Секреты пустых коридоров

      Я не понимал, почему он увязался за мной в тот вечер, почему просто не сказал куда идти, и зачем он вообще начал расспрашивать меня о чём-то? Для меня подобное всегда казалось странным и пугающим, хотя это являлось обыкновенным взаимодействием между людьми в социуме. Но из-за своей нерешительности и недоверия к окружающим меня людям, я искал в его словах подвох, пускай Альфред показался мне очень даже неплохим человеком. Во-первых, парень был слишком открыт, он задавал мне множество разных вопросов, а ещё я узнал, что он слушает русскую музыку. Сначала я не поверил этому, думая, что он просто пытается втереться мне в доверие, сделать вид, что прошарен в российской музыкальной культуре, чтобы я посчитал его за «своего», однако, когда между нами повисла очередная гробовая тишина, я краем уха услышал, что из его наушников доносятся русские слова и знакомый мужской голос. Он слушает Сектор Газа? Удивительно. Интересно, а он что-нибудь понимает? Наверное понимает, что за глупости, Ваня? Я очень сильно удивился тогда, ведь до последнего думал, что он врёт мне. Что ж, это славно.       Во-вторых, Альфред был слишком разговорчив, и в его компании мне было не по себе. Мне стало стыдно, ведь я и слова связать не мог, пока он пытался построить между нами хотя бы первую ступень диалога. Он вызывал у меня маленький страх, ибо в голове встал единственный вопрос: «Он всегда такой активный?» И тогда, когда я заблудился в этом громадном заведении, я кое-как пересилил себя, чтобы спросить у него путь до ректора потому, что никого больше я в колледже не встретил. И пусть я был здесь много раз — здание для меня всё равно являлось большим, а из-за своего топографического кретинизма, я не особо запомнил, где что расположено. Конечно, странно, что Альфред был тут один в такое позднее время, но вдаваться в подробности я не стал. Да и не смог бы, если бы даже очень сильно хотел. В тот момент он начал трясти меня за плечи, и я снова испугался, посчитал его сумасшедшим и больным, но потом я быстро понял, что у этого американца просто такой характер и открытость в крови. И мне вновь стало неловко, ведь по сравнению с ним — я просто серая мышь. Мне всегда хотелось быть тем человеком, каким был он: открытым, любезным, громким и умеющим поддержать диалог, неважно какой. Это была моя маленькая детская мечта, которую я хотел быстрее воплотить в реальность, но в итоге, как мы видим, я вырос забитым подростком, который анализировал всё подряд в своих мыслях, ведь мои сверстники всегда отворачивались от меня, когда я пытался найти с ними общий язык, всячески избегали и считали странным. В душе поселилась детская обида, и я бросил все попытки хоть как-то сдружиться с людьми. А затем мы пошли. Наконец-то, Боже, я уж думал, что он сейчас начнёт пересказывать мне всю свою жизнь! Я шёл рядом и молчал, иногда отвечая на поставленные вопросы, и вдруг он спросил, как меня зовут. Изначально я замешкался. Для американцев произношение русских имён было чем-то трудным, и я посчитал, что моё имя не будет исключением. Назовёт меня каким-то Айваном, а потом поправляй его весь учебный курс. Но собрав в себе силы, я всё-таки представился, и на удивление он даже ничего мне не сказал, даже в лице не поменялся, как это делали многие. А ещё я отметил для себя, что он хорошо разговаривает на моём родном языке, но временами он картавит, не выговаривая букву «р». Хотя, это даже забавляло, нежели доставляло какие-то неудобства в общении. Я вновь опустил голову после очередного ответа на вопрос и молча уставился под ноги, неспеша шагая рядом. В один момент Альфред резко остановился, а затем я услышал слова-извинения за то, что произошло пару минут назад. Правда, я не до конца понял, зачем он извиняется передо мной только из-за того, что он просто не сдержал свои эмоции при виде меня. Я понимал, что их бывает трудно контролировать, но Джонс в этом не виноват. Да и не каждый день ты встретишь русского, который спросит у тебя дорогу к кабинету ректора. Натянув на своё лицо безобидную улыбку, я ответил, что всё хорошо, и переживать тому не стоит, а парень взаимно улыбнулся мне, заставляя моё сердце пропустить непонятный удар. Что это было? Но вот нам пришлось расстаться и, скрываясь за дубовой дверью, я больше не видел его до сегодняшнего дня.       Сидя в самом последнем ряду, я слушал лекцию и записывал ключевые моменты в тетрадь, но мою голову не покидали мысли о том американском парнишке, если бы не надоедливый сосед слева. Меня пихнули в бок, спрашивая, есть ли у меня запасная ручка. Отвлекаясь от записи нудной лекции преподавателя, я уставился на рядом сидящего парня, который ждал от меня ответа. Я отрицательно помотал головой. Вернувшись к записям и вновь думая о своём, меня снова пихнули в бок. Он издевается? У меня нет желания с ним разговаривать, поэтому игнорируя все попытки соседа заговорить со мной я и вовсе отвернулся. Мой взгляд упал на запястье. На нём красовалась фиолетовая фенечка, которую мне подарила моя старшая сестра несколько лет назад. Я постоянно ходил с ней, не снимал её даже в ванной. В общем, она всегда была завязана на моей руке с того дня, как мне её подарили, и я не хотел с ней расставаться. Сразу повеяло грустными воспоминаниями из моего детства, и я, в эту же секунду, провалился в них с головой. Почему же грустными? Ох, сейчас расскажу.       Это был прекрасный летний день. На дворе светило солнце, а небесная лазурь сразу давала понять о том, что сегодняшний день будет ясным и солнечным. Где-то на улице весело бегали соседские дети, а я сидел дома, ибо у меня не было человека, с которым можно было погулять. Сидя у окна, я подпирал голову рукой, тоскливо глядя на пробегающих сверстников мимо подъезда. Им было весело, они резвились вместе словно в последний раз, а я сидел в одиночестве, наблюдая за их весельем. Зависть. Но моим спасением стал белый пушистый кот, который сел на подоконник и начал мурчать, прося, чтобы я его погладил. На моём лице появилась улыбка, но почему-то мне захотелось плакать. Мой кот был единственным другом на данный момент, даже старшая сестра не уделяла мне такого внимания, как Барсик. А про родителей я лучше промолчу. Сдерживая слёзы, я услышал хлопок двери и мгновенно обернулся. В дверном проёме стояла моя сестра Ольга. Надо же, вспомнишь солнце, вот и лучик. Она что-то держала в руках, и я не сразу понял, что это была маленькая коробочка. Содержимое мне было неизвестно, я хотел спросить, что находится внутри, но она не дала ничего не сказать. Девушка подошла ко мне, протянула мне ту самую коробку которую держала в руке, а затем странно улыбнулась, потрепав меня по моим пепельным волосам. — С праздником, братик. Открывай.       Моё сердце забилось чаще и я, не понимая, что происходит, вопросительно уставился на сестру. — Праздник? Какой праздник? — чуть запнувшись, спросил я, а Ольга лишь одарила меня своей лучезарной улыбкой. — День защиты детей, ты забыл? Сегодня же первое июня, Вань.       Странно, что я совсем забыл про него. Переведя взгляд на подарок, я с недоверием взглянул на него. Потянув за голубую ленточку, я неспеша заглянул внутрь и тут же почувствовал, что на моих щеках выступил лёгкий румянец. Внутри лежала сиреневая фенечка, и я сразу же перевёл взгляд на девушку. — Это мне? — я подумал, что это какой-то розыгрыш, но получив положительный кивок, я резко вскочил, обнимая сестру.             Начиная шептать ей различные слова благодарности, я расплакался. Мне правда было приятно, что она не оставила меня без внимания, как делали это другие, и я начал активно думать, что же подарить ей взамен. Но тут меня постигла мысль: — А разве это не только девочки носят? — я поднял голову, наблюдая за сестрой и за тем, как она снова мягко улыбается. — Нет, что ты? Кто тебе такое сказал? Если ты носишь фенечку, то это не значит, что ты девочка. И вообще, их обычно плетут парням, которых любят. Это своего рода вид выражения любви по отношению к ним. — положив свою ладонь мне на макушку, она начала гладить меня по голове.       А я улыбнулся, обнимая Олю крепче. — Спасибо! Я люблю тебя!       На следующий день она уехала, и больше мы с ней не общались.       Я мог вспоминать это снова и снова, однако из своих мыслей меня вывел преподаватель, который стоял возле меня. Я огляделся. Аудитория была пуста, а значит, пара закончилась? И как я мог пропустить суету и шум вокруг? Неизвестно, но иногда я пугал сам себя. Почему я мог так просто уйти в свои мысли даже тогда, когда передо мной происходило что-то шумное и подвижное? Я извинился, быстро скидывая тетради в рюкзак, и в ту же секунду покинул класс. На выходе меня встретил коридор, но сегодня он не был пустым, как вчера. Каждый угол заняли подростки, какие-то небольшие группы. Стоял гул. Многие говорили о своём, кто-то смеялся, а некоторые и вовсе стояли и перекусывали чем-то аппетитным. Им всем было весело, ведь каждый нашёл для себя свою компанию, своего человека, может даже, свою будущую пару. А я не нашёл и не собирался находить, так что сейчас я один пошёл в эту массу. Сжимая лямку рюкзака, мне стало немного страшно. Я боялся этого вавилонского столпотворения, из-за чего прикусил нижнюю губу, стараясь проходить мимо людей тихо, дабы меня не заметили. Сквозь усилия у меня получилось протиснуться к своему шкафчику, и уже через пару секунд я искал в нём нужные учебники. — Что там дальше? Английский? — пробубнил я себе под нос. Достав пару тетрадей и книгу, я прикрыл дверку шкафа и вздрогнул, подавляя вскрик. Передо мной стоял Джонс, скрестив руки на груди; опирался спиной о стену, наблюдая за моими действиями. — Good morning, honey! — Доброе утро! — если честно, я испугался, но его сияющая улыбка немного успокоила меня, и я слегка смутился.       Закрывая шкафчик на ключ, я предварительно заглянул в расписание, так что имел мелкое представление о том, куда мне нужно идти. Третий этаж, какой-то там кабинет. Ладно, разберусь. Окинув Альфреда взглядом, я пошёл вперёд, как вдруг кто-то уровнял со мной шаг и я остановился. Чёрт, опять он?! — Ты что-то хотел? — я уставился на него, и лицо американца слегка потускнело, но тот продолжил улыбаться. — Да! То есть нет. Просто поздороваться решил. — немного замявшись, парень почесал затылок. А я вопросительно изогнул бровь. И что ему от меня нужно?       Так мы простояли около минуты, а может и больше, кто его знает? Я заглянул в экран смартфона и отметил, что скоро начнётся пара по английскому. Я начал думать о том, как мне стоит преподнести Альфреду то, что мне уже пора. Вдруг он неправильно меня поймёт? Подумает, что я пытаюсь от него избавиться, когда это совсем не так! Как же сложно. Думай, Ваня, думай! Хотя, с чего бы ему так меня понимать? У него наверняка есть занятия сейчас и то, что я уйду — не будет являться странным. Но внезапно я услышал за спиной громкое: «Джонс!» Альфред отвлёкся от изучения меня взглядом. Я обернулся и заметил какого-то парня, который шёл в нашу сторону. Он был чуть ниже меня, носил мешковатый красный свитер, на котором был нарисован белый медвежонок. Отойдя в сторонку и сразу же покинув этих двоих, вдруг помешаю, я поднялся по лестнице, прокручивая в голове произошедшее, и поспешил на пару. Джонс. Альфред Джонс. Так это его фамилия? Сведя брови к переносице, я задумался. А это, я так понимаю, был друг Джонса? Он выглядит мило. И даже чем-то похож на Альфреда. А ещё оба носят очки. Я улыбнулся, не ожидая от себя этого, а затем вошёл в аудиторию, в которой уже сидели мои одногруппники. Сев на самое последнее место, я достал тетрадь, принимаясь рисовать в ней. Я всегда делал это в свободное время. Меня привлекали картины и многие художники из различных стран. Но у меня не было возможности развивать свой талант. Родители не захотели отдавать меня в школу искусств, сказав, что какие-то дополнительные занятия будут отвлекать меня от основного образования, и с того самого момента я начал рисовать самостоятельно. Освоил теорию, изучил виды композиций, какие краски лучше подходят для написания чего-то, пускай и ограничился я только листом бумаги или скетчбуком. Даже по окончанию девяти классов полученный красный аттестат не стал показателем того, что хобби не отнимает у меня время и надо мной не сжалились. Это меня немного расстроило, но при этом я не мог как-то возразить или перечить предкам. Они знают лучше, чем я. Они ведь старше. А совсем недавно я увлёкся литературой, до сих пор продолжая работу над одной своей книгой.       Ручка соскользнула, и теперь на рисунке красовалась жирная чёрная полоска. Мою парту кто-то задел, но я почему-то был уверен, что это намеренно. Хотя, зачем им мне мешать? Они ведь даже не знают меня, но от того и мешают, так как не знают, ведь я тих и скромен, а для них — настоящая жертва, которая не может за себя постоять и за счёт которой можно самоутвердиться. Скомкав лист раннее вырванный из тетради, я кинул его в рюкзак, отложил ручку в сторону и уставился в окно. Почему-то погода попортилась: появились тучи и подул слабый ветер. А мне нравилось такое.       На ходу переводить слова лектора на русский язык было сложно, но я справлялся с этим, конспектируя важные моменты себе в тетрадь. А под конец я и вовсе чуть не заснул. Почему-то болела шея, поэтому я положил голову на парту, прикрывая глаза. Пытаясь расслабиться, я ощутил на себе пристальный взгляд одного из парней. Он сидел впереди меня и всю пару поворачивался ко мне, как-то странно поглядывая. Мне стало не по себе и поэтому, когда он вновь обернулся, я решился спросить: — Что-то хотел?       Но он ничего не ответил. Просто хмыкнул и откинулся на спинку стула, наблюдая за мной. Я напрягся. Мне не особо нравилось это выражение лица и, нервно сглотнув, я уткнулся взглядом в тетрадь. — Что это за дурацкий браслет у тебя на руке? Ты чё девочка? Или гей? — его писклявый голос ударил по ушам, и я тут же поморщился. Хотелось ответить, мол: «Не твоего ума дело, отвали, спасибо», но вместо этого я просто спрятал фенечку под рукавом. Меня немного задели эти слова. Я поджал губу, стыдливо отвёл взгляд. Фенечка ведь не дурацкая, с чего он это взял? Конечно, она уже потеряла свой изначальный окрас, выцвела на солнце и теперь была бледно-сиреневой, но если он считает её «не такой» только из-за цвета, то он сам идиот. Не розовая же, в конце то концов! Но должного ответа я так и не добился, вернее, не пытался добиться. И почему сразу девочка? Вспоминая, что говорила мне сестра, я поник. К сожалению, общество в нашем веке слишком душное, и людей до сих пор волнует, кто что носит. Вздыхая, я покраснел. Геем меня точно никогда не называли. Пускай в Америке однополые отношения являются нормой, я всё равно услышал в интонации парня какое-то презрение. Он гомофоб? Тряхнув головой, я решил наконец-то дописать задание по английскому, как вдруг в ручке закончились чернила. Чёрт, а попросить я ни у кого не могу. Так уж и быть, доделаю дома. Остальные несколько минут прошли скучно и, самое главное, спокойно. Пара закончилась, студенты встали со своих мест, покидая аудиторию. Я вышел последним, не желая быть сдавленным толпой, и на выходе меня схватили за руку, больно потянув. Прошипев себе под нос, я сквозь чёлку увидел лицо того самого парня, который отвлекал меня на занятии. — Ну так чё ты мне не ответил? — хмыкнув, он устремил свой взгляд прямо в мои глаза. Я вздрогнул. Попытавшись вырвать свою руку из мёртвой хватки, я только причинил себе боль. — Марк, может ты отпустишь его? Ему же больно. — из-за спины вынырнула девушка, которая обеспокоенно смотрела на меня, но на её просьбу парень только фыркнул, в ту же секунду поднимая мою руку с фенечкой на обозрение всем. — Народ, у нас в колледже поселился андрогин*, вы только поглядите!       В коридоре мгновенно повисла тишина, а я раскраснелся. Их взгляды были направлены в нашу сторону, теперь они думают, что со мной что-то не так. А всё из-за того, что я ношу обыкновенный, сука, браслет, который вынырнул из-под кофты по чистой случайности, которого даже не видно! Что не так с этим местом. Ноги подкосились. Я чувствовал, как холодеют мои пальцы, ведь запястье сжали с неописуемой силой, а потом я начал ощущать, что конечности стали напоминать вату и тут же мне становится трудно стоять на ногах. За счёт слабости, я опускаюсь на пол, но тут меня резко тянут вверх, не давая упасть окончательно. — Давай, умри тут ещё. Стыдно стало?       Но Ваня уже не слушал, а в глазах остальных промелькнула волна беспокойства. Русский заметно побледнел, тяжело дыша. Белый шарф плавно упал на пол как и его обладатель, стоило Марку отпустить чужое запястье. Нехватка кислорода, пелена в глазах и сухость розоватых губ — всё это намеренно толкало к обмороку. Брагинский держался из последних сил. Опираясь на руки тот поднялся под чужой шёпот с разных сторон. Все столпились вокруг, но никто не решался помочь. Ване пришлось действовать самому. Парень с большим трудом выпрямился, поправляя рюкзак на спине, а затем, чуть пошатываясь, поплёлся по коридору в поисках уборной. Из-за больших переживаний упало давление, голова шла кругом, а мозг не понимал, живой ли человек. Когда Иван отошёл на некоторое расстояние, он мгновенно скрылся за поворотом, сползая по стене. Повезло, что это крыло заведения было пустым. Сев на пол, русский откинулся назад, опираясь спиной о бетонную поверхность. Восстанавливая дыхание, Брагинский попытался унять дрожь в конечностях, но все попытки хоть как-то успокоиться не увенчались огромным успехом. Нужно бы сходить к медсестре, но Иван не знал, где здесь находится медпункт. Вероятнее всего на первом этаже, но сейчас, в таком состоянии, опасно спускаться по лестнице, тем более вниз. Мало ли, парню может стать хуже, а разбитые в мясо головы этому колледжу уж точно не нужны. Брагинский боялся общества. Он боялся любого неверного слова в свой адрес, боялся, что попадёт в какую-то передрягу. Он не выносил людей, ему хотелось находиться исключительно в своей комнате, наедине с книгами или котом, но каждый день ему приходилось выходить из дома на учёбу. Была б его воля, он бы не вылезал из своей норы сутками, оставаясь мышью в темноте комнаты. Иван почувствовал, как сдавило грудную клетку. — Почему это происходит именно со мной.. — парень обнял колени, уткнувшись в них носом, — Почему именно я являюсь центром всего плохого..       По худощавым щекам потекли холодные слёзы, ведь парень уже не мог сдерживать их. Он надеялся, что сейчас его никто не обнаружит в таком состоянии, ведь с каждой секундой ему становилось всё хуже и хуже, а слёзы только усугубляли положение. Но в то же время ему хотелось, чтобы его всё же нашли: помогли встать, отвели в медпункт, посидели рядом, пока тому не станет лучше. Но увы, это всё не выходило за переделы мечтаний, так что от осознания того, что ему никто сейчас не поможет, Иван разревелся ещё сильнее. А затем и вовсе сорвал фенечку со своей руки, крепко сжав её. — К чёрту. К чёрту это дерьмо.       Парень быстро вытер слёзы с глаз, собираясь подняться, но тут его окликнули: — Всё нормально?