***
Следующие мгновения проходили для него словно в тумане, однако суть слов Ксавьера он уловил: по неизвестной причине его тело стало совместимым с последней версией сыворотки, которую они разрабатывали, что впоследствии могло привести с ускоренном темпу титанизации. Ксавьер перечислил симптомы с холодностью, свойственной судмедэкспертам: увеличение внутренних органов в размерах и одновременно их искривление — пока ещё не до болезненного состояния, желание питаться сырым мясом и снижение активности ближе к вечеру. Никому не было до конца известно такое явление, как титанизация; однажды оно внезапно появилось, поглощая деревни и города в разгар лета. Вскоре стало известно: каждого заражённого ждёт медленная и мучительная смерть. Вирус приводил к мутации тела, при которой конечности вырастали и деформировались, а туловище раздувалось. У заражённых наблюдалось значительное снижение умственных способностей и повышение жажды плоти — в частности, человеческой. Поскольку вирус не добрался до большинства, на его исследование выделялось крайне мало ресурсов и людей. Об этом Зик даже писал в своей статье. — Ты уверен? — спросил он, и в его голосе была слышна надежда. Взгляд, брошенный на него Ксавьером, был полон родственной нежности — такой, что желудок его сжался в спазме. Зик снова почувствовал себя ребёнком, готовым расплакаться — как в тот момент, когда впервые встретил Ксавьера, впервые поделился трудностями в своей семье и желанием по-настоящему проводить время с отцом. — Не помню ни одного недуга, который так долго оказывал бы влияние на мой организм, — мягко отозвался Ксавьер. — А влияние это весьма приличное. Возможно, потому что я не так молод. Моя иммунная система уже не та, — он смотрел куда угодно, только не на Зика. Затем открыл дневник. Всё казалось слишком странным. Ксавьер стал важной частью жизни Зика — настолько, что он даже представить не мог, что в какой-то момент лишится этой части. — Я просто хотел дождаться подходящего времени, чтобы рассказать… — Должен быть способ остановить это, — произнёс Зик, и на этот раз его тон был пропитан отчаянием. Голос сорвался, и он прикрыл глаза, как будто не видя Ксавьера мог легче общаться. — Мы… — Оба знаем, что такого способа не существует, — твёрдо ответил Ксавьер, — во всяком случае, пока. — Ты прав, — с горечью произнёс Зик. — Как давно ты в курсе? Последовавшая за его вопросом тишина говорила о многом. — Если честно, я вообще не знал, как заговорить с тобой на эту тему. Ты мне очень дорог, я считаю тебя своим сыном… Как, по-твоему, я должен был сказать тебе обо всём? — Нет, — ровным голосом ответил Зик. — Я понимаю. Понимаю, — повторил он, и, похоже, действительно обладал актёрскими способностями, поскольку страдальческое выражение лица Ксавьера сменилось более расслабленным. — Мы знали, чем рискуем, когда начинали всё это. — Я… Зик… — Ксавьер сделал к нему шаг, однако он тут же отстранился. — Извини, я обещал Кольту, что мы поиграем в бейсбол. Мне нужно сходить за инвентарём. Он покинул комнату и направился по прохладному коридору в поисках ближайшего выхода. Ощущал, как бьётся сердце, готовое в любой момент выпрыгнуть из груди. Оказавшись на свежем воздухе, потянулся к пачке сигарет, но когда собрался закурить, вспомнил, что зажигалку оставил в комнате. Зик прислонился к стене, пожёвывая незажжённую сигарету. Картинка перед глазами затуманилась, когда подступили слёзы. Это последняя, подумал он, после чего бросил сигарету на землю и наступил на неё. В голове было пусто, но вместе с тем он чувствовал боль — как будто его мозг стал слишком большим и теперь пытался просочиться наружу через уши. Вокруг возвышались университетские здания. Вдалеке слышалась болтовня студентов, без дело слонявшихся под солнечными лучами. Раскидистые ветви платанов образовывали сетчатую тень на дорожке. Немногочисленные пожелтевшие листья качались на ветру. В том месте, где стоял Зик, они опали и цеплялись к его подошвам подобно намокшей бумаге. Он спрятал ладони в карманы лабораторного халата. В его сторону подул ветер, принося песок со строительной площадки, почти проникая сквозь стёкла очков, настойчиво заползая в волосы и бороду. Всего лишь средство для достижения глобальной цели, думал он о себе. Но какой смысл в жизни и поиске лекарства, если нас всё равно ждёт мучительная смерть?Глава 1. Суровый полуденный свет
11 декабря 2022 г. в 12:19
— «И хотя гипотеза Йегера о биологии титанизации небезосновательна, она, к сожалению, обречена затеряться в дебрях многословия и потонуть в болоте бессмысленности. Он пишет так, будто превратился в студента с факультета литературы, который впервые открыл для себя мир, не ограниченный точкой с запятой, и все его проницательные наблюдения о дифференциации восприимчивости отдельных генов напрочь теряются в тумане абсолютно ненужных подпунктов…». Боже правый, Зик, экспертная оценка Аккермана, которую он тебе дал, подобна комплименту!
— Правда? Если честно, я удивлён. Учитывая, что не так давно выиграл у него грант.
На дворе поздняя осень. Воздух, приносимый ветерком в одно из многочисленных окон в светлом зале для совещаний, был наполнен свежестью и чистотой. Очередной порыв разогнал духоту, созданную древними кондиционерами, привносившими в окружающую атмосферу разве что привкус горелой пыли. На стёклах очков Зика проступила влага. Он повернулся лицом к своему собеседнику — пожилому мужчине невысокого роста, с глубокими морщинами на лице и в круглых очках. Было странно даже просто думать, что это сам доктор Том Ксавьер — уважаемый учёный-первопроходец в области исследования титанов, наделённый неудержимым стремлением совать любопытный нос во взаимоотношения учёных из разных университетов.
С другой стороны, он заменил Зику отца. Наблюдал многие поступки юного Йегера, которые тот пожелал бы забыть; особенно год, который Зик, будучи студентом бакалавриата, провёл, едва ли не превознося научные работы Леви Аккермана. С тех пор Ксавьер с особенным удовольствием следил за каждым их взаимодействием, словно человеческие отношения — не более, чем увлекательный спортивный матч, пусть и состоящий чаще всего из ссор из-за публикации той или иной статьи, которую Зик упрекал в недопустимом искажении его характера. И закрывал глаза на то, что порой допускал ошибки и в выражении собственной точки зрения.
Иногда его так и подмывало признаться любопытному Ксавьеру в отношениях с Аккерманом, выходящих далеко за рамки рабочих. Но о подобном всё-таки лучше не распространяться, да и их договорённость с Леви закончилась, как только грант был уведён из-под носа учёных университета Парадиза. Зик был готов признать, что подавать заявление в последнюю минуту не совсем честно — ему было известно, сколько усилий приложила исследовательская команда Аккермана, да и результаты их работы всегда впечатляли. Даже если эта работа была основана не более, чем на предположениях. Но Зика мало волновали вопросы порядочности.
Таков закон выживания в исследовательском мире: «убить или быть убитым». Как только тебя посещает особая идея, будь уверен — до неё обязательно додумается кто-нибудь ещё. И с этого момента начинается ваше соревнование, безумная борьба за ресурсы и информацию. В последний раз, когда им с Леви довелось общаться, он почти поверил в то, что Аккерман вполне был способен на глазах у толпы свидетелей перепрыгнуть через стол и оторвать ему голову. Однако тот игнорировал его присутствие или сверлил сердитым взглядом. Тогда Зик испытал немалое разочарование. Вместо жаркой сцены ему оставалось лишь украдкой поглядывать на Леви, наслаждаясь тёмными, пронзительно смотрящими глазами, изгибом носа, прядями волос, падающими на лоб, резким голосом, который Аккерман использовал не только на собраниях, но и в…
Вот поэтому делиться с Ксавьером подробностями своих отношений с Леви в ближайшее время точно не стоило. Да и отношениями в общепринятом смысле это было трудно назвать. Аккерман ненавидел Зика, о чём нередко заявлял открыто и без колебаний. Но Зик не испытывал взаимной неприязни. Напротив, ему нравился Леви. И у него хватило сил принять тот факт, что он имеет нездоровую склонность к тому, чтобы привлекать к себе внимание людей, которыми восхищается. Поэтому он был безмерно счастлив каждый раз, когда взаимодействовал с Леви. Поэтому он продолжал провоцировать Леви при всяком удобном случае. Он был почти зависим от этого. Если Аккерман хотя бы раз на людях ответит ему без привычной насмешки, сплетен не избежать; однажды он отреагировал крайне негативно на шутливую попытку Зика вести околоинтимные беседы в присутствии других коллег — был зол до такой степени, что едва не разорвал все отношения.
Какой же я всё-таки жалкий, подумал Зик, криво улыбаясь. Ксавьер вопросительно промычал и, подняв на него взгляд, покачал головой.
— Думаю, он просто неважно себя чувствовал в тот момент.
— Понятно, — ответил Ксавьер таким тоном, как будто на самом деле ничего ему не понятно. — Я хотел сказать тебе кое-что… — договорить он не успел, поскольку дверь в комнату резко распахнулась, и внутрь буквально ввалились двое. Одна опиралась на костыль, а другой был явно недоволен тем, что она вообще пытается ходить в таком состоянии. — Обсудим позже.
— Я уже сотый раз повторяю, Покко, хватит так печься обо мне. Я в по-ряд-ке, — лениво произнесла Пик Фингер своим обыкновенно сонным голосом. Под её глазами — вечные мешки, и сама она выглядела так, будто в любой момент была готова отключиться, рухнув лицом в пол. Её тёмные волосы были неряшливо растрёпаны, а одежда помята — значит, она провела очередную долгую ночь в лаборатории. Зик достаточно хорошо узнал её повадки, а при первой встрече и вовсе принял за живой труп, нависший над микроскопом.
— Передвигаться ты должна в кресле — доктор ведь сказал, что сейчас нельзя перегружать лодыжку! — ворчал её спутник, Порко Галлиард. Он — напарник Пик по лаборатории, всегда язвительный и прямолинейный. Эти двое идеально уравновешивали друг друга. Однако, в отличие от Пик, Порко выглядел так, будто с лабораторной деятельностью вовсе не связан — он был одет в кожаную куртку, его щёки и вздёрнутый нос имели характерный румянец от пребывания на холоде. Под мышкой был зажат шлем. Порко застыл на месте, как только заметил присутствующих. — Э-э… Доктор Йегер, доктор Ксавьер, простите за шум, мы не знали, что здесь кто-то есть.
Порко всегда старался проявлять осторожность рядом с ними двумя — и не зря, полагал Зик. Но было бы неплохо, научись он не врываться в помещение без стука; порой он умудрялся бесцеремонно появляться даже во время важных встреч с приглашёнными профессорами, оставляя о себе и всём учебном заведении не самое лучшее впечатление.
— До тебя до сих пор не дошло? — сказала Пик, присаживаясь на ближайший стул. Затем начала постукивать основанием костыля по полу, придерживаясь лишь ей известного ритма, и растянула губы в загадочной улыбке. — Это неоспоримый факт: даже если бы мы со вчерашнего дня дежурили под дверью, а потом вошли внутрь, то в любом случае застали бы их тут, потому что в своём распоряжении они имеют как минимум несколько окон, через которые можно забраться.
— Пик совершенно права, — отозвался Зик, заметив, как нахмурился Порко, а потому добавил в голос ещё больше саркастичных ноток. — Её гипотезы неизменно точны.
— Не уверен, что мне по силам залезть так высоко, — пробормотал Ксавьер, прикрываясь журналом. — Это ваше дело, молодое.
— Да я из всех вас самая малоподвижная, — ответила Пик. Положила голову на прохладную поверхность стола и удовлетворённо вздохнула. — Разбудите, когда остальные придут.
Зик предположил, что таким образом она предпочла завершить затянувшийся разговор, чтобы не сделать его ещё более неудобным. Хотя что Порко, что Ксавьер всегда были мастерами ловко переводить общение на непринуждённую тему.
Он полез в карман и, вытащив сигарету, закурил, после чего выпустил колечко дыма в открытое окно. Сзади переговаривались Ксавьер и Порко — кажется, обсуждали исследования и тщательно следили за словами, чтобы не выдать лишней информации. Как ни крути, а коллеги всё равно остаются конкурентами, даже если принимают участие в общем проекте.
Вместо того, чтобы прислушиваться к чужой беседе, Зик сосредоточился на том, что видит. Университет Марлии — старый, отмеченный множеством наград и заслуг, был неизменным. Величественное строение из стекла и песчаника, что переливался на солнце. Внизу теннисисты шумной и весёлой компанией направлялись к кортам. Один споткнулся, роняя мячи, которые тут же рассыпались ярко-жёлтой массой. Чуть поодаль пара студентов шагала в сторону библиотеки с высокими стопками книг в руках. Сам Зик, как и большинство его коллег, практически не видел мир дальше территории университета, что вполне логично для выходцев из семей академиков. А потому их взгляды на университетский быт были весьма неоднозначны.
Присутствовал в этом месте своеобразный шарм: в просторном дворике прямо под окном, где будучи мальчишкой он играл в бейсбол с профессором Ксавьером; в кофейне, работники которой сейчас знают наизусть все его кулинарные предпочтения. Но помимо этого здесь ощущалась атмосфера похороненных талантов, кладбище гениальности; марлийцы всегда относились к Программе исследования титанизации с долей скептицизма, а потому требования к учёным, принимавшим участие в работе, повышались с каждым годом. В то время как новыми ресурсами их не снабжал никто. Даже университет Азумабито получал поддержку в виде материалов горнодобывающей промышленности. В их же заведение инвестировал разве что Парадиз, но крайне мало ввиду собственной ограниченности в финансах, поскольку не так давно там произошла весьма драматичная смена руководства, последствия которой до сих пор давали о себе знать. Потому подача заявки на финансирование со своей стороны казалась Зику ужасной. Парадиз сам нуждался в поддержке. В то же время, мнение профессоров и преподавателей Парадиза о нём не могло ухудшиться — потому что оно и так было хуже некуда, — а дополнительные средства неоценимо помогали в улучшении прототипа сыворотки.
Процесс усовершенствования был нелёгким. Зик был уверен, что в последний раз полноценно питался около двух недель назад. А существовать на одних протеиновых коктейлях он не мог, в отличие от Порко и Райнера, которые, кажется, устроили соревнование, кто быстрее заполнит холодильник для персонала десятками бутылок. Впрочем, им тоже приходилось тяжко, если учесть, что бутылки скорее убывали, чем прибавлялись. В любом случае, Зик почти не обращал внимания на дискомфорт. Он — всего лишь средство для достижения глобальной цели. Если он изобретёт сыворотку — неважно какой ценой и через какие запреты — это будет того стоить. Будь он столь же честным и пекущимся об этике, как учёные Парадиза, ему пришлось бы гораздо труднее.
Вскоре прибыл ещё один участник собрания. Закончился спор Порко и Ксавьера, после которого последний походил на насупившегося родителя, недовольного отвратительным поведением своего отпрыска. Порко же помрачнел окончательно, стоило Райнеру переступить порог. Да уж, коллектив у нас — тот ещё змеиный клубок.
— Энни и Бертольд прибудут позже, — объявил Райнер всем присутствующим. Зик обратил внимание на то, что каждый помалкивал, никак не комментируя новость, которая с самого начала была для всех очевидна. Несмотря на габариты, Райнер выглядел взволнованным — глаза его постоянно перемещались с одного коллеги на другого. Напряжение усилилось, когда он поймал на себе взгляд Порко. Раздался глухой шлепок — это Пик под столом ударила друга костылём.
Сейчас на ней ни единого следа прежней сонливости — как и предполагал Зик, ранее она просто пыталась уйти от неудобного разговора. У Пик всегда был талант сталкивать собеседников лбами, при этом максимально незаметно и не принимая непосредственного участия в споре. Это её качество раздражало и одновременно восхищало Зика.
— Э-э… доброе утро, Пик. Порко…
— Не провоцируй его, Покко, — произнесла Пик и, не позволив товарищу возразить, добавила, — он повредил плечо, пытаясь помочь мне, помнишь?
И без того мрачные тучи, висящие над головой Порко, сгустились сильнее.
— Как скажешь, — отозвался он и скрестил руки на груди. — Давайте продолжим. У меня остались дела в лаборатории — нужно изучить несколько образцов.
Напряжённые плечи Райнера заметно расслабились, однако походка осталась неуверенной, когда он приблизился к Пик и сел рядом. На мгновение показалось, будто ему есть, что сказать, но он передумал; с некоторых пор на его лице застыла маска вечной печали, что совсем не подходило его характеру. Зик помнил Райнера, как молодого специалиста, готового выполнить любое задание и с нетерпением дождавшегося возможности работать в месте, где он вырос.
На этот раз их встреча проходила относительно продуктивно — Райнер поделился информацией об экзоскелете редкого «бронированного титана» — одной из разновидностей вируса, которую он изучал, в то время как Пик и Порко пытались проанализировать скорость распространения и роста вируса на различные модели в различных условиях. Зику и Ксавьеру в ходе опытов удалось отделить несколько наполовину мутировавших клеток. Пальцами одной руки Порко впился в другую, когда речь зашла о переходе к более продвинутым формам жизни, а при упоминании экспериментов Райнер стал выглядеть совершенно измученным.
— У кого-нибудь случились… побочные эффекты после тестирования? — деликатно поинтересовался Ксавьер и своим вопросом сделал очевидный намёк на то, что многие из экспериментов его подчинённые проводили на себе, поскольку существовали вещи, которые не способны воспроизвести даже высокие технологии, а вирус слишком молодой, чтобы попытаться воссоздать его синтетическую модель. Кроме того, если у государства появится возможность сократить финансирование исследований, оно это обязательно сделает. А желающих стать подопытными кроликами было ожидаемо мало. — Неужели ни у кого?
— Я проголодался, — первым ответил Порко, в задумчивости потирая затылок. — В смысле, меня постоянно преследует желание поесть. Вчера я съел порядка пятнадцати штук сэндвичей. — Рядом с ним раздалось сдавленное хихиканье. — А ещё у меня чешутся зубы… Это серьёзные наблюдения, а не повод для смеха, Пик!
— Конечно-конечно, — сказал Ксавьер со снисходительной улыбкой. — Предположу, что это связано с повышенным метаболизмом и ускоренной тратой энергии, необходимой для пролиферации вирусных клеток. Или же твой организм подобным образом реагирует на присутствие аномальных генов. Пик, что у тебя?
— Чувствую себя ещё более уставшей, — лениво отозвалась она. — Вот только не уверена, что виной всему эксперименты, а не моя неспособность вовремя прекратить работу.
— Райнер?
— Ничего особенного, — пробормотал он, — хотя… Нет, беспокоиться не о чем. В прошлом году я рассказывал о регенеративных эффектах клеток титана и о том, как их можно использовать для повышения человеческой выносливости безопасным путём, но… — Райнер сохранял нейтральное выражение лица. — В случае с моими экспериментами, необходимого результата становится всё труднее достичь.
Порко шумно цокнул языком, явно желая выяснить — или предположить — что за причины мешают опытам Райнера, но вместо этого поджал губы и не отрывал глаз от столешницы.
— А что насчёт вас двоих? — с любопытством спросила Пик. — Мы ведь так и не выяснили, какой эффект оказывают клетки Звероподобного титана.
— Ничего нового сообщить не могу, — хмыкнул Ксавьер. — Если это всё, тогда переходим к последней теме для обсуждения. Видите ли… — он поправил очки, деликатно прочистил горло и растянул губы в виноватой улыбке. Зик давно догадался, что профессор собирается поделиться с остальными безрадостными новостями.
Существовало очень немного вещей, которые способны вселить в него неподдельный ужас, однако особое место выделено для подобного выражения лица Ксавьера, чувствующего бесконечную вину. Зик не имел чёткого представления о загробной жизни, но если вообразить ад, то он будет переполнен именно такими лицами, дрейфующими вокруг.
— Руководящая верхушка Марлии — не интересуясь нашим мнением — приказала Парадизу и Азумабито сотрудничать с нами в новом исследовательском проекте, который включает в себя наши нынешние исследования.
— Проще говоря, им нужны средства Азумабито и заодно наша помощь в краже результатов исследований Парадиза, — сказал Порко, не впечатлённый словами профессора. Однако ответ его, как всегда, был абсолютно проницателен, несмотря на резкость. — Вот только мы учёные, а не шпионы. Ну, большинство из нас, — добавил он, намеренно избегая взглядов коллег. — И я не имею ничего против, особенно если вспомнить, что они ради собственных успехов готовы идти по нашим головам, — усмехаясь, он поднялся на ноги. — Если на этом собрание закончено, я пошёл. Нужно убедиться, что в моё отсутствие лаборатория не оказалась захвачена ожившими комками органического вещества.
— Не хочешь остаться и узнать подробности? — спросил Райнер, хватая Порко за запястье, но тот вырвался, и его лицо исказила гримаса.
— Завтра узнаю. Либо Пик передаст чуть позже. Я ухожу. Или Марлия тоже начала поддерживать политику контроля автономии своих сотрудников? Разговоры часом не записываются? — у Зика было подозрение, что, будь оно по-другому, Порко отстранили бы от работы ещё несколько месяцев назад. Пару мгновений взгляды остальных следили за дверью, которая не захлопнулась — лишь потому, что Порко перерос этот период, — но закрылась достаточно громко.
— Думаю, идея не так уж и плоха, — внезапно произнёс Райнер с преувеличенным энтузиазмом. Он всегда отличался напористостью, однако сейчас звучал как-то слишком фальшиво — словно пытался убедить себя же в своих словах. — Я не про шпионаж в интересах руководства. Нам и самим будет полезно ознакомиться с чужим опытом.
Однажды он вместе с Энни и Бертольдом уже посещал Парадиз в течение полугода в рамках другого совместного проекта. И всё же изменения в поведении Райнера вызывали у Зика подозрения вкупе с растерянностью. В конце концов, все они вышли из возраста избыточно впечатлительных юнцов. Иногда Зику казалось, что его собственное молодое «я» было не более, чем плодом воображения — настолько другим человеком он стал.
— Конечно, за работой соперников наблюдать интересно, — задумчиво отозвалась Пик. — Но я согласна с Порко, нас попросту лишают права голоса. С другой стороны, ресурсы Азумабито могут быть весьма полезными. Буду честной, меня больше всего волнует твоё мнение по этому поводу, Зик. Всё-таки Парадиз стал чуть ли не рассадником тех, кто тебя недолюбливает.
— Леви Аккерман и Ханджи Зоэ — выдающиеся исследователи, и я был бы счастлив работать с ними в одной команде, — с простодушной улыбкой произнёс Зик. Это выражение на лице творило настоящие чудеса во времена его молодости, но резко потеряло свою эффективность, стоило ему отрастить бороду. — А если серьёзно, мнение у меня может быть одно: совпадающее с нашим прекрасным руководством.
Пик рассмеялась, посмотрев на него взглядом, в котором можно было даже разглядеть долю осуждения, если бы не тот факт, что эта милейшая особа в принципе не была способна на что-то подобное.
— У меня тоже, — произнесла она, на этот раз с предельно серьёзным видом. Поднялась и протянула руку Райнеру. — Мне трудно передвигаться в одиночку. Не поможешь?
Ксавьер дождался, пока за ними закроется дверь, после чего повернулся к Зику с приподнятой от удивления бровью.
— «Был бы счастлив работать с ними»? — сухо переспросил профессор. — Тебе никогда не говорили, что ты хороший актёр?
— К счастью, на сцену я не стремлюсь, — в том же тоне ответил Зик. — Мне хватает ужасных воспоминаний о школьных спектаклях, в которых меня заставляли участвовать. А ещё я ни разу не соврал. К работе коллег отношусь с уважением. Даже если меня тошнит от статей Аккермана или теорий Зоэ, которые она выдвигает по десять штук в месяц, но ни одну не доказывает. Почему вы спросили? Опасаетесь их талантов?
— Вообще-то я имел в виду твоего брата, — деликатно сказал Ксавьер. — В конце концов, он состоит в исследовательской группе Аккермана, — упоминание об Эрене мгновенно заставило Зика помрачнеть. Он потёр переносицу кончиками пальцев, стараясь подавить вспыхнувшее разочарование. Профессор Ксавьер был единственным, с кем он мог обсуждать тему семьи, пусть и неохотно.
— Понятно, — ответил Зик. — Только проблемы у меня не с Эреном, а с тем, как на него влиял наш отец. К брату я питаю слабость. Точнее, к его таланту, — он смог добавить лишь это, не вдаваясь в болезненные подробности. Зика до сих пор терзали сомнения. Иногда он задавался вопросом, каково было бы расти вместе с Эреном, стать для него примером, идеальным старшим братом. Он не мог думать о Кольте и Фалько Грайсах без зависти; о том, как счастлив Райнер, когда ездит вместе с кузеном в город. Даже о взаимодействии Пик и Порко, которые много лет относятся друг к другу с теплом и поддержкой.
Не считая Ксавьера, он не мог вспомнить ни одного близкого человека, который присутствовал бы в его жизни. По-настоящему близкого, а не имеющего общую кровь, как было с Гришей и Диной, которые видели в нём лишь продолжение собственных стремлений, инструмент для исполнения своей мечты. Он задавался вопросом, научился ли хоть чему-то Гриша на своих ошибках или Эрен стал вторым «инструментом» для реализации планов, раз уж сам Зик был разочарованием, о котором его биологический отец вспоминал, стоило увидеть очередную статью с результатами исследований под покровительством университета Марлии. Зику было интересно и то, чувствовал ли Эрен себя счастливым.
Он прервал поток размышлений, сосредоточившись на собеседнике.
— К чему этот разговор, старик? — с горькой усмешкой спросил он. — Боишься, что я пойду по стопам биологического папаши?
— Не исключено, — ответил Ксавьер всё с той же виноватой улыбкой. — Видишь ли, я… не думаю, что сейчас мне стоит беспокоиться из-за этого. Когда мы обсуждали клетки Звероподобного титана, я солгал о том, что ничего не выяснил, — его голос смягчился, в то время как пальцы крепче стиснули дневник с записями.
И все прежние переживания Зика сошли на нет.