Что толку рассказывать,
если все равно никогда не удается
описать словами свои чувства?
Стивен Кинг «Оно»
Кабинет географии - самый уютный по атмосфере и обстановке среди всех в школе. С окончанием года здесь почти ничего не поменялось, разве что учительский стол перестал быть завален недопроверенными тетрадками и контурными картами. На апельсиновых стенах нет ни одного пустого места из-за географических полотен, портретов мореплавателей и открывателей, разноцветных флагов множества стран, а ещё плакатов, нарисованных учениками от мала до велика. Нас здесь около десяти и все девушки. Я сижу за партой рядом с Ликой и всеми силами стараюсь аккуратно вырезать голубка, не повредив ему лапку. Спать хочется настолько же сильно, насколько у меня болит каждая мышца. Все-таки танцоры - ещё те мазохисты. За два года я уже успела подзабыть, что такое молочная кислота и многочасовые тренировки. Если бы не Лика, вторгнувшаяся без предупреждения ко мне в дом, я, наверное, так бы и лежала сейчас беспомощным тюленем, а не собирала огрызки бумаги в кучу и не несла б их к урне. Симеона тоже здесь, но выглядит вполне бодрой. Она сидит в конце кабинета, воткнув в уши красные наушники и делая точные, ритмичные движения ножницами. Понаблюдав за ее руками некоторое время, можно определить, какая песня сейчас играет у неё на телефоне. - Так кто такой Том, все-таки? - спрашивает меня Лика, стоит мне вновь опуститься на стул. - Просто знакомый. Накосячил передо мной однажды, вот и решил извиниться - проводил меня до дома. - Что, правда?! Расскажи поподробнее! Я прикусываю язык. Нет, не стоило говорить это Лике, знала же, что потребует пересказа. И не отстанет ведь до тех пор, пока я не вспомню все до мельчайших деталей - не в ее это характере. А ещё не в духе моей подруги - пропускать нестыковки в тексте, поэтому придумывать на ходу не получится. Да и есть ли в этом смысл? Если честно, то мне было даже весело в компании Тома. Мы говорили ни о чем и обо всем одновременно: о погоде, новом виде пиццы в пиццерии, попавшейся нам по пути, бездомных животных, стоило лохматой кошке перебежать на красный свет улицу. А когда Том спросил о результатах экзаменов, я поставила ему подножку, из-за которой он еле устоял на ногах и, видимо, хорошо усвоил одну из запретных в разговоре со мной тем, ведь больше не касался ее. Я не сказала о четверке матери и постараюсь держать ее в секрете как можно дольше. В тот же вечер трясущимися руками я подала заявление в педагогический. Не знаю, что из этого выйдет, но назад дороги нет. Вторая же причина, выводящая меня из душевного равновесия, никак не хотела восприниматься шатеном, отчего тот вскоре оказался на земле после очередной шутки про мой невысокий рост. Видеть, как это двухметровое чудо идёт с испачканными теперь не только в краске, но и в уличной грязи ногами, было очень забавно. Я шла в его кофте до самого дома, где не смогла отцепить приставшего парня от себя, и в итоге он прошмыгнул в подъезд. Проводил меня до входной двери, пытаясь протиснуться внутрь, но тут я уже остановила его, всучив не нужный мне с этого момента предмет гардероба обладателю. - А мне нельзя? - проскулил Том и захлопал своими щенячьими глазками. - Бродячие псы должны спать вне дома! После этого я захлопнула дверь, чуть не прищемив неудачно наклонившемуся вперёд Тому нос. Кроме прихожей свет нигде не горел. Мать скорее всего вызвали на внеплановое дежурство, как это обычно бывает, поэтому сейчас в доме было очень тихо. Настолько, что я слышала собственное сердцебиение и телевизор соседей сверху. Я сползла по двери вниз, вытягивая ноги вперёд. Неожиданно в щель просунули маленькую бумажку с написанным телефонным номером и высунувшим языксмайликом. «Звони, когда пожелаешь!» - говорила записка. - В конце концов, я не смогла ни выбросить ее, но и в контакты не занесла. - заканчиваю я, принимаясь за вырезание колокольчика. - Она сейчас в тумбочке валяется. - Но почему ты ему еще не позвонила? Прошло же уже три дня! - А зачем? - Вдруг это твоя судьба? Тебе было с ним хорошо, значит, можно попробовать хотя бы подружиться! - Лика ставит локоть на стол, замирая ко мне в полуобороте. - Я еще может на вашей свадьбе погулять хочу! - Иди ты… Черт! - отвлекшись, я резко провожу ребром листа себе по пальцам. Алые капли пачкают крыло голубя, и теперь он безнадёжно испорчен. - Свою жизнь сначала наладь! - не подумав бросаю я и тут же жалею. «Господи, научите меня следить за языком!» - Прости, Лик, я не хотела… - Ничего. - она улыбается, но я вижу микроскопический скол у неё на маске. В самом уголке глаза, который можно принять за аккуратно проведенную стрелку. - Мы же просто друзья, ничего более. - Лика улыбается, голос ее нисколечко не дрожит, только невидимые крошки краски с нарисованного лица падают ей на колени. - Ой, у тебя кровь! Я зажимаю порез зубами, пока подруга судорожно роется в сумочке, выискивая пластыри. - Так уже лучше! - говорит она, залепляя мне указательный и средний пальцы антибактериальными полосками. - Мы уже почти закончили, давай доделаем последние листы и пойдём расклеивать. - Ага. Мы дожидаемся остальных и всей толпой из десяти девушек разбредаемся по школе, дабы сделать наши окна, как сказала нам с утра завуч: «Произведением искусства, показывающим, что наши выпускники - люди, которым открыты все пути!» Стандартная процедура, просто завернутая в красивую обертку из вычурных слов. Сильно вычурных, что аж тошнит. Но в оправдание заместителя директора не могу не упомянуть - выглядит со стороны это очень даже симпатично. Лика потащила меня на третий этаж. За нами никто не последовал, хотя, я была уверена, что этой стопки украшений, которую мы пару раз по неосторожности чуть не отправили в полёт до земли, должно хватить с лихвой. - В этом году здесь устроят квест. По мотивам «Оно», если не ошибаюсь. - говорит Лика, пока мы поднимаемся по лестнице вверх. - Как бы хотелось в нем поучаствовать! - Так сходи. - Не могу: я в кафе работать буду. Словом, не хочешь помочь? У нас из работников только я да Эди из параллели. - Прости, но откажусь. Если помнишь, то я не фанат подобных мероприятий. - Лика тяжело вздыхает. - Ты скотч взяла? - интересуюсь я, вываливая гору фигурной бумаги на подоконник. - Неа. - Ладно, пошли вон там попросим. Я указываю в сторону кабинета химии. Дверь приоткрыта только там, так что выбирать не приходится. - Стоять, кто бы там ни был! - мы замираем. - Я только порог покрасил. Ой, девочки, привет. Алекс оборачивается к нам. У него в руках широкая кисточка, у ног стоит баночка с белой краской - он замазывает проплешины штукатурки на стенах. Только вот, в отличии от Тома, парень чистый. - Неожиданно тебя здесь увидеть. - говорит Лика. - Ты обычно и на пушечный выстрел не подойдёшь к работе по школе. - И сейчас бы свалил с радостью. - Алекс недовольно цыкнул. - Только вот химичка обещала за это долг за разлитый химикат простить. - У тебя есть скотч? Лучше два. И ножницы? - у меня сегодня репетиция, поэтому разглагольствовать времени особо нет. Да и судя по спокойному тону этих двоих они, и правда, в своих прежних дружеских отношениях, а, значит, говорить могут долго - проверено. - Да, сейчас. Он закидывает кисть в банку, какое-то время роется в учительском ящике при кафедре и наконец находит нужное. Мы с Ликой одновременно протягиваем руки. - И стулья, можно? - Мне не надо: я на подоконник залезу. - я скептически смотрю на Лику. То, куда она собирается взобраться, на третьем этаже не блещет ни своим размером, ни прочностью. Алекс даёт мне стул, а дальше мы с подругой разбредаемся по разным сторонам рекреации, чтобы в итоге, дойдя до центрального окна, украсить его вместе. Я, стянув с себя предварительно кеды, стою на стуле и нарезаю маленькие полоски скотча. Небо сегодня плотно затянуто облаками. Если б у дней были имена, то этот звали бы Серым. И следующий, и следующий, и еще один: до конца недели, по словам синоптиков. Я люблю дождь, но его пока не видать. Только бесконечная тёмная вереница скоплений водяного пара, не собирающаяся расстаться ни с одним своим трудно накопленным миллиграммом. Мне в голову пришла идея сделать так, чтобы голубь держал в клюве колокольчик. Я креплю символ мира в центр окна, а рядом - порванный в области ленточки музыкальный инструмент. Он мне напоминает тот, которым я объявляла первый звонок, когда только-только пошла в школу. Меня еще тогда на плечах старшеклассник нёс, а я смотрела на весь мир сверху вниз и думала, как же повезло птицам, которые могут видеть эту красоту каждый день. Я и сейчас им иногда завидую. От центра я в разброс креплю бумажные цветы и звезды. Просто смотрю, где пустое место сильно бросается в глаза: там и оказывается очередная бумажная ромашка или розочка, или пятиконечная фигурка. Сейчас меня не устраивает просвет в верхнем левом углу. У самой рамки, слишком высоко, отчего мне приходится встать на носочки и вытянуть руку до странного и немного пугающего хруста, но даже так я не достаю. Неосознанно, как это всегда бывает в подобных ситуациях, отрываю левую ногу, перенося вес тела на правую, будто мне это может помочь. Я уже чувствую себя струной гитары, когда из моих пальцев выскальзывает белый цветок и через секунду оказывается прикованным к холодному стеклу. - Сюда хотела? - спрашивает меня Том, а я все по-прежнему стою на носках с вытянутой рукой и лишь спустя секунд десять расслабляюсь, вновь твёрдо упираясь двумя ногами на стул. Том снова перепачкан в краске, но уже розовой. На щеках несколько капель, полосы на тонких предплечьях, не скрытых под закатанными рукавами кофты, размашистые пятна на джинсах. Ему бы стоило поучиться аккуратности у кое-кого. - Почему не звонила? - А был повод? - вопросом на вопрос отвечаю я, переставляя стул к следующему окну. - Если хочется помочь, лучше нарежь скотч. - Том и впрямь взял ножницы и стал подцеплять ногтем конец липкой ленты. - Есть планы на вечер? - У меня репетиция с полтретьего, а дальше не знаю во сколько освобожусь. - Это для гала-концерта? Ты в нем участвуешь? - Не планировала, но пришлось. - теперь я цепляю двух голубков в противоположные углы, чтобы они видели друг друга, а в середине делаю букет из тюльпанов. - Подай мне вот этот цветок. Нет, не этот, а вон тот, что с длинной ножкой. - Том роется в стопке бумаги. - Там твоя подруга? - Ага, Лика. - я говорю это как-то слишком громко, что даже полностью погруженная в расклейку Лика отрывается от дела. - Чего? И вдруг мир становится отдельными кадрами: вот моя подруга прогибается в лопатках, разворачивает голову в нашу сторону и выглядывает из-за перегородки между окнами. Следующие ее движения тоже попадают в замедленную съемку: рука Лики соскальзывает с косяка, плавно, будто под водой, она шатается, потеряв от неожиданности равновесие, и делает мелкий шажок назад. Только вот подоконника там нет. Я вижу страх, нет, настоящий ужас в карих глазах. Ее и мой мозг уже успели осознать, что сейчас произойдёт, но от этого понимания ничего не изменится…
Темнота…
Меня резко окутывает тьма - я моргнула. А когда разомкнула веки, то мир уже вернулся в свой привычный темп. - Твою ж, Лика, не пугай так! - выдавливает из себя Алекс, придерживая ещё не отошедшую от шока девушку под спиной. - Вовремя я подышать вышел. - он нервно усмехается, позволяя Лике опереться на себя и выровнять дыхание. - Цела хоть? - С..Спасибо. Да, цела. - мы с Томом подходим ближе. - Все в порядке? - я протягиваю руку. Лика осторожно ощупывает затылок, будто до сих пор не веря, что он остался невредим, и с моей помощью крепко встает на ноги. - Да, я в норме. И все же лучше мне взять стул… Заканчиваем мы, когда настенный циферблат показывает почти два часа. Парни остались с нами и помогали. Том - физически, развешивая украшения в недоступных мне и Лике местах, а Алекс - морально. Он просто стоял поблизости от моей подруги на случай, если ей опять вздумается полезть на подоконник и свалиться с него. Конечно, никто из нас этого вслух не произнёс, но всем все было ясно. Пусть даже молодой спортсмен подпирал стенку, уткнувшись глазами в экран телефона, он все равно изредка косился на Лику - мы с Томом это прекрасно замечали, да и виновница переполоха тоже, судя по слегка покрасневшим кончикам ее ушей. Испачканный в засохшей краске, мой личный «хвостик» напросился проводить меня до актового зала, оправдывая это тем, что его попросили перевесить там шторы. Уловка или же удачно стёкшиеся обстоятельства, я не знаю, но сейчас Том, и впрямь, выглядит, словно щенок, которому купили резиновую косточку. Если б у парня был хвост, то он сейчас непременно им размахивал так сильно, что тот оторвался бы. - Я могу подождать тебя после репетиции и опять пойдём домой вместе… - Сегодня у меня есть ветровка. - я на ходу перекусываю яблоком. - И с чего такая настырность? - Да так, ничего. - Как же мне не нравятся, когда люди так уходят от ответа! Всегда создаётся это противное чувство недосказанности, будто со стеной разговариваю. В актовом мы разбредаемся в разные стороны. Я успеваю заметить нагромождение штор на стульях, а значит Том мне не врал, у него здесь правда есть работа. Для меня это даже хорошо: не будет на репетиции мешать. Я снова слышу голоса до того, как войти в разминочный зал, только на этот раз куда тише и спокойнее. Через мгновение я понимаю, отчего так: кто-то притащил котёнка с улицы. Рыженького, маленького, с бежевыми полосками на спинке и белыми сапожками на лапках. Он тихо сопел, лёжа на коленках Симеоны. Филипп присел на корточки напротив нее, поглаживая меховой комочек. Со стороны они смотрелись очень мило, прямо настоящая семейная идиллия, если здесь можно так выразится. - Его нельзя оставить. - шепчет девушка, фотографируя котёнка. - Мадам не разрешит. И вообще, где ты его нашёл? - На улице. Он трясся под лавочкой, не мог же я его бросить! - Привет… - Тшшш!!! - танцоры синхронно оборачиваются ко мне, прислоняя указательные пальцы к губам. «Настоящие родители, черт возьми!» - Ой, проснулся! - Филипп забирает котёнка и сажает к себе на плечо. - А где Адам? - В зале нас только трое. - Там же, где и Мадам. - К Симеоне вернулся ее ледяной тон. - В спортзале, вальс репетируют. Придурок, Персика не урони! Филипп поднимает котенка высоко-высоко, вытянув вверх свои длинные костлявые руки в куче пластырей. Персик пищит и смешно болтает лапками, оставляя мелкие царапинки на запястьях парня. Симеона сидит как на иголках, готовая в любой момент сорваться с места и поймать малыша. Кто бы мог подумать, что в ней есть такой сильный материнский инстинкт? - Он и в нем участвует? - Ага! И в вальсе, и в открытии, и, кажется, ещё в цветочной лавке, помимо нашей «Войны». Удивительный человек! - А он не переборщил? - спрашиваю я, получая лишь неопределенное пожатие плечами. Симеона растекается в позе складочки на полу, пряча лицо в идеально вытянутых коленях, не в силах больше смотреть на трюкачества Филиппа и кота. Я, в свою очередь, быстро переодеваюсь и по возвращению застаю девушку все в том же положении, но уже с Персиком, бродящим по ее спине. Сомневаться, кто посадил котёнка туда, не приходится. - Да сними ты его уже, у меня ноги затекли! - Терпи, мамочка, Персику ведь нравится! - Как ты меня назвал?! Котёнок, испугавшись криков, спрыгивает и, забавно перебирая лапками, подходит ко мне. Крутится вокруг ног, пока я повторяю разминку у станка, которой меня научил Адам. Батман тандю - я наконец запомнила часть из этих французских фразочек - в сторону, и Персик бежит вслед. Тоже самое влево - пушистый хулиган не отстаёт. Я ускоряюсь, и котик бежит быстрее. В какой-то момент ему, видимо, надоедает челночный бег, потому что Персик теперь ловит мой большой палец только на правой ноге. - Мадам написала. - спустя десять минут молчания, заявляет Симеона. Я уже успела заметить, что все поручения и предупреждения от хореографа получает только она. - Задерживается на вальсе, поэтому просит нас начать работать самим. - я замираю, сразу же чувствуя, как котёнок прокусывает кожу на щиколотке. - Слышал, гринписовец, пахать надо! - Ну, Сим… Может, просто посидим, вон, с Персиком поиграем? - Нам потом так от Мадам достанется, что ещё недели две и в свободное время сидеть не сможем! - девушка резко дергает Филиппа за руку, заставляя встать на ноги. - Часть с поддержки, лицом к зеркалу, чтобы я могла видеть. И да, изобрази демона в кое-том веке, а не оловянного солдатика! Я тоже разворачиваюсь боком к станку. Не только для наблюдения за танцорами, но все же это, нет смысла лукавить, главная причина. Мне очень нравится смотреть, как они танцуют. Эта пара, пусть в жизни готова глотки друг другу перерезать, как никто другой подходят друг другу. И Мадам очень верно поступила, решив поставить их в дуэт. Филипп с Симеоной без слов чувствуют малейшее движение партнера и всегда подстраиваются под даже крошечное изменение, словно в голове у каждого стоит компьютерная программа, просчитывающая все вероятности. Девушка с гетерохромными глазами стоит перед Филиппом: медленный замах правым коленом влево, затем вправо - ее нога двигается подобно змее, подкрадывающейся к сладкой добыче - и неожиданный бросок наверх. Парень подхватывает одной рукой за бедро, другой - в области талии. Симеона делает сброс корпуса, касаясь кончиками пальцев пола. Теперь она - сломанная кукла, ангел, в которого проникла скверна. В этот момент должен быть сильный аккорд в музыке, но зал погружён в звенящую тишину. Я с замиранием сердца наблюдаю за тем, как Филипп слегка подкидывает партнершу, перехватывая за доли секунды руки, дабы сменить позу: Симеона спиной упирается в грудь парня, сгибает оба колена. Правая, натянутая до предела ступня смотрит в пол, а левая - в потолок. Ангельская ручка тянется к свету, но тьма не сдаётся, притягивая ближе к себе, будто заключая в терновые путы. - Тц, не впивайся так сильно! Синяки же будут! Симеона пинает парня, но тот полностью это игнорирует. Дальше должна идти поддержка с поворотом, она и происходит, но вместо одного плавного круга Филипп раскручивается со всей силы, превращаясь в настоящий вихрь. Попадись ему сейчас что-то на пути - разнёс бы в щепки и не заметил даже. У меня уже перед глазами плывет от этих вращений, я слабо шепчу: «Хватит, остановись», а бедная заложница ситуации Симеона еле сдерживается, чтобы не выплюнуть свой обед. Она цепляется за шею напарника и в ее мелькающем лишь на секунду взгляде читается явный ужас. Только спустя девять кругов ада (интересно, Филипп их специально считал?), парень останавливается и опускает партнершу на мат. Девушка тут же зажимает рот ладонью, переворачиваясь на бок. Она тяжело сглатывает и морщится. - Сволочь… - шипит танцовщица, переворачиваясь на спину. - За что ты так?! - Хотела увидеть демона - увидела. - Филипп пожимает плечами. Как будто не он только что был дьявольской каруселью. - Продолжим? - Разумеется! - цедит сквозь зубы Симеона, подымаясь. Ее глаза: и серо-зелёный, и тускло-голубой пылают азартом. - Сейчас ты познаёшь гнев ангела! Персик царапает мне голень, привлекая внимание. Я напоминаю о котенке танцующим, только вот они совершенно не реагируют - у них сейчас свой мир, своя война и даже землетрясение их не остановит. - Твои мама и папа слишком заняты. Мне нужно пристроить Персика, пока не пришла Мадам. И, как бы не хотелось этого признавать, есть только один человек, что может за ним присмотреть… Том уже снял все старые шторы, но новые по-прежнему лежат на стульях. Только вот парня я не вижу, лишь груды бархатных полотен, растянутые на три ряда, дабы не касаться пола. Я прохожу половину актового зала, когда дверь открывается и в помещение входит Адам. Волосы мокрые, по виску стекает капелька пота. Он пришел один и сразу же обратил внимание не столько на меня, сколько на котёнка. На маленький рыжий комок, что удобно устроился у меня на руках и снова уснул. - Хорошенький. - Адам гладит указательным пальцем Персика по спинке. - Привет, Эмма. - Привет. Мне нужно его кому-нибудь отдать, через сколько придёт Мадам? - Минут через десять. Можно… - парень делает паузу, словно запинаясь. - Можно мне его забрать? В смысле, домой. - Персика не я нашла, но, думаю, Филипп и Симеона не будут против. Только… Куда его сейчас деть? - На первом этаже сидит моя сестра. - Адам продолжает гладить котёнка. - Том! - выкрикиваю я, завидев двухметровую тень за спиной у собеседника. Удивительно, но Персик не проснулся, зато Адам отшатнулся и весь напрягся. - Отнеси котёнка на первый, пожалуйста! Там девочка будет, скажи, что от брата. Том смотрит сначала на меня, потом на кота, а затем и на неуверенно сгорбившегося Адама. Надо будет запомнить, что в его присутствии лучше не кричать. - Ладно. - и он забирает Персика.***
Шаг с носка, разворот, шаг с носка. Я берусь за атласные ленты руками, делая плавные движения бёдрами, будто девушка из далекой Индии. Короткий шаг в диагональ и ещё один в другую. Это вторая половина номера, и я уже переманила ангелочка на свою сторону. Адам придерживает меня за талию, а я падаю вниз. Абсолютно прямая - меня можно использовать вместо дощечки в полу - и завожу руки за спину, опять же до пугающего хруста, к которому, впрочем, я привыкла. Если вам в первый раз кажется или кто-то говорит, что танцы - это просто и у вас талант, то это чистой воды обман. Как мираж оазиса посреди пустыни, он скоро исчезнет, представив жестокую реальность в самых ярких красках. Это поза - маленькая передышка в танце, где я и Адам замираем секунды так на три. «Черт возьми, Эмма, где твоя грация? И плевать, что у тебя сейчас сухожилия на запястьях порвутся, ты должна быть соблазнительным дьяволом, а не корчившимся от боли и усталости человеком!» - мысленно отчитываю сама себя. Мой ангел дергает назад, и я резко задвигаю полотна. Теперь мы скрыты от глаз зрителей. У меня есть всего мгновение, чтобы перехватиться повыше, прежде чем грянет сильный аккорд и Адам подбросит меня к потолку. Музыка гремит, я оборачиваю полотно вокруг голени, а голос юноши из песни кричит, спрашивает у всех богов сразу, нет, у всего мира: сколько же можно жить с войной в душе? - Facilement!“ Легче, девочки, легче! Я зажимаю коленками свисающего монстра, прогибаясь сначала в лопатках, затем плавно перехожу в поясничную дугу и закидываю голову назад. - Больше страсти! Je veux voir la passion!* - требовательный тон Мадам заглушает рёв музыки. Где-то там, внизу, стоит Адам, которому я протягиваю руку. «Забей на сломанный позвоночник, забей на то, что ты сейчас свалишься мешком картошки на пол! Ты, блин, демон-искуситель! Дьяволица! Неужели не можешь этого показать?!» - я закрыла глаза и не вижу, как тянущий мне навстречу свои обтянутые бледной кожей пальцы Адам отдергивает их, едва дотронувшись к моим, и собранные в кулак прижимает к груди. Во время припевов у наших пар движения зеркальные. Я делаю тоже, что и Симеона; она - тоже, что и я. Филипп и Адам двумя лёгкими балетными прыжками выходят вперёд, почти на самый край сцены, где происходит фуэте - вращение, когда во время поворота ноги показывают заострённую букву «р», а между ними приседают, выстрелив носком в сторону кулис. Делаю ли я что-то еще в этот промежуток или же стою в статичной позе? Не знаю. Мой мозг уже недееспособен, а тело живет само по себе. Я лишь чувствую, что скоро конец. - Effronté!** Музыка становится тише. За моей спиной Филипп прыгает с поставленной у каждой кулисы трехступенчатой лестницы и оказывается на соседнем полотне от Симеоны. Они берутся за руки, ангел вознёс демона на небеса: для них финал таков. Мне тоже стоит спуститься к своему осквернённому белокрылому, что с распростертыми объятиями, но таким же пустым и не видящим от усталости взглядом ожидает меня. Я шагаю в пропасть. Опаздываю по последним аккордам и вместо порхающей бабочки получается сход снега с крыши. Тяжелый, неожиданный. Адам ловит меня, но последнюю точку мы, как обычно, смазываем. Мадам явно недовольна, пусть и старается это скрыть. Для меня по большей части. - Это было… Неплохо. - слова даются ей ох как нелегко. - Но были недочеты. Спускайтесь, я вам все скажу. - Недочеты? Да уж, Мадам сильно приуменьшила. - Эмми, тебе стоит поработать над артистикой и финалом. Начало очень даже ничего, а под конец ты сдаёшь позиции. Особенно последний сход. Terrible!*** Симочка, тебе тоже нужно войти в образ. Движения прекрасны, без спорно, но ангельского в тебе почти ничего. Симеону, видимо, это задело. Она за спиной сильно сжала кулаки, хрустнув костяшками пальцев. У неё партия намного сложнее моей: большая часть проходит наверху, да и поддержки партера гораздо, гораздо трудней. Нам бы поменяться ролями, но только ими. Жаль только, что Мадам ни за что не передумает. - Филипп, что касается тебя, - тон хореографа неожиданно помрачнел. Нет, даже не так. Он приобрёл такие стальные нотки, от которых невольно напрягаешься сам, хоть обращаются и не к тебе. - Прекрати устраивать цирк на сцене! Нужен театр! История! А не клоунада! Понял меня? Парень кивнул, понуро опустив голову. Мадам отчитала его за все недотянутые стопы, торчащие локти и колени, которые у Филиппа от природы такие, просто потому что он слишком худой. Адаму не сказали ни слова. Да и был ли смысл говорить ему замечания, если измотанный ангелок уснул, только коснувшись стула спиной? - Ладно, на сегодня достаточно. - женщина бегло перевела взгляд на Адама и тут же отвернулась. - Завтра выходной, а потом будем работать с новой силой! - втроем мы делаем поклон. Мадам забирает флешку, бросая ее в сумочку и своей летящей походкой покидает зал. Филипп с Симеоной плетутся в сторону раздевалки. Я уже успела сообщить им о новом хозяине Персика. Как и думала, они оказались не против. Адам продолжает спать, уронив подбородок на грудь. Светлые волосы в полнейшем беспорядке, футболка промокла насквозь, а бледная кожа, как будто стала ещё бледнее. Я протягиваю руку, чтобы легонько похлопать парня по плечу, но это происходит вперед меня. И с моим плечом. - Пошли домой. - Почему ты все ещё здесь? - я смотрю на Тома снизу-вверх. По грязной одежде понимаю, что тот все это время был в школе. - Хотел тебя подождать. Ну же, буди его и пошли: у меня там дома дела остались. - Тогда иди их выполнять. - небрежно указываю на дверь. - Мне нужно поговорить с Адамом. В следующий раз спрашивай, прежде чем просиживать штаны в ожидание кого-то. - Я же спрашивал… - А я что ответила? Не помню, чтобы соглашалась. - если честно, я уже ничего из собственных слов или слов этого двухметрового чуда не помню. - Но и не отказала. Я тяжело вздыхаю. Том сейчас просто отнимает мое время. Мне нужно выяснить кое-что у Адама, иначе наш номер накроется медным тазом, полетит к чертям собачьим и ещё много других эвфемизмов, которые в мой усталый мозг отказываются лезть. И зачем вообще этот парень ко мне пристал? Влюбился, что ли? - Мне. Нужно. Поговорить. С Адамом. - отчеканиваю каждое слово и гляжу на Тома исподлобья. Очки у него съехали на нос. - Ты понимаешь? - Тц, ладно. Шатен стоит неподвижно ещё каких-то несколько мгновений, что мне, голодной, злой, желающей упасть в кровать и никуда с неё не вставать ближайшие лет двадцать, кажутся вечностью. Он нагревает своей темной аурой воздух вокруг, но самое интересное: она направлена не на меня, - ту, которая отклонила его предложение - а на ворочающегося во сне Адама. Не смею заверять на сто процентов, ведь я сама никогда не испытывала подобного, но чувство, накрывшее Тома, в народе называют ревностью. Только откуда ему взяться? Мальчик с головой не дружит? Мой собеседник разворачивается и исчезает в темноте за дверью. Свет остался включённым только на сцене и разминочном зале. После долгого рабочего дня наступившая тишина - благословение богов. - Эй, Адам, проснись. - белые ресницы вяло разлипаются. - Можно с тобой обсудить один момент? Ты не торопишься? Отрицательно помотав головой, Адам встает. Мы переходим на сцену. Я сижу, свесив ноги с края и выставив руки сзади, как опору. Передо мной: светлая фигура с опущенными плечами, поджатыми к груди коленями и ужасными бездонными пропастями под глазами. - Скажи, ты… - Адам заговорил раньше меня. Скорее всего, заметил мою растерянность и решил помочь. Я, и правда, не знала, как начать. - Не доверяешь мне? - С чего ты взял? - Ты… Все время закрываешь глаза, когда танцуешь со мной. И в конце… Шагаешь, словно готовая умереть. Будто уверена, что я тебя не поймаю… Ни разу такого не было, правда же? - Это не из-за недоверия. - отчего-то мне стало очень стыдно. Чувствую, как кончики ушей горят. - Просто образ искусительницы мне совсем не подходит. Да и ангелом меня не назовёшь. Я сама не понимаю, кто на самом деле… - Адам молчит, я тоже. - Почему ты участвуешь и в вальсе, и в этом номере, и помогаешь с ларьком? - Ещё открытие и финал. - Тем более. По тебе же видно, что не выдерживаешь! Отказался бы, оставил один-два. - Не могу. Не я обещал, не мне разрывать. - еле слышно отвечает Адам. Я жду пояснений, хоть какой-то открытости, даже самой малой, но не получаю ничего. Точнее, никаких слов. Но зато парень дарит мне кроткую, тёплую улыбку, которая, тем не менее, значит гораздо больше любых фраз. У каждого есть скелеты в шкафу, у меня в том числе. - Спасибо за беспокойство. Я справлюсь, не переживай. - Я верю.