Путь к алтарю

      На следующий день Зоя пришла в гимназию с больной головой и явно опухшими от слез глазами. Быстро пробравшись в свой кабинет, чтобы ее никто не увидел и не спросил о причине состояния, немного подумав, молодая женщина пошла к Асе.       — Агнесса, идемте, — произнесла Зоя. — Что-то вам покажу.       Ася вошла в кабинет начальницы и увидела, что Зоя берет какую-то бумагу со стола и протягивает ей.       — Из жандармерии? — спросила Ася, беря лист бумаги. — Севастьян вчера сильно возмущался. То ли тобой, что держишь Глашку на учебе, то ли Геллер, которая притащила его к Глашке, то ли Глашкой, которая вот такое устроила.       — И что сейчас с Глашкой? — поинтересовалась Зоя.       — Сидит в жандармерии, — ответила Ася.       — До сих пор? — удивилась Зоя.       — Именно так, — сказала Ася.       — Пошла она нахуй, не буду больше защищать, — бросила Зоя.       — А вот это неожиданно было, — ответила Ася. — Впрочем, Глашка сидит в сибирке [1] неоформленная, так что защищать ее пока что не надо. Так что, Зойка, тут пишут?       — Читайте, Агнесса, — вздохнула Зоя.       Ася чуть приблизила к глазам лист бумаги.       — Значит, не исполняет обязанности классной дамы, распустила класс, не предпринимает мер для воспитания гимназисток, спихивая все на инспектрису, — прочитала Ася. — Надо же, первая жалоба и та от Геллер. Впрочем, ничего нового.       — Агнесса, с вас письменное объяснение, — ответила Зоя. — Мне на эту жалобу еще письменно отвечать, основываясь на вашем тексте.       — Не буду, Зойка, — произнесла Ася. — Вписывай замечание в личное дело, штрафуй на рубль или на пять — дело твое. Писать ничего не хочу, не до того.       Зоя взяла чистый лист бумаги и, склонившись над столом, начала что-то писать.       — Зойка, тебя Геллер вчера побила, что ли? — не выдержала Ася.       — Сперва одно доделаю, потом и о втором расскажу, — ответила Зоя и через некоторое время прочитала вслух: — Агнесса Викторовна Лыкова от письменного объяснения отказалась. С Агнессой Викторовной Лыковой была проведена беседа о недопустимости игнорирования обязанностей классной дамы. Однако с учетом того, какая именно ученица допустила столь вопиющее нарушение учебной дисциплины, представляется возможным полагать, что ведущую роль в проступке гимназистки сыграло ее дурное воспитание, а не невыполнение обязанностей Агнессой Викторовной Лыковой.       — Зойка, вот после этого тебе надо будет отчислить Глашку, — сказала Ася. — Лучше перепиши. С Агнессой проведена беседа. Конец текста.       Подумав, Зоя написала и второй вариант ответа.       — А теперь рассказывай, — продолжила Ася. — Тебя вчера Геллер побила?       — Подзатыльник не считается, — ответила Зоя.       — А почему тогда насколько убитый вид и до сих пор еще ни разу не села? — спросила Ася.       — Все никак не было повода, — сказала Зоя и села за стол. — Теперь веришь?       — Теперь готова послушать, что расскажешь, — ответила Ася и села напротив.       Эльвира Марковна пришла к Зое ближе к вечеру. Пообещав внучкам, что она обязательно зайдет к ним чуть позже, женщина пошла к Зое.       — Ты не понимаешь, что творишь… — вздохнула Эльвира Марковна. — Ты держишь на учебе ту, которую нужно вышибить уже с учебы давным-давно! Если ей нужно, она сама выучится, не нужно — не твоя забота. Людям нужно идти навстречу, но не постоянно, не каждый раз прощать все!       Зоя промолчала.       — Довести учителя до того, что он сам будет готов пойти и донести на гимназистку — это верх идиотии, Зоя! — воскликнула Эльвира Марковна. — Открыла ты гимназию, а что делать с ней дальше, и не знаешь. Вот, предположим, выдеру я тебя так, что неделю не сядешь, как мне сейчас очень хочется сделать, а дальше что? Выдрала бы я Володю за то, что на речку бегает без спроса — он бы так больше не делал, выдрала бы за плохие оценки — постарался бы больше не получать их. А вот тебя я выдеру — что будет дальше? Постараешься меня в гимназию не звать? Так зови, а то натворите там такого со своей Агнессой, что никто никогда не разгребет…       — Что с Гусельниковой? — спросила Зоя.       — Объясняется с жандармерией, — ответила Эльвира Марковна. — Эх, Зоя… Вот сколько же раз я тебя за крамольные мысли била — все без толку! Ну выдеру еще раз — что изменится-то? Перестанешь всяких малолетних крамольщиц жалеть? Не верю!       Эльвира Марковна отвесила невестке подзатыльник и сказала:       — Да сколько же вы мне все крови-то попортите…       Ася удивленно посмотрела на Зою:       — А плакала-то чего? Так обиделась за подзатыльник? Так это Геллер, я уж, грешным делом, думала, что побьет она тебя…       — Я тоже думала, — вздохнула Зоя. — Вот только, Агнесса, до чего же обидно, ты бы знала! Уже совсем другое время, другие ситуации, а Геллер только один метод решения проблем признает — взять и выдрать хорошенько… Хорошо еще, что не стала, передумала…       Ася ничего не ответила. Молодая женщина какое-то время помолчала, а потом сказала:       — К тебе Севастьян сегодня зайдет. Если хочешь, могу посидеть рядом, в этом же кабинете, чтобы хоть маленько поддержать.       — Посиди, — согласилась Зоя.       Севастьян пришел уже вскоре.       — Это хорошо, что обе здесь, — практически с порога сказал молодой человек. — По вашей подопечной каторга плачет. Или врач, который бы ее малоумной признал.       — Где Глаша? — спросила Зоя.       — В сибирке без оформления, — ответил Севастьян.       — Севастьянушка… — вздохнула молодая женщина. — Тебя же уже отправляли под домашний арест за самоуправство… А вдруг и в этот раз кто-то что-то увидит?       — Вечером отпущу, — сказал Севастьян. — Совсем не кормить же нельзя, а постоянно в трактир за едой тоже не набегаешься…       Рассказ брата поверг Зою в ужас.       — Моя цель — просвещать народ, — говорила Глаша. — Прийти в траурном одеянии и рассказать о злодеяниях царского режима — лучшее, что я могу сделать. Я не могу агитировать в прямом смысле слова, но могу хотя бы так что-то объяснить другим.       — Она прямо так и говорила в жандармерии? — донельзя удивилась Зоя.       — Да, — ответил Севастьян.       Казалось, со временем все более-менее успокоилось. Однако вечером Севастьян пришел домой к Зое и сказал:       — Зойка, твою Гусельникову будут судить. Не искушай судьбу, исключай уже ее. Она насколько всем надоела, что ей 309-ю статью оформляют. Оскорбление в присутственном месте: так Виталия обложила почти что матом, что уши завяли. Задним числом бумаги по этому делу оформили, в возбуждении дела отказали — тут каторгой пахло, а что касается тюрьмы — ничего не знаю, Зойка, пусть сидит. Хоть от трех до шести месяцев, хоть от недели до трех, если с судьей повезет.       — Защищать не буду, пошла она нахуй, — произнесла Зоя.       Севастьян опешил от таких выражений, а потом сказал:       — По форме, конечно, грубо, а по сути поддерживаю. [1] камера предварительного заключения