***
В самой длинной жизни меньше всего веселья.
Таков, видимо, девиз Ли Феликса, иначе его образ жизни не оправдать. "Двигай!" – вопит писклявый внутренний голос в его черепной коробке. Ли Феликс Ёнбок – австралиец, которого по совершеннолетию с младшей сестрой Оливией родители послали не только нахуй, но и в Сеул, на родину отца. Феликс наверняка был бы идеальным сыном своих родителей – невероятное очарование модельной внешности, активность и общительность, козырный необычный голос, не сопостовляющийся с милой мордашкой, хорошие результаты в игре на всех музыкальных инструментах, на которые они его выпинывали, – если бы не его взгляды. Никто особо не в курсе, где он "этого нахватался", но со второго класса средней школы Ликс стал чаще играть "своеобразно" на электрогитаре, закрываться в комнате, подолгу шляться где-то после уроков и петь. Ладно бы просто петь, так Ёнбок стал слушать рок и песни об анархии, сексе, сиськах-письках, школьном буллинге, одиночестве, душевных взрывах, подростковом безумии и прочих ужасах, которые добропорядочные супруги Ли не могли допустить до разума сына. Но всё-таки допустили, ибо не существовало бы тогда SSZ или, по крайней мере, их козыря. Зато вот Оливия примерная дочь и заботливая сестра, что даже в Корее промывала старшему мозги и гадила, мешая тому погружаться "в хаос". Но Феликс осветил волосы, проколол уши, сделал маллет, проколол дома язык, начал курить, возвращался в их съёмную квартиру позднее некуда, купил плеер, скупал кассеты, завёл сомнительную компашку панков, с которыми начал разъезжать с концертами, менял девушку за девушкой, даже тусил с недохиппи и почти перестал готовить нормальную еду. А Ливи что? Максимум, что она могла в своих крошечные 16 лет противопоставить 20-тилетнему панку, – подрезать струны на гитаре, спиздить одежду, порвать плёнку и пожаловаться родителям, которые лишь напишут Ликсу напоминалку, что он, между прочим, должен следить за мелкой. Двигай, пока ноги держат – это точно второй девиз Ли Феликса, ибо не целовался бы он сейчас с толчком, валяясь на грязном полу с шахматным узором, что рябил и расплывался в глазах, сквозь пелену тошноты слыша из динамиков над кабинками новые басы музыки. На глазах проступали слёзы, во рту и носу кисло, горло жжёт, лёгкие будто стухли от рвоты, голову кружило. Глаза едва могли взять в фокус мусорку для бумажек возле сегодняшнего белого дружка на ночь. Фел уже задним умом понимал, что скоро отрубится (либо перебухает, либо уснёт) и, как обычно, не забыл дать Чану адрес бара, в чьём туалете он, собственно, сейчас и корячится. Тело потряхивало, на коже колен, оголённых из-за огромных рваных дыр в джинсах, уже натёрлись синяки, а пальцы дрожали, из последних сил цепляясь за ободок унитаза. Извне в дверь кабинки постучали, звук доходил до Ёнбока долго, словно сквозь толстое стекло, но буквы складывались в слова довольно понятно. – Хэй, чувак, ты там жив? – голос едва знаком, но, кажется, это тот парень, с которым он сейчас танцевал и перекнулся парой шуток касательно музыки. Имя его, вполне ожидаемо, вылетело из отравившейся головы, да и интереса оно не вызывало. – Может друзьям позвонишь? Или скорую вызвать? Феликс застонал, подобно умирающему лосю, и вновь ощутил ужасную кислоту в горле. Новый порыв рвоты заставил оставить незнакомца без ответа. Ли в голове вопреки своему атеизму молился, чтобы светофоры благоволили машине менеджера, а сам Чан не тормозил на поворотах и гнал к братишке из Австралии как на крыльях любви. Мобильник в кармане коротко зазвенел, и Ликс расслабленно совсем скатился на пол, руками слабо удерживаясь за толчок. – Кха- за мной сейчас приедут, кх-кха.. – смиренно уперев лоб в тыльную сторону ладони, просипел он. В такие моменты Ёнбок чувствует себя таким жалким. На рейвы, в клубы, на чужие рок-концерты и прочее он всегда ходит с целью максимально оторваться. В самом лютом смысле этого слова. Нажраться в сопли, разъёбывать танцпол, творить любую возможную и невозможную дичь, подраться с кем-нибудь, сорвать голос и оглохнуть, перестать чувствовать одежду на теле, чувствовать, как кипит кровь в жилах, ощутить птичью свободу. И до самого критического момента, когда ноги уже перестают держать бренное тело, Феликс никогда никому не звонит и не пишет. Без причины, просто не видит в этом нужды. Только в крайностях, когда уже перед глазами ебатория, – только тогда Ли мог автонабором позвонить Крису. Каждую такую пропащую ночь он угарает как в последний раз – проходит чуть ли не каждый бар и клуб на улице. Феликс не алкоголик, он тусовщик-ветеран, со стажем и опытом, настоящий ценитель трэша даже до того, как слово "трэш" начали говорить. Он бухал безбожно, но только к утру он мог ощутить крайнее опьянение, а для масштабов его гулянок это очень стойко. Таких в Корее уважают, здесь уметь пить – круто. А поскольку Ёнбок лишь наполовину кореец, а в Австралии алкоголь другой и бухают, соответственно, по-другому, выпивать он безусловно умел. Но в моменты, когда все часы восторга, месива, ора, танцев и всевозможных "кутежей" приводят его к унитазу, пластиковому тазику, кустам в парке, мусоркам за барами, где он блевал, или к лобзанию пола от потери любых сил и сознания и ожиданию приезда друга, как спасения человеческого, Ли чувствовал себя настоящим ничтожеством. Жалким червём, неспособным пошевелить ногами, когда ещё полчаса назад он мог даже дроп выдать. Беспомощным ублюдком, что чувствовал себя вольной и свободной птицей, которую прибили к земле ржавыми гвоздями. Сердце слабо, но невероятно громко билось в ушах, Ёнбок часто считал свой пульс в такие моменты, это помогало не терять сознание до пришествия Кристофера Христа. Но чаще Ли просто засыпал, и Чан заставал его уже во всю храпящего в луже собственных слюней на грязном полу или диванах в холле, куда бедолагу могли перетащить добрые или злые люди, которым спящий труп мешал заняться делами естественными. Глаза прорезает жестоким светом, а уши истошным криком. – Подъём, пьянь вонючая! – голову взорвало от строгого возгласа менеджера, от которого снова захотелось блевать, но уже от боли. – Чё случилось?! Тело до ужаса знакомо (и даже приятно) ломит, при попытке подняться задница проваливается в мягкий просевший диван, в ушах слегка фонит, а глаза не признают представший вид. Ёнбок довольно суеверно уложен ногами к маленькому окну и головой к двери. На подоконнике стоят импровизированная пепельница из фарфоровой соусницы с парочкой окурков, две стопки пыли – всяких бумажек, листков и тетрадей, которые, Чан, похоже, хранит со школы (ибо почему так много?) и кружка, из которой романтично струится пар, с надломленной ручкой. Вид через грязные окна и рамы неинтересный – жилые дома, круглосуточный магазин, что иронично закрыт на ремонт, солнце белым кругом выжигает глаза на безоблачном небе, где-то за массивами торчит башня, через приоткрытую облупленную форточку, что мерзко поскрипывает, залетает прохладный ветерок, крики детей с детской площадки внизу и щебетание птичек. Всё это ещё сильнее режет столь чувствительные сейчас мозги Ли, заставляя морщиться от боли. Буквально два шага отделяют диван от компьютерного стола, на который смотреть страшно да и разглядывать неохота. Те же бумажки, футболки, тарелки, ручки, кольца, презервативы, набор сменных гитарных струн, клавиатура без парочки клавиш, банки от кофе, энергетиков и слабого пива (в отличие от Феликса, Чан пить не умел и не любил, за что он – вечная жертва стёба на праздниках SSZ), – чего там только нет. Захочешь – там и смысл жизни, наверное, найти можно. Возле стола на полу стоит большой и очень грустный жалкий фикус с сухой, как сейчас во рту у Ёнбока, землёй, который поливали дай чёрт недели три назад. Рядом с ним валяются сухие листочки, что отвалились от него, сдаваясь в борьбе за влагу с сородичами, которые остались держаться из последних сил на стебле. В этом фикусе, грех таить, в отдельные периоды жизни Чан находит себя – грустный и полусдохший овощ, который ещё пытается что-то делать. – В смысле? – закашлявшись, хрипит младший, принимая сидячее положение. Жестом он просит быть тише, от чего Крис лишь фыркает. Руки дрожат, а самого его пошатывает даже сидя. На полу рядом с диваном всё это время стоял таз с нелицеприятной жижей. – В коромысле, – хён звучит спокойнее. – У тебя чё-то случилось? – скрестив руки на груди, Чан смотрит на парня с недоверием. Его причёска красного ежа (или птички из Angry Birds, Фел ещё не определился), растянутая майка, оголяющая мощные руки и часть рельефных косых и боков, толстые слегка сведённые брови, пухлые поджатые губы, большой нос, угловатые колени и крупные ляжки, что подчёркивались спортивными шортами – всё выглядело в Чане сурово и грозно. Но, вглядевшись в его красноватые из-за бессонницы уставшие глаза или в маленькую тату на руке (две чернички), символизирующую его первую собаку, начинаешь понимать. Понимать, что самое страшное в этом австралийце – проколотое ухо и любовь к музыке. – Аа.. нет, а что? – скрипя суставами, Ёнбок выпрямляет ноги и потягивается. Взгляд его плавает, мутные глаза раздражают менеджера. – Нажрался раньше четырёх утра, тормоз. Теряешь хватку что ли? – старший изогнул бровь и усмехнулся. Он расправляет плечи, хрустнув позвоночником, и кивает в сторону стула возле кровати, где лежит феликсова косуха. – Ты в машине наблевал, я протёр твою куртку. – А.. спасибо, да, – что-то проклёвывается в тяжёлой голове. Слова складные, по крайней мере. – Который час? – Ли прокашлялся, продолжая невдуплённо изучать комнату. Возле двери стоят его страшно грязные кеды, а на ногах даже носков нет. Как мило, что Крис снял их. Хотя были ли у него носки? – Пол одиннадцатого, – Чан шмыгает и небрежно махает рукой в сторону приоткрытой тумбочки с одеждой. – Возьми труханы чистые, Бога ради, да поедем на репетицию. Хан уже звонил тебе, я взял трубку. Спрашивал жив ли ты. – он берёт с компьютерного кресла джинсовку и выходит, оставив Феликса. На маленьком пиксельном экране телефона удивляет число сообщений и пропущенных от Джи ("ты ушёл без меня??? предатель"), Сынмо ("Завтра огурцом, связки побереги, но покури чуток, партия лютая будет. Репа в 12, сегодня записывать буду я и Нин, пиздуй с нами, если хочешь") и.. Оливии. Обычно она ему не пишет без необходимости, зная, что пропащий брат не придёт до утра после выступления или гулянки. Братское сердце сжимается, а пальцы сами колотят по кнопкам, набирая номер сестры. Она могла, конечно, просто, к примеру, попросить помощи с уроками или подписать какую-нибудь бумажку в школу, но вряд ли Отличница Ливи бы нуждалась в помощи гуляки. – Алло? – сонный голосок сестры. – Чего звонила? – вновь прохаркавшись в сторону от трубки, чтоб звучать чуть приличнее, сипит Ликс и зажимает телефон между щекой и плечом, надевая куртку, что после заботы Чана выглядела новее. – Уже неактуально. Ты придёшь домой вечером? – отрезает мелкая, шебурша чем-то на громкой связи. – Ну.. без понятия. А чё? Соскучилась? – Ли хохочет, прекрасно зная ответ, застёгивая молнию и наклоняясь над своими кедами. – Ко мне придёт друг. Отъебись и не приходи. Пропадать ты умеешь. Маме я рассказала про то, что ты не приходил домой. – Ха-ха, а я маме расскажу, что ты мате... – обидные гудки раздражают слух, беспощадно обрывая фразу и оставляя Бока в неловкости. Ну и ладно.***
Несмотря на то, что он сказочный оболтус и распиздяй, есть вещь, к которой Феликс относиться со всей своей небольшой долей серьёзности – запись музыки. Примитивно пользоваться мудрённой программой Ли умел, но виртуозно все функции, как Сынмин или Чанбин, не знал, поэтому он, чтобы не косячить, всегда просился на запись с кем-нибудь. Часто Крис познавал с ним на пару. Чан хорошо управлялся с прогами для сводки и создания музыки, а механики там почти схожие (так ему кажется). По правде говоря, части Феликса записывались дольше остальных, вопреки тому, что он лишь суровый голос на фоне. На записи всегда нужно было наиболее точно попасть с тембром, а это не очень-то просто, когда микрофон не осиливает нужный голос Ликса в полной мере. Но любой другой мог бы бросить записи, начать требовать лучший дорогой микро, уйти, психовать, откладывать, тюнить. Однако, Бок выполнял всегда всё. Хоть где-то он был серьёзен. – Бля-а-а.. Аргх, попробуй чуть повыше, – Чан слегка отодвинул микрофон от губ блондина, который привык едва ли не сосаться с сетчатым дружком. В их крошечной студии, как обычно, было чертовски душно, во рту горький привкус сигаретного дыма, голова уже устало гудела. Минхо за спинами парней зашевелился на диване, посапывая во сне. Удивительно, что он уснул на этом каменном диване, да ещё и когда прямо в полутора метре от тебя басит Феликс одну и ту же бэковую партию уже полчаса. Он сегодня тоже должен был записывать вокал, но Ёнбок затянул. – Да не то уже будет, если повыше! – Крис нахмурил брови на такой ответ, запустив руку в красные патлы. – Зато вообще запишется хоть что-то... Окей.***
Даже с тем, что Ли не более, чем голос (опустим то, какой это голосина), на сцене он настоящая звезда. Едва ли не лицевая козырная фишка. Сколько концертов без футболок, сколько в ремнях.. Да и натура у него такая. Прямо под кожей, сотрясая кости, гудит плотный мощный и очень злой риф Хёнджина, в помощь которому подпевают цикличные электро клавиши Джисона. Сынмин рядом, в расстёгнутой или порванной в порыве рубашке (кажется, Фел видел на полу пуговицы), кричит в микрофон, заламывая брови, едва не прыгая в ритм, качая корпусом. Страшные ритмы Чанбина, кажется, заменили сердце. Ёнбок потный и полуголый. Он прямо-таки блестит в софитах от влаги, что стекала по торсу, щекоча. Он закатывает глаза, по-блятски высовывает язык, в отрыве прикусывает его до крови, что в купе с потом окрашивает в алый губы и подбородок, запрокидывает голову, что уносит от крышесносной жары и музыки, глушившей из колонок. Ликс видит лица фанатов, в которых рассудка едва ли больше, чем в нём сейчас. Крики, визги, уже пару лифчиков гуляют в толпе и летят до сцены. Чёлка липнет ко лбу, по шее сзади под бесполезно забранным хвостиком всё течёт, всё сырое настолько, что Феликс словно из воды вышел. Руки кажутся такими лёгкими, хочется ими размахивать, вызывая волну у фанатов. Начинается подготовка к слэму, ведь начинает петь Минхо. Голос его липкий, будто тоже вспотевший, такой вязкий, в нём хочется утонуть. К сцене летят трусы, футболки, отдалённо слышится звон разбивающегося стекла. Пушки с дымом выстреливают так обильно, что ощущение будто всё вдруг обезумело.И я почувствую себя королём!
И ты будешь моим солнцем!
Весёлый безумный мотив, партия Феликса – микрофон у рта, голос съезжает в тигрёнка, повторяющаяся строчка с каждым разом наполняется мощью и силой. И весь зал подкрикивает. Весь зал также поёт и кричит вместе с Ёнбоком. Жилы на шее от напряжения выпирают, голая влажная грудь вся красная, горло внутри так безумно печёт. Проигрыш и, наверное, все вдруг научились летать. Зал слэмится, сцена под ногами вся сырая, и жалкая футболка Ли, послужившая тряпкой, не помогает. В ход идёт тоже мокрая рубашка Сынмо. Ким остаётся в одной насквозь мокрой майке, что подчёркивает аккуратные тощие плечи и всё, что под тканью. И сцена тает, Со от сердца вкладывает всю душу в каждый свой удар. Это даже не глядя на барабанщика можно почувствовать. Минхо отходит от своих клавиш, больше партий на инструменте у него не намечается (всё добродушно отдано Хану). Ли-старший прыгает-скользит к центру, вставая возле хуярившего Хёнджина, чьи пальцы как безумные носятся по струнам. – Сеул, ебашь! – кричит Сынмин и смешно прыгает, прижав руки к бокам и замотав головой. Феликс стал прыгать также, скалясь и опять прикусывая настрадавшийся язык. Волосы мельтешат перед лицом, Ли косит в сторону, так что он едва не спотыкается об бутылку воды. Чонин за ним громко смеётся, начиная тоже подпрыгивать и качать с гитарой в бит. Зал, словно тревожное море, вразнобой прыгает. Головы стукаются друг об друга, но всем срать на это. Вопли, крики, жар, угар, музыка, что сходит с ума в голове. Весёлая песня – лучшая песня для окончания концерта. В гримёрке очень шумно, слышно всё, что в коридоре. К их дверям, видно, уже подошли фанаты. В ушах звенит, а сердце наполненно трепещущим удовольствием и адреналином. Чанбин сразу укатывает свою установку в кулисы, откуда её должен сложить по чехлам Ёнджун, его местный друг, работающий в этом зале, и бухается на диван, едва не сбив ногой со столика недоеденную до концерта лапшу. После него на диване останется мокрое пятно, точно. Сынмин улыбается, усевшись у зеркала, и лопочет под нос засевшую мелодию. Джисон, стягивая с себя душившую водолазку, прикрываясь лёгкой курточкой, внимательно глядит на лапшу, размышляя. Хёнджин закатывает глаза и, причитая смешным голосом, усаживается в кресло, возле которого припарковал чехол от гитары. – А Чан говорил, что не надо посреди сцены воду оставлять! – довольный Чонин щурит узкие глаза, забирая волосы в хвостик-метёлку на макушке, чтоб не тёк пот по шее. – Ты пока там стриптизёрил, я всё смотрел и ждал, когда ты ёбнешься уже! Ликс смеётся, изобразив, как исполняя секси движения бёдрами, наступил бы всё-таки на воду и смачно дропнул, продолжая танцевать, валясь на влажном полу. Сынмо тоже заржал, тыкая пальцем на Бока. Минхо открывает дверь фанатам и громко смеётся, устало болтая руками и подзывая Фела. – Прикройся! Тут ребята твой автограф хотят! – Хо ухмыляется и едва не швыряет оставленные резиновые грязные тапки местной уборщицы в ржущего с макне Ёнбока.***
Лежать грязным, потным и вонючим на относительно чистой и сухой кровати (разложенном диване, ладно) Чана, пока сестра где-то там с другом, не чувствуя конечностей и сердца, Феликс обожал. Кожа липнет к простыням, оставляя на серой ткани пятна. Сейчас Бок абсолютно голый и пьяный. Они всегда немного выпивают после концертов. Или не немного, у Ли (у обоих) нет чувства меры. Джисон с Чанбином потащили Минхо домой, пока тот что-то на своём мяукал про любовь. Сегодня, сейчас Феликс трезвее обычного. Это то самое состояние, когда хочется просто думать. Чувствовать тело и каждый миллиметр воздуха, с которым соприкасается кожа. Ноги тянут болью и усталостью от прыжков, колени саднят от столкнвоения с гравитацией, руки будто невесомы, но тяжело прибиты к поверхности, так что не поднять, в груди так жарко, а под животом тепло и щекотно от сопения Криса, что не дополз до кровати и уснул на полпути. Бухать он совсем не умеет. Мыльные мысли скользили в голове, сменяя друг друга, наслаиваясь и споря. Феликс думал о том, что он действительно переоценён фанатами – он лишь бас, чувак, что почти случайно попал и приписался в группу, он просто хуесос, что пропивает свою жизнь на деньги, которые не заслуживает. Он плохой брат, плохой сын, плохой друг – даже сейчас он слышит, как вибрирует его Сименс на тумбочке, знает, что это Джисон, и не берётся даже читать. А ведь Феликс единственный, кому Хан сказал, что "кажется, Минхо пизданулся, он, короче, в автобусе..!". Даже сейчас он бессовестно гадит своим телом кровать Бана, который ему самый близкий и заботливый человек на планете. Когда-нибудь он умрёт, когда его наконец отпиздят охранники какого-нибудь бара за длинный язык. Когда-нибудь он сопьётся, ударит Оливию, обматерит родителей, выброситься из окна, поссориться с Джисоном, уйдет из группы и умрёт на улице от нищеты. Его жизнь идёт по наклонной и Ёнбок почти чувсвует, как стопы трутся о землю, пока он соскальзывает в бездну. Он сам себя убьёт, но при этом у него толпы фанатов, которые просят автографы. – Феликс..? – Чан смог разлепить глаза и приподняться на логтях. – М? – а вот Ли с конечностями уже, видимо, распрощался, лишь слегка наклоняя голову в бок, чтобы увидеть красную макушку хёна. – Кот.. аргх-кха! который час? – прохаркивает менеджер, медленно сползая с кровати на ноги. В комнате полумрак, а из щелей жалюзи на окне пробивается рыжеватый свет. – Рассвет? На полу в дверном проёме в коридор валяются кеды, обшитый всякими нашивками и липучками "вечный" рюкзак, из кармана которого выскользнул его пейджер. Он перестал работать после того, как на него со всей дури шлёпнулся Минхо, не заметив забытый аппарат в складках кресла Хванов, да и у Чана есть нормальный телефон, но как памятную безделушку носить было приятно. Крис тяжело вздохает – пахло потнячком, очень сильно. – Ааа.. ну да, – исчерпывающе отвечает Ликс. – Часов пять. – Ты чего такой? – с хрустом в коленях (треклятые колонки помогал убирать, Ёнджун "по-братски" попросил) и позвоночнике Бан поднимается и раскрывает жалюзи. – Какой? – пальцы на руках Ликса подёргиваются. Он наверняка прилип к кровати. – Тухлый, – старший зевает и выглаживает пятернёй волосы. Помыть бы бошку, а то сам вспотел не меньше, всё чешется. – Блевать не хочешь? Тазик принести? – Да вроде не.. Я просто думаю тут, – Феликс всегда честный с Чаном. Ему он верит на всю свою жизнь. Ли тоже широко зевнул и пошевелил ногой. Повернув голову в прежнее положение, он смотрит в потолок, на котором красиво растекалась рыжеватая акварель света. Он улыбается и ощущает худобу своих щёк. – У меня есть энергосы, будешь? – Крис покачивает бёдрами, дабы убедиться, что они ещё подвижны, игриво покручивает головой и хмыкает. – О чём думаешь? – Да, давай, – снова повертев головой, Ликс чувствует, как колются слипшиеся волосы. – Думаю о жизни всякой. Старший что-то мычит и под скрип половиц удаляется на кухню. А Бок стал думать себе дальше о том, что, наверное, Чана он не заслуживает. Это замечательный парень, в своём возрасте уже "мужчина", друг, который безоговорочно, без слов, всегда спасёт и поможет. Настоящий Супермен. А ещё с ним не нужно было напрягаться по поводу корейского языка и балакать на своём. Чан – крепкий фундамент, находящийся в тени сияющего на нём города SSZ. Менеджер-юла, защитник безмятежности и ветра в головах этого сборища придурков, вовремя унимающий свою собственную придурковатость. А Феликс не делает почти ничего, только усложняет жизнь всем вокруг. Было бы хорошо, если бы он исчез или умер, да? Ликс прикрывает глаза, но в коридоре снова раздаются скрипы пола под тяжёлыми шагами. – На. И чего надумал? – Крис ставит баночку на подлокотник дивана. Пшик! – он открыл свою банку. – Подай, pleaaase.. Помоги.. – Ли глядит на пачку сигарет на подоконнике. Крис сам почти не курит. Раз в две недели может быть. Все окурки в пепельнице Феликса. – Иди нахуй, сам откроешь, – и Чан сёрбает газировку, прильнув пухлыми губами к банке. Утро панк-рокеров, что на двоих в сумме спали минут 30, началось с меланхолии. Обычный рассвет, который так часто встречает Ёнбок, сладковатый запах энергетика, собственной липкой кожи, геля для душа, которым Крис неприхотливо помыл голову. Глупые, но тяжёлые мысли в начинающей болеть голове и осознание собственного ничтожества. Романтика и покой. Покой нам только снится, ведь спустя годы, в целом, Феликсу уже снова на это по боку. Удостоив сообщения Чонина ответом, он охотно согласился сегодня устроить с ним и Хёнджином гулянку. Этакий кутёж по барному проспекту. Встретились у одного кабака, выпили в другом. – Слышь, хён! – Феликс громко крикнул вразрез музыке, от чего девушка, сидящая рядом, отвлеклась от лобзания с подругой и спешно исчезла в толпе. Хёнджин сидел, изящно закинув ногу на ногу, оголяя колени в расхуяренных собственными руками джинсах, и совсем не изящно пил пиво из банки, буквально почти прижавшись к Ёнбоку от натиска толпы вокруг. Людей в баре тьма. – Что по тайму? – Чего ты несёшь?! – Хван мотнул головой и хихикнул. Недавно он снова подстриг обросшие патлы, теперь снова блондиноёж. Чонин как-то сказал, что ему так идёт эта стрижечка, и после этого Джин не особо долго думал. – Уже сдуваешься, Фел? – Чё? Да вы трахаться когда уйдёте, я в "Block" пойду! "Нилили Мамбо" пить! – Феликс звучал обиженно. Такой троицей они гуляли часто, но прикол "третьего колеса" так или иначе случался, хоть Чонин и старался этого избегать. – Кстати, вот я уже звёзды вижу, так что да, наверное, домой потащусь. И Чонин девственник, завали, – Хван закатил глаза. Взгляд его стал более уставшим. – Не врёшь? – Ли пригубил минералку, что подал за счёт заведения давний друг Уён и по совместительству бармен сия заведения. – Да он.. сказал, что в 27 завалит прямо на концерте, если он доживёт до них.. Ты понимаешь меня, – Хёнджин тяжело вздохнул, икнул и приподнялся, разглядывая толпу. – Кстати, где он? Надеюсь, не пиздиться с кем-нибудь. – А я в нём не сомневаюсь! – Ёнбок рассмеялся, спрыгнув с табуретки. Звать Яна смысла нет, но и сам Чонин мозги имеет. Не пропадёт, всех на свете переживёт. – Короче, напиши мне, как найдётесь. Меня ждут бусиночные зановесочки и коктейли! – Пока-пока, алкаш, – в ответ на это Джин ожидаемо получил средний палец. В толпе душно, но это Феликс и любит. Запахи чужих парфюмов, тел, волос, ядовитый томный аромат алкоголя ласкают обоняние Ли. Пёстрая одежда, блёстки, рваные кофты, женская грудь в красных лифчиках, которые торчат из-под маечек, трусики, что видно под джинсами на низкой посадке. Смех, корявые съезжающие голоса, улюлюканья, светомузыка, люди-сюрпризы, никогда не предугадаешь, кого ты встретишь, протолкнувшись за чужую спину. Это то, от чего болит голова, но так сладостно.. "Block" – любимый бар Ёнбока, который, в целом, не сильно отличается от других. Местные коктейли сыграли как всегда идеально – Феликс опять в цикле, в котором он орёт на какого-то быдлана раза в два его больше, перекрикивая музыку в клубе. В глазах вспышки, пульс в венке на шее трепыхается подобно рыбе на разделочном столе, ноги кое-как держат, не справляясь с заземлением. Ли не может даже посчитать людей, что стоят за спиной обидчика, что не оценил "танцев" Ёнбока, во время которых он принялся оглаживать формы какой-то официантки. Музыкант не в силах понять, где он, куда вдруг пропал Хёнджин, почему голос не хрипит. – Да ты хоть знаешь кто я, уёбок? – опять тело не справляется с духотой, парень даже не может взять в фокус этого бугая. Затем всё было похоже на ком, который катится по ухабистой снежной горе – всё происходило скачками, вспышками, становясь всё хуже и хуже. В живот прилетел удар, что аж казалось, что кишки съехали. Затем вспышка – его ударили по лицу, впалую щёку словно кислотой облили, защипало ужасно. Веко загнулось и опухло. Ещё удар по лицу, Феликс заметил оскал и жёлтые зубы мужика и ещё пару рук, что подхватили его в падении на подкосившихся ногах. Его схватили под руки, пальцами впиваясь в кожу так, что останутся синяки, словно он трахался с кем-то. Хотелось бы. Если Ёнбок выживет, он обязательно снимет проститутку. А вот куда...? Сквозь пелену Ли понимает, что его тащат, ноги волочатся по полу, то и дело зацепляя что-то. Каждую часть тело ломит от боли, алкоголя и адреналина. Ощущения обострились до предела, весь Феликс как оголённый провод. Мешки под глазами стали тяжелее, лёгкие отяготились всем никотином, что за всю жизнь скурил Ли, побои огненно тлели, углубляясь в плоть, словно до самого сердца. Захотелось похаркаться. В глазах темно, хотя открыты они шире некуда. В горле отдало кислым привкусом рвоты. Ёнбока швыряют, пнув ногой в спину за одно, он стукается головой об какой-то косяк, ощущая всей спиной до хруста обжигающе холодный пол. И вмиг стало темно по щелчку дверного замка. Феликса заперли. Темно и холодно, почти отрезвляюще. Ёнбок совсем ничиго не видит, лишь чувствуя кафельные плитки под собой. Они выжигали голую кожу, что не скрыта майкой и джинсами. За секунду всё перестало существовать, казалось, весь дурман в голове исчез по щелчку суставов. Теперь Феликс ощущал только тело. Это больно. Живот разрывало от побоев, Ёнбок еле поднялся на карачки, руки дрожали и подкосились, от чего он ударился головой о пол. Глаза заслезились, каждую клетку тела ломило, лицо щипало. Внутри поднималась тухлая масса, ужасно знакомый вкус и чувство наполняло всё внутри. Феликса вывернуло наизнанку раза два прямо на пол, его трясло. На лбу выступил пот, изо рта с губ на пол стекала слюна и по вкусу кровь. Ли забыл про эмоции, темнота слишком надавила на его тело. Боль, хлынувшая под ссадинами и синяками, превратилась в гнев. Злобу, которая пошарившись по углам, нашла в Ёнбоке силы двигаться. Феликс – член самой известной панк-рок группы Кореи, какого хуя он сейчас тут корячиться на полу, избитые какими-то уёбками. Это так унизительно. У него просят автографы! Он подполз к двери, щель из-под которой служила маяком, и, дотянувшись до ручки, с усилием смог подняться на ноги, оперевшись. Его и правда закрыли! Дверь не поддавалась. Ёнбок налёг плечом, толкнулся, заколотил руками по сраному препятствию, пинал ногами, но только смог отломить ручку. Лёгкие сдавило, Ликс отчаянно хрипло закричал. Трясущимися руками пошарившись по помещению, пару раз едва не задев лужу собственной рвоты, Ли понял, что его закрыли в служебной коморке с швабрами, вёдрами и тряпками. Всё правильно, Феликс тряпка. Есть смысл просто ждать, когда придёт уборщица. Ёнбок сел на пол, оперевшись спиной в стену. Опять в голову полезли глупые мысли. Хотелось бы позвонить кому-нибудь, но ожидаемо у него стрельнули телефон. Завтра он будет со смехом об этом рассказывать Чонину, а позже постоянно рассказывать как прикол. Ян будет укоризненно мотать головой, но улыбаться или смеяться, закидывая голову назад и хлопая. Чанбин, будь он жив, шутил бы, что у Ли ещё писька не доросла кричать "Да ты хоть знаешь, кто я?". Вот сейчас откроется дверь и Феликс сразу пойдёт домой просить у Оливии телефон, чтобы позвонить Чану. Или лучше просто завалиться к Крису и помыться у него, а то не хочется Ливи пугать своим внешним видом и запахом. Хотя может лишний раз раздражать её? Терять последние капли родства и чувства? В её глазах Феликс уже наверняка на самом дне, он ей уже давно не брат. Просто какой-то хуй, который переодически приходит домой, даёт деньги на еду и иногда звонит. Хотя может вообще придти в ночи к Джисону, поиздеваться над ним. Хан опять в неопределённости от Минхо, так что весёлая и страшная история сегодняшних приключений Феликса ему понравится. Он уже представляет, как широко Джи будет открывать рот в удивлении, какими круглыми будут его глаза и как он заливисто будет смеяться шуткам и ахуям Ли. А Чан не особо заценит истории. Он просто будет восемь лет сидет в шоке, прикрывая рот. Или похихикает, а потом будет стягивать с братца одежду, чтобы постирать, а то "выглядишь тухло". Однако дверь не открывается, сколько бы голосов, музыки и шагов не слышал Ликс за стенами. Усталость и боль тягучей массой навалились на веки, Ёнбок прикрыл глаза. Поспать сейчас было бы неплохо. Будет забавная картина, когда уборщица откроет дверь – на полу сидит парень спит и мирно сопит, а рядом с ним лужа странного содержимого. Фу. Из сладкой неги оказывается такого нужного Ли сна, выманивает странный неопознанный запах. Ни то сигареты, ни то что-то вроде сценической пипотехники. Вероятно, где-то недалеко может находиться аппаратура, может дым-машины? Однако, от мыслей о странном запахе вновь отвлекают грохот в коридоре и крики. Звон стекла, взрыв и женские визги. Медово нужный сон отогнало как холодным душем. Призвав все свои силы, Феликс подскочил на ноги и прислушался. Снова грохот, снова крики. И много-много топота, все шагают, нет.. бегут. Запах сильнее и, похоже, это действительно дым. Сердце, должно быть, сейчас разорвётся на части. Руки онемели и невольно вцепились в косяк двери. – Звони пожарным, придурок! – истошный женский крик где-то в глубине и быстрое клацание каблуков. Мир вокруг Феликса начал рушится. Ли отчаянно заколотил по двери. – Откройте дверь! Помогите! – во всё горло, до боли в связках. Во всю силу, до разбитых костяшек и синяков на руках. – Я здесь! Пожалуйста! Но крик умирающего утонул в спешке беглецов. Сигнал не был услышан, он затерялся в сети других шумов. Лёгкие саднило, плечи обессиленно опустились.Пожалуйста!
Именно сегодня Феликс пошёл в "Block". Именно сегодня он так глупо поссорился с охраной и был заперт в кладовке. Именно сегодня в "Block"-е случился пожар. Именно сейчас. Значит всё-таки Вселенная имеет уши, и Феликсу должно умереть. Он себя довёл. Вот она, та самая точка апогея. Ли заслужил. Сквозь дверную щель засочился дым. Даже в темноте Ликс его увидел – стелющийся едва заметный чёрный аморфный змей, дыхание Дядюшки Смерти. Ёнбок снова налёг на дверь, в надежде, что его всё-таки услышат. Однако, почти ничего не было слышно. Только треск. Руки болели, плечи стягивало утомлением, глаза щипало, снова захотелось блевать. Захотелось позвонить ребятам. Срочно! Так захотелось прямо сейчас оказаться в студии и наслаждаться нытьём Чонина, что у него не получается разобраться в старых каракулях блокнота Сынмо. Так захотелось сейчас увидеть нахмуренное личико Оливии, что опять ругает его за дурной запах. Блять, он не может. Сраная дверь не позволит ему больше никогда насладиться скадированием фанатов, заботливыми взглядами Чана, сообщениями Джисона и его большого кота. Блять, пожалуйста, пусть кто-нибудь вспомнит о нём. Пусть сейчас дверь исчезнет, пусть он телепортируется в дом Хвана, пусть случится чудо и уборщица вспомнит, что оставила тут сумку или любимую тряпку. Блять, пожалуйста...Двигай, пока ноги держат.
Однако, ноги Ли подкашиваются, когда становится трудно дышать. Парень падает на пол рядом с рвотой. Может это поможет.. Хочется умереть, хочется перестать ощущать запахи. Глаза ужасно жжёт. Феликс оторвал кусок ткани от майки и сунул себе в рот, принялся жевать, стараясь смочить тряпку. Прослюнявленной тканью он закрывает лицо. Надо ждать пожарных. Они обязательно придут. Ёнбок подумал, что, наверное, именно такая смерть для него довольно логична и весьма иронична. Весь его запал, весь огонь и жар, с которым он тусовался всю молодость, что и была всей его короткой жизнью, в конце концов поглотил и сожрал его. Это так мучительно долго. Сознание закрыл чёрный дым и духота, он не мог стараться не уснуть. И Феликс умер, поглощённый в огонь и глупые, как и все предсмертные, пьяные мысли.***
Однако, Чёрт слишком любит этого долбаёба, чтобы реально забирать его к себе. Очнувшись тогда в больнице, не ощущая в себе ничего живого, Феликс подумал, что в системе случился сбой. Он видел лишь половину палаты вокруг себе, ибо вторую половину лица у него перебинтовали. Ожоги третьей степени на правой стороне лица, на правой руке, бёдрах, голенях и стопах. Вот такой букет подарков получил Феликс от судьбы. Жизнь в больнице – стало лучшей частью его и определённо поворотной. Его не зарегистрировали по имени, соответственно никто не знал, что этот бедолага это Ли Ёнбок Феликс, тот самый чувак из рок-бэнда. Завтрак, обед, ужин, процедуры по расписанию. Никакого алкоголя и связи. И Сольюн. Медсестра, что ухаживала за Феликсом и приходила четыре раза в день. Такая хрупкая, такая нежная, такая добрая и чуткая девушка. Её милое округлое личико сразу заставило Ли запомнить её имя. Именно с него началось перерождение Феликса. – Ээ.. а можно мне позвонить? – своим одним пока рабочим глазом Ёнбок глядел на девушку, что заботливо смазывала его ожоги на руке. – Ну.. другу. – Вы не сможете дойти до стационарного телефона, я не могу вам позволить. Простите, – Сольюн лишь слегка вскинула брови, не отвлекаясь от занятия. Парень тихо ругнулся, вызвав пренебрежительную ухмылку девушки. – А я могу как-нибудь связаться с человеком? Очень надо! – Феликс кашлянул и подёргал пальцами, привлекая внимание медсестры к диалогу. – Я могу передать записку на регистатуру, если вы сможете написать что-нибудь. Если ваш друг придёт в больницу и попросит о записке, то он её получит. Хм? – А по имени он сможет получить? Типа, я напишу "Для того-то того-то", а когда он придёт и представится.. ему передадут? – Ли знал своих товарищей, хотел надеяться на них. – Можно и так. Не шевелитесь. "Для Кристофера Бана.Я жив. Телефон спиздили украли. Волнуйся, но не сильно. Я больше не хочу двигать. Поговорим при встрече.
Бас."
Пережив смерть, Феликс решил, что ему просто дали второй шанс. Начать жить адекватно, сменить имя, найти работу, завести собаку, переехать и забыть... Ёнбок не сможет забыть своей прошлой жизни, ни за что. Но и вернуться к ней не сможет, ни за что. – Пап.. – Сол! – Пап. – Сол, принеси, пожалуйста, свой телефон. Мой сел, а я обещал Ли-Ханам мелкую сфоткать! – Не ругайся! – Пап! – девочка капризно дёрнула мужчину за рукав кожанки. – Что, сахарочек? – Ликс опустился на корточки, хрустнув коленями, принимаясь расстёгивать плащ дочери. – Ты не грустишь? Ты после работки меня забрал? – малышка надула губки, выразительно глядя в глаза Ёнбока. – Что.. о, нет, конфетка. Я в порядке. Просто я встречался со старыми друзьями. Мы иногда встречаемся.. – сняв плащ, мужчина, призадумавшись, принялся за шнурочки на кроссовках. – Хотя, на самом деле, довольно часто. Но я всегда по ним скучаю. – А почему тебе грустно тогда? Когда я уезжаю к бабушке, я скучаю по маме. И я всегда очень рада видеть её снова! – из гостиной вышла Сольюн и кротко улыбнулась, поймав лукавый взгляд мужа. – Солнце, это сложно объяснить. Представь, что будто ты после приезда от бабушки встречаешь маму, вы вместе ужинаете с папой, но через пару часов ты должна снова вернуться в деревню. – Нет, Фел, я думаю, ты не о том.. – женщина слегка печально нахмурилась. – Папа вообще не мостак нормально говорить, Хани, – миссис Ли взяла плащ и повесила на крючочек в шкафу. – Просто папа тоскует по временам, в которых они были с друзьями вместе. – Но я не печалюсь своему настоящему и будущему. Не переживай, Хани. Папа в порядке. Не хочешь музыку послушать? Тот твой любимый диск мистера Сынмина? – Давай! – девочка широко улыбнулась во все свои имеющиеся зубы. Феликс коротко поцеловал дочку в маленький лобик и улыбнулся. А та в ответ погладила ладошкой бугристый шрам на лице папы.