Паутина

Уилл ощущает холод каждой клеточкой тела, он чувствует, как через нос и рот его лёгкие заполняет вода. От тяжести его тянет ко дну и всплыть никак не получается, он погружается всё ниже и ниже, вода из светло-зелёной становится изумрудной, со дна вверх тянутся длинные водоросли, напоминающие не живые растения, а карбоновую плёнку — тугую и прочную. Уилл пытается оглянуться по сторонам, продолжая опускаться, пока наконец не видит, что в кустах водорослей запутались другие тела. Вода попадает ему в рот, когда он пытается по привычке сделать вдох: на вкус она совсем не солёная, чистая и противная, он пил такую в последний раз в больничных кулерах. Ледяная вода закладывает ему уши и давит на голову. Тела приобретают очертания: он с ужасом понимает, что это — его друзья. Маленький Дастин, не больше тринадцати лет на вид: на его голове чудом держится кепка, а в руках он сжимает рацию, будто вцепился в неё в последний момент. Рядом с ним тело Макс, её волосы кажутся не просто рыжими на фоне зелёной мглы, а натурально красными, они поднимаются вверх вместе с водорослями и переплетаются с ними. Уилл пытается раздвинуть воду руками, подплыть, чтобы вытащить Макс оттуда, но за его ногу тоже цепляется отросток, тянущийся со дна, которого не видно — оно абсолютно черное. Тело Лукаса изгибается под странным углом в другом кусте: его руки сложены, как у куклы-марионетки, а водоросли тянут их в стороны, готовые оторвать вовсе. Рядом с ним плавает Джейн, на ней старый джинсовый комбинезон и клетчатая рубашка Хоппера. Она такая маленькая, что Уиллу становится физически больно смотреть, как из её носа вытекает кровь — не тонкой полоской, а крупными каплями, которые растворяются в зелёной воде и образуют вокруг её головы красный ореол. У всех детей распахнуты глаза. Уилл смотрит на Макс, вспоминая, что когда-то её были не покрыты серой пеленой, а имели свой натуральный цвет. Вот только толку от этого никакого, каждый из них то ли без сознания, то ли в каком-то трансе. Их головы мотает от движения воды, то опускает вниз, то задирает вверх, не переставая — синхронно каждую. Уилл вертится на месте, гребёт руками сильнее, но внезапно ощущает, что он тоже — маленький. Он слабый и ничего не может сделать. Он никак не может помочь им или вытащить. Что-то внутри подсказывает ему, что они все — мертвы, и нет никакого смысла пытаться. Воздух в легких кончается, и голова начинает кружиться, бездна под ногами затягивает его, мучительная боль выламывает конечности изнутри, глаза готовы лопнуть от давления. А потом он видит тело Майка. Единственного, чьи глаза закрыты. Он того же возраста, что и остальные, на нём знакомый Уиллу красный свитер, который другу подарили на рождество восемьдесят второго — один из немногих подарков от родителей, который ему нравился. Изо рта Майка выходят пузырьки воздуха: значит, ещё дышит. Значит, Уилл ещё может спасти его. Он плывёт навстречу Майку и вроде как даже получается, водоросли, опутавшие ногу, растягиваются вслед за движением. Уилл почти успевает дотянутся до ребёнка… А потом отросток резко натягивается и тянет его на дно, стремительно, заставляя воду потоком затечь ему в нос: он начинает кашлять, перед глазами темнеет, леденящий холод колит его пальцы под самыми ногтями. Последнее, что Уилл видит — как распахиваются глаза Майка, а последние крупицы кислорода покидают его тело. — Уилл, — его трясут за плечи, а лба касается чужая горячая ладонь. — Это просто сон, слышишь? Тебе приснился кошмар. Он открывает глаза и видит лицо Майка перед собой, на него падает тусклый оранжевый свет от единственной лампы — напольной — включенной в подвале. Уилл шумно вдыхает воздух, набирая полные лёгкие кислорода, радуясь, что снова может дышать. Его сердце колотится, на затылке и на лбу выступил холодной пот, но он хотя бы не плачет в этот раз. Майк одет в ту же зелёную толстовку и от этого цвета Уилла начинает тошнить, но он позволяет другу обнять себя, прижимается головой к его груди. Это третья ночь с тех пор, как они с Майком вернулись обратно в свой год после первого скачка во времени. У них осталось ещё пять попыток. Арахна больше не пыталась с ними связаться: очевидно, она делала это только по своей прихоти, когда ей самой было удобно. Но приятно думать, что, возможно, они двигаются сейчас в правильном направлении и ход событий побочной временной линии начал меняется: поэтому Паучиха молчит. Уилл перестал слышать голос Генри в своей голове, вместо этого он начал видеть кошмары. В первый раз сон был уже знакомым — смерть Майка в аркаде, кровь, керосин, белый пепел на ресницах. Он проснулся в холодном поту, трясущийся: испугался, что это не сон, что Генри вернул его обратно в тот день, нарушив условия их сделки. Уилл не знал, мог ли он так сделать теперь, раз даже пролезть в голову Байерса какими-либо ещё путями, кроме снов, для него стало невозможным. Но он всё равно боялся. Второй сон играл на больном — там взрослый Уилл тащил маленького себя в Изнанку, вот только не бросал там умирать, а стоял и смотрел, как тело ребёнка разрывал когтистыми лапами Демогоргон. Генри стоял за его спиной и держал руку на плече. На мгновение Уиллу показалось, что они — один человек. Что это он сам — Векна. Сейчас ему приснился третий сон, непохожий на предыдущие или на те, что снились ему когда-либо в жизни. Слишком реалистичный. Как хорошо, что Майк всегда рядом, чтобы его разбудить. — Сколько времени? — откашливаясь, спрашивает Уилл. — Ты проспал завтрак, — тихо отвечает парень, поглаживая его по спине: прикосновения моментально успокаивают и заземляют. — Я поел без тебя, уж прости… Что снилось на этот раз? Вчера они поздно вернулись — ездили в соседний город за продуктами, там запасов было побольше. В магазинах Хоукинса уже ничего не осталось толком: мешки с мукой, последние упаковки туалетной бумаги и очень много масла и уксуса. Съедобного мало. Уилл отрубился сразу же, стоило его голове коснуться подушки, а матрасу прогнуться сзади под тяжестью чужого тела. Он не был уверен с кем именно заснул, но проснулся всё равно с Майком. — Озеро, — говорит Уилл, отрываясь от чужой груди и поднимая взгляд: он бы покраснел, вот только Майк на него старательно не смотрит, когда они так близко, только куда-то в стену позади. — Мы все там были маленькими, и все утонули. И он не смог спасти Майка в этот раз. — Если бы был хоть один способ, — Майк вздыхает, морщит нос, его брови нахмурены от злости и переполняющего чувства обиды. — Чтобы это закончилось… Я не знаю. Ты же совсем не отдыхаешь: ни днём, ни ночью. Это, наверное, так выматывает. Им всем снятся кошмары время от времени, чаще всего Джейн и Лукасу, порой Эдди. Нэнси никогда не признаётся, если ей снятся тоже: она обычно просто не спит в такие дни, смотрит телевизор в гостиной и делает вид, что всё в порядке. Уилл только недавно это понял. — Давай не будем об этом, — просит Уилл: больше чем кошмары его выматывают только депрессивные мысли о том, как всё плохо — не только вокруг, но и лично у него самого. Всегда можно перетерпеть. — Что у нас сегодня по плану? Он играется со шнурками на толстовке Майка, их наконечники покусанные, но прикольно звенят, когда стучишь ими друг о друга. — Уборка, — улыбается Майк, перехватывая его пальцы своими. — Да ты издеваешься… Уборка на Базе бывает разная, но она всегда чётко по расписанию и с чек-листом того, что нужно сделать и как. Есть два типа уборки — Генеральная, которой занимаются от четырех человек в обязательном порядке, и Стандартная, тут уже пригодятся двое-трое. Это, не говоря уже о том, что они моют посуду каждый день, обязательно, и протирают столы с подоконниками от пыли. Плюс ко всему уход за парником с растениями в ванной — тоже ежедневная рутина. Сегодня уборка Генеральная, к несчастью для уставшего Уилла. Но он думает, что так даже лучше: сможет отвлечься от мыслей о своём кошмаре. С ним и Майком вместе убираться будет Нэнси, что предрекает особую тщательность и перепроверки со стороны их бытового командира номер один (вторым является Стив), а ещё Джейн. Макс тоже вызвалась помочь, но Нэнси максимум позволяет ей помыть окна под присмотром или походить с ручным пылесосом по комнатам. Конечно, они включают на фон музыку, чтобы было веселее. И пусть Уилл давно отвык слушать попсу или что-то танцевальное, как и Майк, но он делает это из-за своего снобизма: под такие миксы можно ни о чём не думать, просто чувствовать ритм. Главной проблемой, наверное, является пыль и её огромное количество, от которого всё тяжелее избавляться, но иначе никак — дышать грязным воздухом не нравится никому. — Итак, подвал за Майком, — Нэнси хлопает в ладоши, собрав их всех в коридоре и вооружившись шваброй, волосы она подвязала платком, чтобы не мешались. Уилл смотрит на её голые руки — девушка всегда убирается в майке, потому что её не жалко — и удивляется количеству новых шрамов, которыми её кожа покрыта не только на плечах, но даже на пальцах: куча мелких царапинок. — Первый этаж за Макс и Уиллом, второй — за мной и Джейн. Потом посмотрим, кто пойдёт в гараж. — Почему я всегда убираюсь в подвале? — жалуется Майк, которому тоже пришлось завязать сильно отросшие волосы — одной из ярких резинок Джейн. Уиллу непривычно видеть его с такой прической. — Потому что ты там больше всех торчишь, — язвит на его же манер старшая сестра. — Ещё вопросы? — Нет, мэм, — он кривится и передразнивает её. — Желаю вам обеим не вздернуться, когда увидите кабинет Дастина. Там есть где разгуляться… Нэнси закатывает глаза, Джейн пинает Майка под зад, но слишком слабо, чтобы сбить его с ног: хотела бы, пнула сильнее. Уилл улыбается ей и смотрит, как недовольный Майк аккуратно спускается с ведром, полным воды, по лестнице в подвал. Девочки идут наверх, оставляя только Макс. Уилл помогает ей достать из кладовки ручной пылесос и отводит в гостиную. — Я уже много лет задаюсь этим вопросом, — начинает подруга. — Но что ты в нём нашёл? Уилл давится воздухом от неожиданности и улыбается. — Если бы я знал, — хмыкает Байерс. Он отправляется на кухню, чтобы начать мыть холодильник изнутри: это кропотливая работа и многоэтапная, сначала приходится вытащить всё оттуда, потом выключить сам холодильник, только потом он может начать протирать в нём полки и вытаскивать ящики, чтобы помыть их изнутри. И это нужно делать быстро: хоть продукты и не успеют испортиться, но Уилл всегда волнуется, что они всё же могут. Мыслями он возвращается в ночь, когда они с Майком переместились в восемьдесят третий — вспоминает свою комнату. Наверное, Майк так бесится из-за подвала, потому что когда-то у него был не только он в единоличном распоряжении, но и спальня, с собственной кроватью и личным пространством, о котором им всем пришлось позабыть. Держаться вместе — безопаснее, можно контролировать состояние своих близких, заботиться друг о друге, да и режимы у них не совпадают: кто-то спит дома, пока другие на патруле или на вылазке. Поэтому очереди в ванную комнату, которых в доме целых три, им не грозят. Но порой так складываются обстоятельства, что они все вместе находятся дома в одно время — это означает ужины большой дружной… Семьей, в каком-то смысле. А ещё склоки и толкотню на кухне, споры за право выбирать фильм или ставить музыку, крики и визги, если кто-то зайдёт случайно в занятую ванную — все замки они оттуда вытащили, из дверей, на всякий пожарный. Запираются только входная и задняя. Но с другой стороны, Уилл чувствует себя лучше, чем если бы он жил один, постоянно скучая по маме и Джонатану: по тому, чтобы быть ребёнком, не ответственным за финансы и продукты в холодильнике. Ему же всего шестнадцать лет. Он начинает мыть полы на кухне, поглядывая на Макс с пылесосом в гостиной — нужно будет помочь ей и поднять диван. В коридоре звонит телефон, Уилл думает, что будет забавно, если это звонит его мама как раз тогда, когда он о ней подумал. Он снимает трубку, игнорируя шум от пылесоса. На том конце провода оказывается Карен, мама Майка. Ей обычно очень тяжело дозвониться, кажется, в последний раз Уилеры созванивались с семьей ещё три недели назад. — Да, миссис Уилер. Я сейчас позову его, — Уилл накрывает трубку рукой и кричит. — Майк! Тот не слышит его сразу и приходится спуститься в подвал на пару ступенек, оставив трубку лежать на тумбе. — Майк, там твоя мама звонит! — снова кричит Уилл, наконец заставив друга выглянуть. Майк делает страшное лицо, то ли не веря, что звонят именно ему, то ли пугаясь, что позвонили, потому что… — Что-то случилось? — спрашивает он, взбегая наверх. — Кто-то умер? — Никто не умер, — Уилл закатывает глаза. — Иди уже к телефону. Майк заглядывает в гостиную и вежливо просит Макс прерваться на пару минут, трубку он берёт быстро, прижимая к уху, нервно облизывает губы и облокачивается на стену. Уилл идёт на кухню, чтобы продолжить мыть полы, но мельком следит за другом через дверной проём, подслушивая. Макс со скучающим лицом приходит к нему и сама, без лишней помощи, забирается на высокий стул, садясь за стойку. — Кто-то заболел? — спрашивает Майк у мамы. — С бабушкой что-то? А… Нет, я просто удивился. Чего ты сразу возмущаешься? Мам… Ага, да. Ем нормально, жрать особо нечего. Не жалуюсь я, меня всё устраивает. Нет, мам, у меня нет насморка! Всегда у меня такой голос. Уилл переглядывается с Макс, они тихо смеются, девушка игриво щурит глаза, стаскивая из миски леденцы. — Нет, на Базе тепло… Потому что мы не говорим «Дом». Да, я знаю. И что? — Майк хмурится, складывая руки на груди, прижимая телефон одним только плечом. — Зимой похуже было, сейчас уже нормально. Нет, мне больше никто не даёт мачете! Да, он так называется. Все живы, всё хорошо. Дастин строит какую-то штуку… Но я не могу тебе об этом рассказать по телефону. Уилл? Уилл заинтересованно подходит к дверному проёму поближе и слегка выглядывает. — Да, он тоже в порядке, — Майк вздыхает, поджав губы. — Нет! Почему ты вообще спрашиваешь? Боже, мам… Я не-. Что? Погоди минутку. Он кладёт трубку на тумбу и идёт к лестнице на второй этаж, хватаясь за перила. — Нэнси! Мама звонит! — громко кричит Майк. Девушка тут же бросает всё, чем занималась и быстро спускается по лестнице, радостно, с улыбкой на лице, хватая телефон. Майк задерживается перед тем, как спуститься в подвал, и наблюдает за сестрой. — Привет! — весело говорит Нэнси в трубку, а потом слегка заминается. — О, папа. Как дела? Уилл аккуратно смотрит на Майка, тот хмыкает и молча возвращается вниз. Макс сочувственно пожимает плечами. Уилл помогает ей начать мыть окна в гостиной. С уборкой справляются аж через три часа, все остаются потными и вымотанными, но отдохнувшими морально. Нэнси напоминает им, что ещё нужно заранее приготовить обед и ужин, Джейн с этим плохо справляется, но вызывается хотя бы нарезать лук — один из немногих овощей, которые ещё остались. В гараже лежат пару мешков, а ещё они хранят в соседском погребе картофель, но тот скоро уже начнёт портиться: его можно держать не больше полугода. Уилл пытается подбодрить Майка, хоть тот и показывает всеми силами, что он в порядке. — А помнишь, как мы осенью забрались в школьный архив? — Уилл подталкивает друга локтем, когда они накрывают на стол. Майк зависает, вспоминая, а потом вдруг на его лице расцветает улыбка. — Ага, — кивает он. — «Мистер Байерс отличается склонностью к гуманитарным наукам, но совершенно не стремится проявить социальную активность». — И приписка внизу, — улыбается Уилл. — «Ведёт себя женственно, возможно влияние матери». Майк начинает откровенно смеяться, прикрывая рот рукой. Макс веселится, наблюдая за ними. Нэнси и Джейн переглядываются, не зная, как им отреагировать. Осенью Уилл и Майк в тайне ото всех, поначалу — потом их поймали, пробрались в свою среднюю школу и вскрыли архивы, достав личные дела на каждого из компании. Там было много всякого бреда, написанного рукой замдиректора — очень консервативной и старой женщины, от неё всегда пахло противными приторными духами и, по неизвестной причине, сеном. — «Мистер Уилер», — Майк пытается подрожать голосу женщины, каким он его запомнил. — «Избегает женской компании, но признаков гомосексуализма не проявляет. Постскриптум: на Зимнем Балу танцевал с девочкой, похожей на юношу в платье». — Что?! — Джейн роняет нож на разделочную доску, на её лице замешательство, но не обида. — У меня же тогда уже волосы отросли! — Ты не понимаешь, — мягко говорит ей Уилл. — Для нашей замдиректора, если у девочки волосы выше плеч, то всё — это либо пацан, либо какая-то малолетняя бандитка! — А если юбка выше колена на две ладони — то проститутка! — воскликнул Майк. — И плевать, что ей двенадцать. — Она там была, ещё когда я училась в средней, — вспоминает Нэнси, помешивая в кастрюле рис. — Может, она там с самого основания, — задумывается Макс. — Школу когда построили? В восемьсот семидесятых? Вот как раз. Майк расслабляется, улыбается и становится прежним опять, хотя бы ненадолго. Уилл считает, что его долг выполнен. Когда еда уже готова, потихоньку домой подтягиваются и остальные: Аргайл притаскивает им три килограмма вяленой говядины, поэтому его сегодня единогласно решают усадить во главе стола. Джонатан приносит для Нэнси какие-то книги, которые она нигде не могла найти, но рассчитывала в первую очередь на помощь Робин. Она ужасно радуется и расцеловывает своего парня во все щеки, тот не перестаёт улыбаться и краснеть, потому что все на них смотрят. Дастин возвращается и первым делом забегает в, уже свой, кабинет, проверяя, спускается и говорит девочкам большое спасибо за то, что ничего ему там не перепутали. Джейн смотрит на него так, будто она мечтает больше никогда не иметь дело с чужими чертежами, кажется, её спина сильно болит: она втайне радуется, что Дастин будет мыть посуду всю следующую неделю. Они обедают и убираются со стола, а потом разбредаются кто куда — Джейн и Нэнси готовятся поехать на вечерний патруль, чтобы подменить Эдди, который сейчас один объезжает окрестности на фургоне — днём активность монстров значительно ниже. Майк и Уилл выбирают, какой фильм посмотреть сегодня, пока Макс сидит сзади них на диване, увлеченная рассказами Аргайла о каких-то психологических экспериментах из шестидесятых: он заинтересовался этой темой из-за Джейн. Домой возвращаются Лукас, Робин и Стив. Нэнси открывает им дверь и громко возмущенно ругается, стоя в коридоре, привлекая внимание всех остальных. Уилл теряет дар речи, когда оборачивается от телевизора в сторону дверного проёма. — Что произошло? — спрашивает он, тут же поднимаясь на ноги и заставляя Майка встать следом. Лукас Синклер входит в гостиную, смотря на рыжую макушку Макс с сожалением. Наверное, хорошо, что она сейчас его не видит. Парень прижимает рукой к своему левому глазу марлевую повязку, на ней проступают пятнышки крови, его плечо с той же стороны дергается от нервного тика. Уилл видит, как рот Макс приоткрывается в растерянности: она не понимает, что происходит. Нэнси идёт в сторону кухню со словами «Нужны обезболивающие» и «У нас ещё остался физраствор?», Стив плетётся за ней, весь сжимаясь, он не поднимает взгляда со своих ботинок. Робин заглядывает в гостиную и проверяет реакцию Макс, потом переглядывается с остальными и виновато поджимает губы, удаляясь за старшими. — Живой хотя бы? — усмехается Макс, но её пальцы подрагивают. Лукас садится с ней рядом, Аргайл в открытую на него пялится, но ничего не говорит. Майк садится обратно на пол, складывая руки на груди, он хмурится и готов слушать. Уилл так и остаётся стоять, слишком нервный. — Со мной всё хорошо, — Лукас медленно и аккуратно прикасается к руке своей девушки, сжимает её и подносит к своему лицу, давая дотронуться до краев марли, он морщится от боли, а его плечо всё ещё дёргается время от времени. — Возможно, будут небольшие трудности со зрением. Но это ерунда, да? Жить можно. — Ты такой придурок, — Макс цыкает и кончиками пальцев обводит его лицо, проверяя на ощупь куда именно пришлось ранение, и что больше нигде парня не задело. — Рассказывай давай. История на самом деле абсурдная и нелепая, потому что, в конечном итоге, Лукас сам напоролся на неприятности, подставился и получил ранение. Они были на вылазке с Робин и Стивом - на Сталелитейном заводе за чертой города: поначалу всё шло по плану, как это обычно и бывает. Время было подсчитано до минуты, портал открылся вовремя, они столкнулись всего с одним демогоргоном, но тот был каким-то бешеным. Благо, на заводе была двухуровневая система — второй этаж представлял из себя открытый балкон по периметру и находился сильно выше, чем первый. Они поднялись на второй, чтобы отстреливаться с высоты, где тварь не смогла бы их достать. — Но он оказался неубиваемым, — эмоционально, будто всё ещё видит перед собой монстра, говорит Лукас. — Мы подумали поджечь там всё, но это было бы тяжело сделать со второго этажа: можно было, конечно, попробовать снаружи всё облить бензином… Но мне вдруг в голову пришла идея. — Ах, тебе пришла идея, — вздыхает Макс. — Лукас — чумовой командир, рыжуля, — важно поправляет её Аргайл. — Он нас из такой за-а-адницы вытаскивал, и не раз. Я бы ему доверил свою жизнь. — Спасибо, чувак, — Лукас отмахивается, совсем не жадный до похвалы. Нэнси отрывает парня от рассказов и уводит его промывать глаз хлоридом натрия, даёт обезболивающие и обещает, что нервные тики пройдут, а если нет — она сделает ему укол, но это уже на крайний случай. Аргайл предупреждает, что Лукаса ещё может начать тошнить или резко заболит голова, а также напоминает ни в коем случае не тереть глаз. А то будет хуже. — Я вспомнил, что у меня в рюкзаке валялась осколочная граната, — продолжает рассказ Синклер. — Так тебе что, отлетело в глаз из-за взрыва? — в нетерпении спрашивает Майк, нервно дергая ногой. Он очень плохо переносит вид чужих ран, а к своим относится нормально. Уилл идёт на кухню, чтобы выпить воды, потому что у него от переживаний пересохло в горле. Стив сидит там, за столом, накрыв голову руками, продолжая не поднимать взгляд, Джонатан рядом с ним тихо говорит что-то, пытается успокоить. Нэнси ходит по кухне, то поправляя магниты на холодильнике, то переставляя чашки на полке. Уилл думает, что, наверное, им придётся позвонить родителям Лукаса. Винить как всегда во всём будут старших, что не уследили. Он возвращается как раз, когда друг переходит к основной части рассказа. — Граната взорвалась на достаточном расстоянии, мы были дальше, чем на двадцать метров от взрыва, потому что там, ну, реально, огромное помещение, — Лукас всегда резко машет руками, когда что-то объясняет. — А потом! Из неоткуда прилетела огромная стая демомышей. И вы представьте: в воздухе столп пыли от взрыва, демогоргон сдох, а эти твари налетели — нам надо было срочно бежать… Уилл садится на пол, к Майку, и тянет его за руку, передавая взглядом свои опасения о том, откуда могли взяться эти мыши. — И что дальше? — Макс хватает его ладонь, раздражаясь от ощущения движения перед лицом. — Все убежали, а ты нет? Тебе выцарапали глаз? — Детка, — говорит Лукас, заставляя всех в комнате скривится, кроме привыкшей Макс: всё дело в интонации, с которой он это говорит, изображая из себя Бунтаря без причины. — Ты меня знаешь! Я самый быстрый бегун и самый ловкий рейнджер… Но так уж вышло, что пока все бежали к черному ходу, я стоял вообще на противоположной стороне балкона. И не придумал ничего умнее, кроме как… Под потолком на фабриках и заводах обычно висят грузовые крюки: на разной высоте, служат они для того, чтобы поднимать и перемещать контейнеры, и прочие тяжелые предметы. Вот за один из таких крюков Лукас и решил зацепиться, в панике прыгая с балкона, когда демомыши полетели прямо на него. Он успел схватиться руками, но из-за облака пыли сделал это крайне неудачно, ударяясь глазом о наконечник. В результате чего, он проехался до другой стороны второго уровня и встал на ноги, уже держась за глаз, который рассекло по центру — шрам будет тянуться от брови до самой линии челюсти, а роговица, скорее всего, повредилась настолько, что, либо у него теперь будет бельмо, либо парень полностью лишится зрения. — Я всё равно целюсь с помощью правого, — пытается отшутиться он. — Их становится только больше, — Стив входит с всё тем же разочарованным видом. — Твари легко переносят пулевые… Что, если они однажды перестанут бояться огня? Порталы стали открываться чёрт пойми где, мы так и не поняли, откуда налетели мыши. Половина зданий в Хоукинсе — это руины, от города скоро ничего не останется. Мы буквально единственные, кто живёт здесь, пока остальные двигаются всё ближе к границам. Дастин выходит за ним из кухни, он услышал весь рассказ от лица Робин. Джейн остаётся стоять в дверях, наблюдая со стороны. — Нам нельзя к границам, — говорит Хендерсон. — Военные быстро нас повяжут, только дай повод… Если бы не Хоппер и Оуэнс, нас бы уже выжили из Хоукинса, но правительственные псы в такую дыру лезть боятся. Снова раздаётся звонок в калитку, Аргайл идёт, чтобы открыть дверь и встречает там Эдди. — Папочка дома! — весело кричит Мансон, пока не видит их всех в гостиной с каменными лицами. — Что я пропустил? Уилл хватает Майка за руку и уводит его прочь, в подвал, потому что он не хочет слушать этот рассказ по новой. Он вообще бесится от всего: от того, что Стив винит себя, как будто он мог что-то сделать, чтобы спасти бешеного, рвущегося в бой Лукаса; от того, что Дастин снова напоминает, в какой глубокой заднице они застряли… Да он готов на себе волосы рвать от собственного бездействия — Уилл тут мучается из-за кошмаров, чувствуя себя, как кусок дерьма, а потом драит холодильник как ни в чем не бывало, как будто бытовые проблемы для него стоят на первом месте. Он думает, что должен решить проблему как можно скорее, раз у него есть для этого возможность, а не заниматься ерундой. — Ты чего? — Майк хватает его за плечи и пытается заглянуть в глаза, но Байерс весь красный и надутый, будто готовится вскипеть. — Испугался из-за Лукаса? — Майк, нам нужно рассказать им обо всём, — жалобно говорит Уилл. — Так не может продолжаться, становится только хуже… А мы ничего не делаем! — О, нет. Дыши, чувак, давай, — он заставляет Уилла повторять за ним дурацкое дыхательное упражнение, странно, но это помогает. — Послушай. Хуже становится с каждый днём, уже целый год, это не открытие. Так всегда было. Просто ты возомнил себя супергероем, который может решить проблему по щелчку пальцев. — Ты просто не веришь, что у нас получится, — Уилл мотает головой, отказываясь слушать. — Если мы поделимся с остальными, может, у нас появится какой-то план… — И что мы им скажем? — Майк переходит на громкий шепот, боясь, что кто-нибудь услышит их разговор. — Хэй, ребята, у нас тут вроде как таймлайн раздвоило, а в альтернативном измерении живёт вот такой же Уилл Байерс, только у него есть способности от Богини Паучихи. Ах да! Ещё мы путешествуем без малейшего понятия, к чему всё приведет в итоге! Но нам пообещали, что это поможет предотвратить Апокалипсис… Уилл, ты хоть слышишь, как это звучит? Мы все здесь только начали привыкать к этим условиям, нельзя усугублять ситуацию мистическим бредом и тем более давать ложную надежду! — Но у нас же есть шанс, — Уилл глотает ком обиды, понимая, как всё несправедливо складывается не в их сторону. — Мы можем вместе… — Нэнси думает, как нас прокормить, — Майк перебивает его, он вообще-то понимает и тоже сожалеет, но толку в этой жалости нет. — Она по ночам сидит на кухне и делает какие-то расчёты, у них со Стивом целая карта магазинов и складов, где ещё есть запасы продуктов — половина из них уже сгорели, Уилл. А некоторые просто ушли под землю во время разломов. Это ещё посчитай, что у старших есть группа гуманитарной помощи. И ты видел лицо Стива? Да он ненавидит себя! Они пытаются играть в наших родителей и брать ответственность за всех — и Эдди, и Джонатан тоже. Все взрослые. Но им точно сейчас не до путешествий во времени. Уилл прикрывает глаза и старается прийти в себя: мыслить рационально, холодной головой. Он всегда думал, что из них двоих синдромом спасателя страдает именно Майк, но с тех пор, как случилась эта катастрофа, а тем более после того, как и сам друг попал под влияние Векны, Уилл перенял на себя решение чужих проблем. И он никак не может от этого отделаться. — Тогда нам нужно самим составить план, как всё исправить, — Уилл отступать не собирается. — И, если ты не хочешь никому рассказывать, ладно… Но нам нужна помощь хотя бы от одного человека. Хотя бы косвенно, Майк. Майк недовольно поджимает губы, но кивает. И, конечно, он знает, кого Уилл имеет в виду. — Путешествия во времени? Уже вечером, после ужина, Дастин возится со своим изобретением, пока все разъехались и в доме стало тихо. Лукас отдыхает вместе с Макс, обнимаясь, лёжа на диване в гостиной. Майк убирает руки в карманы штанов, всем своим видом показывая, как он недоволен этой затеей. А Уилл с блеском в глазах сидит на краю стола, готовясь получить ответы на все свои вопросы. — Чисто гипотетически, — говорит Уилл, ощущая дежавю, потому что именно так всегда выражался Дастин, когда звонил мистеру Кларку. — Если бы они существовали, то как это могло происходить? Майк разглядывает чертежи на столе, излучая пассивную агрессию даже своим дыханием: недовольными вздохами. Дастин любопытно прищуривается и ныряет в свою огромную коробку, набитую книгами, чтобы найти там что-то подходящее для ребят. Конечно, это должна быть самая популярная книга о путешествиях, написанная к тому же доступным языком — «Трижды давным-давно» авторства Джеймса Хогана, первое издание восьмидесятого года. — Очень рекомендую, если вас интересует научно-популярный подход, — хмыкает Дастин, шлепая книгой о стол. — Но здесь есть много хороших теорий. Например, о временном парадоксе. — Что за парадокс? — Майк наконец проявляет интерес, услышав знакомое слово, и сразу оживляется. — Это типа про убийство деда? Уилл всеми силами игнорирует его тон, чтобы снова не выйти из себя. — Ну, это другой парадокс, более сложный, на мой взгляд, — Дастин пожимает плечами. — А вот парадокс причинно-следственной связи… Если ты, например, переместишься в прошлое и попытаешься предотвратить убийство Кеннеди, то в будущем у тебя уже не будет причины этого сделать. Потому что Кеннеди выживает, а значит тебе больше не нужно перемещаться. Понимаешь? — Да, — кивает Майк с таким лицом, что Уилл понимает: до него не особо дошло. — Погоди… — Если ты помешаешь чему-то в прошлом, то путешествие перестанет иметь смысл в будущем, — объясняет ему Уилл. — Это замкнутый круг. — Время — это, в принципе, и есть цикл. Существует гипотеза о том, что оно нелинейно — это значит, что прошлое, настоящее и будущее происходят в один момент, — говорит Дастин, рисуя перед собой в воздухе пальцем круг. — Слышали такое выражение: «Воспоминание о будущем»? Уилл и Майк неловко переглядываются, заставляя Дастина улыбнуться. — Это значит, в теории, конечно, что ты, — он тыкает пальцем на Уилла. — Можешь вспомнить, что случится через год. То, что ещё не произошло в той точке времени, в которой мы сейчас находимся. Майк дёргает Уилла за руку, наклоняясь к его уху. — Очень интересно, но нам вообще не об этом надо было спросить, — тихо говорит он. — Ты просто завидуешь, потому что он умнее тебя, — также тихо отвечает ему Уилл и дразнящего ухмыляется. Но им, правда, надо узнать совсем другое. — Я правильно понимаю, что время — это либо цикл, либо одна единственная линия, которая не имеет начала и конца? — спрашивает Уилл, получая от Дастина кивок, но такой, который означает, что верно всё только местами, в целом. — Хорошо… А допустим, откуда не возьмись появляется вторая линия? Типа параллельная реальность. — О! Это уже касается квантовой механики и многомировой интерпретации… — начинает Дастин. — Нет! Погоди, стой, никакой механики, пожалуйста, — Майк машет перед собой руками, приходя в ужас. — Давай представим, что вот линия должна быть одна, а её вдруг становится две. Дастин падает в кресло на колесиках и важно складывает руки перед собой. Уилл весело болтает ногами, свисающими со стола, потому что у него нет никаких проблем с самооценкой на фоне интеллекта. — Такое может произойти вследствие путешествия во времени, — Дастин снова кивает, понимая, чего от него хотят. — Вы же пришли именно об этом узнать? — Да! — радуется Майк, — Мы на одной волне, чувак. Теперь скажи мне вот что… Если линия должна быть одна, но из-за путешествия во времени образовалась другая, то какие могут быть последствия? Уилл начинает задумываться о том, что у Майка есть какие-то скрытые мотивы, о которых он ему не говорит. Но это может быть просто паранойя из-за всей мистической херни, что с ними происходит. — Если путешественник продолжит менять ход прошлого, — Дастин крутится на стуле, раздумывая. — То, гипотетически, с каждым его перемещение может образовываться ещё одна побочная линия. Майк вытаращивает глаза на Уилла, одними губами произнося «пиздец». Но, ведь если Уилл переместился уже суммарно три раза, то должны были образоваться ещё три побочные линии. А Арахна ему об этом ничего не сказала, она лишь упомянула, что Векна создал второй отрезок. То есть, их всего — два. Так что Уилл хмурится и еле заметно мотает головой в ответ на испуганное выражение Майка. — А если они не образуются? — спрашивает Уилл у Дастина. — Вот, если их только две… То почему так? — Скорее всего, — Дастин облизывает губы, подбирая простые слова для объяснения. — Если путешественник никак не влияет больше на создание побочных линий и, как ты сказал, временных линий в его мире всего две — то произошло какое-то одно событие, которые раздвоило таймлайн. Может, какое-то конкретное перемещение и действие… Уилл думает, что знает какое именно. Но он смотрит на Майка и понимает, что догадываются они в этот момент о вещах разных, что случается редко, но они и с таким-то не сталкивались раньше. Это в новинку. — И как тогда путешественнику вернуть всё обратно? Как превратить две линии в одну? — взволнованно спрашивает Майк. Дастин облокачивается на стол, опираясь подбородком о свою руку и хлопает глазами, как всегда делает Эдди, когда хочет показаться милым и безобидным. Неужели он думает, что пугает их? — Это же логично, — мягко говорит Дастин. — Не дать произойти тому событию, которое образовало побочную линию. Тогда она и не образуется, а, следовательно, не будет причины её предотвращать… Тут мы опять упираемся в парадокс. Вот об этом я вам и говорил! Время — цикл. Майк усмехается и отводит взгляд. Уилл боится, что он решит там что-то в своей голове и не скажет. А ещё хуже, подумает, что он в чём-то прав, хотя Уилл убеждал его в обратном. — Но путешественник должен быть максимально уверен в причине, — твердо замечает Дастин. — А вы почему вообще об этом спрашиваете? — Ну… — Уилл хлопает ресницами и натягивает улыбку. — Мы пересматривали Назад в будущее. — Что, в шестой раз? — удивляется Дастин. — Нам реально пора просить Хоппера достать новых фильмов… Заправив матрас Майка чистыми и свежими простынями, которые немного хрустят после стирки, Уилл ложится на постель, чувствуя, как душа готова покинуть его тело. Спина ноет, и он так чертовски устал, а здесь тепло и приятно пахнет порошком, когда он утыкается носом в подушку. После душа на нём мягкая флисовая пижама, Уилл перекатывается с одного бока на другой, потягиваясь, и чувствует себя большим ленивым котом. Майк снова надевает свою зелёную толстовку для сна, выключает свет в подвале и забирает со стола звёздный проектор, который во время уборки пришлось поднять с пола, где он обычно и стоит. Уилл нехотя двигается, освобождая место для друга: когда он ложится на спину, то на потолке уже красуется новая звёздная карта — за сегодняшнее число: Майк всегда меняет дату, даже если положение созвездий не меняется вплоть до следующего месяца. — Луну совсем не видно, — говорит Уилл, чувствуя, как к его плечу прижимается чужое. — Относительно нашего города она сейчас где-то сбоку, — объясняет ему Майк и поднимает руку, чтобы провести пальцем, повторяя контур линии. — Смотри, вон тот многоугольник с ножками, который впритык к другой линии… С головой как бы. Это Змееносец и созвездие Змеи, которое он делит пополам. — Тот, на котором оранжевая точка? — спрашивает Уилл. — А Змееносец и Змея как-то связаны? — Оранжевая точка — это Сатурн, — улыбается Майк, его голос слегка хриплый, а язык заплетается. — Я читал кое-что… А про созвездия: Змееносец как бы хватает Змея, они связаны. Там даже есть целая легенда о том, как они образовались. Уилл вообще не в состоянии сейчас воспринимать ещё хоть какую-то информацию, ему бы наконец-то закрыть глаза и поспать: но он знает, что снова увидит кошмары. Да и с Майком сейчас так хорошо, когда он не злится и не обижается, потому что тоже устал. Мирно и спокойно, Уилл успевает соскучиться по таким моментам — их становится всё меньше. — Почему тебе так нравятся звёзды? — спрашивает Уилл, поворачиваясь к нему лицом и случайно утыкаясь в черные кудри, он тянется заправить пряди Майку за ухо. — В смысле… Я знаю, что они красивые и всё такое. И я тоже скучаю по настоящим звёздам, но меня как-то не тянет задумываться о созвездиях и их значении. Майк следит за ним, прикрыв глаза, его пушистые ресницы трепещут каждый раз, когда он моргает, а грудь медленно вздымается от тяжелого дыхания: он кажется Уиллу таким милым, когда не рвётся язвить и спорить. Его хочется обнимать. Такого безобидного. — Ты же знаешь, что я не полагаюсь на судьбу и всякие знаки, — Майк вздыхает, будто не верит, что ему приходится это говорить. — Но в последнее время… Я начинаю задумываться о том, что, может быть, всё действительно не случайно. И то, что звёзды сложились определенным образом. Уилл приоткрывает рот от удивления. Потому что это совсем на Майка не похоже. — Расскажешь кому-нибудь, и я тебя убью, — друг хватает его за руку и серьёзно смотрит в глаза, угрожая. А потом начинает тихо смеяться с лица Уилла. — Ты такой романтичный, — дразнит его Байерс. — Думаешь о вечном… — Заткнись, — Майк сползает пониже, чтобы уткнуться в его плечо: он сопит и делает вид, что сейчас уснёт. Но Уиллу становится весело, и он хочет оттянуть момент, когда придётся закрыть глаза. Майк рядом такой теплый, что голова начинает кружиться. Он думал, что с годами эти чувства станут слабее, что он привыкнет к прикосновениям, зная, что они никогда не станут чем-то большим, чем дружеские… Но Уилл ошибался. Его каждый раз словно прошибает. Где-то в сердце начинает колоть: одновременно до чертиков приятно и волнующе, но ещё немного больно, безнадежно. Поэтому Уилл предпочитает не думать об этом слишком много. Нужно расслабиться и наслаждаться, пока можно. — Знаешь, вся эта хрень со временными линиями и парадоксами, — устало вздыхает Уилл, вперившись взглядом в Змееносца. — Такая сложная. Почему нельзя как в кино? Представь, если бы мы могли вернуться в прошлое, но в наши же тела. И прожить заново целую жизнь! И мы бы уже знали, как всё изменить… — А если бы можно было, — сонно бормочет Майк, он всё ещё держит его ладонь, прижимая её к груди Уилла. — Выбрать только один день из прошлого, то в какой бы ты отправился? В голове так много вариантов: у него полно счастливых детских воспоминаний. Можно было бы выбрать рождество в Калифорнии, когда они с Джейн пекли имбирные пряники, чтобы построить маленький домик. Он правда развалился, но было весело. И вкусно. Ещё он думает обо всех кампаниях, когда они ещё мелкие играли в этом самом подвале в Подземелья. О том, как в первый раз сел на велосипед. О первом дне в детском саду, когда он встретил Майка. — Зловещие мертвецы, — улыбается Уилл и уверенно кивает сам себе. — Мама сводила меня на фильм, когда он вышел. Он был жутко страшный… Но мама, кажется, боялась даже больше, чем я. Она так кричала и каждый раз хватала меня за руку! А потом мы пошли в закусочную и вдвоём съели огромную пиццу… Заедали стресс. Он посмеивается, вспоминая, и, опустив взгляд, сталкивается с таким же весельем в блестящих глазах Майка. — А ты? — тихо спрашивает у него Уилл, зависая. — Детский музей в Индианаполисе, — Майк отводит взгляд, ухмыляясь уголком губ. — Холли тогда только исполнилось три, а Нэнси ещё не была такой злюкой. Там был огромный зал с динозаврами! — Отец как-то обещал меня туда свозить, очень давно, — говорит Уилл. Майк сжимает его руку покрепче. — А если бы можно было вернуться и изменить что-нибудь, — говорит он. — Назови первое, что придёт тебе в голову. — Зимний балл в восемьдесят четвертом, — не задумываясь, отвечает Уилл. — Я бы не танцевал с Джессикой. Они переглядываются и начинают глупо смеяться: ехидно хихикая и фыркая. — Типа, — Майк облизывает губы, в уголках его глаз появляются маленькие морщинки от улыбки. — Не давал бы ей ложных надежд, да? — Заткнись, — Уилл зарывается пальцами свободной руки ему в волосы и легонько тянет. — А ты бы что выбрал? — Лето восемьдесят пятого, — Майк чётко знает свой ответ, обдумывал его не один раз. — Когда я на тебя накричал, а потом началась вся эта хрень… — Я сказал, что Джейн тупая, — морщится Уилл. — Так что твоя реакция была нормальной, я бы тоже на себя накричал. — Но я накричал на тебя не из-за Джейн, — хмурится Майк. — Я просто… Ладно, это теперь неважно, да? — О чём ты? — не понимает Уилл. — Просто, — друг снова утыкается лицом в его плечо, его голос звучит приглушенно. — Просто знай, что если бы я мог, если бы я был немного умнее, то не стал бы тогда на тебе срываться. Уилл не хочет задумываться о его словах, но он всегда так делает. На размышления уходит так много времени, что, когда он порывается спросить у Майка снова, задать ему очень важный вопрос — он видит, что парень уже уснул. Этой ночью Уилл увидит свой четвертый кошмар, в нём они с Майком будут снова ссориться, ливень на улице станет таким сильным, что им тяжело будет друг друга услышать. Но самое главное Уилл сможет прочесть даже по губам — и это будет не «Не моя вина, что тебе не нравятся девчонки», а «Не моя вина, что тебе нравлюсь я».

You're makin' me go, then makin' me stay

Why do you hurt me so bad?

В середине жаркого июня, лёжа на пледе, расстеленном на заднем дворе дома Уилеров, Майк следит за Холли, плескающейся в детском надувном бассейне. Но только одним глазом. Потому что рядом с ним сидит Уилл, на нём короткие шорты, а его круглые коленки блестят на солнце. Между ними стоит целая миска ярко-розовой малины, отец жарит мясо для бургеров на гриле, а мама делает лимонад, нарезая лайм тонкими кружками: она пританцовывает под одну из своих любимых песен. Уилл рассказывает ему что-то, не прекращая при этом закатывать глаза и улыбаться, но Майк может слышать только музыку и собственные мысли. Будто его кто-то ударил по голове и заставил выпасть из своего сознания. Теперь так происходит каждый раз, когда они вместе. Майк чувствует, что сходит с ума — ему постоянно нужно касаться Уилла, хватать его за руку, бегать за ним, куда бы друг не пошёл, проверять, чтобы он всегда был накормлен, не замерзал и не перегревался, хорошо высыпался… И Уилла это ни капли больше не раздражает, он позволяет о себе заботиться. Но Майк бы не назвал это заботой. Его это пугает, ему кажется, что он одержим. Поэтому в прошлое воскресенье он пошёл вместе с мамой в церковь, в которую его перестали брать ещё два года назад, потому что он сам попросил. Ему надоело носить кусачий шерстяной свитер, учить дурацкие молитвы и слушать наставления Святого отца — о традиционных семейных ценностях. Самым весёлым, что он навсегда запомнит из семейных походов на службу, так это игру на пианино, которой его научила дочка Пастора. Милая девочка, старше его на два года. В отличии от её брата — он Майка пугает, какой-то помешанный на теме изгнания бесов. Он как раз и натолкнул его на мысль об одержимости. Майк, на самом деле, не верит в бога и никогда не верил. Но в окружении людей, которые так вдохновлены идеей, что у их жизни есть смысл — быть хорошими и послушными, чтобы в конце концов попасть на небеса: он невольно начал задумываться. Что он такого сделал, что высшие силы решили его наказать? Сделали его больным, оставили без сил сопротивляться своим желаниям… Он пытается найти хоть одну причину, хоть самое жалкое оправдание, лишь бы не признаваться себе, что чувствует что-то большое к Уиллу. Легче думать, что это такая болезнь. Она не даёт ему спать по ночам, не даёт мыслить здраво. Сводит с ума. С Джейн это казалось чем-то нормальным, он был готов к такому. Но с Уиллом его бросает из крайности в крайность — хочется оттолкнуть, но одновременно с этим прижаться покрепче и никогда не отпускать. Уилл надевает ягоды себе на кончики пальцев и смеётся, показывая Майку. Друг ест малину по одной штуке, медленно, его губы пачкаются в розовом соке, и Майк думает, что теперь для него лето будет ассоциироваться только с ягодами, яркими красками, со звонким смехом младшей сестры, плещущейся в бассейне и тем, как мама пытается перекричать музыку, чтобы напомнить отцу переворачивать мясо. Believe me, believe me, I can't tell you why But I'm trapped by your love and I'm chained to your side Уилл протягивает ему одну ягоду, снимая её со своего пальца, подносит прямо к губам Майка. Он хочет съесть её, но видит, как изнутри выползает маленький, совсем крохотный, серый паук. Это его не пугает, но Уилл вдруг перестаёт болтать и улыбаться. Он снимает паука, позволяя ему ползти по своему пальцу и опускает руку на траву, чтобы малыш мог слезть. Прошлой ночью Майк долго не мог уснуть, он находился в каком-то состоянии полудремы и видел странные вещи. Сначала это просто был звук, напоминающий треск дров в камине — приятный и успокаивающий. А потом треск сменило постукивание, так шумела мамина швейная машинка, когда она ещё занимала себя шитьем от скуки. Как будто иголка протыкала ткань раз за разом, быстро и методично. Майк пытался открыть глаза, но это было так тяжело — звук всё приближался к нему, пока наконец не стало щекотно пальцам ног. По нему ползли десятки или даже сотни вот таких вот маленьких безобидных паучков, он никогда их не боялся: но в полусне они стали заползать ему в уши и нос, пробираться в рот и даже под ногти. Мерзкие твари, которых он никак не мог скинуть, только дергать руками и ногами, вертясь на месте. После этого видения он стал немного дерганным, логическая цепочка, выстроившееся в голове, заставила его связать всё с меткой на своем запястье, происхождение которой ему так и не удалось выяснить. Может, это был не просто шрам от удара, когда он упал с велосипеда? Может, это был чей-то укус? И все его симптомы были болезнью? У которой наверняка нет названия… — Мне нужно сказать тебе кое-что, — Уилл вырывает его из мыслей, заставляя вернуться в реальность. Теперь его слышно хорошо. — Я волнуюсь, кажется, происходит что-то странное… Но Майк не хочет думать. Ему в голову ударяет лето, каникулы, воспоминания об озере и лице Уилла, его яркой улыбке, когда он бежал к воде и кричал ему «Давай же!». Он хочет думать о кампаниях по Подземельям, о поездках на велосипеде через город и соревнованиях — кто дальше прыгнет с качелей. Они дождутся Дастина из летнего лагеря и устроят ему сюрприз, который уже начали планировать. Из последних сил Майк цепляется за своё детство. Пока в его голову не вторгаются мысли о чужих коленках, коротких шортах и губах, испачканных розовым соком. И он знает, что ведёт себя, как придурок, но не может противиться мысли, что если не сделает сейчас хоть что-то, то ему придётся столкнуться с правдой лицом к лицу. No promises, no demands Love is a battlefield Поэтому он не дает Уиллу договорить и хватает его за руку, заставляя подняться вместе с пледа. Отец даже не обращает внимания, продолжая находиться в своём собственном мире. Холли пытается утопить всех своих кукол за раз, но они продолжают всплывать на поверхность. Мама только бросает им вслед удивленный взгляд, но её больше интересует количество сахара в лимонаде. Майк заталкивает Уилла на кухню и прижимает его к кухонной тумбе, держит его лицо обеими руками и замирает на мгновение, чтобы стереть малиновый сок с чужих губ пальцем. Он пробует его на вкус и краснеет, не только щеками, но и ушами и шеей, от того, как пошло это вышло на его взгляд. Уилл смотрит своими огромными глазами, и они кажутся ещё зеленее сейчас. Он не пугается, когда Майк его целует, но не отвечает сначала, а просто стоит, не шевелясь. Уилл аккуратно отрывает от своего лица чужие руки и меняет их с Майком местами, чтобы не быть тем, кого загнали в ловушку. Он целует Майка намного сильнее, с напором. Губы у обоих начинает покалывать от разливающегося жара и кипящей в теле крови. Майк думает, что раз уж это болезнь или одержимость, то ему ничего не остаётся, кроме как поддаться ей. Потому что сопротивляться Уиллу просто невозможно. Когда друг берёт его запястье и надавливает пальцем на метку из двух треугольников — Майку кажется, что из неё может вытечь сок, прямо как из ягоды. А под его кожей с трескающим звуком шевелятся маленькие серые паучьи лапки.