, что не сможет ранить. — Если через сутки ты все еще будешь в Вестеросе, я велю готовить плаху. — Меч был в твоей руке, но ты, как всегда, не захотел ее пачкать. — Прочь из замка, пока я не велел охране протащить тебя по земле лицом, — Визерис говорил уже менее громко, на пол с его носа падали капли крови. Рейнира смотрит на капли крови, разбивающиеся о каменный пол, и поднимает на него глаза, размышляя, убьёт ли его то что она собирается сказать. Она подходит к отцу и вынимает из его же кармана шелковый нагрудный платок, прижимая тот к его носу. Рейнира касается лбом его виска и пытается как можно мягче подобрать слова. — Ты прав в том что он знает меня с рождения, — Рейнира смаргивает слезы, потому что точно знает, что сейчас чувствует Визерис. — Но я тоже знаю его со своего рождения, ты забыл? Я каталась на этих плечах и пряталась за этой спиной от нянек. Это общие воспоминания, — она отстраняется, когда он перехватывает из её рук платок. — Тогда мы оба мерзкие. И больные. — Рейнира.. — Визерис хрипит, но его дочь только жмурится, потому что не хочет смотреть. Она находит спиной грудь Деймона и замирает так. — Если это то, за что ты хочешь изгнать одного, то будет справедливо изгнать за то же и второго. Деймон скользит рукой от ее бока к животу, приобнимая в покровительственном жесте, когда Рейнира заступается за него, вжимается спиной в его грудь. Визерис даже не знает, что натворил. Деймон правда пытался поступить правильно и оставить ее, но теперь, встречая сопротивление брата, только сильнее захотел ее получить. Король следит за тем, куда ложится рука его младшего брата, пока прижимает к носу платок, тяжело дыша. — Это был его? — смотрит на дочь практически разбито. — Четыре года назад. Это был его ребенок? Рейнира худая и холодная, и кровь её еле-еле бежит по телу, разгоняя тепло, но всё же вся она, — вся до капли — стынет в жилах после этого вопроса. Этот порыв был искренний, но все же она надеялась таким ультиматумом заставить его задуматься и изменить решение: если она ответит на этот вопрос честно, он точно уже этого не сделает. — Нет, — она машет головой, роняя слезы на щеки. — Нет, ты же знаешь. Я тебе уже говорила. Я не знаю чей он. Визерис снова смотрит на неё тем же взглядом что и четыре года назад — когда тебе семнадцать, то легче признаться в том что ты была с несколькими парнями за неделю, а то и за ночь, чем в том что ты забеременела от дяди. Она в его руках маленькая до болезненного, но все же знакомая до боли в грудной клетке. Он оставил ее на четыре года, не видел шесть месяцев и перспектива забрать с собой в это изгнание соблазняет — отчаянно не хочется снова падать в это мерзкое ощущение тоски. Он осторожно, поддерживающе проводит большим пальцем по платью на ее животе, и крепко вжимает ее в себя, когда слышит в голосе слезы. — Хватит. Можешь обвинять меня в чем угодно, Рейниру оставь в покое. — Теперь ты о ней заботишься, — в голосе Визериса слышатся те же нотки насмешки, к которым часто прибегает его брат. Наконец-то — три отражения в одном помещении. — Я всегда о ней заботился, — Деймон наклоняет голову к светлой макушке Рейниры и шепчет только ей: — Все в порядке. Визериса злит то, что его младший брат, по его мнению, делает все это, чтобы унизить его, насолить ему — даже обнимает его дочь сейчас лишь для этого. Но голова короля кружится, силы оставляют, и он прислоняется спиной к каменной колонне. — Уходи прочь, Деймон. Рейнира, я говорю это в последний раз. В свои комнаты. Она не шевелится, только держит свою ладонь поверх его — обнимающей её, и не знает, что делать. Визерис слаб. Продолжать давить на него равно убить, но если не убедить сейчас — не выйдет никогда. Рейнира смотрит на него, увядшего вдвое быстрее после смерти матери, человека, забравшего у неё ребёнка и мать в погоне за своим, и не может просто ничего не делать. Сколько бы ошибок он не совершал, он любил её, а она не могла не любить его. — Я позову мейстера, — она отворачивается от него и обращается к Деймону, упираясь ему в грудь почти вплотную. — Побудь с ним, пока он не придёт. — Рейнира поднимает глаза чтобы встретить его взгляд и несколько раз кивает, убеждая его и себя в том, что это правильно. — Я соберу вещи и буду ждать у себя. А потом она отталкивается от его груди и торопливо выходит в коридор, где через несколько мгновений начнется небывалая возня. И здесь, пожалуй, они трое похожи. Деймон любит свою семью. Он любит Визериса, когда подходит к нему и придерживает под локоть, перенося все попытки брата этим локтем его отпихнуть. Они быстро заканичваются — Визерис слаб и сам это понимает, находится на грани обморока от всех этих эмоций. — Если ты действительно заботишься о ней, то уйдешь и не вернешься, — король говорит то, о чем Деймон думает с тех пор, как Рейнира объявила о своих планах. Он готов переживать изгнание ради нее — не первое родео, — но заставить ее переживать то же самое? — Если ты заботишься о ней, ты попробуешь послушать то, что она говорит, — мейстер приходит быстро, и Деймон спешит передать брата в его руки, выходит из оружейной, слыша, как оттуда доносится его имя.***
Деймон любит Рейниру, когда поднимается по лестнице. И когда останавливается в коридоре — тоже. Разрываемый двумя путями так, как никогда раньше в своей жизни. Визерис, сука, прав: он не может позволить ей потерять все ради него. Как и не может снова оставить, ничего не объяснив — третий раз счастливым не будет. — Он в порядке, — Деймон заходит в ее комнаты, даже не смотря на Харвина, зато на Рейниру смотрит как будто заранее виновато. Она знает этот взгляд, и, более того, ждёт его уже около семи минут, с тех пор как снимая с себя платье поняла, что он не возьмёт её. Конечно, нет. По правде она думала что он просто уйдет — молча. Но он вернулся и она встретила его с ногами в кресле, в котором он любил сидеть раньше. — Это твоё лицо, — она улыбается, но коротко и с поджатыми губами. — Неужели мои желания совсем ни для кого ничего не значат? Деймон тоже поджимает губы, пока подбирает слова, медленно проходит в комнату. Уйти молча было бы легче, а потом все равно вернуться под любым предлогом, потому что ничего не работает. Хотя он и сейчас молчит, так что не слишком-то это отличается. Опускается перед ней на колени и прижимается лбом к коленям поднятых на кресло ног, положив на них же теплые ладони. Выдыхает шумно и сильно. Рейнира смотрит на него, на его светлые волосы и невозможно теплые руки, и не хочет прикасаться. Руки на подлокотниках, подбородок, до того опущенный, снова поднимается, чтобы не смотреть. Она, наверное, ненавидит эти покои. Всё здесь напоминало о ней старой, о матери, о Деймоне, обо всем. Воспоминания, даже самые лучшие — не всегда хорошо. — Если уйдешь, потеряешь титул, — он ударяется о ее колени, как если бы те были стеной. — Тебе нужен мой титул? — Нет, — это не разговор — покаяние. Ему бы спешить собрать вещи, если Визерис, действительно, так зол на него, что убьет, а Деймон никуда уходить не хочет, и тот факт, что он в который раз идет наперекор собственным желаниям, отравляет его изнутри. Когда романтика побега пройдет, Рейнира — он уверен, — осознает, что потеряла из-за него. Дом, отца, титул и трон, которые Визерис может отобрать у наследницы за такое решение. — Тогда и мне он не нужен, — Рейнира качает головой, чувствуя, будто говорит со стеной. Деймон не мог — или не хотел — даже постараться, чтобы услышать о чем она говорит. — Деймон, — она опускает голову и улыбается, поправляя волосы у него на лба. — Ты еще не понял? — Ты возненавидишь меня, если я сделаю это, — Деймон не поднимает головы, ощущает под руками тепло, к которому зря вернулся — это зависимость, оборачивающаяся злом не для него одного. — Я прикладываю титанические усилия, чтобы не перекинуть тебя через плечо и не унести отсюда прямо сейчас, — выделить это кажется важным. Она смотрит на белое лицо с жесткой надбровной дугой и на эти глубоко посаженные глаза, гладит грубый изгиб челюсти и почему-то точно уверена, что произойдет что-то ужасное. — Я в любом случае тебя возненавижу. Деймон медленно опускает только поднятый в ответ на касания холодных пальцев ко лбу взгляд и прижимается сухими губами к коже под ее правым коленом, раздумывая. Ну, раз в любом случае. Он поднимает голову и одну ногу Рейниры за одной опускает на пол мягкими, но настойчивыми движениями рук, чтобы оказаться ближе. Он касается ее подбородка сгибом указательного и кончиком большого пальца, зависая в интимности момента на несколько мгновений прежде, чем поцеловать. Именно то, что делают люди после обещания возненавидеть. Рейнира не отвечает. Она просто закрывает глаза и концентрирует все остальные органы чувств на касании его губ. Его дыхание привычно щекочет рот, а губы все еще жесткие, как и полгода назад. Она отстраняется и какое-то время просто ничего не говорит, прислушиваясь к ощущениям и к тому, как между ними застывает тишина. Рейнира поднимается на ноги и целует его, поднявшегося следом, уже сама. Глаза боятся, но руки помнят его тело, поэтому она тут же находит свои руки за его плечами и под рубашкой, где он всё еще — на минуточку — ранен. Она торопливо стягивает с него пиджак и толкает к кровати, где, успевшая до его прихода сменить платье на какой-то мягкий длинный свитер, забирается на колени, упираясь своими по обе стороны от его бедер. Рейнира нетерпеливо ныряет ему под подбородок и целует крепкую шею. Это пытка, не меньше. И ее губы, и холодная тишина, повисшая после них, и руки — такие же холодные, — и слова тоже. Деймон поддается, сдается ее воле, шагая назад и опускаясь на край постели, теплые руки сами собой ложатся на худые изгибы талии. Надо сказать "нет" и уйти, но Визерис сам развязал ему руки — терять больше нечего, даже если сюда ворвется вся замковая охрана. И он зол на него, так зол за все, что старший брат сделал ему и Рейнире своим выборочным участием, что хочется напоследок насолить побольнее. — Деймон, — она шумно вдыхает через нос, ведя им линию от основания шеи к подбородку. — Забежишь домой перед дорогой? — Только об этом и думал, — и это совсем не ложь, а самое настоящее признание в зависимости. Деймон перехватывает инициативу, опуская руки по ее талии к бедрам, скользит сильными пальцами под край теплого свитера, целует острую линию похудевшей челюсти, подбородок и под ним. — Ты еще на таблетках? Она тянет уголок губ в улыбке и давит на его плечи; укладывает спиной на кровать и укладывается следом. — Да, Деймон, — Покинуть Семь королевств, оставив ребенка назло Визерису, чтобы он побагровел от злости, было мыслью будоражащей и мерзкой, не достойной Рейниры, но порочным его называют не просто так. Деймон гонит эти идеи — его Рейнира не инструмент его же мести. Она целует его губы, а затем снова садится верхом на его бедра, вытягивает из-под ремня рубашку и торопливо расстегивает пуговицы. Под ней — твердая грудь в лучшем оттенке в мире. Рейнира наклоняется и касается ртом свежий царапины, пачкая губы кровью. — А ты еще помнишь дорогу? — Кажется, сюда, — ладони, лежавшие на бедрах принцессы, теплым и сильным движением ползут вверх, пальцы подцепляют края белья и тянут то вниз, Деймон гладит мягкую кожу, сминает в руках худые ягодицы, имитирует бедрами толчок, заставляя подняться на коленях, чтобы стянуть белье к бедрам. — Я ни за что с тебя не слезу, — Рейнира снова наклоняется, и её рука опирается о его грудь, а колени обнимают его бедра — она говорит в изгиб его шеи, касается кончиком носа подбородка, пока вторая ладонь спускается к ремню, — придётся рвать. — Она вытягивает ремень из пряжки и штанов полностью, оставляя его где-то в кровати, недалеко от его головы. Рейнира трется о ширинку — чисто в исследовательских целях — и улыбается, когда находит нужный ритм. — Похоже, это как с велосипедом, — учишься один раз и уже не забываешь. Она смеётся и целует его губы, перед тем как отстраниться и стянуть свитер через голову, растрепав узким горлышком волосы. Неглубокая царапина на груди снова кровоточит, потому что он напрягает мышцы, разрывая тонкую, приятную наощупь ткань над правым бедром принцессы. Белье все еще держится на левом, и он почти задумчиво стягивает его ниже, подцепив пальцем, когда проходится осязаемым взглядом по открывшемуся над ним телу. Он твердеет под плавными движениями ее бедер и гулко сглатывает, наблюдая за ними. Рейнира стала еще меньше до хрупкости фарфора, такой же бледной и тонкой, а вещи, которые он думает о ней, желания, темнотой и вязкостью заплетающиеся узлом, бережности не предполагают. — Сложно забыть дорогу домой, — Деймон опускают руку там, где таз переходит в правое бедро, большим пальцем ведет вниз, скользит меж теплых губ и накрывает им клитор, давит, перекатывая по кругу. — Где бы ни был. Рейнира сжимается над его пальцами и выдыхает, на мгновения застывая так и глядя на него сверху вниз. Жестокий, злой, ненавистный, полный ошибок и не всегда сожаления за них, невыносимый грубиян — и весь её сейчас. Рейнира касается пальцем его губ, а затем ведет от них ладонью вниз, снова приподнимаясь на коленях чтобы справиться с пуговицей и замком. Это вызывает привкус дежавю во рту. Под её холодными пальцами, текущими по его телу, горит пожар. Там, где она касалась, едва ли не кислотой жжет кожу от горького предвосхищения потери — впитал этот юношеский фатализм, как Рейнира — его требовательную натуру. — Останься, — она останавливается так, не торопится идти дальше. — Останься со мной. Он тебя все равно не найдёт. — Спрятаться в стене? — Деймон кривит губы в улыбке и рывком поднимается обратно, придерживает Рейниру за пояс сильной рукой. — Будешь носить мне лимонные пироги? — говорит прямо в сжатые губы, целует их коротко, не дожидаясь ответа. — Да,— она кивает, задевая самым кончиком носа его нос, и подтягивается ближе, сжимая ладони на плечах. — Буду носить тебе лимонные пироги и отдаваться на голых камнях, если понадобится. — Его член упирается ей в живот и она снова ерзает, притираясь ближе, и закрывает глаза, наслаждаясь теплотой этого тесного пространством между ними. — Я бы сбегала к тебе от своего супруга ночами, — она не глядя трогает пальцами его рот, проходится пальцами поперек открытых губ. — Он бы слушал, лежа здесь, как ты трахаешь меня за стеной, — Рейнира судорожно утягивает воздух, замерев у его открытого рта, прежде чем поцеловать. — И понимал, что я всегда буду только твоей. Он приоткрывает губы под касаниями ее тонких пальцев, обдавая горячим дыханием, касается их подобием, почти насмешкой над поцелуем. — Похоже, ты все продумала, — Деймон ведет теплой рукой от пояса Рейниры к ее спине меж острых лопаток, берет под бедро и переворачивает, опрокидывая на безобразно большую постель, где они провели безобразно мало времени. Он должен был не выпускать ее из своих рук — тогда бы у нее не нашлось времени схватить передоз. — А дети? Я буду тайным супругом, хочу и тайных детей, — Деймон подтягивает ее за бедра к себе, тычется носом в теплую шею, целует ее влажными, широкими касаниями, оставляя за собой прохладу, скользит членом меж влажных губ, от чего по его собственным лопаткам бежит электричество. — Жемчужного дитя лиловых глаз, — он проходится зубами по нежной коже шеи под подбородком Рейниры. — Чтобы все знали, что он наш, но никто не мог обвинить. Я ведь в изгнании. Она улыбается, чувствуя спиной мягкость постели. Нравится эта игра, нравится быть напряженной и держать в напряжении. Это как хорошо забытое старое, прорывающееся сквозь пальцы при любом движении. — Кристалльно чистый Таргариен, — Рейнира опускает подбородок и ловит его губы в свои для короткого поцелуя. Ладони обнимают его крепкую шею и она чувствует, как её грудь касается его груди. Она на самом деле не думает что это тело еще способно выносить ребенка — здорового. Но это все равно фантазии, и Деймон, конечно, знает это куда лучше её самой. — Тогда тебе точно придется остаться, чтобы на него посмотреть. Или взять меня с собой, — Рейнира проходится языком по вибрирующей от звуков голоса шее и оставляет укус на подбородке. — Если уйдёшь, мне придется оставить тебе самый большой засос в мире на прощание. В тридцать семь детей не заводят — впрочем, Рейнира, кажется, все-таки завелась, — но разговор этот, им самим и начатый, абсурдный, полностью фантазийный, болью ложится в плечах. Ничего в жизни так не хотел, как унести ее прямо сейчас отсюда, сделать своей, как того велят традиции и боги, каждый из тех, в кого он не верит. — Остановимся на том, что я тебя возьму, — Деймон втягивает воздух сквозь сжатые зубы от укуса Рейниры, задрав подбородок, ведет бедрами, снова проезжаясь меж влажных, мокрых губ, по напряженному бугорку. — Приятно знать, что тебя ждут дома, — он наклоняет голову, чтобы втянуть Рейниру в прерывистый и влажный поцелуй, спасая собственную шею, когда, наконец, впервые за чудовищно долгие шесть месяцев, заполняет ее собой, не сдержав сдавленного выдоха. В этот раз он чувствуется внутри особенно остро: Рейнира мычит ему в рот, не зная куда деваться от этого чувства, но оно, похоже, преследует её. В его глазах и руках и груди, которая так или иначе касалась её на каждом новом толчке. — В последний раз ты обещал стараться за двоих, помнишь? — Она улыбается, вспоминая тот клуб; он как из прошлой жизни, но детали еще остались свежи в памяти. Рейнира задумывается о чем-то, а затем обвивает его шею руками и закусывает губы прежде чем поцеловать его. — Сделаешь кое что для меня? — Она вдыхает его запах, сосредотачивается на ощущении его волос, щекочущих лицо. — Может, это последняя просьба, кто знает? — Губы касаются мочки уха, пока она шепчет. — Не жалей меня сегодня. Я хочу почувствовать тебя, — жестокость, которую он порой прячет по углам подвижных зрачков, — хочу чтобы моё тело помнило тебя даже когда ты уйдёшь. Деймон останавливается, замирая глубоко внутри нее, когда поднимается на локте, чтобы заглянуть в глаза племянницы, просящей его о том, чего не понимает сама. Он мажет губами по ее подбородку, ловя лицом горячее дыхание. — Тогда тебе придется течь лучше, — горячая широкая ладонь опускается от груди Рейниры по выпирающим от худобы ребрам вниз, пальцы снова накрывают влажный клитор, перекатывают его, заставляя так приятно сжиматься вокруг члена. Он выпрямляется, уперев руку в кровать, полностью выходит из нее с бесстыдным хлюпающим звуком, чтобы снова толкнуться меж губ, собирая влажность возбуждения. — Будет больно, — Деймон не останавливает и не отговаривает, но предупреждает, когда берет Рейниру под бедра и тянет ближе к себе, ведет ладонями от ягодиц до внутренней стороны колен, заставляя прижать те ближе к груди. Рейнира привыкла доверять ему: но это сложно, когда тебе обещают боль. Ладонями подхватывает ноги под сгибом колена и тянет к себе, как он показал. Деймон никогда не делал ей больно — даже когда лишал девственности на полу этой спальни, он обещал, что больно не будет, и в конце концов оказался прав. Рейнире боль не нравится, — она еще в своем уме — но она любит, когда он груб с ней, и сейчас она тоже ждёт, пусть и немного беспокоится после его слов. Возбуждение давит слишком сильно. Он как будто тянет время когда выходит из нее и входит снова, говорит что-то и гладит бедра. Рейнире кажется, что он даёт ей время передумать. — Может, хватит уже болтать? — Она улыбается, выглядывая из-за сведенных на груди колен. — Ты там не молодеешь. Она, следующая его рукам, так покорно обнявшая собственные ноги, замеревшая, готовая к нему, даже не понимает, как жестока — во всех проявлениях, будучи такой далекой и доступной ему одновременно, вызывая в нем самые темные и жестокие порывы наравне с всепоглощающим даже не желанием, а инстинктом ее защищать. Возбуждение в яйцах стучит, а он все сомневается, ведет теплыми пальцами от ее влагалища вверх к животу, груди и бледному лицу с розовыми скулами, растягивая влажный сок по бледной коже. — Последний шанс, Рейнира. Рейнира с раздраженным выдохом опускает ноги обратно на кровать и опирается на локти позади себя, приподнимаясь, чтобы легче было смотреть в его глаза. Деймон выглядит так, будто и сам сомневается, и Рейнира не знает как его убедить в том, что всё хорошо. — Деймон, — она касается его груди ступней и опускает голову на своё плечо. — Когда ты стал таким скучным? — Рейнира убирает волосы с лица и разглядывает его лицо, теперь уже вздернув подбородок. — Я видела здесь сегодня деверя Рейнис, помнишь его? Отец учтиво напомнил что он приходится мне дядей, и я сразу подумала о тебе, — уголки губ поднимаются в улыбке и она наигранно задумывается. — Думаешь, у меня получится его трахнуть когда ты уедешь? Его губы дергает улыбка человека, наблюдающего за первыми шагами младенца. Деймон смотрит на нее, запечатляя в памяти — прекрасную в своей порочности, — берет Рейниру под лодыжку, рывком поднимая ее худую ножку ближе к себе и целует там, где ступня переходит в голень. — Хорошо, — он опускает ногу племянницы со своей груди и грубо толкает её на лопатки, вновь подхватывая под колени и вжимая в неё же. — Значит, придется вытрахать из тебя желание трахать стариков, — Деймон снова нависает над ней, упираясь грудью в её колени, впечатывается ртом в теплые исцелованные губы. Он сделает ей больно, если она так этого хочет. Деймон входит — но входит в нее сначала все еще бережно, наращивая темп, пока комнату не заполняют влажные, быстрые хлопки кожи о кожу. Он находит точку опоры в её коленях, вбивая её в скрипящую кровать: это больше даже сексом назвать сложно — случка. Деймон поднимает ладонь на тонкую шею Рейниры, упираясь большим пальцем в подбородок, чтобы поднять его, помогая себе рассматривать напряженное лицо, запомнить, не упустить ни одного тяжелого выдоха, ни одного напряжения бровей. Пальцы немного сжимаются на горле, большой скользит меж бледных губ. По влажной подушечке проходится вибрация от стонов — Рейнира жмурится, сжимаясь от напряжения сладкой боли. Ей любопытно, как выглядит его лицо, искажённое оргазмом. Кажется, она никогда такого не подмечала. Почему? Он закрывает глаза? Или оставляет открытыми? Она знает только, что его горло обычно слегка вибрирует в угоду тихому полу-рыку, который возбуждает её повторно. Рейнире не нравятся молчаливые мужчины. Ей нравится разговаривать во время процесса, слушать дыхание и следить за реакцией — когда этого всего нет, становится скучно. Но сложно разговаривать, когда вбиваются с такой силой — поэтому она хватается за руку, которую он протягивает к её лицу, и до боли сжимает, пытаясь найти точку равновесия. Деймон вдруг выходит из неё, и снова с этим неприлично хлюпающим звуком, а затем вонзается пальцами в бёдра, одним движением переворачивая на живот. Рейнира выдыхает, не успев сообразить — он уже тянет её за волосы, вынуждая прогнуться. — Старик собирается вытрахать из меня желание трахать стариков, — Деймон хмыкает, подтягивая её выше под бедрами. Рейнира не глядя толкается назад, — я запуталась, а ты? Он не даёт Рейнире насадиться обратно на член, держит ее за бедра, и ничего не говорит. Медленно обводит взглядом бледные ягодицы, сочащаеся лоно и прогнутую худую спину, по которой скользит еще слегка влажными пальцами от копчика до места между лопатками, постепенно увеличивая давление, чтобы заставить Рейниру лечь грудью на постель и оставить поднятыми бедра. — Веймонд тебе в деды годится, — Деймон, наконец, сам направляет себя в нее. — Или ты в принципе по старшим родственникам, племянница? — Он собирает ее жемчужные волосы, раскинувшиеся по бледной спине, и наматывает их на кулак. — Жаль, Бейлон не дожил до твоего расцвета, — он снова толкается глубоко — глубже, чем мог до этого, — быстро наращивая темп толчков, тянет эти прекрасные валирийские волосы на себя, заставляя Рейниру прогнуть хрупкую спину. — Жаль? Рейнира подтягивает к себе подушку и мычит, когда он входит. Деймон тянет её за волосы и она прогибается в спине, сжимая пальцами постельное белье. Шлепки громче, а он, кажется, еще глубже — она всхлипывает, прячет стоны в ладонях и подушке, за которую держится мертвой хваткой — просто чтобы за что-то держатся. — Все равно только ты, — мычит в подушку, собирая мысли в голове в предложения, — только ты мог бы додуматься отвести семнадцатилетку посмотреть на оргию. Больно, как он и предупреждал — внизу живота затягивается крепкий узел, пока еще ниже все горит. Тело содрагается, Рейнира чувствует, как влага заполняет глаза и прячет лицо в подушке. Громко. И от шлепков тела о тело, и от влажных, хлюпающих звуков, и от ее сдавленного мычания в подушку. Так громко, что сюда сейчас, кажется, вся охрана замка сбежится, но пусть только попробуют их разъединить. Он упирается ногой в кровать, из-за чего меняется угол, толкается в нее размашисто, сильно, выходя почти полностью — иногда и правда выскальзывает, потому что она влажная до бесстыдного. Деймон с громким шлепком опускает ладонь на её ягодицу, чувствуя, как она вздрагивает под ним. По бледной коже растекаются красные пятна. — Сочту за комплимент, — говорить, и правда, тяжело, голос хриплый и низкий. — Я помню твой взгляд. Ты ведь хотела быть на месте той женщины, Рейнира, — пальцы впиваются в бледное бедро принцессы и ее ягодицу, обещая оставить синяки от этой хватки. — На двух членах в тесноте простолюдинского клуба. — Да, — Рейнира комкает пальцами наволочку и поднимает подбородок, несмотря на то что голову держать практически невозможно. Толчки становятся сильнее и она чувствует как у неё внутри все содрогается каждый раз, когда он снова оказывается в ней. Кожа горит от столкновения с чужой и она даже отстраниться не может, пока его пальцы так крепко держат. — Может, еще окажусь. Никогда не убираю далеко свой парик. Очередной толчок вызывает желание скрестить бедра — Рейнира вместо этого сжимает их, сокращая мышцы — в голове проносится успевшая стать привычкой неактуальная мысль о презервативах. Она снова прячет лицо в подушке. Деймону удается даже перебирать ее волосы, падающие из его руки на плечи, собирать их снова, слегка расчесывая пальцами. Её попытки заставить его ревновать, распалиться кажутся ему смешными только до того момента, как он понимает, что это вовсе не попытки. Он исчезнет, Рейнира останется одна перед мерзостью династического брака, а он показал ей, как находить удовольствие, если его нет поблизости. Это не пустые угрозы. Рейнира будет чьей-то еще. — Можешь оказаться и между трех, — Деймон снова встает перед ней на колени, отпускает длинные волосы из руки, одной ладонью он гладит ее ягодицы, другой скользит от плеч к горлу, поднимая её к себе и заставляя прижаться спиной к его груди. Он опускает лицо в изгиб её шеи и снова двигается медленно под ее сокращающимися мышцами, целует тонкую кожу плеч, прежде чем снова толкнуть её на кровать и начать вбиваться — до бешенного быстро, глубоко внутри, так, что дыхание сбивается, переходя в хриплый рык. — Не важно. Ты всегда будешь моей. Она думает отдышаться, расслабляясь под вернувшейся нежностью, ластится к его руке, прикрывая глаза — подлый приём, но красивый, и оргазм накрывает её спустя пару толчков: такой сильный, что на коленях сейчас держат только его руки. Жмурится до цветных пятен под веками, глухой крик достаётся подушке, а тело кольцует болью, пока она ждёт, когда он к ней присоединится. Сжимающаяся, кричащая в подушку Рейнира — последние минуты он держался именно ради этого в желании закончить под ее стон. Деймон вжимается бедрами в ее ягодицы, порциями изливается глубоко внутри, не падает, но нарочно прижимается к ее влажной от пота спине грудью, успевает лишь коснуться губами над лопаткой, когда она соскальзывает с него, поворачиваясь. — Приляжешь? Поговорим о трех членах. Действительно, старый. Он ложится на постель рядом с ней, дыша сбито и тяжело, убирает светлые волосы, налипшие на лоб, выдыхает глубоко и шумно перед тем, как повернуться на бок. Деймон обнимает ее, как когда-то очень давно, пообещавший выполнить три желания. — Ты жестока, — повторяет в который раз, бессильно уронив на кровать голову. — Кто бы говорил, — она улыбается, уставшая, но не рискующая закрывать глаза. Если она уснет, то он наверняка уйдёт. — Ты меня уничтожил. Рейнира протягивает руку и касается его лица, смаргивая застывшие в глазах слезы. Большой палец проходится по скулам и её сердце вдруг больно сжимается от прилива любви к нему. — Бери себя в руки, — она толкает его на спину и делает усилие, чтобы взять себя в руки и снова забраться наверх. — Мне было обещано десять лет ежедневных оргазмов, помнишь? Я не отпущу тебя пока ты не отработаешь авансом хотя бы половину. Он мог бы обреченно застонать, но сил нет и на это — куда уж там в тридцать семь схватить второй стояк через пару минут после секса. Деймон кладет тяжелые ладони на ее бедра, рассматривает с какой-то ощутимой нежностью во взгляде, которая ему совершенно не идет. Рейнира стучит его по груди и скорее веселится, чем верит что она выдержит еще хоть что-нибудь. — Мне… — Принцесса, у… Ворвавшийся на всех порах в спальню Харвин пугает, перебивает её и перебивается сам. Рейнира в легком ужасе слезает с Деймона, прикрывая грудь руками. — Король, — через какое-то время тишина прерывается и Стронг отворачивается, возвращая себе бесстрастное выражение лица. — Король мёртв.