Эксперимент

Дотторе никогда не выбирает что-то путем случайности. Его выбор всегда максимально рационален, взвешен, точен — естественно, без погрешностей не обходится, но он не берет их в расчет. Его эксперименты так же всегда максимально точны и результативны. Все, кроме одного. Потому что это был единственный раз, когда он выбрал что-то наугад. … — Я могу войти? Регратор поднимает взгляд от бумаг — и поправляет очки, удивленно глядя на нежданного гостя. — Конечно, — он кивает, отодвигая документы. — Чем обязан, господин Дотторе? Дотторе неторопливо проходит к столу — четыре шага сопровождаются тихим позвякиванием острых шпор, — и ставит на стол маленькую коробочку. — Это что? — Панталоне все еще ничего не понимает. — Просто хотелось преподнести вам небольшой презент. В качестве благодарности за то, что вы щедро проспонсировали мои прошлые исследования, — Дотторе складывает руки на груди. — Набор элитного шоколада, прямиком от одного из лучших кондитеров Снежной. Полагаю, для вас не проблема достать его и без меня, но… — Спасибо, — Панталоне мягко улыбается. — Я очень люблю этот шоколад. Как вы узнали? — Честно? Уточнил у ваших подчиненных, — Дотторе действительно опросил пятерых его секретарей и двух помощников, чтобы получить нужную информацию. — Право, не стоило, — Регратор улыбается, смотря прямо на ученого. — Но спасибо. Как раз планировал перерыв с чаем. Присоединитесь?.. — Простите, еще есть дела, — Дотторе склоняет голову. — Обещаю, как-нибудь присоединюсь обязательно. Четыре шага назад, поворот ручки примерно на тридцать семь градусов, дверь абсолютно бесшумная — Дотторе запоминает буквально все, чтобы потом записать. Вернувшись в лабораторию, он цокает языком, смотря на еще три коробки конфет. Сладкое он чертовски ненавидит. Но проверить новый препарат на ком-то надо, а его срезы, увы, резистентны. «День 1. Время — 17.30. Препарат █████████, введен в количестве 1мг в каждую из четырех шоколадных конфет. Действие препарата от начинки конфет не зависит, однако могут быть мелкие погрешности во вкусовых качествах. Первая проверка результата — через два дня.» Записи убираются в стол под замок, а из резервуара с водой Дотторе выуживает маленькую ампулу с синевато-серым содержимым — и набирает в шприц. — Нужно еще три партии, — мурлычет тихо он себе под нос, откладывая шприц в сторону и поддевая скальпелем край подарочной упаковки. Осторожно вскрыв ее, он вытаскивает коробку, склоняет голову набок, рассматривая конфеты, выполненные в форме шоколадных роз, и берет одну из них в руку. Во вторую он возвращает шприц, греет иглу на горелке — и протыкая шоколад под одним из лепестков, вводит ровно один миллиграмм в начинку — а затем кончиком иглы, вновь нагретой, маскирует прокол, буквально замазав его. «Три партии шоколада обработаны препаратом █████████. Среднее время действия — от двух до четырех суток, после эффект ослабнет.» Коробки упаковываются обратно и отправляются в холодильник. Дотторе несколько раздраженно смотрит на кучу бумажек на столе. Объект для эксперимента выбирался рандомно, жребием. Из всех вариантов сразу был отметен Скарамучча — потому как на нем бы оно не сработало, Капитано — принципиально не принимавший еду из рук Дотторе, — и Сандроне с Коломбиной, так как помощь одной из них Дотторе была нужна, и портить с ней отношения было бы нецелесообразным, а вторая сторонилась Доктора как могла. Синьора отправилась в Мондштадт с миссией, Тарталья остался в Ли Юэ на неопределенный срок. Выбор был небольшим. Хотя, с другой стороны возможно, и единственно верным — Регратор был наименее опасным и наиболее спокойным. По крайней мере, точно не доставил бы лишних проблем. Поэтому Дотторе даже не жалеет о своем выборе. … На второй день у них назначена встреча с Пьеро — и Дотторе ничтоже сумняшеся отправляет туда своего среза — у него много дел помимо бесполезного чесания языками. Однако срез получает четкое указание — не вызывая подозрений следить за поведением Регратора. Результаты его…удивляют несколько больше положенного. Панталоне на собрании то и дело косится на «Дотторе», выглядит чуть более встрепанным, чем обычно, и даже несколько несобранным, а после собрания ловит Доктора на выходе с озадаченным лицом: — Дорогой мой, — он отводит его в сторону, подхватив под руку. — У вас нет желания пройтись со мной до пресловутого кондитера? Тот шоколад, что вы принесли, просто невероятный. Я бы хотел заказать у него еще. Дотторе не находит ничего умнее, чем пообещать, что принесет ему сам. Регратор мило улыбается: — Буду премного благодарен, если успеете до пяти вечера. Дотторе, по возвращению среза, вздыхая забирает одну из коробок и идет к Панталоне лично. Три сотни шагов по коридорам дворца, двадцать восемь — по богато украшенному коридору к его кабинету. Ручка двери поворачивается на тридцать семь градусов. Панталоне в этот раз не за столом. Несколько неожиданно, но он находится на диване в дальнем углу кабинета с книгой в руках. — Как я и обещал, — Дотторе сжимает в руках коробку и ухмыляется уголками губ. — Ох, вы бесконечно любезны, — Панталоне не поднимает взгляда от книги. — Сколько у вас их еще в запасе? Дотторе ничем не выдает своего раздражения. — Две, — он пожимает плечами. — Хотел попробовать, но, как оказалось, сладкое я не люблю. Решил отдать вам. — Принесли бы сразу все, — Панталоне наконец закрывает книгу. — Я весьма люблю сладости. Он поднимается, отложив книгу, и за шесть — или семь? — шагов преодолевает расстояние между ними, забирая коробку из рук Доктора. — Принесете остальные? Дотторе за секунду перебирает в голове с десяток вариантов. В любом случае эксперимент уже пошел не по плану. Что же. — Да, конечно. Но я бы не советовал вам так увлекаться шоколадом. Вредно для здоровья, — он склоняет голову, отступая назад, и разворачивается. — Не беспокойтесь, — слышит он смешок сзади. — Шоколад еще никого не убил… Ну, конечно, если в нем не было яда. Выйдя из кабинета Дотторе раздраженно рыча сжимает кулаки. Для одного человека доза в четыре миллиграмма за раз будет приемлемой, но если принести ему еще две коробки, то вероятная доза вырастет до двенадцати, а последствия применения препарата в таком количестве могут быть непредсказуемыми. Но отказывать ему так же было бы нецелесообразно — Панталоне мог заподозрить что-либо, и тогда бы уже весь эксперимент пошел бы псу под хвост. Он возвращается за коробками — и несет их Панталоне, попутно сделав в журнале исследований пометку — «вероятная доза превышена в три раза, необходимы наблюдения и контроль». Заодно на будущее отмечает сам для себя — никогда не готовить такие вещи заранее. Ну и, возможно, не считать Панталоне идиотом в некоторых вещах. По его возвращению Панталоне обнаруживается все на том же диванчике, но коробка от конфет уже пуста. — Вы правда принесли, — он удивленно смотрит на Дотторе с коробками шоколада в руках, и смеется. — Я думал, вы шутили. — Я был максимально серьезен, — Дотторе ставит коробки на маленький столик у дивана и садится в весьма просторное кресло напротив — в нем бы хватило места еще для одного Дотторе, вероятно. — Знаете, у меня сегодня больше нет дел. Вы не против, если я составлю вам компанию? Любой нормальный человек бы насторожился, возжелай Дотторе провести с ним время — Дотторе, мать его, самый нелюдимый, раздражительный и несносный Предвестник. Панталоне кивает. — Я как раз ознакамливаюсь с инадзумским творчеством. Легкие романы, знаете ли, помогают разгрузить мозг после тяжелой работы. — У каждого свои методы, — Дотторе хмыкает. — И какие же у вас? — Кальян и благовония, — Дотторе поводит плечами. — Я еще со времен Академии расслабляюсь только так. — О! — Панталоне улыбается. — Один момент… Он поднимается и достает с полки над собой маленькую курильницу, выставляя ее на столик рядом с конфетами. — Мне недавно передали подарок от одного из моих коллег, — он открывает с тихим звоном металлическую крышечку, с той же полки достает несколько спрессованных в таблетки благовоний и поджигая их, задувает огонь и опускает в курильницу. — Как раз интересно ваше мнение, как ценителя. Дотторе ощущает какой-то подвох. Он явно где-то есть, абсолютно точно, но где?.. От курильницы приятно и пряно пахнет вишневым медом и кармафалой, достаточно дорогие благовония — хотя, чего еще ожидать от Регратора? — Запах приятный, — Дотторе прикрывает глаза. — Одни из самых редких и дорогих благовоний моей родины. Вам повезло с коллегами, подарившими вам такую вещицу. — Ох, это да. Скажем так, это был откуп за то, что наш банк закрыл глаза на некоторые неточности в документах. До тех пор, пока наши союзники исправно платят по счетам, я готов за некоторые подношения не обращать на это внимания, — Панталоне опускается на диван — и распечатывает новую коробку. Дотторе определяет на слух что происходит — и ему многого стоит не ухмыльнуться от того, с каким полным восхищения вздохом Панталоне раскусывает хрустящий шоколад. — Зря вы не любите сладкое, — бормочет он. — Это невероятно вкусно. «Я знаю», так и хочется ответить Дотторе. Он перепробовал с десяток этих конфет, пока не подогнал препарат для них в идеальные вкусовые рамки, чтобы вкус не слишком отличался. — Увы, шоколад я недолюбливаю, — вместо этого отвечает он, из-под прикрытых ресниц наблюдая, как Панталоне неторопливо смакует уже вторую конфету. — А что любите? — Это личное, — Дотторе хмыкает. — Праздный интерес, или же нечто большее? Панталоне мягко, но лживо улыбается в ответ: — Вы можете мне ответить — и тогда я не спрошу, что скрывается за тем, что вы, зная, что не любите шоколад, купили целых четыре коробки. — Справедливо, — Дотторе заламывает бровь. — Но я не преследовал никаких особенных целей. Да и если бы я хотел что-то с вами сделать, то поверьте, мне не пришлось бы покупать шоколад. Способов достаточно. — И все же вы купили его. Голос Панталоне мягкий, тягучий, очаровывающий — и в этом есть что-то пугающее. Словно уютное теплое одеяло, в котором спрятан острый клинок; жаркий ветер пустыни, грозящий обратиться в бурю. Он даже не волк — он хитрый лис в овечьей шкуре. — Я люблю орехи и яблочную пастилу, — Дотторе мгновение тратит на то, чтобы обдумать ответ, и еще немного — чтобы тон звучал убедительно. Панталоне отправляет в рот вторую половину конфеты и тянется за новой — и вдруг замирает. — Попробуйте одну ради меня? — мурлычет он, подцепляя пальцами розу из белого шоколада. Дотторе если и напрягается, то виду не подает, несмотря на то, что уже который раз эксперимент идет явно не туда, куда планировалось. — Увы, откажусь, — Доктор лениво потягивается, открывая глаза. Голова немного кружится от запаха благовоний, и невольно Дотторе проходится кончиком языка по острым зубам, ловя иррациональное удовольствие от того, как они болезненно царапаются. — Ох, какая жалость, — голос Панталоне становится приторным, сахарная патока, пропитанная ядом. — Вероятно, мне стоит опасаться ваших даров, Доктор. Что же вы туда подмешали? Дотторе демонстративно закатывает глаза — если бы его срезы сейчас слышали это, подколов он бы явно не избежал. — Абсолютно ничего, мой дорогой банкир, — испещренные ожогами пальцы забирают из аккуратных мягких подушечек конфету — и Дотторе, едва ли не скривившись, отправляет конфету в рот. Справедливости ради, белый шоколад не столь приторный, и даже приятный, особенно с начинкой из фруктов харра — чуть кисловатой и терпкой. Идеальный вкус, чтобы спрятать что-то в нем. Панталоне внимательно следит за ним с неизменной улыбкой, и, видимо, удостоверившись, что Дотторе сам себя травить не станет, берет последнюю конфету из коробки. Доктор засекает время, краем глаза смотря на часы. Полное действие начинается через десять минут. Панталоне уже должно было… — Пожалуй, налью воды, — Панталоне неосознанно прикусывает губу, поднимаясь, и Дотторе мысленно ликует. «Фиксируется повышение температуры. Подопытный номер 3 становится легко выводимым на эмоции, перестает контролировать себя. Выдает некоторые факты, не подлежащие разглашению.» Естественно до Панталоне он провел опыты на подчиненных. Но результат был не совсем тем. В конце-концов создание сыворотки правды — очень трудоемкий, малоприятный процесс. А кому испытывать результат, как не тому, кто спонсирует проект?.. Панталоне осушает стакан, наливает еще один — и пока пьет, проливает несколько капель на темную водолазку. Те скатываются до груди, впитываются в ткань — и Дотторе неосознанно отмечает этот факт, зачем — он и сам не понимает. — После благовоний как-то душно, — тихо бормочет банкир, возвращаясь на свое место. — Вам так не кажется?.. Дотторе кажется. Что-то явно идет не так, один миллиграмм не должен давать такую реакцию, доза для взрослого человека — четыре, он съел всего одну конфету, почему так жарко?.. Он поджимает губы, хмурится, ищет хоть бы один просчет, перебирает в уме ингредиенты сыворотки — один за одним, дозировки, побочные эффекты, реакции, катализаторы реакций… Кармафала и мед. Бинго. Дотторе со смехом запрокидывает голову и закрывает лицо руками. — Вытяжка из кактуса стимулируется кармафалой для пущего эффекта. При нанесении вытяжки на древесину отмечается улучшение свойств вытяжки. Крайне не рекомендуется использовать в сочетании с сахарами и вишневым медом, во избежание стимуляции нервных окончаний у пациента. Эффект крайне непредсказуем и нестабилен, — цитирует он свои же записи многолетней давности, качая головой. — Господин банкир, кажется, я вас отравил. Панталоне щурится, хитро-хитро, чисто по-лисьи, и протягивает ему книгу, которую читал до его прихода. Дотторе косится на нее — и у него перехватывает дыхание. Его собственная научная работа. Выпущенная черт вспомнит когда. — Ты правда думал, что испытывать на мне свои разработки сможешь безнаказанно? — Панталоне неторопливо открывает последнюю коробку — и берет оттуда розу белого цвета. — Дотторе, открой рот. Что-то в его голосе отдает угрозой, это не просьба, это приказ, тихий, почти шепотом — и столь же громкий в ушах ученого. Внимание Дотторе заостряется на конфете, которую держит Панталоне — осторожно, под лепестки, двумя пальцами! — и он видит, как белоснежный фарфор его кожи пачкает тающий шоколад. Интерес переполняет его, алые глаза скользят чуть выше, к лицу Регратора — тот на миг проскальзывает кончиком языка между пересохших губ, отчего Дотторе впадает на миг в ступор. — Будь умничкой, иначе тебе придется очень, очень долго расплачиваться за такую наглость, — банкир немного подается к нему — и Дотторе ничего не остается, как подчиниться. Впервые он испытывает почти трепет от того, что выполняет чей-то приказ, от переполняющих его противоречивых эмоций он больно впивается пальцами в подлокотники — и принимая конфету из чужих рук, он коротко проскальзывает языком по пальцам, слизывая белые пятна от шоколада. Во взгляде Панталоне он видит интерес и алчность. Регратору нравится эта игра, и скрывать это у него уже не выходит. Дотторе разламывает конфету языком с громким хрустом. — Раз уж мы оба под воздействием моего препарата, — кончиком он скользит по небу, размазывая кисловатую начинку. — Предлагаю проверить его действие прямо тут. — Только после того, мой дорогой Доктор, как ты сравняешь наши дозы, — Панталоне берет новую конфету — и подносит ее к губам ученого. — Хотя бы примерно. Иначе это будет нечестно. Дотторе любопытно, насколько азартен Регратор. Точнее не так — насколько далеко заведет его этот самый азарт. Он принимает и эту конфету, несмотря на то, что она мерзко-сладкая, и обводит пальцы Панталоне языком. — Не боишься что откушу? — скалит он острые зубы, ухмыляясь. Панталоне шумно выдыхает вместо ответа и отдергивает руку. — Кусать руку, тебя кормящую — верх неуважения, — шепчет он, поднося руку ко рту — и медленно проходясь языком снизу вверх, по тем местам, где только что был язык Дотторе. Приходит черед Дотторе нервно облизываться. Шоколад невероятно мерзкий — приторный, пусть и горький! — но Дотторе жадно смотрит на остальные конфеты. «Всего лишь эксперимент» — бьется бешеным пульсом в его голове единственная мысль. Много лет он упивается своей работой, ничто не приносит ему большей радости, чем новые научные исследования, работа с неисследованными материалами, изучение того, что до него никто не рассматривал с научной точки зрения. Он может зарываться с головой в работу в считанные минуты, сидеть без пищи и сна сутками, забывая про все на свете. Долгие годы — вплоть до последних мгновений! — он считает, что ему больше ничего не интересно. Несмотря на огромное количество собственных модификаций он все равно человек — и его слабое человеческое тело все еще реагирует на внешние раздражители. И сейчас его раздражитель — Панталоне, в чьих глазах помимо лукавства и алчности он видит не внушающий никакого доверия отблеск желания, того, что затмевает разум и кружит голову. Запах кармафалы окутывает помещение, к нему примешиваются легкие нотки сакуры, и Дотторе, поддаваясь инстинктивному желанию, закрывает глаза, буквально откидываясь назад. Он слышит над собой смешок Регратора, тихий шелест обертки коробки — тот явно берет новую конфету, — и проходится языком по губам. — У нас какие-то странные научные изыскания, — хрипло отшучивается он, и в следующий миг задыхается, хватая ртом воздух, когда чужие пальцы скользят под ремень портупеи, обхватывающий шею. Панталоне чуть натягивает его, заставляя выгнуться навстречу, и мурлычет так, что по спине Доктора пробегают мурашки: — Будто вам не нравится мой эксперимент, Доктор. Есть что-то в этом переходе на «вы», что-то, от чего весь «научный интерес» Дотторе оседает приятной тянущей тяжестью внизу, давящей на ширинку. Это что-то новенькое, не самая привычная для Дотторе реакция — и он лишь чуть шире расставляет ноги, невольно подаваясь бедрами вперед. Жест не остается незамеченным — и Панталоне упирается коленом в сиденье кресла, не позволяя двинуться дальше, и прижимает к чуть приоткрытым губам шоколад. Дотторе готов за этот кусок шоколада, кажется, на все. Большой палец Панталоне мажет по его нижней губе, пока острые зубы сжимают конфету, и чуть надавливает, вынуждая послушно разжать челюсти. Доктор бы выматерился с чувством — да чертова конфета не позволяет. Он словно цепной пес, которого муштрует хозяин — и от ощущения чужой власти, тихой, бессловесной, но давящей, разум Дотторе, острый, словно скальпель, плавится как воск над горелкой. Цепкие пальцы на портупее тянут сильнее, костяшки упираются в ямочку между ключиц, это больно и приятно, и Дотторе давит в груди хриплый стон. — Хороший Доктор, — шепчет Панталоне где-то над ухом, и шелк его волос щекочет шею. Ученый даже не чувствует вкуса конфеты, он остается где-то на заднем плане незначительным неудобством, издержкой эксперимента. Панталоне тихо посмеивается, и в его голосе, в этом коротком смешке слышится издевка, но в то же время тембр голоса изменился, стал хрипловатым, напряженным. Дотторе позволяет себе открыть глаза, — комната тут же идет кругом, мир качается словно безумная карусель, — и его взгляд замирает на чужих бедрах. — Блядь, — невольно вырывается у него, когда он осознает всю красоту открывшегося ему вида. Панталоне уже успел чудом избавиться от привычной для него черной накидки — и нависает над ним, слишком близко, в обтягивающей черной водолазке с золотой вышивкой по бокам, рисунок которой плавно и почти незаметно перетекает в золотистую шелковую вязь, вышитую на его идеально сидящих облегающих брюках. Он накрывает этот невероятный изгиб чужих бедер, точеный, словно созданный для его рук ладонями, ведет руки ниже — и тут же Панталоне дергает его за ремни так, что перехватывает дыхание. — Я что, разрешал тебе тянуть свои руки ко мне? — с хрипотцой уточняет он, и Дотторе замирает, смотря на него чуть расфокусированно. — Я разрешал? — повторяет он снова, натягивая ремень. — Нет, — зло шипит Дотторе, убирая руки, и Регратор довольно ухмыляется. — Будешь своевольничать — накажу, — шепчет он, выпуская ремень, и Дотторе пьяно хватает ртом воздух, словно миг назад задыхался. В себя его приводит шорох обертки — последняя конфета зажата в губах у Регратора, и Дотторе жадно смотрит лишь на нее — и на эти чуть припухшие красивые губы. Банкир отходит на шаг, любуясь зрелищем, а затем с поистине кошачьей грацией приближается, чтобы упереться одним коленом в сиденье слева от бедер Дотторе, и перекинув вторую ногу через его расставленные колени, оседлать его, прижавшись почти вплотную. — Только тронь меня своими руками, и я вышвырну тебя из кабинета, — еле различимо бормочет Панталоне через мешающуюся конфету и склоняется ближе. Ему даже командовать не надо — Дотторе буквально выхватывает этот чертов кусок шоколада, торопливо жует — и слышит тихий смешок: — Не смей даже дернуться. Дотторе слышит лишь шорох чужой одежды, пока Панталоне тяжело дышит почти в его губы — вот-вот, совсем близко, несколько сантиметров, и. Ох блядь. Панталоне утыкается лбом в его плечо, давя стон, пока Доктор осознает мысль — Регратор вжимается в его пах своим, с единственной разницей — ширинка Панталоне расстегнута. Банкир вскидывает бедра, упираясь ладонями в спинку кресла — и ерзает, притираясь сильнее, трется возбужденным членом о грубоватую ткань чужих брюк. Его дыхание жжет через рубашку, Дотторе готов выть. Он сжимает кулаки до боли, ногти впиваются в ладони, ему хочется вцепиться в эти округлые ягодицы, прижать их теснее, чтобы Панталоне не мог дернуться, чтобы терся жестче, больнее, скуля, показывая Дотторе свое истинное лицо. — Не смей, — сипло шепчет банкир, словно читая его мысли. — Только попробуй… Он выпрямляется, нависая сверху, и вновь его губы слишком, слишком близко от губ Доктора, он жадно громко дышит, сбивчиво, горячо, но держит эту самую дразнящую дистанцию в несколько сантиметров. Не сметь трогать руками, да?.. Дотторе жарко и нагло проходится языком по приоткрытым губам. И вопреки его ожиданиям Панталоне не замирает, чтобы выругаться — а лишь стонет, подаваясь вперед — и глушит свой стон в чужих губах. У Дотторе срывает крышу от этого — смесь дурманящих ароматов смешивается с запахом чужой кожи, с запахом туалетной воды Регратора. Он целуется грязно, кусаясь, ловя вскрики и стоны в поцелуях, и Панталоне кусает его в ответ, острые клыки ранят до крови, и это привносит толику безумия в их «эксперимент». Ученый заводится от боли лишь сильнее, теряя голову от каждого укуса. Кажется, он и сам уже стонет, хотя это больше похоже на рычание. — Не смей трогать…меня… — шепчет приглушенно Панталоне, наращивая амплитуду, сгребая в пальцы ремень его портупеи, натягивая ее так, что ремни впиваются в бледную кожу до красных полос. Дотторе вскидывает к нему бедра, вынуждая больно вжаться — и стонет с наслаждением, слыша, как буквально скулит банкир. — Мазохист, — шепчет Доктор в его губы, такие же искусанные и алые. — Не думал, что ты такой за своей сраной лисьей маской. В ответ он получает еще один укус — и стон блаженства, когда ученый скользит языком по его ранкам на губе. За дурманом благовоний и жаром желания оба теряют счет времени. Проходит может десять минут, а может целая заполненная жадными стонами обоих вечность, прежде чем Панталоне в несдержанном порыве одной рукой сгребает светло-голубые волосы Доктора на затылке и тянет назад под возмущенный стон Дотторе — и тут же впивается укусом в открытую шею, над ремнем портупеи, пытаясь скрыть в этом укусе свой почти рыдающий всхлип. Его тело все натягивается, словно струна, гибкий и грациозный он словно каменеет, и лишь его бедра несколько раз вздрагивают, пока он кончает. Дотторе наконец разжимает кулаки, для того чтобы пальцами собрать его сперму — и ничуть не смущаясь слизывает ее с подушечек, хрипло шепча: — Ты запачкал меня. — Ничего, ты на собраниях вечно в крови, — пытается парировать Панталоне, но Дотторе щурится в ответ на его слова. — Кровь — это немного не то, знаешь ли. Панталоне лишь что-то невнятно скулит в ответ и пытается сползти с его колен — но Дотторе кладет руки на его ягодицы и болезненно сжимает. — Не торопись, — шепчет он в самое ухо банкира. — Теперь моя очередь. Панталоне дергается, впиваясь ногтями в его плечи, но незадача — он никогда не учитывал, что Дотторе лишь распаляет его собственная боль. Рывком ученый приподнимает его, легко, словно пушинку, и Панталоне возмущенно угрожает ему не то расправой, не то еще чем, но в его голосе уже нет той уверенности, что была ранее. Доктор тянет вниз его штаны под скулеж Регратора, и замирает видя панику в его взгляде. — Страшно, лисенок? — мурлычет он и оглаживает его обнаженную поясницу. — Не бойся. Последнее, что я хочу — напугать тебя. — Я сам, — тихо шепчет банкир, приподнимаясь. — Дай мне пару минут, ладно?.. Дотторе кивает, выпуская его — и Панталоне поднимается, раздеваясь перед ним. Дрожащими от волнения руками стягивает водолазку, немного медлит с брюками — и все же остается без них. И черт дери, Дотторе проклинает тот день, когда решил выбрать Панталоне в качестве своей подопытной крысы, потому что все действия этого хитрого подонка слишком сексуальны, даже несмотря на его волнение. И он не носит белья. — Ты ведь явно не ограничишься… — бормочет сам себе Панталоне — и обнаженным — Дотторе проклинает себя снова! — проходит мимо него, чтобы взять из стола лавандовое масло, которое обычно капает в лампадку на столе. — Предусмотрительно, — хохочет Дотторе, следя за его действиями. — Будешь мне за него должен, — огрызается Регратор, но в его голосе нет ни капли злости. — Сделаю тебе новое лично, — ученый манит его к себе, хлопая ладонью по колену, и Панталоне шумно сглатывает в ответ на жест. И послушно идет к Дотторе. Дотторе расстегивает ремень, пуговицы на ширинке — и наслаждается сдавленным «ох» от Панталоне, замершим между его коленей. — Ты серьезно? — он смотрит, закусив губу, на две пары металлических штанг серебристо-голубого оттенка. — Ты. — Не бойся, пирсинг тебе ничем не помешает, — Дотторе явно доволен реакцией — а так же тем, как алеют щеки Регратора после его слов. — Я понимаю один. Но… Четыре? — Мне было интересно, — Дотторе разводит руками. — Прости, ты собираешься его разглядывать или использовать по назначению?.. — Это не доставляет тебе неудобств? — Лоне, дорогой мой, трахаться мне оно явно не мешает, — фыркает Доктор с некоторым раздражением. «Ну, я не проверял, мешает ли, но дрочить было удобно» — мысленно на миг задумывается Дотторе. Панталоне протягивает ему фиал с маслом — и с некоторым волнением, но все же седлает его бедра. Дотторе оглаживает его бедра, молочно-белая кожа буквально манит его, хочется оставить на ней следы, засосы, укусы, синяки и царапины. Руки скользят выше, по его спине, пальцы считают позвонки, скользят по острым лопаткам — и возвращаются назад, на бедра, дразня и лаская. — Ты же понимаешь, что теперь следующий, кто тебя коснется, лишится рук, медленно и наживую? — тихо шепчет Доктор, целуя оголенную шею и прикусывая ее. Панталоне шипит, но лишь подставляется сильнее. — Ты затеял опасную игру не с тем человеком, — укусы становятся чуть агрессивнее и больнее. — И должен был понимать… — Что я связываюсь с собственником, садистом и настоящим безумцем? — Панталоне ловит его лицо в ладони, заглядывая в кроваво-красные глаза. — Я знал. Дотторе смотрит в ответ — темно-синие, почти черные радужки сродни омутам, в которых не жаль и утонуть, — и зарывается пальцами в его волосы, притягивая к себе для поцелуя. — Вот и умничка, — выдыхает ученый в его губы, прежде чем накрыть их своими. Поцелуй выходит внезапно мягким нежным — неожиданно для обоих. Дотторе выливает масло на свои пальцы, не обращая внимания на то, что капли срываются и падают на рубашку и штаны — и заводит руку за спину Панталоне. Тот морщится, ощущая прохладные пальцы меж ягодиц, и закусывает губу, когда внутрь него проскальзывает один. — Прости, придется терпеть, — бормочет Дотторе куда-то в его шею, ощущая жар и тесноту его тела. — Это недолго… Панталоне лишь шепчет что-то на выдохе и подается бедрами к руке. Одна его рука снова тянет на себя ремни портупеи, пока пальцы второй сжимают взлохмаченные голубые пряди. — Еще, — едва различает во взволнованном шепоте Дотторе — и добавляет второй палец. Банкир сжимается, хнычет, больно царапается — но все его тело поддается под ласки само, под каждое движение пальцев, под поцелуи и покусывания шеи. — Утром у тебя живого места на шее не будет, — констатирует с усмешкой ученый, смотря на то, как нежная бархатистая кожа багровеет буквально от одного-двух укусов. — Заткни уже свою зубастую пасть, — шипит Панталоне — и внезапно резко насаживается на его пальцы с влажным хлюпающим звуком. Дотторе рычит и уже сам повторяет грубоватое движение под аккомпанемент полного удовольствия стона. Второй рукой он больно сжимает ягодицу Регратора — а затем отвешивает звонкий шлепок. И ощущает как тот дрожит всем телом в предвкушении. — Давай, поднимайся, — Дотторе освобождает его, убирая обе руки — и Панталоне, скуля от желания, послушно поднимает бедра выше. Доктор ерзает под ним, устраиваясь удобнее, влажной от масла ладонью пару раз проходится по своему болезненно ноющему члену, несколько надавливая на штанги пирсинга — и свободной рукой давит на поясницу Панталоне. Тот понимает без слов — и опускается ниже. И Дотторе несдержанно стонет под ним, ощущая, как внутри тесно, жарко, мягко, настоящее блаженство. Он не позволяет банкиру опуститься полностью, придерживая его бедра так, чтобы внутри была только головка — и этим заставляет Регратора почти исступленно молить. — Дотторе, черт, ну же… — шепот переходит в жалкое хныканье, и Панталоне теряет последние остатки самообладания, готовый на все, лишь бы Дотторе продолжал. Тот хочет съязвить, что истинное лицо Регратора ему нравится куда больше, но только он открывает рот — его затыкают поцелуем, жарким и пошлым. Банкир буквально вылизывает его рот, ерзая и пытаясь опуститься бедрами ниже, вымаливая поцелуем это разрешение. И Дотторе позволяет — как не позволить, когда так страстно молят?.. Регратор резко опускается полностью, принимая его в себя целиком — и за это блаженство в его голосе, за сорвавшееся с его губ дрожащее «блядь, Дотторе…» Доктор без сожалений бы отдал все что имел. — Лоне, двигайся, — низким, пьяняще-сладким голосом просит Дотторе, заглядывая в омуты его иссиня-черных глаз — и словно завороженный Панталоне упирается руками в его плечи, покачивает бедрами — и начинает двигаться, сначала медленно, привыкая, давая себе время — но с каждым движением раскрепощаясь все больше. Дотторе запрокидывает голову, подаваясь навстречу его движениям, подначивая ускоряться все больше. Его руки проходятся снизу вверх по его бокам, большие пальцы задевают соски, дразнят, играются — и Панталоне в отместку сжимает его внутри до боли. Ученый не перестает восхищаться им ни на минуту, каждым изгибом, каждым сантиметром бархата его кожи. Его хочется трогать везде, оставляя следы, собственнически помечая, чтобы никто больше не смел касаться его, думать о нем, смотреть на него — а уж Дотторе как никто знает, какие взгляды бросают на банкира. А еще его хочется трахать, самозабвенно, грубо, сходя с ума, теряя последние остатки рассудка, на всех поверхностях, зажимать у стены в лаборатории, когда он приходит за подписями, затыкать его рот поцелуями или пальцами, когда он ругается за срывы сроков, хочется, хочется, больше и ярче. Алчность, говорят, наказуема? Дотторе готов к любому наказанию. Даже продаться Бездне за поволоку и похоть в этих бездонных, словно ночные небеса, глазах, за возможность зарыться в эти волосы, задохнуться запахом роз и табака, за его шепот, обжигающий ухо, за стоны, плавящие его нутро своим жаром. Это зовут «любовью», не так ли? Больше похоже на безумие. Дотторе не привыкать нести звание безумного еретика. Пальцы в ожогах тянут вниз ониксового цвета пряди, заставляя Панталоне выгнуться в спине еще сильнее, и Доктор проходится языком по его шее, наслаждаясь очередным полным жажды стоном. Панталоне строптиво дергается в его руках, вынуждая ослабить хватку, и усмехаясь, глядит из-за своих очков в алые всполохи чужих глаз. — Ты мой, Доктор, — это звучит не констатацией факта — больше как заклинание, приказ, которому Дотторе не смеет подчиниться. — Запомни это, иначе очень, очень горько пожалеешь. Дотторе запомнит — этот тихий, полный властности голос выжжет эти слова на его сердце, так, чтобы каждый раз при любой мысли о других они жгли раскаленным железом. Да и будет ли он думать о других?.. Панталоне двигается все быстрее, буквально скача на коленях ученого, задыхаясь, с выражением мучительного блаженства на лице — и Дотторе бесстыдно подмахивает, удерживая задаваемый темп. От пирсинга действительно никаких проблем — наоборот, лишь приятнее — и Регратору, видимо, он так же не особо мешает. — Давай, давай, детка, какой же ты… — Дотторе царапает его поясницу, в ответ банкир царапает его шею, не менее многострадальную, чем его собственная. — Я тебе не «детка», — шипит он раздраженно, и в ответ получает поистине акулий оскал. — Хорошо, лисенок, — издевательски скалится Дотторе — забывая, что рука банкира все еще на его горле. Пальцы Панталоне сжимаются, и Доктор едва ли может дышать — и смотрит все с тем же обожанием на разозленного банкира. — Еще раз откроешь свой рот — я оставлю тебя со стояком, свяжу и выставлю за пределы кабинета, — через зубы цедит Панталоне, намеренно замирая, чтобы помучить ученого. Тот коротко, зло огрызается — и все же измученно стонет: — Блядь, ладно, ладно… Только прекрати уже эту пытку, Лоне… В его молящем на выдохе «Лоне» столько любви и желания, что Регратора пробирает дрожью. Он разжимает пальцы и наблюдает за тем, как Дотторе приходит в себя — а еще миг назад казалось, что он готов умереть от его рук. — Повтори это снова, — требует Панталоне, приподнимаясь — и резко опускаясь снова, вбирая его в себя полностью. Ученый стонет его имя снова и снова, при каждом грубом движении чужих бедер, и не выдержав, стискивает банкира в своих руках, удерживая так, чтобы толкаться самому. Теперь темп задает он — и он жестче и яростнее, чем прежний, он заставляет Панталоне вскрикивать, сжиматься, то жмуриться от боли — то умолять не прекращать. И в таком темпе Доктор держится недолго — ему хватает всего нескольких минут. Сначала Панталоне замирает, дрожа, не в силах даже вздохнуть, содрогаясь всем телом, кончая, а затем за ним кончает и Дотторе, не выдержав тесноты и пульсации дрожащего тела. В комнате повисает тишина, прерываемая только тяжелым дыханием обоих, пока они приходят в себя, а затем Панталоне отстраняется с громким стоном. — Ты хоть понимаешь, сколько я не смогу ходить нормально?.. — возмущенно шипит он, сползая кое-как на кресло и устраиваясь рядом. — Из-за тебя я запачкал дорогущую обивку… — Прекрати ворчать, — Дотторе разваливается, вальяжно и нагло, словно кот, прикрывая глаза. — Когда ты в последний раз трахался настолько круто? Панталоне возразить нечего — и он затихает, прикрывая глаза. — Тебе нужно в душ. Иначе потом опять обвинишь меня во всех смертных грехах, — Дотторе лениво одной рукой поправляет всклоченные волосы банкира. — И выспаться. А еще как-то подлечить шею. Могу принести тебе мазь по рецепту из Ли Юэ. Очень хорошо залечивает синяки. — Нет, спасибо, — Панталоне осторожно пальцами касается синяков — и улыбается. — Я хочу, чтобы они были. Дотторе хмыкает и накрывает его руку своей. — Мазохист, — бормочет он почти ласково. — Под стать тебе, — беззлобно фыркает банкир и переводит взгляд на свои вещи на полу. — Как предлагаешь мне одеваться? — У тебя нет салфеток или…ну... — Дотторе озадаченно осматривается по сторонам и встречается с полным укоризны взглядом. — Почему они должны быть у меня тут? — интересуется Регратор с явным сарказмом. — Ну черт тебя знает, — Дотторе пожимает плечами. — Я не имею привычки трахаться в кабинете, — банкир щурит презрительно глаза. — Для этого есть спальня. — И сколько людей побывало в твоей спальне? — подозрительно спокойно интересуется Дотторе. — Двое, — ляпает Панталоне и тут же прикусывает язык. Сыворотка правды все же действует, несмотря на побочные эффекты. — И кто же это? — Дотторе звучит слишком тихо, чтобы это было хоть как-то на него похоже. — Мои подчиненные. Нет, Дотторе, ты их не тронешь, — Регратор сжимает его руку. — Это было давно. Сейчас они уже под чужим началом и мы не пересекаемся. Дотторе мысленно делает пометку — проверить ротацию кадров Панталоне за последние лет десять и составить список, проверить всех и найти причастных. И убедиться, что они не приблизятся к Панталоне под страхом оказаться на столе у обезумевшего доктора. Панталоне мысленно уже прощается с теми двумя несчастными, потому что ни капли не сомневается, что Доктор их найдет или из-под земли откопает. Дотторе хочет что-то сказать, но его прерывает стук в дверь. — Занято! — гаркает он во всю мощь легких, так, что Панталоне невольно сжимается. — Господин Предвестник, вам важная корреспонденция, — мямлят за дверью, и Панталоне цыкает на возмущенного ученого. — Оставь у двери. Я сам заберу, — подает он голос — такой же мягкий и довольный, как и обычно, и словно бы не он сам этим же голосом блядски громко стонал и умолял. Дотторе чертовски льстит сам факт того, что это слышал — и будет слышать! — только он сам. — Давай, собирайся и двигай отсюда, — шипит Панталоне, поднимаясь и сердито рассматривая белесые подтеки на дорогущей шелковой обивке кресла. — От тебя одни траты. Доктор потягивается, разминая затекшие колени, и заламывает бровь. — Мне из-за тебя отстирывать рубашку. И от твоего масла и твоей… — Поверь, денег на очистку мебели уйдет много больше, — сердито обрывает его Регратор, и ученый хихикает, недобро скалясь. — В следующий раз понесу тебя через пол-дворца в твои покои, — язвит он, поднимаясь. — Обнаженным. — А потом перебьешь всех, кто увидит меня без одежды? — Регратор складывает руки на груди. Все еще обнаженный, с растрепанными кудрями, опухшими от укусов губами — даже с синяками, алеющими пятнами на боках и бедрах он выглядит настолько горячо, что Дотторе торопливо отводит глаза, иначе второй раунд им точно обеспечен. — Выколю им глаза, — обещает он, и по его тону не понять, шутит он или нет. Панталоне цокает. — Нет уж. Но, насколько я знаю, желающих приходить к тебе добровольно немного — и твоя лаборатория закрывается изнутри на кучу замков.? Он хитро улыбается — и Дотторе все это время поправлявший одежду, поднимает на него взгляд. — Теперь у меня есть повод радоваться твоим приходам? Панталоне достает из стола свой шелковый платок и со вздохом стирает с себя все «улики» их бурного вечера. — Радоваться будешь после того, как я получу сыворотку без этих вот…побочных эффектов, — отрезает он. — И упаси тебя Семеро попытаться тестировать ее снова на мне. Доктор многозначительно ухмыляется. — А ты любишь сладкую выпечку? — щурится он. Панталоне готов на полном серьезе вмазать ему по самодовольной зубасто оскаленной морде — но ведь ему, черт дери, понравится. Он натягивает обратно вещи, кое-как приводит волосы в порядок — и накидывает небрежно сброшенную на диван накидку на плечи. — Знаешь, я понимаю Капитано, который ничего не принимает из твоих рук принципиально, — язвит он и поправляет очки. — Вот и я пожалуй, не буду. Дотторе поводит плечами. У него много способов в запасе.