Mr. Playbad

Промокнув сухой салфеткой кровь у края отходящей корочки царапины, Чимин приклеивает пластырь поверх и ищет рубашку в нежно-голубом оттенке на специально отведенной вешалке. Блондинистые освеженные три дня назад волосы хаотично высыхают в стадии завершения без необходимости проходиться феном, но он все же нанес немного мусса и расчесал назад без четкого пробора. Они еще слегка желтоваты в корнях, переходя в более холодный градиент с середины. Чимин играется в причёсках, как хочет, но это всегда аккуратные локоны с обязательным эффектом ламинирования, почти как у тех самых кукол в ярких упаковках, которые вызывают зависть внешностью. Неприятно, правда, увлажняются и свисают тут же на глаза, когда он потеет и применяет силу в чём-то. Но однажды смутное отражение себя в зеркальном потолке, когда он отбросил их назад и застыл – навсегда поменяло отношение к сырым волосам. Он увидел монстра, не куклу снаружи, а монстра сексуального, затягивающего не на первую-вторую петлю кожаные ремни и знающего, что временем суток руководит сейчас он так же, как степенью сжатия чужих кистей/голеней до всхлипа. Кофе, кусочек прожаренного хлеба с яйцом на быструю руку, и еще раз запивка уже холодным кофе перед выходом, когда он надевает ботинки и щёлкает в телефоне рабочие диалоги. Потеряли все как обычно и именно с вечера, будто думают, что Пак также прохлаждается на диване под сериал и хлещет пиво, ненавидя заранее завтрашний рабочий день. Будто он хочет с ними вести диалоги так невзначай, как обычный человек. Если бы не страсть и глубокая привязанность к своему журналу, он бы давно послал всех тех, без кого невозможно рулить на рынке труда и в бешеной конкуренции. Будто он так, как обычный человек, черпает вдохновение в пении птиц, лучах солнца, в улыбке продавщицы круглосуточного магазина, что всегда рада продать тебе для залечивания души не самый вкусный соджу. Будто он внутри такой же бархатный, светленький, ламинированный до скрипа и без единой царапины на душе. Будто они все реально думают, как его журнал взлетел в популярности до небес в мире, где всё с отметкой «детям вход воспрещён», только потому, как их издатель занимается обычными бытовыми вещами, когда один… - Серьёзно? – Усмехается сам себе Чимин, пересекая на автомобиле перекресток в направлении к центру города. Царапина колко чешется или это фантом, но он вновь морщит нос от воспоминаний какой ценой получает истинное вдохновение для дальнейшей работы в редакции, где каждая вторая модель может приестся и забыться в море тел, спешащих оголиться для популярного журнала. Чимин голоден до новых лиц, каждую месячную обложку он на пике выпуска обожает, ощущая аффект, как от приближающегося оргазма, но его также быстро отпускает, стирает в памяти лица. Он дает работу только тем, кто красив так, как видит только он: поэтому при отборах всегда узаконено его присутствие, даже если очередная модель – известная певица или мегапопулярный сейчас актер сериала. На это есть специальные люди, нанятые им же, но Чимин жуткий собственник в работе… и «эстет»… всё в той же работе. Он видит то, что не видит ни рентген, ни УФО, ни снайперский прицел. Его призма – забытый фильтр без линз в черно-синем оттенке комнаты на подкорках памяти воспоминаний и яркой визуализации, как бы такой человек смог бы позировать для самой лучшей обложки по его мнению. Он бы стал самым богатым на свете после этого… богатым монстром с тёмным фетишем и удовлетворенным по самое горло. Вровень с этой яркой, фонтанирующей нередко с оргазмом мечтой Чимин ставит блок никогда в жизни не издать такое. Не потому, что осудят, разузнают тайну и отвернутся многие. А потому, как среди бесчисленных кастингов уже пять лет в издательстве журнала никто не подошел под его две модели идеального воплощения: нежный, красивый, невинный, но раскованный для всех нарядов, амплуа «Playboy» днём – подчинённый, выжидающий, трепещущий, выдыхающий через сладкую боль пассив: «господин Пак, продолжайте» ночью. Это всегда два разных человека и никогда один. Сегодня она твоя модель для журнала с идеальными формами, размерами под тонкое бикини, слегка стервозная и вся ответная, если дашь то , что хочешь – дать ей понять, что ее хочет весь мир через разворот в журнале. Он не спит с моделями, поэтому это не один человек, да и в рабочих ярких моментах, наполненных лоском, блеском, почти сказочным вихрем ни одна не возбуждает так, где темно и в черно-синих оттенках. И ночью уже другая картина - забитая «мышка», трясущая с дрожащими губами головой в согласие стать пассивом, даже и до середины их игр не доходит, прося останавливаться на этапе… всегда, блять, на этапе связывания рук и ног в разведенном состоянии. Он покупается на фигуру, особенно на глаза, даже не обращая внимание на более грубоватых в общении, выше его ростом и ищущих выгоду в таких связях. Мало кто смекает, что нужно Чимину в такой истинности «боль тире наслаждение». И та же отважная в истерике вырывается из пут, называя отвратительными словами эстета, ищущего вдохновение там, где его быть не может. Они говорят между собой на моменте подписания договора – они друг с другом не говорят там, когда дверь на ключ закрыта. А он ещё никогда в жизни не общался через свой фетиш о том, что настоящая красота не в журнале. Но Пак ищет. И у него это было.

🐇

- Чимин-и, душка, он уже месяц ищет, где обосноваться, - сладкоголосый Тэхен давит на сочувствие, как обычно, через трубку телефона посылая флюиды обожания. Серьезно, у Кима они выкручены всегда на максимум по всем нормативам. – Прилежный, послушный, неназойливый парень… - Хорошенький и добрый, ну, просто котёнок, бла-бла… Я отлично помню твоего брата, можешь не утруждаться объяснять его характеристики, - слегка подвисает на светофоре Пак, отвечая старому другу. - Характеристики? – Ким в удивлении переспрашивает в трубку. – Ты заработался что ли в своем издательстве с кучей красоток и красавчиков? «Блять, всю ночь был этот старый договор перед глазами с характеристиками…», - Пак шикает себе в уме, не только ведя автомобиль, не только разговаривая с Тэ по телефону, но и пробегая мысленно по пунктам договора с девушкой-пассивом (доминантом?), где он так накосячил и не уделил внимание взбалмошному характеру и манией кидаться в агрессии. «Стерва соврала, а ведь отлично держалась почти шесть месяцев. Я думал, что надежда есть…». - Чимин, ну так что? Он всего лишь студент, на полгода дай только обжиться, а дальше он найдёт жилье и не будет докучать твоему богатому царскому величию, - вещает Тэ, будто никуда ему не надо в этот будний день, в отличии от Чимина, начинающего закипать. – Как-никак, вы знакомые друг другу люди. Уже как двадцать минут уламывает приютить его младшего брата Мин Юнги, того самого прилежного, послушного, ненадоедливого парня, поступившего на факультет по специальности «Фотография» в Сеуле. Будто больше некуда пристроить, как не к Чимину по связям старой дружбы, но Ким еще и козырит таким сильным фактом: - Ты же сам помнишь, как он тобой был вдохновлён подростком еще в школе. Ты – его идеал человека будущего, идеал в целеустремлённости, если что-то хочешь – сможешь. Он же мне все уши прожужжал за эти два года, когда ты уехал в Сеул полностью и прославил свой журнал. Все твои работы мониторит, скупил все журналы, изучает твое полуголое искусство – для меня уже не дом, а склад дрочки какой-то, а он музей готов создать из всего этого. Все под стекло, с подписями и заметками. Я вообще поражаюсь, как еще и он тут этим заинтересовался, кроме тебя. Нашел чем вдохновляться недомерок. Пак дёргает уголком губ, догадываясь всегда, что мог бы стать богом в глазах одного мальчишки, зная его почти с рождения. Молодым примером и авторитетом, как богатым стать легко, если умеешь делать что-то превосходно, превращая в заработок, вне зависимости от возраста и источника вдохновения. Всё это прекрасно знает и знал, но Тэхен-то вот не всё знает. Мин Юнги не ограничен в таких познаниях старшего сводного брата о нем... И если Тэхен об этом узнает когда-нибудь, хоть на миг придет озарение, что случилось, оставшись Мин и Пак одни однажды - Чимин его потеряет, как друга. - Нет, Тэ, - отрезает Чимин, - я не стану ему нянькой ещё и тут. У меня другая соска в руках, которую я должен сейчас затыкать только моему журналу. Он врёт, думая опять о договоре, царапине у соска, галстуках… это еще цветочки в его тёмной подкорке. - Я не прошу тебя с ним водиться, делать уроки или что там студенты хреначат, - Тэхен с одышкой пытается продолжить разговор, - просто прошу об услуге жилья. Сеул – город возможностей, но до него далеко, если ты на первой ступени. Я тебя прошу… того, кто стоит уже на вершине – помоги, пожалуйста, моему брату просто найти себя и отучиться в универе. Черт возьми, Пак, зазнавшаяся задница, Чимин вспомни, как мы втроём помогали друг другу, пока ты не стал сиськи в журналах продвигать и называть искусством! Сопляк, смазливый дохляк и ходячий гормон! Мы обещали помогать друг другу всегда. Чимин через всю эту тираду смеется, подъезжая к высотке, где находится редакция. «Блять, Мин Юнги… что ты задумал? Какого хрена тебе надо от меня?» - Обещаешь, что он будет тихо сидеть в отведённой ему комнате, сваливать на свои ботанские универные занятия и не ебать мне мозги про мой журнал? Иначе, Тэ, твой домашний и прилежный котёнок полетит быстрее обратно, чем прилетит сюда. - Фу, мерзкий какой стал, но я тебя все равно обожаю, смазливый плэйбой недоделанный, - приободрившись, Тэ сияет интонацией голоса. – Расслабься пока: он только завтра прилетает. - В смысле завтра? Расслабься? И когда это по-твоему, зная мой график, я должен его принимать? – Чимин с закинутой сумкой на плечо направляется мимо охраны, кивает, не смотрит, размашисто шествуя к лифтам. - Да просто адрес назови. Он сам прикатит, куда надо. Чимин-и, ему семнадцать, ну, почти восемнадцать – остынь и вынь сам сиську из рта, думая, что Юнги сосунок. – Буркает Тэ, явно уставший разъяснять, когда лучше увидеть вживую. – Деньги на еду буду пересылать, а то тебя и так напрягли. - Так, стоп. Ты за кого меня принимаешь? – Пак входит один в лифт, так как прибывает позже остальных, когда работа уже кипит. – Не нужно, прокормлю его и дам комнату. - Подстилочку и мисочку для воды хочешь еще добавить, так и слышу в твоей саркастичной интонации, - Тэ вновь бубнит. – Он не кот, Чимин. - Да, блять, я понял. Короче, я встречу его, оставлю на кого-нибудь обязанности в редакции. Слышишь? Пусть ждет в аэропорту и не шляется в поисках тут один. - Вот, это по мне. Пак цыкает, опираясь в заднюю стенку лифта и сглатывая. - Всё, отбой, Тэ. Тобой названные «сиськи», мной «оголенное искусство» - ждёт уже меня. - Во-во, Юнги тоже самое вечно гундит про «оголенное искусство», - вещает на прощание Тэ, а Пак ощущает дрожь в пальцах внезапно. «Между прочим, Тэ, это он первый назвал «это» искусством…, потому что я позволил ему так посчитать на себе лично», - проносится в голове вспышкой воспоминаний. Убрав телефон в карман брюк, Чимин немигающим взглядом следит за подсчётом этажей вверх. Сжимает до боли ноготки в ладонь и кусает губу. «Как неприятно себе… как приятно было делать это тебе, твою мать. Похоже, я больше не буду ночевать в своей квартире с твоим приездом».

🐇

Юнги зевает, поддёргивает джинсы и присаживается прямо на большой чемодан в день своего прилёта в Сеул, сонливо посматривая на расходящихся людей кто к такси, кто к автобусу. Он сидит у входа в яркости подсветки аэропорта и под шум ждёт, даже не ведает какую машину. Мало знает, чем сейчас живет истинно Пак Чимин, нет, названный плейбой, кроме своего журнала. Мин видел в Интернете его некоторые интервью, рассматривал дорогущие наряды, фокусировался на слишком не по возрасту молодом, кукольном ухоженном личике. Речь внимал исключительно через наушники, черпая интонации, особенно в те моменты, когда у Пака спрашивали про прошлое. И если поставленный голос хрипло, бархатно что-то укрывал, то глаза зеркалом, там, где сбоку можно в его границе увидеть другой мир – точно также погружали в черно-синюю бездну. Чёрную, как его зрачки, синюю, как любимый цвет Юнги. Распрямив длинные худые ноги вперёд, Мин задирает голову к ночному небу и ежится от холодка. Неустойчивый чемодан тут же накренился и вывел тело из равновесия, как Юнги валится на асфальт левым бедром, царапая руки в придачу. - С мягкой посадкой, - слышится со стороны бархатный тембр приятного высокого голоса. Сглотнув, выдохнув от неопрятной оплошности, Юнги в развороте, лежа на бедре в пыли от дороги, глядит из-под низу на Чимина. Красивое бежевое пальто, бархатная тонкая оторочка на рукавах, чёрный свитер-стойка до подбородка, парочка колечек на пальцах меж дымки от сигареты, покачивающиеся белоснежные волосы с одной прядью за ухом. Припухшие губы, легкий влажный блеск на округлых скулах, прямые брови, делающие его наигранно серьезным, дерзким, даже без знакомства с характером. И взгляд без ничего и всего сразу, если умеешь смотреть так, как умеет Чимин. Юнги не видно, не понятно, почему он так рассматривает без движения пронзительными зрачками, тушуясь и отводя на минуту свои в сторону. А когда вновь вздымает, то краснеет от его приближения и положения свысока вровень бедрами напротив лица Юнги. Мин не видел его два года, вырос сам, может, даже выше на два-три сантиметра, если выпрямится, но он продолжает неудобно сидеть и с такого ракурса замирать в его новой энергетике. Такого он его не знает, но знал всегда, что к этому однажды Пак придет. Сделав затяжку, Чимин прямо с сигаретой в губах наклоняется и протягивает ему руку. - Испачкаю, - мямлит Мин, вытирая тут же ладонь о светлые джинсы и морщит нос от щипания. Чимин тоже морщится ответно, так как неаккуратность Мина напомнила о своей царапине, что даже с чертовым пластырем зудит, как та стерва, что нанесла ее. - Дай сюда руку, - чуть твёрже произносит Пак. Получилось резковато, видит в дрогнувших ресницах Юнги от замешательства, поэтому добавляет, - пожалуйста. Мин поддаётся за помощью, берётся за мягкую, элегантную ладонь и, наконец-то, приобретает вертикальное положение. Да, он теперь чуть-чуть выше Чимина, но, если Пак наденет «Челси» на каблуке – никто и не заметит разницу. Почему-то Юнги думает об этом в сию секунду, забывается и проводит языком изнутри по деснам нижних зубов. - Все та же привычка? – Тише, скорее шепотом, спрашивает Чимин, глотая последний сгусток никотина в себя, не выпуская дым, потому что не смеет ничему перекрыть такую картину чужих губ и скрытого языка. - А? – Мин вновь фокусирует на нем взгляд, переминаясь с кеды на кеду и определяя не сломал ли он ногу. – О чем ты? - Ничего, сваливаем отсюда, а? И обращайся чуть формальнее ко мне, понял? - Понял, - податливо кивает Мин, вспоминая, что он тут навязанный гость, добавляя, - хён. Пак после этого вздрагивает под пальто, как от недавнего щипка в интимной зоне, взглядом указывает красноречиво тут же на чемодан, затем в сторону своего автомобиля. Лихо разворачивается и не смотрит больше, пока Юнги, хромаючи, тащится и со своей ногой, и с чемоданом, и с ободранными ладонями в смятении от встречи.

🐇

«Ещё красивее стал», - сквозь тёмное шоссе, ведя автомобиль одной рукой на руле, другой на коробке передач, думает хаотично Чимин. Бросает короткие взгляды на заднее сиденье через зеркало. - «Почему сел так далеко от меня?». Юнги посередине, можно сказать, блаженствует там в одиночестве и отдыхает хоть немного от тесного сидения в салоне самолета. Тут еще и красивая синяя подсветка в машине Пака. «Ну, конечно же, какого еще цвета», - думает печально он, через почти прикрытые веки цепляясь за быстрые очертания деревьев за окном. Они пока за городом, в пяти километрах от густонаселённого Сеула. Музыка неизвестная, но приятная прямо сейчас отключиться, однако, Юнги не хочет спать тут и не в его присутствии, поэтому просто переводит взгляд вперёд на зеркало заднего вида и подкожно покрывается мурашками. Чимин смотрит или смотрел все это время – не известно сколько. - Все хорошо? – Доброй интонацией выдыхает тот, хоть как-то оправдать, что осмотр получился слишком бдительный и смущающий. - Кажется, я заработал синяк падением, - признается печально Мин, прикасаясь к себе. Чимин бы очень хотел повернуться и точно удостовериться, где синяк конкретно, но не руль его останавливает, а мысли минуту назад о чужой… близкой красоте. - Очень больно? – Зачем-то задает этот вопрос с дрожанием в горле, предполагая ответ по типу: «Нет, все нормально», как должен слышать нормальный человек, которому должен отвечать нормальный человек. Но Юнги произносит хрипло совсем другое: - Приятно. Скорость под ногой педали в пол пошла чуть выше, но Чимин вовремя с одышкой фокусируется на дороге, возвращая нужную, но не возвращая своё «я» от ответа в спину от Юнги на заднем сидении. - Шучу. Конечно же, больно, Чимин-хён. Что за глупый вопрос? - выдаёт так же неожиданно Юнги и усмехается со слегка приоткрытыми губами. Пак снова цепляется через зеркало на эту усмешку, край белых зубов, высеченную ямочку в уголке. Стискивает руль сильнее и делает глубокий вдох, выплывая в реальность, чуть не погрузившись в черно-синюю, как Юнги прямо сейчас капюшон от толстовки такого цвета на себе накидывает на голову и прикрывает, всё-таки, глаза. Таит застывшую усмешку на устах и дальше. - Говори мне правду сразу, - решается на строгий комментарий задетый Пак, выключая дальний свет, так как приближаются к городу, - теперь я отвечаю за тебя, а не Тэхен. - Хорошо, господин Пак. - Я не так просил меня называть. – Резко и чуть громче. Юнги приоткрывает один глаз, заинтересованный такой реакцией на обычную формальность. Что такого? Круто же прозвучало, нет? Пак же дает всем своим видом так к нему обращаться. - Скажешь сам, когда захочешь чего-то конкретного, - выдыхает устало Юнги и тихо зевает с эхом хрипоты в горле. – И обсудим все твои правила позже, я устал. Стиснув зубы, руки, напрягаясь в бёдрах в чересчур обтягивающих брюках, отодвигая тесный ворот свитера от горла для вдоха, Чимин безотрывно смотрит в лобовое стекло и теперь точно будет решать, где ему спать, как не в квартире. Только не на одной площади с ним. С ним. Безумно красивым глазами, голосом, окрепшим и набравшимся словарного запаса явно без ведома Тэ, размеренным, сонливым в движениях, но оттого и позволяющим подолгу, как на зло, изучать. Но больше этого не повторится никогда. Чимин не помнит, почему любит ночь в черно-синем оттенке. Или не хочет помнить. Юнги помнит и хочет помнить. Поэтому он здесь, сквозь легкий прищур посматривая на покатое, дрожащее плечо Чимина спереди.