Путь к алтарю

      Имеющая опыт допросов в жандармерии Глаша не понимала, какого ей ждать подвоха и когда. Ее не били, не обещали избить, не пугали каторгой, а просто расспрашивали о произошедшем.       — Где вы взяли оружие? — спросил следователь.       — Нашла в ящике Софьи Филатовой, — ответила Глаша. — Я не раз слышала от разных людей, что оружие иногда хранят в столе, решила проверить — нашла.       — А зачем вы все это затеяли? — раздался очередной вопрос. — Что двигало вами?       — Если жандармерия не дает полиции действовать согласно закону, если она ставит себя выше законов, с этим нужно что-то делать. Я мстила за себя, за свою поруганную честь проклятой жандармерии. О том, что со мной сотворил Дмитрий Филатов, есть показания в другом деле, неоткрытом. Софья Филатова, по сути, соучастница. Она не помогла мне освободиться из кладовки, отказалась доносить в полицию. Значит, уже не свидетельница, а соучастница. Кроме того, я настаиваю, что должно быть возбуждено еще одно уголовное дело: помните, я же говорила, что Дмитрий Филатов предлагал мне выстрелить шестым патроном в себя.       — Вот если бы вы выстрелили в себя и попали, тогда он понес бы свою кару, — сказал следователь.       Софи, ответив на вопросы следователя, спросила:       — Господин следователь, может быть, что-то от меня зависит? Может быть, я могу что-то сделать, чтобы как-то облегчить участь мадемуазели? Я не держу на нее зла и совершенно не пострадала. Да и, как сказал мой брат, нельзя было хранить оружие настолько на виду.       — Вам еще по возрасту оружие не положено, поэтому лучше не говорите на эту тему, не стоит, — ответил следователь.       — Так это старый револьвер Димы, он себе потом новый купил, — сказала Софи. — А этот мне отдал. Сказал, что никто не узнает, а вдруг он мне пригодится, если вдруг разбойники на дом нападут…       — От греха подальше не говорите никому, что этот револьвер Дмитрий Геннадьевич отдал вам, — произнес следователь. — Это револьвер Дмитрия Геннадьевича, но хранился в вашей комнате, такого ответа вполне достаточно.       — И все же, господин следователь, могу ли я что-то сделать, чтобы облегчить участь мадемуазели? — повторила вопрос Софи. — Может быть, нужно что-то уточнить в своих показаниях или вы просто этот вопрос тоже внесете в протокол.       — Я передам Гусельниковой, что вы не против, чтобы она пошла с вами на примирение, — ответил следователь. — Но, будем честны, основной потерпевший — Дмитрий Геннадьевич, от него многое зависит.       — Благодарю вас! — обрадовалась Софи. — Я обязательно скажу Диме, чтобы он тоже был не против примирения.       Софи вышла из кабинета следователя и увидела в коридоре Дмитрия.       — Димочка, братик, как ты себя чувствуешь? — спросила она.       — Жив — и хорошо, — ответил Дмитрий. — Софи, голубушка, ты же все рассказала следователю, ничего не утаила? Ты молодец, когда вот так лихо дурила голову этой мерзавке, мне прямо понравилось! «Я не скажу Диме», «я скажу Диме, что баловалась с оружием», «я помогу вам выйти на улицу». Ты не зря слушала мои рассказы.       — Димочка, я рассказала следователю чистейшую правду, — произнесла Софи. — И спросила его, могу ли как-то облегчить участь мадемуазели. Следователь ответил, что мало, чтобы я пошла на примирение с Глашей, нужно, чтобы ты не был против.       — Не ты пошла на примирение, а она пошла на примирение, а ты согласилась, — удивленно сказал Дмитрий. — Софи, ты что! Какое примирение? Мадемуазель не понимает доброго человеческого отношения! Когда она пыталась меня убить ножом, я что сделал? Ни одной живой душе не сказал об этом. Мадемуазель как отблагодарила меня? Ранена рука, зацеплен бок. Софи, милая сестра, ты просто слишком переволновалась, подожди меня немного в коридоре, и мы пойдем домой.       — Димушка, но, если я правильно поняла следователя, здесь дело идет о каторге! — воскликнула Софи. — Не вечной, так как мадемуазель еще малолетняя, но весьма длительном сроке!       — К длительному тоже нельзя, — ответил Дмитрий. — Лет пятнадцать — это самый максимум. И вообще, многое зависит от того, как дело будет в суде представлено, а то переделают уголовку на политику и кто знает, что им в голову взбредет, еще не на каторгу, а в тюрьму отправят! Хотя один черт, политических заставлять работать нельзя, они только в бараке сидят да еду себе сами готовят. И под честное слово ходят на прогулки, потому что сбегать некуда. Софи, сестра, прошу тебя как разумную барышню: если вдруг следователь начнет копать в политический подтекст, сразу говори, что это неправда! Нет здесь политики, здесь чистейшая уголовка! Дурная дочь пришла и выстрелила в тетку и отца. Все!       Дмитрий пошел в кабинет следователя, а Софи растерянно посмотрела ему вслед.       «Бедная Глаша… — подумала девушка. — Зачем же так Дима с ней?»       Машунька ждала дочь, однако Глаша никак не возвращалась.       «Бессовестная, — думала женщина. — Совсем последний разум потеряла, шастает где-то до ночи!»       Решив, что завтра она просто никуда не отпустит Глашу, вскоре Машунька услышала стук в дверь.       — Кто? — спросила женщина.       — Полиция, — раздалось в ответ.       Машунька открыла дверь и спросила:       — А если скажу, что кто виноват, пусть тот сам и разговаривает со следователем?       — Воля ваша, — ответил мужчина.       — Что произошло? — уточнила Машунька.       — Покушение на убийство Софьи и Дмитрия Филатовых, — сказал полицейский.       Машунька почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног.       — Софью-то за что? — спросила Машунька.       — А Дмитрия, значит, вы одобряете, — усмехнулся полицейский.       — Про Дмитрия понимаю эту странную логику, — ответила женщина. — Про Софью не понимаю.       — Вас хочет видеть следователь, — сказал полицейский.       — Иду, — выдохнула Машунька.       Домой Машунька вернулась поздно ночью. От обилия информации раскалывалась голова: Глаша умудрилась провернуть то, что казалось чем-то диким и странным, Софи сама предложила примирение, которое этим же днем и оформили.       — Софья Геннадьевна, я приношу вам свои извинения и искренне желаю с вами примириться, — произнесла Глаша. — Какие ваши материальные требования?       — Материальных требований не имею, — ответила Софи. — Мне достаточно вашего обещания не планировать зла мне, Дмитрию Геннадьевичу, Елизавете Георгиевне.       Проснувшись рано утром, Машунька пошла в гимназию.       — Агнесса, — произнесла женщина. — К тебе или сразу к начальнице, чтобы дважды не рассказывать?       — А что произошло? — спросила Ася.       — Глашку будут судить за покушение на убийство Филатова, — ответила Машунька. — Еще должны были и за сестру его судить, но сестра сама предложила пойти на примирение с потерпевшей. Филатов, разумеется, на такое не согласен.       — Не берусь утверждать, Машунька, но без приговора суда Зойка отчислять не будет, — сказала Ася.       — Что делать-то? — спросила Машунька. — На адвоката денег нет. Будет ли бесплатный искренне радеть за Глашку, учитывая обстоятельства дела — чистейшая уголовка, да еще и с родителями, — не знаю…       — Хочешь просить гражданскую представительницу в долг помочь? — спросила в ответ Ася.       — Да, — ответила женщина. — И хочу, чтобы она от меня узнала правду первой, не от полиции.       Машунька с Асей пришли в кабинет Зои.       — Мария Николаевна, мне уже пришел документ из полиции, — произнесла молодая женщина. — Если вы переживаете об обучении Аглаи, то сейчас нужно о другом думать…       — Я переживаю о будущем Аглаи, — ответила Машунька. — Зоя Михайловна, я прошу вас помочь бедной девочке как гражданская представительница. Деньги со временем отдам, буду надеяться на вашу сострадательность — не смогу все сразу заплатить.       — Вам бы хорошего адвоката, — вздохнула Зоя и подумала: «А не меня».       — Зоя Михайловна, дело такое, что не каждый адвокат возьмется, — вздохнула Машунька. — Статья уголовная и, скажем так, очень плохая. Потерпевший к примирению не готов.       — Статью бы как-то переделать в политическую, — ответила Зоя. — Вот только тогда дело отдадут жандармерии и, как бы мягче высказаться, за решеткой до суда Аглае будет хуже находиться.       — Не знаешь, что будет лучше, — произнесла Машунька.       — На политическое дело такое вряд ли позволят, а если процесс будет уголовным, можно суд присяжных запросить, — сказала Зоя. — Сделать упор на защитное слово, как делают присяжные поверенные, понамекать на политический характер дела…       После разговора с Зоей Машуньке не стало легче. Обилие вариантов, каждый из которых казался не самым лучшим, путалось в голове и пугало.       «А если зайти с другой стороны? — подумала женщина. — Примирение с потерпевшим… Дело не политическое, препятствий быть не должно».       Машунька пришла домой, переоделась в более красивое платье, взяла пятьдесят рублей содержания и тридцать рублей из заначки.       «Можно подумать, впервой», — сама себе сказала женщина и пошла в жандармерию.       Машунька пришла в кабинет Филатова, не до конца уверенная, что он будет на месте, а не отлеживается дома.       — Дмитрий Геннадьевич, — произнесла Машунька. — На каких условиях вы будете готовы принять примирение с вами обвиняемой?       — У вас нет столько денег, Мария Николаевна, — ответил мужчина. — Да и скажу прямо, что здесь вопрос не денежный, дело принципа. Я однажды простил мадемуазель — что получил взамен?       — Я обещаю, что накажу Аглаю так, что она долго не сядет, — сказала Машунька.       — С ее характером да на уголовной каторге — без вас все сделают, да не раз, — произнес Филатов.       Машунька почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы.       — А если показать пример христианского милосердия? — спросила женщина. — Не толкать в пропасть оступившуюся?       — Уже был, — ответил Филатов. — После первого нападения.       Машунька чуть недовольно покосилась на второго жандарма, а потом, махнув рукой, предложила прямо:       — А если как шестнадцать лет назад?       Филатов задумался.       — При моем состоянии здоровья нужно лежать дома в постели, правда, одному, — произнес он. — Огнестрельные ранения заживают дольше, чаще дают осложнения.       — Я от своих слов никогда не отказываюсь, — сказала Машунька. — Как договоримся, так и будет исполнено. Хоть после освобождения Аглаи.       Филатов ничего не ответил.       — Интересы государства вы оценили в четыре встречи, во сколько же будут оценены личные интересы? — спросила женщина.       — Иная общественная опасность, — ответил Филатов. — У вас это было последнее дело в жандармерии — как в воду глядел, что невинной душе помогаю! — мужчина рассмеялся. — А здесь мадемуазель не впервые на высшую ценность посягает. Да и сроки по Уложению слишком разнятся у вас и у Аглаи.       — Я ушел обедать, — произнес Николай, выходя из кабинета.       — Да мог бы послушать, как Мария Николаевна торгуется, все равно никто сегодня ни о чем не договорится, — сказал Дмитрий.       Когда Николай ушел, Машунька с грустью в голосе воскликнула:       — Да послушай же ты меня! То сам предлагал развлечься: что недавно, что давно был не против откупа, а теперь ломаешься, будто красна девица! Не хочешь — давай на деньги договариваться, мне же проще! Ты подумай-то своей головой, тебе в голову Глашка не стреляла: осудят Глашку к вечной каторге — я совсем одна останусь! Замуж — это не выход, я замуж никогда не хотела.       — Новую дочь родишь, — ответил Дмитрий. — Кто-нибудь поможет. Или сама сходишь поагитировать, а потом в прибыли же останешься после откупа. А замуж тебя ни один дурак не возьмет, разве что совсем дурачок от рождения.       Машунька, не выдержав, ударила собеседника по лицу.       — И кто мог вырасти у такой женщины? — спросил Дмитрий. — Только та, которая получилась.       Машунька встала, намереваясь уйти — переговоры зашли в тупик.       — Шесть встреч, когда раны затянутся, и переквалификация сперва в политическую статью, а потом еще одна переквалификация, я подумаю, на что именно, чтобы и приговор был обвинительный, и чтобы без каторги, — сказал Филатов. — Думайте, Мария Николаевна, окончательный ответ жду завтра.       — И чтобы без ссылки, — уточнила Машунька.       — Сходу не вспомню ни одной статьи, чтобы за огнестрел ссылали, — ответил Филатов. — Здесь, Мария Николаевна, разные сроки тюремного заключения. Я подумаю, что за статья, вы подумаете, готовы ли к такой сделке. Это не примирение с потерпевшим, но извинения стрелявшей я бы послушал.       Машунька вышла из жандармерии и, придя в аптеку, купила шесть пачек мануфактуры.       «Теперь к Дуське, — подумала женщина. — Спросить о настоях, если не захочет с мануфактурой, хотя этот захочет».       Машунька вышла на улицу и расплакалась.       «Да правильно все Глашка хотела, жаль, что ничего не получилось», — подумала женщина.