Путь к алтарю

      Шло время. Узнав, что Филатов не принял откуп матери, Глаша сперва вздохнула с облегчением, а потом испугалась. Мысль о том, что она надолго отправится на каторгу, никак не выходила из головы девушки.       Ко второй неделе ноября, пробыв за решеткой дней восемь, Глаша спросила на свидании у матери:       — Какие-то надежды есть?       Практически сразу же мысленно обругав себя за такие слова, которые бы явно заставили Машуньку дополнительно волноваться, девушка услышала в ответ:       — Смотря на что ты надеешься, Глаша.       Девушка непонимающе посмотрела на мать.       — Если надежды на то, что Филатов отправится в мир иной, то есть, — сказала Машунька.       — Он же бегал, будто дворовый пес, — удивилась Глаша.       — И добегался до загноения ран, — ответила женщина. — Ему же потом подчистили, зашили все, а он из больницы самовольно ушел и, видать, где-то инфекцию подцепил. Воспаление вышло за пределы ранения, сейчас лежит с лихорадкой и гноем, и не знаю, о чем думает. О тебе, верно.       Машунька немного помолчала и добавила:       — Если бы на руке такое было, то отрезали бы руку и ладно. Так в боку же… Бок не отрезать. Руку он берёг, как сказал врач, держал в чистоте. А о боке как-то так не подумал.       — Как я и сказала, будет умирать долго и мучительно, — произнесла Глаша.       — На суде да у следователя хоть за выражениями следи, — вздохнула Машунька. — Я просто ради любопытства сходила к одному адвокату, так он такую цену заломил… Потом еще к одному сходила, он весь скривился от фабулы дела. Понятно, что назащищает так, что толку от него будет ноль.       — Ничего страшного, по идеям не положено с адвокатом судиться, — ответила Глаша.       — Гражданская представительница будет, — сказала Машунька. — Сказала, что ни рубля не возьмет, это для нее дело чести. А ты, Глашка, ей бомбу в окно кидала…       — Неправа была, — вздохнула девушка. — Так что там с надеждами, так и будут судить как за отцеубийство?       — Вообще никакой надежды, что дело будет политическим, — ответила Машунька.       Незадолго до дня суда Машуньке передали записку со словами, что она от Филатова. Дрожащими руками женщина развернула ее и прочитала:       «Такое на бумаге не пишут, приходи в госпиталь поговорить».       Тяжело вздохнув, взяв деньги и нарядившись, ведь что именно от нее потребуется, Машунька не понимала, женщина пошла к Филатову.       Войдя в палату, Машунька сразу же заметила чуть заострившиеся черты лица и испарину на лице больного.       — Мария, — произнес Филатов. — Твоя идиотка должна быть счастлива — она своей цели добилась. Теперь давай поговорим обо мне.       — Аглая такая же моя, как и не моя, — ответила Машунька. — Внимательно слушаю.       — Врач сказал, что мне нужно найти что-то, что заставит начать выздоравливать, жить, — сказал мужчина. — Я долго думал — ну нет у меня достойных невест, не было! Была одна-единственная, так она оскорбилась, когда я одну девицу по лицу ударил на ее глазах. И все, больше не желает никаких встреч, сказала, что так старой девой и помрет. Так вот, Мария, ты сейчас просто послушай, пообещай, а там видно будет. В общем, я выздоравливаю, женюсь на тебе, мы продолжаем жить в разных домах, но содержание я плачу не как по суду определено, а чтобы на жизнь хватало. Если захочешь, нормальную дочь заведем. Или сына, кто там уже получится. В благодарность за это ты посещаешь все светские мероприятия в качестве моей жены и делаешь вид, что тебе в радость этот брак. И больше ни одна тварь не посмеет усомниться в моей неиспорченности и не посмеет назвать мужеложцем!       — Ты не мужеложец, ты хуже, — произнесла Машунька. — Ты мучитель, сатрап!       — Хочешь, чтобы я нашел в себе силы встать, приехать в жандармерию и донос написать? — спросил Филатов. — Нет, моя версия лучше. Ты сейчас кивни, и я буду лежать и думать, что как только встану на ноги, сразу же пойду к твоим родителям просить руку и сердце.       — Шестнадцать лет назад надо было, — ответила Машунька.       — Немного задержался, — сказал Филатов.       Машунька посмотрела на явно умирающего человека, который был, по-видимому, не в себе.       — Примиришься? — спросила Машунька, надеясь, что Филатов не поймет, что от него хотят.       — Тащи сюда следователя и убийцу — пусть оформляет, — ответил Филатов.       Глашу под конвоем привели в палату.       — Дмитрий Геннадьевич, приношу вам свои самые искренние извинения и надеюсь, что вы готовы их принять, — произнесла девушка. — Может быть, у вас есть какие-то материальные пожелания?       — Оплата восстановления моего здоровья на загородной даче, — ответил Филатов. — Сроком на четыре месяца. Ценовая политика — рублей триста за все лето. Платить сразу же необязательно, могу вычитать из содержания Марии Николаевне, если она согласна на такой вариант.       — Разумеется, согласна, — сказала Машунька.       — И, Мария Николаевна, это уже не для протокола, — на этих словах Машунька напряглась. — Помнится, в частной беседе вы мне обещали так наказать девицу, что она еще долго сесть не сможет.       — Да, — вздохнула женщина.       — Надеюсь на вашу порядочность, — ответил Филатов.       Глашу освободили сразу же после примирения с потерпевшим. В состоянии какого-то непонятного чувства: и радости, что все так произошло, и горести, что все было настолько глупо, девушка дошла до дома.       — Глашка, вот не потому, что я Филатову наобещала, вернее, не только потому, — сказала Машунька. — Я и сама тебя так отодрать хотела, чтобы ты все поняла.       Машунька стояла у окна и пыталась убедить себя в том, что поступила полностью правильно. Не выдержав, женщина пошла к дочери.       — Глаша, — сказала женщина. — Пожалуйста, не надо обижаться на меня, просто пойми. Ты неправа, ты могла отправиться на уголовную каторгу, могла сломать себе жизнь ни за понюшку табаку! Глаша, да всегда непослушных детей, которые плевать хотели на слова родителей, наказывали, ты же не будешь мне сейчас доказывать, что была полностью права?       Глаша промолчала.       — Я же тебя даже под домашний арест не сажаю, хотя могла, — больше себе сказала Машунька. — А сейчас пойду в гимназию, узнаю, ждут ли тебя там или будешь учиться сама…       Женщина пришла в гимназию.       — Зоя Михайловна, — произнесла Машунька. — Не знаю, как такое произошло, не иначе как Божие провидение. Умирающий Филатов сперва говорил всякую ерунду, что хочет на мне жениться, а потом, когда я поняла, что он не в себе, слава Всевышнему, хватило ума предложить примириться с нападавшей. Он согласился. Не приведи Господь, выживет и осознает, чего натворил, вернее, пусть выживает, я про «осознает» имела в виду… Будет же на отмене примирения настаивать, хотя такое и не положено.       — И слава Богу, Мария Николаевна, — обрадовалась Зоя. — А то я все речи Плевако перечитала, пыталась что-то подобное написать! Так не получается же так красиво и к месту…       — Зоя Михайловна, когда Аглая может приступить к занятиям? — спросила Машунька. — Спасибо вам, что не бросили в трудной ситуации!       — Как только придет в себя после тюрьмы, — ответила Зоя.       Обрадовавшись, что Глашу до сих пор готовы видеть в гимназии, Машунька вышла на улицу. Вместе с ней на улицу вышла и Ася.       — Я однажды так задумалась, что могло быть… — произнесла Ася. — Народ, значит, валит валом посмотреть на «начинающую адвокатессу мадам Геллер, которая впервые вышла в суд с уголовным делом», бедной Зойке убеждать присяжных или судью с прокурором, тут уж как повезет… И как бы я хорошо к Зойке не относилась, но здесь как присяжных убедить в том, что не виновата мадемуазель? Или виновата, но была в состоянии сильного душевного волнения? Так за сильное душевное волнение тоже на волю не отпускают…       — Я боюсь, что теперь Филатов переключится на меня, — вздохнула Машунька. — Аглая, надеюсь, успокоилась. Так Филатов может сказать: «Ну все, пошли в церковь». Ты не слышала, что там за история с мужеложеством, он и вправду такой?       — Да обыкновенное оскорбление, — ответила Ася. — Мол, раз не женился до стольких лет, значит, не девочек любит, а мальчиков. А то, что этот неженатый половину города покрыл, никого не интересует. А что, он вправду хочет жениться, лишь бы все замолчали?       — В бреду говорил именно так, — сказала Машунька.       — Выздоровеет — не вспомнит, — произнесла Ася. — Какова судьба Глашки? Мать выдрала и в доме заперла?       — Никого я нигде не запирала, — ответила Машунька. — А выдрать пришлось. Ну правда, Ася, она неправильно поступила, что тут поделать…       — Что же ты себя не вспоминаешь? — спросила Ася.       — Вспоминаю, поэтому запирать не стала, — сказала Машунька. — Пусть отлежится несколько дней, придет в себя, тогда и отправлю учиться дальше.       — Вот не сомневаюсь, выгнали бы твою Глашку из министерской гимназии к чертовой матери, — ответила Ася. — А так хоть Зойка ее сейчас терпит.       — Это хорошо, — вздохнула Машунька. — А так — что поделать, училась бы сама дома.       Женщина задумалась и продолжила:       — Будем надеяться, что все обойдется. Филатов забудет свои слова, будем жить тихо и мирно, как жили раньше.       — Будем надеяться, — согласилась Ася.