1
— Так значит, вы не виделись уже порядка трёх недель? — спросила женщина и прикурила от последней спички из коробки. — Больше. Я не считал, конечно… — ложь: ровно двадцать восемь дней, — но там точно больше, я думаю… Просто он не приходил, не звонил и даже не писал мне, а сам я боялся. — Вы также не приходили ко мне всё это время. Поделитесь: что заставило Вас пропускать сессии? Какие чувства Вами двигали в этот период? — женщина достала новую зажигалку и положила её на журнальный столик рядом с чужой кружкой не начатого кофе. — Да вот, кстати, ничего особенного, Вы знаете. Сначала я был в лёгком смятении и зарылся с головой в работу. Но сейчас мне нормально. Я стараюсь особо не думать об этом, потому что… когда я вспоминаю, что такая мелочь перевернула всё с ног на голову… Всё было так хорошо, а потом раз и… будто ничего и не было, будто и не знали друг друга никогда… мне немного обидно и неприятно становится. Но я ведь сам в этом виноват, жаловаться не на что, — говорил парень сухо, всеми силами выдавливая из себя безразличие. — И зачем я только начал тот разговор, да? Почему никогда не могу держать себя в руках? Не думаю, что когда-нибудь это пойму. — Обманывая себя, Вы сделаете только хуже. Парень выдержал подозрительно долгую паузу, и психолог даже приоткрыла губы, желая что-то добавить, но ей не дали. — А разве я обманываю? — Бомгю взглянул на женщину прямо, открыто и с ясным, почти искренним любопытством — так, что на секунду она даже усомнилась в собственных догадках. Но лишь на секунду. Проморгавшись в лёгком изумлении, она поправила волосы и проговорила в несвойственной ей, неловкой манере: — Вы в праве утаивать некоторые вещи от меня. Я не Ваш личный дневник и не первое доверенное лицо, это несомненно… Но, боюсь, подобными практиками самовнушения Вы загоните себя в состояние куда потеряннее, чем раньше. Я не в праве давать открытые советы, но всё же позволю себе один: будьте честны с собой и своими чувствами. Ничем хорошим такой самообман не закончится. Слова специалиста достигали его как сквозь ушные затычки. Слушал ли он вообще, что она говорила? О чём думал в этот момент? О нелепом следе от помады, разумеется, который женщина оставила на краешке своей кофейной чашечки. — Слушайте, мне действительно не о чем волноваться. Да, тяжеловато было принять его уход, да и в целом непросто оказалось осознавать с-симпатию к парню… и понимать, что он выпустил против меня колючки, сказал такие странные и страшные вещи, которые заставляют меня прийти к выводу, что я его совершенно не знаю и не узнаю уже, наверное, никогда… — последнее он озвучил быстро, с рваным вздохом, — это всё было непросто. Непросто, но не более того. Всё не так уж и плохо. Психолог глядела на него пронзительно, что есть сил пытаясь найти брешь в этой странной стальной броне, в которую тот облачился так внезапно и до жуткого надёжно. Никаких следов ни единого чувства, за которое хоть как-то можно было зацепиться. Пуст и чист, как новенький хрустальный стаканчик, что только что достали из коробки. Тяжело вздохнув, женщина перевела взгляд в сторону. — И что Вы теперь планируете делать? — Да не знаю, — ответил он необычайно легко и беззаботно. — Думаю, мне больше нет причин приходить. Со мной всё в порядке. По большей части я прекрасно осознаю себя и свои действия. И благодарен Вам за помощь, пусть и такую короткую. Улыбке, что с такой свежей лёгкостью, будто пёрышко, коснулась его губ, практически можно было поверить. — Что ж… Тогда я не смею Вас задерживать. — Благодарю, — сказал он, поднявшись, и принялся копаться в сумке в поисках бумажника. — О, нет, за сегодня я ничего не возьму, не стоит. Я рада, что Вам удалось переступить это. — Спасибо, я тоже рад. Захватив тёплое коричневое пальто, он попрощался и покинул кабинет, не уловив той страшной вины, которая гадким паразитом теперь пожирала женщину изнутри.2
— Бомгю, смотри, снег наконец-то пошёл! — высокая девушка, чуть шоркая розовыми домашними тапочками, подбежала к окну. — Неужели? — саркастично донеслось из коридора. — Декабрь уже, давно пора, — Джим появился в комнате с четырьмя стаканами и парой бутылок шампанского. — Не будь таким угрюмым! Всему своё время, — сказала она и пихнула своего парня с несуразной пальмой на голове в плечо, падая вместе с ним на диван. А за окном действительно мело. Никому не было известно, сколько времени прошло с тех пор, как первая пушистая снежинка коснулась тротуара, но сейчас дороги уже плотно застилал ровный слой снега, словно земля наконец решила спрятаться под своей тёплой зимней маской. Дома в округе украшали яркие гирлянды, во дворах весело махали прохожим рождественские фигурки эльфов в зелёных колпаках, а под пышными нарядными елями подле цветастых подарков улыбались маленькие игрушечные олени. Отовсюду веяние приближающихся праздников щекотало нос сладковатым ароматом скорого чуда. Даже в помещении уже приятно пахло выпечкой, мандаринами и хвоей. Казалось бы, атмосфера как нельзя лучше должна была дарить настроение праздника, веселья и радости. Так и повалиться бы в этой сладкой неге с тарелкой фруктов на диван, включить какой-нибудь из любимых рождественских фильмов и смеяться с друзьями с того, насколько нелепо помпезно могут быть украшены дома у богачей. А когда в руках ещё и бокал шампанского, так дело и вовсе набрало бы куда более увлекательные обороты. Только вот Бомгю всё ещё жил в ноябре — в его серости, тоске и холоде с промокшими в бескрайних лужах ногами. И никакие не нужны были ему ни фрукты, ни фильмы, ни бокалы. — Ну чё, ребят, — один из друзей Джима поднял стакан высоко над столом, — с новосельем! — До сих пор не могу поверить, что вы решили пожениться, — озадаченно бормотнул Гю, доливая себе напиток до краёв. Девушка — её зовут Эми — тут же прижалась к руке Джима всем телом и взглянула на него со всей нежностью, что только хранила внутри. — Такого болвана одного оставлять нельзя, куда же он без меня? — игриво сострила она, но её парень лишь с улыбкой цокнул и легонько столкнулся с ней лбами. — Извини, конечно, но это не меня пришлось отбивать у пьяных мужиков в клубе в первую нашу встречу, — ответил он и комнату наполнил тёплый дружеский смех. Каждому из ребят вокруг было весело. Все смеялись, пили и обсуждали всё, что только лезло в голову. Джим и Эми совсем не уставали друг от друга. За те полгода, что они встречались, кажется, будто и ссор от них не слышалось ни разу. Они точно любили друг друга, и Бомгю видел это. Смотрел с улыбкой и был, несомненно, очень рад за друзей. Он рьяно верил, что те счастливо проживут свои года, так и не познав разочарований, что чаще всего постигают замужние пары. Он правда надеялся на это совершенно искренне и неподдельно. Надеялся, но в глубине страшно им завидовал. По-доброму, не желая никому плохого. Просто глядя на счастье других, начинаешь невольно думать, а почему же тебе не повезло таким же образом? Почему холодными пьяными ночами после ухода Ёнджуна Бомгю всё ещё терзали столь удушающие приливы боли? Они ведь так ни разу и не поговорили за целый месяц. Парень устал уже ругать себя, но и уничтожить эти чувства до конца у него не получалось, как ни старался. Тысячу раз он рвался хотя бы написать ему с жаждой окончательной ясности, но то было так страшно и неуместно, что он почти заставил себя стереть чужой номер. Почти. Когда шампанское закончилось и Джим достал бутылку чего-то покрепче, Бомгю поднялся из-за стола. — Отойду покурить, не теряйте. Накинув пальто, он юркнул меж коробок с вещами на широкую террасу, не переставая удивляться, откуда у ребят с таким худым кошельком нашлись деньги на такой здоровый дом. «Мажоры хреновы», — шутливо подумал он и достал из кармана пачку сигарет с малиновым фильтром. На улице было холодно. С минуту парень глядел в небо, выдыхая громадными облаками пар. А может, он просто накручивал себя всё это время? Мимо проехала парочка автомобилей. Последняя остановилась у соседнего дома, и вскоре показались два маленьких ребёнка — мальчик и девочка — а с ними улыбался мужчина, ругаясь на то, что те преждевременно стягивали свои вязаные шапки и шарфики. А вдруг Ёнджун ничего плохого о нём и не думал? Вдруг решил, что неловко, напротив, Бомгю, и просто не хотел тревожить? Невозможно сосчитать, насколько часто подобные мысли посещали его голову. Но каждый раз он отметал их, оставляя на потом, когда разум одурманит алкоголь и можно будет стать чуточку смелее перед самим собой. Прикурив сигарету, он вновь поднял взгляд в небо. Снежные хлопья на фоне света уличного фонаря завораживали. Бомгю был рад, что стоит под крышей и может любоваться ими, не боясь, что снег попадёт в глаза. А может, стоит хотя бы попробовать позвонить? Вдруг, пока эта идея не успела скрыться под тяжёлым слоем сомнений и опасений, он бездумно набрал номер и приложил телефон к уху. Сердце колотилось, а внутри всё сжималось так, что перекрывало все ощущения от охладевших, дрожащих от ужасного волнения пальцев. Только вот трубку Ёнджун так и не взял. «Ожидаемо», — подумал Гю. «Но всё равно обидно», — добавило тут же сознание. Выпустив в последний раз дым, он потушил сигарету и потёр друг о друга ледяные ладони. С его ухода прошло минут пять, и мороз уже стал нещадно кусаться. Шмыгнув носом, он развернулся и сделал шаг в сторону двери, когда услышал звонкую мелодию из своего кармана. Несколько секунд он несмысленно таращился на экран мобильного, неожиданно растеряв всю свою былую решимость. — Алло? — голос его хрипло дрогнул от нервов, и он тут же прочистил горло. — Привет, — послышалось низко и до странного озадаченно из динамика, — Извини, ты звонил мне? Я не успел ответить. Что случилось? Ёнджун тяжело дышал в трубку. На фоне едва уловимо подвывала музыка, и в подкорку начинали закрадываться омерзительные подозрения. Пробирающие до дрожи и отторгающие как ударом тока. — Да я… я… Извини, я хотел… — Извини, я перезвоню, — резко звонок оборвался, а Бомгю так и стоял с телефоном у уха, дослушивая последние гудки завершённого вызова. Очнуться вышло лишь спустя пару минут, когда тело пронзила непреодолимая жажда успокоить нервы очередной дозой никотина. Руки не слушались, когда он поднёс огонь к сигарете. Живот скрутило от как никогда противоположных сейчас эмоций: смятения и наивного предвкушения. «А вдруг правда перезвонит, а вдруг…» — думал в растущей панике Бомгю, прожигая взглядом пространство. Только того так и не произошло. Надежды его не оправдались ни тем же вечером, ни будущим. «3 декабря. Вернулся от Джима С Эми. Плохо на работу не хочу завтра. Кто-то двадцать минут назад отправил мне сообщение, но я не могу попасть по кнопкам что б его посмотреть. ЗавТра посмотрю. не знаю зачем я до сих пор сюда пишу Спокойной ночи!!»3
На часах 16:35. Сверху тучи так и грозили сбросить новую порцию снега, а Бомгю всё чесал к знакомому дому по так и не расчищенным за три дня тротуарам. В этой части города всегда так: домики — аккуратные, с чистенькими ухоженными двориками, а как выйдешь за пределы участка — будто в деревню попадаешь, да к тому же не самую уютную. Только мысли его сейчас оккупировали отнюдь не тротуары с домиками. То была беспросветная тревога, которую он никак не мог в себе удержать и потому шагал сквозь сугробы с особым нервным усердием. «Только б его не было дома, только б не было…», — надеялся Бомгю, поднимаясь по скользким ступенькам на крыльцо. Но его ведь не могло не быть, верно? Когда это закон подлости уступал ему так вовремя и учтиво? Пара беглых стуков, и за дверью послышались развалистые тяжёлые шаги. «Твою мать». — Бомгю? — выглядел Ёнджун потрёпано, словно проснулся прямо перед его приходом. «Такой домашний и сонный, прямо как…» Спустя несколько секунд беспрестанного наблюдения Бомгю понял: на того человека, под боком которого ему довелось проснуться месяцем ранее, тот сейчас походил совсем малость. Под глазами синяки, взгляд острый, настороженный — никакого сходства с той незабываемой утренней искренностью. Неужели теперь Ёнджун будет смотреть на него только так? Тем не менее, даже такой беспокойный, недружелюбный вид заставил всё внутри вскипеть и тут же превратиться в пар, который Гю выпустил в попытке перевести дыхание. — Привет, — прозвучало совсем тухло и бестолково. А он ведь обещал себе держаться стойко. — Проходи, чего стоишь, — наконец «враждебность» уступила место простой неуверенности и Джун потёр замёрзшие плечи, после чего поспешно пропустил гостя внутрь. В коридоре паника заставила младшего замереть у входа. Он молча стоял напротив хозяина дома и даже не собирался разуваться. Он не мог собраться, увидев его впервые за столь долгое время. Ладони только пуще холодели, а сердце стучало не иначе, как взбесившееся. Гю ведь так хотел встретиться, прояснить всё окончательно, но теперь не мог достать из себя ни единого звука, не то что осознанного слова, и из-за такой страшной несуразности происходящего забытое бремя сожалений вновь напомнило о себе, почти физически рванув плечи вниз. Как же так? Ёнджун сначала молчал тоже — долго и мучительно, — пока словно не очнулся. — Как дела? — он смотрел на Бомгю внимательно, взволнованно перебирая в руках край своей растянутой домашней майки. — В порядке, как сам? — спросил он машинально, едва ли и правда желая знать ответ. — Бывало и лучше… Ты звонил мне недавно? Извини, что так получилось, меня очень… очень отвлекали. Правда, прости, мне очень, очень жаль… — таким потерянным Гю видел его впервые. Сейчас он создавал впечатление ребёнка, который по чистой случайности разбил мамину любимую чашку. — Всё в норме, не парься. Я не хотел ничего такого. Звенящая тишина вновь сдавила их тисками. Было ужасно неуютно просто молча стоять и думать, что же такого сказать, чтоб не было до такой степени неловко. Бомгю ожидал слишком многого от этой встречи, так почему всё проходит так паршиво? Что случилось с Ёнджуном? Где его непоколебимая ухмылка, задор, ехидство? Кто вытянул из него все прежние краски, заставив даже глаза так пугающе поблекнуть? Когда обоим, кажется, почти удалось дотянуться до полки с завалявшимися за месяц темами для разговора, вдруг появилась причина, по которой Гю вообще пришлось вернуться в этот ныне ненавистный дом. — Бомгю, — позвала Миён, неторопливо спускаясь по лестнице. — Ты чего тут? Пойдём наверх? И Бомгю с готовностью встретил этот непонимающий, немало встревоженный взгляд парня напротив. — Ты к ней пришёл? — спросил Ёнджун едва слышимо, и парень кивнул, наконец опускаясь снять свои ботинки. Затем он медленно поплёлся вслед за девушкой, провожаемый всё тем же внимательным, таким льстивым сейчас взглядом снизу, пока не скрылся за углом лестничного пролёта. В мыслях одно за другим всплывали одни лишь матерные выражения, ведь иначе описать эту «тёплую» встречу ему не удавалось. Очень сухо, слишком холодно, чересчур никак, если судить в общем. Но он пришёл сюда за другим, и лучше было бы подумать именно об этом. Когда они с Миён оказались в комнате, девушка остановилась на секунду, а затем села в кресло возле трюмо, пригласив Гю на кровать. — Итак… — начала она, разворачиваясь к парню лицом. — Я хотела поговорить. — Да, это надо бы, — сказал он, и брюнетка горько усмехнулась. — Ты ведь тоже понимаешь, что ни к чему хорошему мы не придём, да? — эти слова Бомгю немало ошарашили, ведь ожидал он от девушки обратного и даже успел морально подготовиться к очередной ссоре. В недоумении он поднял взгляд и удивился ещё больше, ведь Миён мягко улыбалась, не сводя с него глаз, и в этом взгляде не виднелось ни доли того, на что он рассчитывал. — Я понимаю, что такое случается. Мы ссорились слишком часто, так что сразу можно было понять, что мы не «те» люди друг для друга. Буду откровенна, за время этой продолжительной «паузы» я поняла, что устала. Не от тебя, а от наших отношений, — чем дольше она говорила, тем сильнее ломался её голос. Казалось, ещё минута, и девушка бросилась бы в слёзы, однако этого не случилось: прерывисто вздохнув, она даже тихонько посмеялась, устремив ясные глаза в потолок. — Я ведь тоже не подарок, конечно. Я не могу сделать тебя счастливым, как и ты меня, это так… В общем, я остыла и пришла к выводу, что ни мне, ни тебе это «бремя» отношений не нужно. Но я хотела закончить со всем честно и официально. Согласен? Бомгю кивнул. — Я давно хотел поговорить с тобой об этом. Извини, что тебе пришлось делать это самой. — О, брось! Всё в порядке. Я ведь прекрасно понимаю, что таким, как ты, бросать куда сложнее, чем быть брошенным. — Отныне и впредь эта фраза занимала особое место в его голове, будучи внезапно слишком откровенной и правильной. — Ты ведь добрый на самом деле, пусть и вредный до ужаса, — она вновь посмеялась, и теперь улыбка появилась и на его прежде мрачном лице. Длинные ресницы девушки уже едва удерживали слёзы, но тон её всё равно оставался поразительно светлым. — В общем… Ты мне нравился, правда. И я была рада проводить с тобой время. Жаль, что так сложилось, но ничего не попишешь, да? Нам обоим так лучше, и разумнее было бы просто дружить. — Ты права… Прости меня, — сказал он осознанно и от всего сердца. — Я вёл себя как последний… — Прекрати. Мы оба часто ошибались, не вини одного себя. В любом случае спасибо, что уделил мне время. Я рада наконец поставить точку. — Тебе спасибо, что пригласила. Миён улыбнулась и посмотрела на него с особой нежностью, как на старого, вновь обретённого друга. А затем вмиг стала серьёзной и поднялась с кресла, делая шаг навстречу. — Но в одном я своего мнения никогда не изменю, — сказала она, взметнув указательный палец, — Ёнджун — не тот, кто тебе нужен. Он не умеет и не хочет любить, ты зря потратишь на него нервы. Бомгю молчал. Все мысли покинули его разом, оставив одну единственную идею, которую посадила в него только что Миён. — Я подумаю об этом, — сказал он и поднялся на ноги тоже. Смысла отрицать очевидное в нём не нашлось. Девушка смотрела на него выжидающе, а после так неожиданно обняла за шею, что он даже вздрогнул, испугавшись, но быстро опомнился и притянул её ближе. В этих трепетных объятиях он вдруг захотел всё вернуть. Такие ласковые встречи, тёплые слова о4
Холодная зимняя ночь. Окна кафе тогда страшно заметало мокрым снегом, да такая стояла на улице пурга, что электропровода провисали под морозной тяжестью, а некоторые из линий и вовсе безжалостно пообрывало, оставив дома неподалёку без света. Похожая картина развернулась и в голове Бомгю, что никак не мог забыть ту недавнюю встречу, приоткрывшую коробочку с тайной, которую Ёнджун надёжно хранил под десятью замками. После того случая младшего ни на минуту не покидало настойчивое, вязкое предчувствие чего-то, ровно как в тот вечер в начале ноября, когда старший без особенно ясных объяснений решил уйти. Это странное ощущение оставляло свои липкие следы на всех поверхностях, которых парню доводилось касаться, а сегодня, в эту чёрную морозную пору, отпечатки выглядели наиболее отчётливыми. Закончив пересчёт кассы, он украдкой взглянул сквозь затуманенное стекло и почти ужаснулся поглощающему мраку, что царил в округе. «М-да, добраться будет непросто. А дома ведь тоже холодно… Не такой уж приятный вечер намечается», — мысленно досадовал он, но уже спустя пару минут его, наконец размывая пелену тревожного оцепенения, заботили совершенно иного рода обстоятельства. — Слушай, ну это же охренеть, как нечестно! — возмущался он, недовольный количеством отведённых ему чаевых. — Два с половиной часа с начала смены я работал один, и там как минимум третья часть от всего полагается мне! Ты же знаешь, какая была запара! — Если ты так серьезно к этому относишься, то нужно было просто брать себе заработанное сразу, чтоб потом делить не пришлось, — парировал Кевин, новый официант в их кафе. Себе на уме и абсолютно невыносимый. «Надо же, только устроился, а уже указывает мне, что делать», — думал Гю, всеми силами сдерживая подступающий гнев. В последнее время ему приходилось усердствовать над эмоциями неожиданно часто даже для себя. Однако вся эта ярко вспыхнувшая обида улетучилась быстро, как лопнувший воздушный шарик, ведь внезапно новенький смягчился и нелепо покачал головой, ошарашивая словами: — Блин, ну давай я угощу тебя чем-нибудь. Мне вообще не кайф вот так вот верить тебе на слово. Кто знает, сколько тебе на самом деле дали? — паренёк был настолько наглым, что у Гю просто слов не нашлось тому в упрёк. Так и ушёл потихоньку от ярости к простому удивлению. «Хороший ход, Кевин. Где-то мы уже встречали подобную тактику», — встрял внутренний голос, который всё привычнее, совершенно неподвластный, вставлял свои не всегда понятные комментарии. — Ну правда, пошли куда-нибудь? Отметим знакомство, и мне не так обидно будет, что деньги ушли из кошелька. Под жалостливым взглядом Гю чувствовал себя загнанным в угол. Вроде ситуация неприятная, но на предложения выпить он теперь соглашался более, чем охотно. Поразмыслив с пару секунд, он зачесал пятернёй волосы и вымученно произнёс: — Ну давай тогда в бар какой-нибудь. — Договорились! У меня как раз есть отличное заведение на примете, — ответил Кевин уж очень оживлённо и даже похлопал коллегу по плечу. Тот нашёл такую тактильность совершенно лишней, но разумно промолчал. — Там бармен такой крутой, сразу как дома себя почувствуешь! Бомгю и рад был с этим согласиться, только все надежды на хороший отдых после смены с грохотом раскололись пробкой от шампанского, которая выстрелила прямо ему в плечо ещё снаружи, у самого входа в это, по словам Кевина, «отличное заведение». И кто додумался распивать его на улице? Парень уже думал, что душа собирается покинуть тело от испуга, когда услышал звонкий смех своего нового приятеля, который, заметённый с ног до головы снегом, чуть ли не валился в сугроб, хватаясь за живот в слёзной истерике. Пришлось подождать, пока он успокоится, прежде чем наконец войти. Открывая дверь бара, из которого даже на улицу были слышны расслабленные мотивы регги, Бомгю думал лишь о странном вкусе своего знакомого, что притащил его в подобное место. Стены пестрили фотографиями голых женщин и миллионом странных картинок, на одной из которых вполне скрупулёзно изображалось совокупление мужчины с ящерицей. Гю даже не подозревал, что такое возможно, хотя, конечно, думать о таких вещах прежде привычки не имел. Люди вокруг создавали чёткое впечатление заядлых наркоманов — агрессивных или в меру вменяемых, — и лишь некоторые из них на вид безобидно покачивались под музыку на танцполе. Одежда их также не выглядела привычно: длинные юбки — порой даже на мужчинах, — множество украшений, походивших больше на шаманские амулеты, и почти у каждого огромное количество колец на пальцах и в тонких длинных косичках. От такой обстановки Гю моментально стало не по себе. — Куда ты меня привёл? — крикнул он своему знакомому на ухо. — Не парься, это ахуенное место! — так же громко ответил тот и целенаправленно пошёл к барной стойке. — Эй! — недовольно бросил он бармену. — Где тот парень? Вместо тебя стоял тут неделю назад! — Больше стоять не будет, — ответил громила, смешивая коктейль. — Как это? — недоумевал Кевин. — Этот брюнет высокий? Я ради него только сюда притащился! — не унимался он, и Гю даже удивился, сколько эмоций он способен выдавать за считанные секунды. — Что случилось? — спокойно спросил Гю, усаживаясь на неудобный деревянный стул. Не то чтобы ему действительно было интересно, но беседу поддержать было единственным, что отвлекало его от того, что происходило вокруг. — Уволили. С мужиком каким-то подрался, — бармен также смягчил выражение и скользнул картонкой с меню ближе к ребятам. — Да ну блять… — разочарование отпечаталось на лице Кевина подобно клейму. — Ну и что теперь… — Расслабься, парень, — бармен улыбнулся и протянул ребятам пару самокруток. — Угостись, не помешает. — Что это? — нахмурился Гю. — Фишка заведения, — с улыбкой объяснил Кевин, — не дрейфь, — и губы его сомкнулись вокруг косяка. Бомгю долго смотрел на вытянутый предмет в руках и не решался попробовать. «Сомнительно…» — не переставал думать он, без умолку в мыслях называя это вредным и безответственным, но слепое любопытство не давало ему отступить. И вот дым наконец проник в его лёгкие. Тяжёлый и тягучий, он дарил странное сладковатое послевкусие, которое всё никак не удавалось проглотить. Парень закашлялся и его тут же повело в сторону. — Эй-эй, тихо, — Кевин придержал его, когда падение со стула уже казалось неизбежным. — Ты как? — Нормально, — сказал он, но на деле голова уже шла кругом. Тело пробрала приятная дрожь. — Что это? — снова спросил Гю и ощутил непоколебимое желание откинуться на несуществующую спинку стула. Кевин вновь вовремя поймал его и усадил обратно. — А сам как думаешь? — бармен хитро улыбнулся и поставил перед ними две стопки тёмной жидкости. И когда только Кевин успел сделать заказ? О словах мужчины парень даже не задумался. Единственное, что его сейчас волновало — это собственная голова, которая казалась до страшного тяжёлой, в отличие от всех остальных частей тела, которые словно готовы были всплыть на поверхность, как в море. А ведь он даже ни разу за свою жизнь не ездил на море. Тем не менее это не мешало ему быть глубоко убеждённым, что именно такое чувство можно ощутить исключительно в морской воде. — Нефигово тебя вштырило, — смеялся в кулак парень рядом, всё ещё придерживая свободной рукой Бомгю за плечи. — Возьми, выпей, — рюмка вмиг оказалась перед ним, и Гю осушил её, не думая. Хотя нет, если говорить честно, он твёрдо знал, что после хотя бы одного глотка его вывернет наружу, и был несказанно рад, что этого всё-таки не случилось. Вкус оказался таким же сладким, как те самые нотки, что оставались на языке после курения. О содержании этого напитка думать было уже некогда, ведь дым наполнил его лёгкие во второй раз. Что происходило дальше, Гю помнил с трудом. Он давно потерял счёт выпитому алкоголю и скуренному чему-то и слегка вернулся в сознание, лишь когда его под руки тащили в туалет. — Давай, умойся, — спокойно, но с ноткой довольства, как показалось Бомгю, Кевин крутанул кран, и Гю услышал шум мощного потока воды. Склонившись над раковиной, парень не был уверен, являлся ли таракан, выползший из сливного отверстия, настоящим, то ли полностью был плодом его воображения. Уже позже выяснилось, что вся окружающая его комната, — со всей грязью, обшарпанной краской на стенах и кусками недоеденной курицы на заклеенном подоконнике, — вполне могла стать приютом для подобных гадких созданий; в первые секунды его волновало лишь облегчение, когда холодная вода коснулась кожи и пьяная липкость сошла с лица. Происходящее теперь отражалось в его сознании куда чётче, чем прежде, и он даже мог разглядеть черты лица своего приятеля, которые не различал уже слишком продолжительное количество времени. Тот до странного напряжённо стоял рядом и смотрел на него, крепко поджав губы. Бомгю попытался нахмуриться в недоумении, но не был уверен, что мышцы его слушались, ведь даже губы прошептали простой короткий вопрос лишь спустя две немые попытки: — Что? — спросил он, опираясь поясницей на раковину. Влажные волосы неприятно касались лица, и он откинул их ладонью назад. Парень рядом покосился в сторону туалетной кабинки, и Бомгю взглянул на неё тоже, только сейчас замечая череду неразборчивых звуков, что оттуда исходила. «Боже», — подумал он, когда вся немыслимая суть наконец достигла его, и опустил смущённый взгляд в пол. «Ну конечно, такого следовало ожидать, мы же в грёбаном баре», — пытался Гю себя успокоить, но менее неловко от этого не становилось. Когда же он вернулся в реальность, отгоняя мысли прочь и желая скорее покинуть комнату, Кевин встал напротив с необъяснимо встревоженным видом. Бомгю с любопытством смотрел на него, зажатого и стеснённого, и не мог понять его настроя. — Хочешь, — начал он шёпотом, — тоже? Тут парень совсем растерялся. Разум всё ещё оставался туманным, и он ничуть не соображал, чего от него хотят. — Чё? — нахмурился он, и Кев беспокойно отвёл взгляд в сторону, прикусив нижнюю губу. — Ну… как они? Хочешь, я тебе отсосу? Гю надолго завис, не веря своим ушам и никак не в силах понять, не послышалось ли ему. Если всё же нет, то как подобная ситуация вообще могла его коснуться? Опомнился он, когда Кевин медленно опустился перед ним на колени. — Эй-эй, стоп, нет, хватит, — запаниковал он с нервной усмешкой и легонько толкнул парня за плечи. Тот взглянул на него несмело, но слушать и не думал. Ловким движением он расстегнул ремень его брюк и коснулся бегунка на ширинке. — Да погоди ты. Хорош, не надо, — возразил Бомгю снова, а сердце его уже сидело где-то в пятках. Он совсем не знал, что ему следует делать и как себя вести. За короткие пару секунд он успел дважды перекрутить происходящее, успокоиться и заново запаниковать. Подобные моменты слишком сильно выбивались из хода его обычной жизни. — Не бойся, я аккуратно, — прошептал снизу Кевин и попытался убрать чужие руки от застёжки, но парень отмахивался слишком усердно. — Да хватит, а?! — внезапно он поднял голову и заставил обескураженного Бомгю совсем замереть от ужаса. В чужом пронзительном взгляде кипела такая злоба и решимость, что Гю даже на секунду показалось, что вся его жалкая мирная жизнь безнадёжно обречена оборваться буквально в будущий миг. Прямо здесь, в грязном туалете, в сомнительной позе с пугающим типом, который не знает слова «нет». — Тебе же приятно будет, уймись. — Прекрати, — сказал Гю как не своим, бесцветным и сиплым голосом. Он даже не был уверен, что вообще издал хотя бы звук, поэтому постарался выговорить как можно чётче и громче: — Хватит, отойди от меня, — сердце его кошмарно колотилось, а ладони сильно дрожали, когда он пытался остановить чужие руки как можно дальше от себя. Впервые он был так напуган и потерян, совершенно не понимая, куда бежать и, главное, как, ведь ноги уже едва держали его, готовые подвести в любой момент. Тогда Кевин поднялся, твёрдо и уверенно. Смотреть в его тёмные глаза, которые теперь были застелены безумным спокойствием, оказалось на редкость страшно. Парень был выше Гю почти на голову и сулил своей расслабленной позой такое давление, под которым невозможно было даже пошевелиться. — Слушай, нам ведь обоим это нужно, так? — спросил он ледяным, пробирающим тоном и аккуратно поправил чужие влажные от пота волосы. — Ты ходишь злой вечно, у меня в жизни тоже не всё гладко. Нам обоим нужна разрядка, я не прав? — мягко он провёл пальцами вдоль его рёбер и попытался приподнять свободную белую рубашку, но Бомгю перехватил его запястье, казалось, понемногу приходя в себя. «Злой? Я злой? Разве… Почему?» Ответ пришёл почти мгновенно, а перед глазами возникло совершенно неожиданное в подобных обстоятельствах лицо. Последняя улыбка, тёплый тихий голос — всё, что так согревало его в одинокие холодные ночи. И где этот человек сейчас? Чем он занят, когда Бомгю здесь, в таком омерзительном положении? Пока Бомгю так жалок, слаб и подчинён воле совершенно отвратительного человека, не читает ли он спокойно одну из своих книжек на кухне? Не пьёт ли свой любимый чай, будто запивая горькие сигареты? «Был бы он рядом, ничего бы не было. Никуда бы я ни с кем не пошёл», — думал он, и моментально его охватила такая глубокая тоска, что хотелось просто разрыдаться. С этими неуместными мыслями о совершенно далёком человеке он полностью утратил надежду на спасение. Будто бы только он мог ему помочь, только он способен был вытащить из этого ужасного места и вернуть домой. Что ему оставалось теперь? Что делать, когда Кевин, сдерживая любое сопротивление, уже добирался до последней пуговицы на рубашке? Что делать, когда его значительно превосходили в силе и не давали даже сделать шаг в сторону выхода? Что делать, когда он сам уже почти смирился с происходящим и готов был просто ждать, пока всё наконец закончится? Голос его оставался совсем сдавленным, будто тот смяли и засунули куда-то так глубоко, что не достать. Он не мог не то что кричать — даже шёпот давался в тот бесконечный по ощущениям миг с непомерными усилиями. Пытаясь выдавить хотя бы что-то членораздельное, Бомгю вдруг укоренился в мысли, что начинает задыхаться. Кевин, проходясь чередой мокрых, совершенно омерзительных поцелуев по его шее, изредка пытался выдавать что-то ободряющее, мол, я всё сделаю быстро, тебе понравится, — но от подобных слов Гю выворачивало только крепче. Он всё пытался совладать с собой и собрать силы в кучу, но со временем это стало казаться невозможным даже в самом широком воображении. Он знал, что произойдёт, когда Кевин доберётся до его брюк. Пытался убедить себя, что в этом нет ничего такого. Он — пьяный и свободный парень, почему бы ему тоже не побыть сладким и ласковым хотя бы несколько минут, в конце-то концов? Нужно просто смириться и попытаться получать удовольствие, правильно? Только то было совершенно для него недопустимо. Каким бы чёрствым он себя не считал, как бы не ненавидел с ног до головы, но ему всё равно было страшно — абсолютно понятно и оправданно. Но неожиданно в один момент он словно проснулся. Замок на туалетной кабинке щёлкнул, Кевин отвлёкся, и Бомгю в каком-то необъяснимом бешеном порыве что есть сил рванул в сторону, всё ещё ощущая на коже фантомные вязкие касания. Пьяные лица в беге размывались в безобразные очертания. Свет, производимый эпилептическими вспышками мини-прожекторов, больно бил в глаза. В груди грохотала тяжёлая музыка. Тошнота накатывала едва подавляемым ощущением. Он не мог отделаться от чувства, что за ним следуют прямо по пятам. «Бежать, скорее бежать!» — мысленно вопил он, и с каждым шагом его охватывало ощущение, что он не идёт, а падает, из последних сил удерживая равновесие. Чувства его метались от ужаса до глухой, наивной надежды на лучшее. Когда пара пьяных туш загородила ему проход, внутри всё с режущим свистом улетело в пропасть. Неужели настолько безнадёжен он был с самого начала? Но затем его вмиг окутал холод. Обжигающий, вызывающий глубокую внутреннюю дрожь. Куда он попал? Что-то мокрое, как невесомая крохотная капелька, осело ему на нос. Затем мягко коснулось ладони, щеки и даже ресниц, заставив парня зажмуриться. Это снег, сухой и хрупкий, всё чаще касался кожи, тут же растекаясь влагой, и спустя минуту Гю чувствовал, как всё обильнее промокала вся его одежда. Снижение температуры здорово протрезвило его и позволило с лёгкой осознанностью оглядеться по сторонам. Тихий тёмный переулок. В меру страшный, в меру подозрительный, в меру грязный. Переулок как переулок — таких в городе в каждом квартале не счесть. Только именно в этом пришлось найти временное убежище одинокому и испуганному молодому человеку, который оказался на улице в лёгкой хлопковой рубашке, когда до пальто ему совершенно не было дела. Когда он кожей чувствовал приближение опасности, от которой великим чудом удалось скрыться. Только что делать теперь? Мороз всё настойчивее пробирал до самых костей. Вернуться в бар за одеждой? Ни за что. По крайней мере, не сейчас. Как ему поступить? Ответ ускользал от него, прячась в закромах сознания от чувств, что разворачивались внутри чудовищной бурей. Ужасная вьюга, вобравшая в себя страх, тревогу и беспросветное отчаяние, вырывалась на поверхность неконтролируемой истерикой. Надрывные всхлипы раздавались в тишине улицы, и никто не обладал магической способностью ему помочь. Только он, к которому сейчас хотелось больше всего на свете. Как он мог его оставить? Почему он ушёл? Когда ощущение безопасности наконец заполнило его в достаточной степени, все чувства настолько обострились, что он почти сходил с ума от боли в висках, немыслимого головокружения и тошноты, что вновь напомнила о себе и подступила с двойной силой. Обилие алкоголя, курения и стресса заставило его опереться ладонью на стену и выпустить всё наружу. Желудок сводило судорогами, слёзы ручьём лились из покрасневших глаз, а опьянение всё настойчивее вело его в сторону. Когда он почти падением оказался на сыром, грязном асфальте под каким-то хлипким навесом, тело его уже содрогалось от рыданий. Безумно хотелось кричать, плакать ещё громче, чем то было возможно, но со временем силы покинули его окончательно и, пребывая в немой истерике, он поднял влажный тусклый взгляд в тёмное небо, откуда крупными хлопьями кружился снег. За что ему всё это? «Что я снова сделал не так?» — спрашивал он себя, даже мыслями поддаваясь жгучей агонии. «Ты сам знаешь, Бомгю, — отвечал ему тут же внутренний голос. — Разве простое желание отбить побольше чаевых побудило тебя на это? Разве ты сам, боясь себе в том признаться, не желал заполнить пустоту, в которой теперь безвылазно погряз? Вместо того чтобы принять свершившееся и прожить ту печаль, что съедала тебя день за днём, ты лишь тонул в алкоголе и слепом желании убедить себя, что всё в порядке. Ты встречался с друзьями, делая вид, будто ничего не гниёт внутри, намеренно забытое; ты выбрался в бар с человеком, который изначально казался тебе подозрительным, в попытке удержать ту связь с миром, которую так безудержно рушишь своей безответственностью за собственную глупость. Ты любишь Ёнджуна и должен признать это глубоко, смиренно и без сомнений. А дальше будет проще». «Обманывая себя, Вы сделаете только хуже» «Верно, — подумал Бомгю. — Я просто обманываю себя. Мне очень больно, я очень скучаю. Я боюсь признать, что за последние годы действительно жил только рядом с ним, хотя так и не смог его понять. Но я ведь так хочу… Только что мне с этим делать?» Ни о чём более не думая, он задубевшими пальцами выудил из кармана телефон. С трудом различая символы, нашёл нужный номер и собирался тут же позвонить. Сказать, как ему плохо. Рассказать, отбросив стыд, что произошло с ним этим ужасным вечером, и от всего сердца наконец уверенно и твёрдо заявить о том, что чувствует. Он верил, что Ёнджун примет его. Даже таким убогим, униженным и испачканным чужими прикосновениями. Он добрый и понимающий и точно не стал бы осуждать его за подобное, правильно? Бомгю хотелось, чтобы то было так. Он не размышлял ни секунды, почти с припадочным рвением желая всё это осуществить, но отчего-то вдруг замер, уже занеся палец над кнопкой вызова. Что-то мешало ему, совершенно непреодолимо возвысившись высокой стеной, первый кирпичик которой положил сам Ёнджун, так грубо отозвавшись о рассуждениях Гю. Если это глупость, то стоит ли его внимания? Если он решил, что ничего подобного между ними быть не может, то какой толк в том, что Гю скажет обо всём открыто? А вдруг он даже слушать не станет? Тоже сочтёт омерзительным, как думал о себе сейчас и Бомгю? Глаза вновь набрались влаги. Губы подрагивали, когда он пытался сдержать слёзы и набирал совсем другой номер, а грудь высоко вздымалась от судорожного хриплого дыхания. Когда из динамика донёсся заспанный басистый голос, эмоции неконтролируемо вырвались наружу. «Джим, пожалуйста, забери меня отсюда», — проскулил он, останавливая напрочь чужие возмущения по поводу позднего звонка. К моменту, когда такси остановилось перед дверьми бара, Бомгю уже заставил себя прошмыгнуть внутрь за пальто. И, хотя то не произвело желаемого согревающего эффекта, всё же мороз сквозь плотную шерстяную ткань стал кусаться уже не так нещадно. Облегчение, которое испытал парень, увидев знакомое лицо, вызвало новый поток слёз, и в машине оба ехали молча: Джим пока не лез, а только успокаивающе поглаживал его по голове, которой тот прильнул к его плечу, а сам Гю не мог вымолвить ни слова, задыхаясь от глубоких рваных всхлипов. Всё теперь перемешалось в его мыслях. Открываясь самому себе, он не ожидал, какая волна захлестнёт его, и был не в состоянии ей противиться. Слишком много всего обрушилось на него внезапным осенним ливнем такой силы, что тот способен был своим немыслимым потоком смыть всё, что сидело, сдавленное, в его душе. Огромных усилий ему стоило понять, что именно охватило его, ведь там была и злость, и отвращение к собственному телу, которым совсем недавно так бесцеремонно пытались воспользоваться, но самую важную роль определённо занимали мёртвое отчаяние и тонна сожалений, которые он никак не мог отбросить, ведь чем дольше размышлял, тем чаще к старым ранам добавлялись новые. Ведь предчувствие, зародившееся задолго до этого дня, не покидало его и впредь, и Бомгю был слишком сильно убеждён, что не ушло оно потому, что он так ему и не позвонил. Дома стало гораздо лучше. Как в тумане приняв душ (не без чужой помощи в манере подай-принеси), он смог укутаться по самый нос в одеяло и оказаться в своей одинокой, но такой мягкой и родной постели. Джим сидел рядом и предпринимал попытки достучаться до друга с расспросами — довольно тактично и сдержанно, несмотря на свою наглую натуру, — но Бомгю за вечер так устал, что слова выходили тихими сонными обрывками. — …кому ты хотел позвонить? Что произошло? Что ты говоришь? — обеспокоенно спрашивал он, попусту желая добиться от глухой стены вразумительных ответов. — Ёнджуну хотел, — пробормотал он, ощущая себя на грани сна, но всё ещё не отключаясь. — Так хотел, но ему это наверное не нужно… — Кто такой Ёнджун? — Самый замечательный из всех, кого я знаю, — ответил Гю шепотом и не слишком разборчиво. — Я так его люблю, Джимми. Почему он ушёл от меня? Я такой плохой человек? Почему он меня не любит? — бездумно мямлил он, задавая вопросы скорее самому себе, ведь, на самом деле, практически не воспринимал чужого присутствия. Джим же долго молчал, крепко задумавшись, и лишь спустя минуту всё же решился подать признак внимания, осторожно и несмело: — Кхм, а… он говорил тебе что-нибудь об этом? — Он сказал, что не верит в любовь. Мне было так больно это слышать, — в полный голос сказал Бомгю, накрывая глаза ладонями. — У него, может, есть причины так считать? Ты спрашивал? Услышав этот вопрос, Бомгю застыл, понимая, насколько же всё-таки нелепо выглядело происходящее со стороны. Он жаловался на несчастную любовь, досадовал, почему же его чувства не взаимны и пытался самостоятельно залезть в чужую голову и выдать ответ, исходя лишь из своих собственных размышлений. Разве это правильно? Почему он всё ещё не задал все эти вопросы Ёнджуну лично? Почему столько терзал себя, казалось, дойдя до катарсиса, но так и не отважился явиться со всем этим к человеку, которого это дело касалось непосредственно? — Я боюсь с ним об этом разговаривать. Он сказал, что мои чувства — это глупость. Я хотел сегодня позвонить ему вместо тебя, рассказать обо всём, но мне страшно, что он снова не воспримет меня всерьёз. — Бомгю, страх, это, конечно, понятно, но не слишком-то разумно, — Джим ласково погладил его волосы и грустно вздохнул. Такое нежное отношение создавало впечатление, будто вся эта ситуация почему-то волновала его не меньше. Бомгю тогда ещё не понимал, кому и о чём рассказал, поэтому не видел никакой озадаченности и удивления в чужом тоне, принимая всё за чистое желание поддержать друга. Он тогда даже не догадывался, насколько сильно эти слова оказались шокирующими для сознания его приятеля. — Ты ведь не понимаешь его, правильно? А когда не понимаешь, нужно разговаривать. Сколько ещё мучиться в неведении собираешься? Джим звучал подобно его внутреннему голосу, который Гю всегда с такими усилиями подавлял за то, что говорил тот исключительно верные вещи. И вечно он, разумеется, противиться ему не мог. — Тогда, наверное, я поговорю с ним… завтра же, да? — произнёс он и поднял взгляд с такой надеждой на одобрение, что Джим невольно улыбнулся и снова провёл ладонью по его волосам, прямо как мамочка утешает своего бедного глупенького сына. — Да, так будет лучше, что бы там ни было, — сказал он, и Бомгю смог наконец со спокойным сердцем уснуть, уже не отгоняя все горящие мысли, а мягко и умиротворённо ими укрываясь. Крайне измотанный, он почти всю ночь спал без задних ног, что ему не удавалось уже около месяца: постоянно настигали то кошмары, то бессонница; сейчас же всё в корне отличалось. И кровать вдруг стала намного уютнее, и одеяло грело куда лучше, а сны и вовсе казались тем самым долгожданным избавлением, какое настигает рабочих после тяжёлого дня при первом соприкосновении с постелью. Не то чтобы они отличались какой-то особенной яркостью или насыщенностью, но были спокойными и чистыми в сравнении с вечером, который пришлось пережить накануне. Только вот утро, однако, сулило не так много приятного, как хотелось бы, а началось и вовсе с непонятного грохота из кухни. Едва разлепив глаза, Бомгю укутался в одеяло, как в кокон, и шатким развалистым шагом направился на шум. В висках больно пульсировало от резкого подъёма, в глазах потемнело, а желудок словно пару раз со всего размаху встряхнули, взбалтывая всё, что там находилось. Тем не менее в соседней комнате он уже чувствовал себя почти прекрасно, не считая жуткого похмелья, и взору его неожиданно предстал Джим. Испуганный и неловкий, он склонялся над пустой стеклянной банкой из-под кофе, падение которой, видимо, и стало причиной пробуждения хозяина квартиры. — О, живой? — спросил Джим бодро и с виноватой улыбкой, поднимая посуду с пола. — Извини, я разбудил тебя? Я хотел убраться перед уходом, но без жертв не обошлось. — Который час? — спросил настороженно Бомгю и сел на ближайший к нему стул. В голове неистово бился вопрос: «Как я мог забыть, что он здесь?» «Для тебя такое не впервой». Джим засучил рукав рубашки и взгляд его тут же наполнился ужасом. — Мля, половина девятого! Я побежал! — крикнул он и скрылся в коридоре, по пути собирая из длинных дредов низкий хвостик. Бомгю, на пару секунд зависнув в пространстве, встал и медленно пошёл следом. — Слушай, насчёт вчерашнего разговора… — начал парень, параллельно обуваясь, а Гю тем временем стремительно поникал, невольно пролистывая в памяти кадры прошедшей ночи. Сердце даже успело сделать пару кульбитов, пока Джим, занятый ботинками, молчал. — Я, конечно, не знаю точно, что у вас с тем парнем случилось, и, вообще, это не очень-то моё дело, — выпрямившись, он внимательно взглянул на Гю, ещё круче завёрнутого в порыве смущения в одеяло. — Короче, на твоём месте я бы всё же попробовал с ним поговорить. Если есть непонятки, то какой толк самому в них копаться? Если ты любишь его… — Прекрати, — густо покраснев, парень упёрся лбом в стену, не желая и дальше выслушивать наставления по этой ужасающе неловкой теме. Кто тянул его за язык некоторое количество часов назад? «Вот и пожинай теперь плоды своей болтливости», — думал он, сгорая от стыда. А Джим тому лишь довольно усмехнулся, натягивая пуховик, и как ни в чём не бывало продолжил: — Если любишь его, то об этом можно и сказать. Пиздец ведь и так уже случился, правильно? Куда хуже? А так хотя бы мозги в порядок приведёшь, — к моменту, когда он закончил, Бомгю уже стёк на пол и в своём огромном пуховом одеяле больше напоминал сугроб, без единого намёка на человека внутри. — В общем, попробуй обсудить с ним всё. Потом расскажешь мне, как прошло, договорились? — Уже сегодня, что ли? — удивлённые глаза показались из убежища. — Конечно. Ты сам так и собирался, помнишь? И Бомгю, к сожалению, действительно всё помнил.***
Он не знал зачем, не имел понятия, на что надеяться, но всё продолжал разрезать усыпанный снегом тротуар уверенными глубокими следами. Путь от автобусной остановки до нужной калитки казался не простой дорожкой, которой он следовал уже в сотый раз, а еле преодолимым препятствием, то и дело строившим ему новые мелкие преграды в виде сомнений и страхов перед скорой встречей. Бомгю устал уже мысленно повторять речь, которая из раза в раз менялась, приобретая новые детали, что ему непременно следовало осветить. Он по десятому кругу очерчивал план действий, необходимых для более правильного хода разговора. В него входило без малого следующее: дружелюбно улыбнуться с приветствием, сказать, что безе, которое он купил, обязательно будет вкусным и его нужно съесть с любимым ёнджуновым зелёным чаем, а затем начать лёгкую незамысловатую беседу, которая каким-то неизвестным образом должна была перетечь в мысль, с которой он в этот дом и направлялся. Понимая, что всё точно пойдёт не по плану, Бомгю поддавался невообразимой панике, которая, к слову, была для него сегодня под негласным запретом. А вот уже и та самая голубая калитка. От волнения внутри кипела тошнота — и физическая, и моральная, — и чувства его одолевали самые разные: томительная тревога, стыд, смятение и даже толика какой-то необъяснимой радости. Последнее казалось самым шокирующим, ведь всё что угодно при таких обстоятельствах выглядело бы куда уместнее странного нервного веселья. Но ни понять причину, ни отринуть это он не мог, как ни старался. Как бы то ни было, вскоре всю эту ментальную мешанину беспросветно перекрыла неожиданность мужского пола лет под тридцать, что секунду назад закрыла за собой входную дверь и с кривой ухмылкой направилась к воротам навстречу парню. Последнему вдруг издалека показалось его лицо смутно знакомым, но вспомнить то так и не удалось. Пересекаясь, они коснулись друг друга взглядом, и в этих покрасневших пытливых глазах парень увидел что-то, заставившее его со всех ног бежать внутрь. В дом он ворвался, не стучась, и в пару широких шагов преодолел расстояние до кухни, наспех скинув обувь. На дальнем от входа стуле бездумно курил Ёнджун. Синее одеяло чуть открывало его бледные голые плечи, а волосы казались влажными и малость запутанными. Бомгю замер в проходе, прибитый чужим тусклым взглядом к полу. — Ты что здесь делаешь? — хрипло спросил старший, лихорадочно отряхивая сигарету в кружку. Голос его звучал так строго, что Гю стало не по себе, точно зимний холод вдруг забрался ему под пальто. — Что случилось? — спросил он, выдержав напряжённую паузу. Ёнджун отвёл взгляд и сделал крепкую затяжку, укутываясь получше одеялом. Долгое молчание, без сомнений, намекало на то, что отвечать парень не собирался. — Извини, я… не вовремя, наверное. Пойду лучше, — потерянно сказал Бомгю, опасливо ретируясь к выходу. — Да нет, оставайся. Ты же зачем-то пришёл? — сказал он настолько повседневно, что Бомгю вновь ощутил ту зияющую дыру в груди, которую с такими усилиями пытался заполнить. Ёнджун снова закрылся. Он не прогонял его, но и делиться ничем не желал, словно был полностью к нему равнодушен. Это отношение разрушало даже ту слабую надежду, что непоколебимо теплилась внутри до сих пор. — Будешь чай? Есть зелёный обычный, ромашковый, чёрный обычный и с бергамотом. Последний не пробовал, советовать не стану: меня от его запаха блевать тянет, но вдруг тебе нравится, — быстро он поставил чайник, достал кружку и продолжил совершенно обыденно крутиться у столешницы. Из-под края одеяла выглядывали босые ноги с отчётливыми синяками на щиколотках. От поведения старшего у Гю кровь стыла в жилах. Он совсем не понимал, что могло произойти, ведь глядя на чужое состояние не находилось ничего более-менее очевидного, кроме одного момента: случилось что-то плохое, и такое спокойствие Ёнджуна убивало Бомгю стремительно и безжалостно. — Бомгю. Я спросил, какой чай ты будешь, — отчеканил он каждое слово, но Гю даже не думал заниматься такой ерундой, как отвечать на подобные вопросы. Быстро он встал рядом и обеспокоенно заглянул в чужие глаза. Те были такими пустыми и холодными, что Бомгю ощутил, как внутри болезненно треснул крепкий вечный лёд, разрывая тело на безжизненные осколки. — Какой нахрен чай? — отчаянно воскликнул он. — Что это был за мужик? Что он с тобой сделал? Ёнджун вымученно, даже с каким-то неясным страданием закатил глаза и сел обратно на свой стул, придерживая одеяло. — Да какая разница, кто он? Очередной стрёмный тип, мне не привыкать. Когда Гю сел рядом, бросив пальто на соседний стул, и стал пилить его выжидающим взглядом, он продолжил. — Ну что ты хочешь от меня услышать? — спросил он, натянуто улыбнувшись. — А что ты можешь мне сказать? Вопрос поставил парня в тупик. — Ничего я не хочу тебе говорить. Зачем ты пришёл? — Уже неважно. Скажи мне, что произошло? — Да зачем тебе это знать? Любопытство утолить нечем? — Джун был необычайно раздражён или просто пытался защититься. Любой из вариантов отзывался в младшем колким болезненным скрежетом. Бомгю стыдливо отвёл взгляд и протёр потные ладони о брюки. У него вдруг совсем не находилось достойного ответа. Слова застревали в горле, образовывая чудовищно тяжёлую тишину. Ёнджун не спускал с него своего цепкого немигающего взгляда, и Гю понял, что всё было зря — весь его визит и даже мысли об этом. Старший внушал такую враждебность, что парень уже хотел разреветься, выставляя себя на посмешище, но в крайний момент наконец собрался и произнёс тихонько и очень несмело, с шумным вздохом: — Я волнуюсь… Ёнджун всё ещё не отрывал от него глаз, но выглядел так, будто его пронзили внезапным откровением, напрочь выбившим из колеи. — Мне стоило предупредить, что приду, я знаю, — продолжил Бомгю уже более уверенно, — но я уже здесь, и если тебе так неприятно моё присутствие, то я, конечно, уйду, хотя переживать меньше не стану, потому что… — Стоп, — Джун устало накрыл лицо ладонью. — Не надо дальше. Совершенно обескураженный, Бомгю неконтролируемо сдавался окатившей его панике. Они оба молчали несколько секунд, и Ёнджун, казалось, продолжать говорить даже не собирался. — Так я могу остаться? — спросил младший шепотом, внимательно глядя на человека рядом, что на вид бесстрастно сверлил взглядом подоконник. Когда тот обернулся, холодность, казалось, уступила своё место чему-то вроде растерянности. Будто Ёнджун не мог решить, как ему поступить. Покачав головой, он опустил глаза, в которых, Бомгю готов был поклясться, блеснули слёзы. — Я не знаю. Ничего не знаю. Я не хочу… — на секунду он прервался, поджав губы, и лёг лбом на столешницу. — Не хочу, чтобы ты видел меня таким. С этой фразой у Гю мир ушёл из-под ног. Застыв в полном недоумении, он не мог собрать эмоции в кучу, одновременно будучи и полностью поникшим, и охваченным, как бы то ни было позорно в такой ситуации, каким-то лёгким, вмиг подарившим ему крылья чувством. — Почему? — глупо спросил он, но Джун молчал. — Ёнджун, пожалуйста, поговори со мной. Что произошло? Что сделал тот человек? Расскажи мне. Ёнджун сперва не решался. Он мирно, но глубоко дышал, не поднимая головы, и Бомгю даже начинал терять терпение, умирая от беспокойства. Спустя порядка тридцати мучительных секунд старший наконец заговорил. Надломленным голосом и всё так же неуверенно. — Мы познакомились в клубе месяц назад. Я пытался его отшить, но он всё названивал и названивал, да и у меня тогда всё пошло не очень хорошо в жизни… В общем, я всё-таки ответил ему и поначалу всё было как обычно, я… — слова давались ему с огромными усилиями. — Мы проводили вместе время иногда, как это обычно у меня случается, а потом я понял, что он… Не совсем подходит мне со своими… «странностями» и «сексуальными наклонностями», — выпрямившись, он накрыл лицо ладонями. — Я сразу всё закончил, потому что боль в таких делах терпеть не могу больше всего, но он не отставал и даже откуда-то узнал мой адрес. Слал подарки, деньги, а вчера ночью пришёл и сам. Бомгю не верил тому, что услышал. Конец рассказа ударил сильнее всего, ведь чем занимался он сам прошлой ночью? Мерзкий бар, алкоголь, Кевин — всё вдруг сложилось в одну безумную картину, которая теперь казалась на порядок страшнее, чем когда он смотрел на неё только со своего ракурса. Признаться, немного протрезвев на утро, Гю даже не нашёл в себе особенно глубоких переживаний из-за свершившегося: остались лишь презрение и омерзительный смрад от чужих касаний, которые ощущались где-то в подкорке. Страх ушёл, не было уже так плохо и больно, когда пришло осознание, что, в конце концов, закончилось всё вполне безобидно. То же чувство, что испытывал он сейчас, было сравнимо с десятикратным проживанием вчерашнего вечера. Раз за разом и с куда более ужасающими последствиями. Окружающие звуки теперь доносились до него вполуха, заглушаемые шумом в собственной голове. С огромным трудом парень перевёл дыхание и с едкой горечью понял ужасную вещь: если бы он всё-таки поехал к нему вчера, то всё могло сложиться иначе. Всё это можно было легко предотвратить, если бы он просто ему позвонил. В висках болезненно стучала кровь, сердце ныло от разъедающей вины и бури сожалений. Он не знал, что сказать. Ёнджун же решил выстрелить второй раз, вновь согнувшись над столом. — Мне было так страшно, Бомгю… Я и подумать не мог, что такое возможно, ведь всегда был очень осторожен в таких важных вещах как дом. А он взял и явился… Всё так болит, у меня везде синяки, это так гадко, — напряжёнными пальцами он зарылся в свои волосы и с силой оттянул пряди. Внутренне Бомгю неистово рвался броситься на него с утешениями, но из-за надуманной вины чувствовал, что не имеет на то права. Он уже даже стал сомневаться, точно ли мог просто находиться рядом, ведь явиться к нему с такими наивными и глупыми намерениями само по себе уже казалось ему безумным эгоизмом. — Как же я не хочу, чтобы ты меня видел, зачем же ты пришёл… — быстро его голос упал ещё ниже, а плечи мелко дрогнули. Гю словно находился в своём самом нестерпимом кошмаре, видя, в каком состоянии находился дорогой ему человек и по чьей вине. Особенно сильно било по нему то, что Ёнджун, обязанный после пережитого волноваться исключительно о себе, всё ещё переживал, каким видел его Бомгю. В конечном счёте, последний не сдержался. — Боже, Ёнджун, пожалуйста, не говори так, — простонал он и обнял друга за плечи. — Скажи мне, что я могу для тебя сделать? Как я могу тебе помочь? Старший снова помотал головой. — Никак. Я слишком долго в этом живу. Я пытался измениться, пытался оставить всё в прошлом, даже причёску сменил, чего не делал лет с восемнадцати, — мрачная усмешка задержалась в воздухе, оседая тяжестью на ушах. — Ох, как же я ненавидел этот розовый цвет, ты бы знал… Только всё было напрасно. Я всё тот же грязный и отвратительный, каким меня видят все и каким я вижу себя сам. Я не хочу так жить, Бомгю, не хочу. — Ёнджун, за что ты так на себя наговариваешь? Т-ты же такой замечательный, я, я… я так… Бомгю знал, что скоро просто разрыдается, но держался изо всех сил. Вдруг Джун поднял голову и посмотрел на него так печально и проникновенно, что всё внутри сжалось, заставив Гю вздрогнуть. — Как ты можешь говорить мне такое? Ты ведь совсем ничего обо мне не знаешь. Бомгю замер. Главное страшное убеждение, прозвучавшее из чужих уст, неожиданно превратилось в одну большую глупость, которой, казалось, можно было найти множество упрёков и аргументов против. Самых правдивых и весомых. — Да неужели понять это должно быть так уж сложно? — произнёс он с растущим возмущением. Даже не думая, будто наконец взял нужный след в этой цепочке разговора. — Как бы я хотел, чтобы ты видел себя моими глазами… Ты же такой добрый, понимающий, весёлый, умный, рисуешь так красиво. Помнишь те рисунки из парка? Они всё ещё у меня в телефоне, — последняя фраза вдруг представилась Гю чересчур несущественной и даже глупой, почему он поспешил исправить ситуацию. — Ты так сильно меня поддерживал, помнишь? Ты знаешь и говоришь столько важных и хороших вещей, что я сам в себя даже… верить начинаю… Разве этого всего мало? Да и… это ведь даже не всё! Я могу долго распинаться, хочешь? — спросил Гю и даже приготовился загибать пальцы, но Джун слишком неожиданно рассмеялся. Настолько, что парень замер на какое-то время, шокированный, так и не опустив раскрытой ладони. Улыбка старшего вышла кривой. Такой, какая появляется на лице, когда всеми силами пытаешься сдержать слёзы. Некоторое время он молча смотрел Гю в глаза. Грустно и открыто, как не смотрел никогда. А затем, когда ресницы опустились, по щекам пробежали две тоненькие влажные дорожки. — Боже, да я ведь и крупицы твоего внимания не стою. Ты же такой… Ты такая прелесть, Бомгю, я не знаю… Я так испугался, когда ты спросил меня о своих чувствах в последний раз. Я так боялся тебя и так ужасно нагрубил. Сказал такие ужасные вещи, как ты можешь продолжать смотреть на меня так после всего, что было? Бомгю заметил, как атмосфера начинала потихоньку меняться. Каким-то неизвестным образом они действительно ушли от страшной ночи к главной, особенной теме, и что-то неведомое подтолкнуло Бомгю с лёгкой тёплой улыбкой коснуться его лица, стереть горестные слёзы и вовсе выпасть из реальности, глядя в его тоскливые глаза, которые сияли наконец так искренне, что сердце пропускало удары секунда за секундой. Всё ещё ласково поглаживая большими пальцами чужие щёки, Бомгю сказал: — Я ведь не просто так тогда спрашивал, — и после, совершенно непредвиденно даже для самого себя, под совсем безумным наваждением он совершил то, что в будущем вспоминал с очарованием и светлым трепетом: мягко коснулся чужого лба нежным бережным поцелуем. С этим быстрым и едва уловимым жестом всё вдруг изменилось. Смущение накрыло с головой обоих, и Гю тут же оробел, не зная, что делать дальше, но отступать было некуда. Дело сделано, назад ничего не вернёшь. К тому же, младший бы соврал, сказав, что стал бы что-то менять, будь у него возможность. Ведь видеть эту милую растерянность на любимом лице и замечать, как щёки покрывает лёгкий румянец было слишком дорого. — Ну, — с застенчивой улыбкой начал он, когда тишина уже начинала давить, и опустил лучистый взгляд в пол, — в общем, я не слишком хорош в выражении всего такого, но… каким бы ты себя не считал, для меня всё равно остаёшься… ну знаешь… тем, кого я хочу видеть рядом, на чьей стороне хочу быть и… вообще… Когда он поднял глаза, сердце его замерло. Если бы он знал, что способен сотворить один беглый невинный поцелуй, то давно бы уже насчитывал их тысячами. — Не смотри на меня так, — сказал, вернее, почти воскликнул Ёнджун, пряча лицо, на котором расцвела глупая и такая очаровательная улыбка, в свои ладони. Бомгю с упоением заметил, как сильно покраснели чужие уши. Тогда в груди что-то звонко щёлкнуло. Медленно приблизившись под каким-то ныне неизвестным наваждением, Гю аккуратно коснулся ёнджуновых запястий и убрал его руки от лица. Взгляды встретились в сгустившемся сумеречном свете комнаты. Бомгю знал, чему именно уготован этот нагревающийся миг. Знал так хорошо, что от волнения всё внутри беспрестанно сжималось и отпускало его с каждым неровным вздохом. Мимолётно скользнув взглядом по чужим губам, Бомгю почти ощутил их мягкость, практически растворившись в моменте, что ожидал его буквально парой мгновений позже. Внизу живота приятно потянуло. Невесомо он коснулся чужих щёк, невольно задержав дыхание, и в последний раз взглянул в глаза, что впервые были настолько близко и сияли ярким, чистым и откровенным желанием, которое горело сейчас и в нём. В этих глазах он готов был тонуть вечно, что бы в их манящей глубине не таилось. Когда Ёнджун накрыл его руки своими, с закрытыми глазами прижимаясь к ним ближе, последний воздух, казалось, ушёл из лёгких, и он готов был податься вперёд, уничтожая оставшееся расстояние, но старший вдруг заговорил: — Погоди, — сказал он шепотом, открыв глаза, но взгляд на него не поднимая. — Секунду. Слушай, я… — начал он и прервался, когда Бомгю, всё ещё следуя ситуации, поднёс его ладонь к губам и оставил на ней лёгкий, но уверенный поцелуй. — Бомгю, пожалуйста, послушай… И Гю слушал. Причём даже удивительно внимательно для человека, в котором безудержно билось одно крепкое желание, игнорировать которое уже представлялось довольно сложным. Однако что-то в тоне Джуна заставляло его повременить, а затем и вовсе застыть в недоумении, ведь то, что прозвучало далее, испепелило всю его взыгравшую твёрдость. — Я не знаю… Столько всего произошло за последнее время… Я не… Извини, я не могу так резко. Я-я, — старший так волновался, говоря эти слова, что Бомгю сам очень скоро поник, начиная ощущать себя самым несчастным идиотом на планете. — Прости меня… — Боже, какой же я дурак, — фраза прозвучала в нервной усмешке. — Как я… Боже, — сказал он и быстро отвернулся, отодвинувшись на своё прежнее место. Разочарование, будто окатившее его ледяной водой, выбивалось наружу фальшивой, неверящей полуулыбкой. Он не знал, кто и в чём виноват, но чувствовал себя паршивее потрёпанных белых кед в ноябрьский ливень. — Нет-нет, подожди, пожалуйста, — поспешил остановить его Ёнджун, развернув к себе за плечи. — Просто… Просто посмотри на меня, Бомгю, — сказал он и внезапно отпустил одеяло, что до этого хоть как-то удерживал на своих плечах. Глаза младшего мгновенно расширились от ужаса. Обведя взглядом чужое тело, на котором из одежды сейчас было одно лишь нижнее бельё, он закрыл рот ладонью, подавляя поражённый крик. Когда старший говорил о синяках, Бомгю не имел ни малейшего понятия о том, насколько всё в действительности плохо. Вниз от груди уходила поверхностная, но длинная ссадина; на талии синело несколько внушительных размеров пятен, точно как отпечатки от пальцев; а на худых рёбрах уже желтело множество, видимо, старых разводов. И то было только самое заметное, что сразу бросалось в глаза. — Что он с тобой делал? — в крайней степени шокированный, Гю поднял взгляд, встречаясь с чужим бегающим и взволнованным. — В последний раз узнал, что меня уволили и он больше не сможет приходить ко мне на работу, поэтому немного вспылил… Но это не так важно, Бомгю, я не к тому, — заторопился он, взяв руки младшего в свои. — Пожалуйста, не пойми меня неправильно, просто… я не могу… сейчас. — Конечно, не можешь! — взорвался Гю, не в силах отойти от увиденного. Кадры вчерашней ночи вновь всплыли в памяти. Он не думал, что способен ненавидеть себя так сильно. — Какой же я дурак, о чём думаю вообще? Прости меня, я совсем не думал, что делаю. Но Ёнджун не то что не злился на него, напротив: он улыбался так тепло и нежно, что Бомгю почти взрывался от боли. Как он мог выглядеть таким спокойным всё это время? Как ему удавалось говорить об этом с такой лёгкостью, будто то не стоило ни копейки? — Бомгю, — ласково начал старший и мягко коснулся чужой щеки. — Ты не представляешь, как я рад, что ты здесь. Пожалуйста, не заставляй меня жалеть, что рассказал обо всём, ладно? Я просто хочу, чтобы ты понял меня и не злился на то, что я… отказал… тебе. У младшего моментально перехватило дыхание. Миллионы мыслей беспорядочно кружились в сознании, но казались так далеко, что даже их мелкие отголоски достигали его как звук из снятых наушников, повязанных вокруг шеи. — Я же… — попытал свой голос он, но тот сидел настолько глубоко внутри, что выходил размытым и бестелесным. — Я же совсем не так… Я ведь совсем не поэтому… В конце концов он полностью потерялся в словах и чувствах. Его окутала такая досада, что он и выразить был не в силах. Он просто не мог поверить, что Ёнджун расценил его эмоции таким ужасным образом. Неужели он показал их так неправильно? Или дело было в самом Ёнджуне, который, раненный чем-то прежде, был до такой степени напуган людьми? Бомгю, только успев услышать последнюю мысль, признал её победу сиюминутно. — Тогда не переживай так об этом, хорошо? Всё ведь уже в порядке, давай просто… — оглядев кухню, он остановился на чайнике и вновь улыбнулся. — пить чай? Какой ты будешь, милый мой Бомгю? — рывком он поднялся, подхватив своё одеяло, всё ещё служившее его временной одеждой, и достал из шкафчика пару кружек. Это шутливое обращение приятным теплом разлилось по телу и заставило неосознанно улыбнуться. Эмоции начинали потихоньку слабеть. — С бергамотом, — с намеренным ехидством отозвался Гю и перевёл взгляд на лицо своего друга, который скорчил такую смешную рожицу разочарования, что парень не сдержал самодовольной усмешки. — Тогда и делай его сам, а я пойду накину что-нибудь, если ты не против, конечно. Вот тебе кружка, сахар, ложка, — все размашистые — по возможностям сковывающего одеяла — жесты выглядели до ужаса театральными. Бомгю просто не мог не влиться в его забавную постановку. Поэтому со спокойной улыбкой он встал, безмятежно взялся за дело и крикнул уже уходящему парню вслед: — Тогда и безе я сам съем, да? Реакция соответствовала всем его ожиданиям. — Какое безе? — выглянул Ёнджун из-за угла с до нелепого удивлённым выражением. — Ну я принёс. Клубничное, ванильное и обычное с… — С орехами? — С орехами, — кивнул Гю, заливая чайные пакетики кипятком. Стоит ли говорить, что футболку Ёнджун натягивал уже на кухне, вернувшись буквально спустя минуту после ухода? Конец вечера прошёл в маленькой уютной комнате под тусклым светом настенной лампы. Безе снова было вкусным, а разговоры с Ёнджуном — слаще сахарной ваты. И сидели они оба за столом, греясь напитками в руках и улыбками друг друга. Словно обновлённые, чистые и по уши влюблённые.