К теплу души

      Галерея портретов скрывалась за мощной дверью, окованной железом. В какой-то момент Гарри подумал, что за дверью наверняка скрыта сокровищница, но нет — дверь открылась и взгляду семьи предстала длинная узкая комната, на серых стенах которой висело множество портретов, сейчас с удивлением смотревших на входящих. В противоположном конце комнаты обнаружились три больших портрета в полный рост, и люди, изображенные на них, сейчас вглядывались в пятерых членов семьи.       — Никогда такого не видел, — задумчиво произнес центральный портрет. — Подойдите-ка поближе…       — М-да… Это что же такое случилось-то? — удивился находившийся рядом. — Чтобы дети и взрослые так перепутались, да еще и…       — Здравствуйте, потомки, — откуда-то сбоку раздался голос, в котором угадывалась улыбка. — Расскажите-ка нам, что с вами такое случилось.       — Мы… — уже открывший рот Гарри запнулся. — Вы воспоминания можете просмотреть? — поинтересовался он. — А то Гермиона плакать будет, да и Роза, скорей всего, тоже.       — Ой, мамочка… — отреагировала женщина, рефлекторно пытаясь спрятаться за креслом девочки.       — Роза, не нервничай, предки ничего плохого не сделают, — с уверенностью, которую на самом деле не испытывала, произнесла Гермиона.       — Все интереснее и интереснее, — заметил мужчина на центральном портрете. — Меня зовут Игнотус, и воспоминания мы, разумеется, просмотреть можем, — откуда-то сзади вышел скелет, несший в руках чашу, напоминавшую Омут Памяти.       Вздохнув, Гарри принялся выгружать воспоминания, держа себя в руках изо всех сил. Детское тело было готово сорваться в истерику, что для него характерно, в общем-то, не было, но все произошедшее не могло не оказать своего влияния, отчего мальчик слегка задрожал, что сразу же заметил Ал, шагнув к отцу. Мужчина понимал — тело у папы сейчас детское, поэтому могут быть эксцессы. Слизерин много дал Алу, особенно в понимании границ возможного.       Стоило Гарри закончить, его сразу же обняла Гермиона, прижимаясь сама и прижимая возлюбленного к себе. Она очень хорошо понимала, через что только что прошел мальчик, надеясь только на то, что он не сорвется, но Гарри только слабо улыбнулся, поглаживая любимую. Альбус понял, что надо делать; дополняя папины воспоминания своими, он покачал головой, останавливая Розу. Женщину мучить не было никакой необходимости. Казалось, воспоминания из чаши сразу же транслируются портретам, потому что уже слышны были всхлипывания женской части аудитории, близко к сердцу принявшей то, что происходило с этими людьми. Нельзя сказать, что такого нарисованные люди в своей жизни не видели, но так как происходившее напрямую касалось потомков, то и меры следовало принимать незамедлительно.       — Взрослые, ставшие детьми, и дети, не чувствующие себя взрослыми… — задумчиво проговорил Игнотус Певерелл. — Нужно решать эту проблему.       — Им мама нужна, настоящая, причем всем пятерым, — резонно заметила пожилая леди с портрета справа. — И наставник в искусстве, иначе потом сорвутся и будет кладбище вместо Хогвартса. Не то, чтобы мне их было жаль, но…       — Да, сорвавшийся некромант — это невесело, — согласился мужчина на портрете, висевшем рядом с Игнотусом. — Мы можем позвать старого друга, он с радостью научит, но кто согреет этих детей?       — Ну, положим, старый друг может и без радости научить, — задумчиво проговорил Игнотус. — Учитывая, что это Британия… Идите, дети, идите, мы подумаем.       Так ничего и не поняв из дискуссии портретов, семейство решило удалиться. Альбус что-то помнил о традиции наставничества в древних замках, а вот Гарри даже и не думал об этом. Посчитав, что все закончилось, он, держа Гермиону и Геру за руки, отправился в сторону столовой, потому что проголодался. Альбус очень хорошо понял папино желание, ухмыльнувшись. В идеале, конечно, им стоило бы поменяться местами, но мужчина в Хогвартс не хотел. Как ни странно, но не хотела туда и Роза, а Гарри и Гермиону никто на данном этапе не спрашивал — у них была цель. И девочке, и мальчику мало было все исправить — Уизли должны были заплатить. За зелья, подчинение и Круцио — за все. Ну и Дамблдор, конечно, как же без него?       — А что мы сейчас де-е-елать будем? — с характерной интонацией протянула Роза, выдавая тем самым свое волнение.       — В библиотеку пойдем, — ответил Гарри. — Сначала подкрепимся, а потом и в библиотеку.       — Мужчины, — фыркнула Роза, но потом ойкнула, сообразив, что и кому сказала. Ее рука дернулась, но женщина справилась с собой, тем не менее вызвав тяжелый вздох Гермионы.       — И учить Геру, — хихикнула девочка, подмигнув своей безногой соседке.       Герании было тепло и хорошо, но она продолжала винить себя в том, что происходило по ее вине с братом, поэтому решила поговорить с ним, чтобы… Девочке было почти физически некомфортно и хотелось, чтобы братик ей отомстил. А вот Гарри этого не понимал, и Гера это знала, думая переговорить с ним, потому что мальчики намеков не понимают.       Гарри, тем не менее, понимал, что сестру совсем не отпустило, поэтому сюрпризы могут быть. Он морально готовил себя к этим самым сюрпризам, хотя после извлечения воспоминаний хотелось просто разреветься, но это делать было как раз очень неправильно, потому что дети вокруг. И мальчик держал себя в руках, прикусывая губу, чтобы отрезвить себя болью.

***

      Возникший посреди гостиной мужчина был худ, высок, но улыбчив. Улыбка его, скорей, была немного насмешливой. Сопровождавшая его женщина как-то очень по-доброму улыбалась, будто озаряя своим светом все вокруг. Кресло Гарри моментально развернулось так, чтобы мальчику было удобно работать палочкой, что вызвало хмык гостя. Женщина никак не отреагировала на это движение, внимательно осматривая детей и взрослых.       — Здравствуйте, охламоны, — поприветствовал Певереллов мужчина. — Меня тут попросили вас уму-разуму научить, да так, чтобы от планеты после этого хоть что-нибудь осталось.       — Это русский… — задумчиво проговорил Гарри. — Здравствуй, русский. Какими судьбами?       — Кощеем меня зовут, — представился гость, почесав… затылок. — Бессмертный, значит. Меня тут сродственники ваши попросили помочь вам не разнести острова на мелкие запятые, хотя я и не понимаю: чего их жалеть? А это Марьюшка, жена моя вечная, значит…       — Предки попросили самого страшного русского некроманта научить нас чему-нибудь и удержать от уничтожения Магической Британии, — резюмировал мальчик. — Не принять помощь, как я понимаю, мы не можем?       — Ну почему… — Кощей внимательно всмотрелся в детей, отмечая застарелую боль Певереллов. — А проблема в чем?       — В методах воздействия, — коротко объяснил Гарри, пытаясь закрыть собой супругу и детей, что, учитывая их размеры, было непросто.       — Это ты о боли? — удивился русский некромант. — Некромантам? Британию мне, может, и не жалко, а вот себя…       — Хоть что-то хорошо, — расслабилась Гермиона. — У нас тут все непонятно, да еще и…       — Рассказывайте, — предложил Кощей, присаживаясь на стул. — Страшный некромант поможет всем, чем сможет.       — Мы уже как бы тоже некроманты… — проворчала Гермиона, усаживаясь поудобнее.       — Давайте мы вам лучше воспоминания сгрузим? — немного жалобно предложила девочка, почувствовав вдруг сильную усталость.       К Певереллам подбежала женщина, вглядываясь в глаза каждого. Она тяжело вздохнула, оглянувшись на ставшего очень серьезным мужа, и задумалась. Кощей, не отвечая на вопрос Гермионы, подошел поближе, после чего что-то сказал не по-английски, мгновенно огребя от супруги подзатыльник.       — Надо решать с телами, — понял некромант. — С этими троими ничего не сделаешь, тут тетушка постаралась, а вот с этими… — он в задумчивости уставился на Розу и Ала. — С этими что-то сделать можно, а то с ума сойдут.       — Да, милый, — мягко произнесла названная Марьюшкой женщина, погладившая Гермиону, Гарри и Геру, что оказалось всем троим неожиданно очень приятно. — Займешься?       — Да куда же я, ладушка, денусь… — тяжело вздохнул Кощей. — Ты деток уложишь, а я этими двумя и займусь.       — Что вы собрались делать? — настороженно спросил Гарри.       — В себя приведем детей твоих, чтобы легче им было, — ответила ему женщина, еще раз погладив.       Гарри реакций своего организма не понимал — за этой рукой хотелось тянуться, ее хотелось целовать, обнимать… будто что-то очень родное было в этой самой женщине, в том, как она гладила мальчика, в том, как говорила. Ощутив полузадавленное движение мальчика, Марья вздрогнула, как-то совсем иначе вглядываясь в него, и вдруг улыбка соскользнула с ее лица.       — Это кто же такое непотребство учудить посмел? — неожиданно грозно спросила женщина, но Гарри не испугался, будто чувствуя, что ругают не его. — Коша, ты только посмотри!       — Оп-па… — прокомментировал не заметивший сразу характерные признаки некромант. — Моя кровь? — удивился он. — Откуда? Кто посмел?       — Вот и меня это интересует, — сообщила ему Марья, — потому что девица моей крови… а отрок, стало быть, твоей… и любовь у них истинная. Ничего не напоминает?       — Все выясню, ладушка! — клятвенно сложил руки Кощей. — Все выясню и всех накажу.       Гарри да и Гермиона с Герой замерли от этих слов «страшного» некроманта, но ничего сказать не успели, потому что Кощей сделал какой-то жест, будто что-то развеивая. Для Гермионы ничего не изменилось, а мальчик задохнулся от удивления — его возлюбленная теперь была почти копией нахмурившейся женщины. Некромант еще раз махнул рукой, что-то пробурчав под нос.       — Оба мои, представляешь? — поинтересовался он у Марьи. — Чудо чудное, диво дивное — двое сразу и… Выкинуты. Надо б с местными родичами разобраться…       — Вот и разбирайся, — кивнула женщина, принявшись обнимать троих детей. Кощей кивнул Алу и Розе, молча предложив следовать за собой, и куда-то удалился.       — А почему я чувствую вас такой родной? — поинтересовалась Гермиона, а Гера тихо всхлипнула.       — Потому что родня ты мне, — не очень понятно объяснила ей Марья. — Чувствуем мы друг друга. А муж твой с сестрой, значит, через связь вашу…       — Смерть сказала, что нам надо год ждать, чтобы здоровыми стать… — проговорил Гарри. — Нам, конечно, не жалко, но…       — Поскорей хочешь, — улыбнулась женщина. — Тут терпение надобно, ведь умерли вы, не все тело еще поняло, что живо.       Тут только до Гермионы дошло, о чем говорила Марья, женщина, которую девочке очень хотелось назвать мамой. Взяв на руки Геру, Марья уселась между Гарри и Гермионой, готовясь рассказывать, отвечать на вопросы, согревать этих детей, по душам которых протоптались маги.       — Вам нужно тепло и отдых, — произнесла Марья, с удовольствием поглаживая каждого из троих детей. — У вас впереди полтора года, за это время предстоит многое узнать и многому выучиться. А сейчас вы полежите и отдохнете, хорошо?       — Вы… вы теперь будете нашей мамой? — тихо спросила Гера.       — Буду, маленькая, — улыбнулась женщина. — Теперь у вас будет мама и папа.       И, будто по волшебству, укрытые теплом души Марьи дети заулыбались. Счастливо заулыбались, как только и умеют дети, даже несмотря на то, сколько им лет было в душе.